Глава шестая
ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ - ДОЛГИЕ СЛЕЗЫ
Я не стал расседлывать Гневко, а лишь кивнул ему на открытую дверь конюшни. Ясли сам найдет. Успеет поесть - хорошо, нет - будет лопать травку на обочине. Нам уже и так пора! Сколько можно торчать в этом городе?!
Кот без моей помощи спрыгнул со спины коня и, муркнув что-то гнедому другу, недовольно посмотрел на меня, словно пытаясь сказать: "Пошевеливайся!"
- Прошу вас, ваша кошачья милость! - почтительно поклонился я, открывая дверь.
Рыжий, не соизволив поблагодарить, прошел внутрь, держа хвост как скипетр. Вот уж кому не надо учиться королевским манерам!
Явившись в большую залу, откуда ведут двери в разные части дома, кот твердо встал на все четыре лапы и, грозно задрав хвост, протрубил, как боевой слон: "М-мвяу-у!" - сообщая подданным о появлении августейшей особы…
Из кухни, роняя на ходу кастрюлю, выскочила Эльза. Схватив рыжего бандита на руки, запричитала: "Масенький мой, заинька…" - перецеловала его когтистые пяточки и чмокнула во влажный нос. Откуда-то вынырнула Гертруда, попыталась отобрать "заиньку" у сестры, а когда та не уступила, едва не устроила драку… Наконец, одна из сестричек принялась наглаживать котику голову, а второй пришлось довольствоваться филейной частью. Уты пока не видно, но ничего - сейчас она прибежит и, на правах хозяйки, полностью завладеет хвостатым "сокровищем"!
Кот, со снисходительностью высшего существа, взирающего на людскую суету, благодушно урчал. Рассчитывая, что, пока Китц терпит поцелуи и объятия, я успею собрать барахло и смыться, торопливо прошел наверх. Конечно, лучше бы уезжать с набитым желудком, но как-нибудь перетерплю. Пустое брюхо привычней, чем сцена расставания. Слезы, сопли, причитания… Фу!
Однако, открыв дверь, понял, что просчитался, - в комнате, на аккуратно застеленной кровати сидела заплаканная, но внешне спокойная Ута. Как всегда, женская интуиция оказалась сильнее мужских расчетов.
- За вещами? - равнодушно спросила она. Слишком равнодушно.
- Мне пора, - присел я рядом с Утой, взял ее за руку и продекламировал чьи-то стихи: - Конь под седлом, его труба зовет, драбанты покидают город сонный!
- Куда поедешь? - поинтересовалась женщина, проглатывая слезы и делая вялую попытку освободиться.
- Куда глаза глядят, - отозвался я, раздумывая - удастся ли уйти без скандала? Пожалуй, без скандала удастся, но без лишних слез - нет…
Ута положила вторую руку поверх моей, погладила шрамы и ссадины, спросила:
- А почему на ночь глядя? Осень, дождь…
- Какая разница? В случае чего заночую в стогу или в лесу. Мне не привыкать.
- Я не могу тебя отпустить, пока не накормлю ужином, - твердо сказала Ута, смахивая слезинку. - Все готово. Да и твой конь должен поесть.
Услышав про ужин, мой желудок предательски заурчал. Да и гнедой, верно, меня не поймет, если я заставлю его оторваться от еды. Ута встала, вышла из комнаты.
- Эльза! Гертруда! Китц никуда не денется! Несите ужин нашему постояльцу! - донесся до меня громкий и строгий голос хозяйки гостиницы, а недовольное мявканье "хозяина дома" подсказало, что сестры кинулись выполнять распоряжение, оставив "масенького заиньку".
"Однако… - хмыкнул я про себя, несколько обескураженно. - Постоялец… Не Артакс. И даже - не господин Артакс!"
Ута между тем распекала сестер:
- Н-ну, что вы там возитесь? Долго вы еще? Господин постоялец не любит ждать!
"Вот ведь какой противный голос бывает у хорошенькой женщины, если она сердится, - вздохнул я. - Ну уезжаю, а что такого? - хмыкнул я и ехидно поправил сам себя: - Постоялец не уезжает, а съезжает!"
Через несколько минут появился ужин. Особых изысков не было - все-таки осаду сняли недавно, и городской рынок еще не успел наполниться продуктами, но гороховая каша и копченые ребрышки наличествовали. И, разумеется, большая кружка с моим любимым квасом и оладьи.
Я принялся за еду, исподлобья посматривая на женщину, ожидая, что Ута сейчас выйдет из комнаты и, нарочито громко топая деревянными подошвами, уйдет к сестрам. (Хотя чего уж там врать-то? Конечно, я надеялся, что она останется со мной!) Видимо, Уте хотелось того же, но она ждала, чтобы я сам предложил остаться. Я же старательно ел, делая вид, что все так и должно быть.
Честно говоря, я просто боялся. Я понял, что начинаю привязываться к этой женщине. Может быть, не просто привязываться? Нет, надо бежать. Иначе я могу остаться здесь, в этом городе. Остаться, осесть, начать вести размеренную жизнь бюргера. Приму предложение Лабстермана, начну ловить "подданных" своего друга Жака, брать взятки от купцов. Или же освою какое-нибудь ремесло… Впрочем, денег хватит и на то, чтобы просто жить и ничего не делать!
"И это я, "пёс войны", водивший в бой полки? - возмутился я своим мыслям. - Нет уж!"
Все-таки первой не выдержала Ута. Присев на мою постель, внимательно посмотрела на меня.
- Странный ты человек, наемник… - горько улыбнулась женщина, обнаруживая предательскую складку в уголках рта: - Бежишь в никуда. А ведь мог бы осесть на одном месте. Мог бы потребовать у ратуши все, что заблагорассудится. Тебя могли бы сделать начальником городской стражи вместо Густава. Густав - хороший человек. Он не сердится на тебя за то, что ты его ударил. Напротив, переживает. Он с радостью уступит тебе свой пост.
- Уже предлагали, - сообщил я. - Лабстерман предлагал ввести для меня должность четвертого бургомистра…
- Бургомистра? - ахнула ревностная горожанка. - И ты отказался? Артакс, ты - дурак!
- Не спорю, - кивнул я.
Меня в этой жизни столько раз называли дураком, когда я от чего-нибудь отказывался, что спорить и объяснять, что я умный, не было смысла. Ну как же сказать фрау Уте, что меньше всего я хотел бы связывать себя такими вещами, как должности и посты? Я умею командовать, убивать, вести других умирать. Буду сам подставлять лоб под удары, заставлять других делать то, что им не хочется, но мне совершенно не хочется думать о тех, кого надо чем-то успокаивать, обнадеживать или обустраивать их жизнь… Я - хороший командир, но скверный начальник. И если кто считает, что это одно и то же, то ошибается.
Было и другое, что меня крайне смущало, - счастья от одержанной победы хватит ненадолго. Эйфория, которую сейчас переживали горожане по поводу избавления от вражеской напасти, скоро пройдет, и мне припомнят многое, начиная от побитого кузнеца, повешенного старшины лудильщиков и заканчивая расходами на восстановление башни. Даже старый друг Жак, "ночной король", лишившийся источника дохода от контрабанды, как-нибудь крякнет и припомнит мне затопленный подземный ход. И, чем дольше я буду мелькать перед его глазами, тем больше он будет копить свое недовольство. Героев (А разве я не герой?!) любят мертвыми, чтобы поставить им памятник и забыть об их существовании. Живой герой никому не нужен.
- Артакс, вы могли бы жить как нормальный человек… - грустно улыбнулась Ута. Когда она хотела меня укорить, то обращалась на "вы". - Вы могли бы жить тут, в гостинице, в своей комнате, или могли бы купить себе дом. Я уже присмотрела для вас миленький домик - вам бы он понравился - похож на маленькую крепость. А чтобы навестить коня, вам не нужно выходить во двор - из домика в конюшню ведет крытая галерея.
Теперь уже не выдержал я. Прижал Уту к себе, обнял ее. Мне почему-то стало и сладко и горько одновременно.
- Я не стала бы навязывать себя в жены… - сглотнула Ута слезу. - И запретила бы сестрам говорить вам, что я хочу за вас замуж.
- Ты и это знаешь? - удивился я, припоминая подробности "уговоров".
- И это - тоже, - с усмешкой сказала Ута, вытирая слезы. - Я не ревную… Кстати, - вдруг оживилась она. - Мне предлагали за тебя деньги.
- Это как? - насторожился я.
Сразу почудилось недоброе: наемный убийца, жаждущий знать, в какой комнате я ночую, во сколько я выхожу из дома и другие не менее полезные вещи.
- А вот так… - покрутила головой фрау, показывая язык. - Вдова кожевенника - ей всего двадцать лет - предлагала мне талер, если я впущу ее на ночь в твою комнату.
- Зачем? - не сразу сообразил я.
- Ну, Артакс, ну насмешил… - расхохоталась женщина. - Словно не знаешь, зачем женщина хочет мужчину?
- За талер?! - взвыл я от обиды. - Да я жеребца за три талера сосватал!
- Так то за жеребца! - не унималась Ута. - От Гневко жеребята будут здоровые, а кто родится от тебя, неизвестно. Эх, надо было соглашаться!
- Чего же не согласилась? Талер - неплохие деньги.
- Я бы согласилась, но она отказалась внести аванс. А если бы ей не понравилось? - хихикнула "майн либер фрау".
Внезапно став серьезной, фрау шмыгнула носиком и тихонько попросила:
- Останьтесь до утра. Я буду расстраиваться, думая, как вы там, ночью, в дождь…
Я посмотрел на грудь, вздымающую плотную ткань, подумал - какая разница? Днем раньше, днем позже.
- У меня там конь оседланный… - сделал я последнюю попытку уйти. - Как он, в седле, в подпруге…
- Эдди расседлает, - рассеянно ответила Ута и, видя мое недоумение, пояснила: - Ваш адъютант сидит в конюшне. Ему приказано расседлать Гневко, когда вы появитесь.
А ведь точно, вспомнилось мне. Эдди уже расседлывал гнедого, так что конь возражать не будет. "А ведь это плохо, что мальчишка спит в конюшне, - с тревогой подумал я. - Надо бы сказать Уте, чтобы нашла парню место потеплее".
Кажется, я начал испытывать отцовские чувства к этому мальчишке. Сколько лет Эдди? Лет шестнадцать? Будь я нормальным человеком, у меня могли бы быть дети такого же возраста. Или старше…
- Ваш гнедой и ваш мальчик уже спят. Эдди мы постелили в нижней комнате, - улыбнулась Ута, словно услышав мои мысли. - Жеребцы спят стоя, но вам лучше лечь. Хотите, я сама разденусь?
Хозяйка гостинцы поднялась и стала распутывать шнурки пояса, распускать шнурочки корсажа. Дальше я сопротивляться не мог, и мы рухнули в мягкие пуховые перины, которыми была застлана постель…
- Я поняла - кто вы такой! Вы - странствующий рыцарь, который помогает людям, - заявила вдруг Ута, когда мы уже просто лежали рядом, словно муж и жена, прожившие вместе с десяток лет.
- Рыцарь? Да еще странствующий? - откровенно расхохотался я.
Чаще всего наемников сравнивают со шлюхами. В последнее время я даже морду за такое сравнение не бил. Смысл?
- Я вас узнала! - Прикрыла она мой рот ладошкой. - Вы спасли меня когда-то, давным-давно…
- Ута, я не странствующий рыцарь, а наемник, торгующим своим мечом и своим телом. А в Ульбурге я раньше никогда не был.
- Это было не здесь, а в Таллебурге, двадцать лет назад… Нет, двадцать один год назад. Ко мне как раз посватался господин Лайнс. Сестры собрали кое-какие деньги, и я поехала покупать приданое - было неловко выходить замуж не имея даже запасной сорочки. Младший брат отца был купцом - даже не купцом, а так, мелким торговцем. Он часто ездил в Таллебург (на их ярмарке цены в два раза ниже) и взял меня с собой. Мы накупили сорочек, ленточек, постельного белья. Я была счастлива. А после ярмарки на нас напали ландскнехты. Я потом узнала, что это ландскнехты, - поправилась Ута, - а тогда мы решили, что это грабители. Дядя куда-то пропал, меня вытащили из возка, бросили на землю и стали задирать подол… Я хотела выйти замуж честной девушкой, поэтому сопротивлялась, как могла… Тогда солдаты схватили меня за руки и за ноги, растянули по земле и привязали к колышкам. Я решила, что, если меня изнасилуют, покончу с собой. А тут появились вы, разогнали солдат и освободили меня.
- Таллебург, Таллебург… - стал я вспоминать. - Что я там делал двадцать лет назад? А, припоминаю…
Двадцать лет назад я принял боевое крещение - впервые командовал десятком солдат не на учебном поле, а на поле брани… Мне казалось, что я участвую в самом грандиозном сражении, которого не было со времен великого завоевателя древности - Александра-Искандера… Потом поумнел и осознал, что это был бой, один из многих в очередной войне, которую король Рудольф, мой родственник, вел с нашим дальним родственником королем Угрии Фирсиусом. Что они делили, сейчас никто и не помнит. Вроде бы что-то связанное с рекой, - не то прибрежные воды, где ловится самая крупная рыба, не то - заливные луга, на которых пасутся коровы, дающие лучшее молоко… Река Рейнара, что делит королевства, постоянно меняет русло, создавая лишние проблемы дипломатам и солдатам. Это только крестьянам все равно, кому платить налоги.
Обычно пейзане спокойно пашут землю, косят сено и только искоса наблюдают за сражениями, прикидывая - останется ли на поле что-нибудь такое, что может пригодиться в хозяйстве? После любого боя первыми мародерами становились именно пейзане, а уж потом - солдаты…
Начало было не очень удачным для нас - пехота противника, вгрызшаяся в наш правый фланг, вышла в центр и едва-едва не захватила королевское знамя… Но на выручку подошла рыцарская конница, которой командовал первый принц крови, герцог деля Кен-старший, мой отец…
Рыцари таранным ударом выбили вражескую пехоту, а наш левый фланг пошел вперед, вытесняя противника с поля боя.
После сражения мою десятку отправили собирать уцелевших - и тех, кто ранен, и тех, кто пустился в бега.
Небольшая рощица, через которую проходил купеческий тракт, показалась мне тем местом, где могли бы укрыться дезертиры. И я не ошибся. (Да и не было поблизости других удобных мест!) Первое, что бросилось в глаза, - небольшой купеческий возок, под которым сидел ополоумевший от страха мужчина в городской одежде. Вокруг валялись какие-то тряпки - не то мужские рубахи, не то - женские сорочки. А рядом трое солдат деловито распинали по земле красивую девушку. Будь моя воля - не стал бы мешать, но был строжайший приказ - гнать всех, кто попадется, к королевскому штандарту. Нужно было собирать все силы в кулак и двигаться дальше…
- Парни, с девчонкой баловаться потом будете, - строго насупив брови, сказал я. - Всем велено собираться под знамя.
Один из дезертиров, который уже приспустил штаны и стал пристраиваться между ногу девчонки, хрипло изрек:
- Исчезни, щенок… Не мешай!
- Ладно, парень, становись в очередь! - поддержал приятеля второй, маявшийся в ожидании - уже и руку засунул в штаны, "настраивая инструмент"…
- После меня будешь! - осклабился третий, тряхнув густой черной шевелюрой. - Если чего от девки останется… Гы-гы-гы!
Я посмотрел на троицу. Видно, что солдаты бывалые, но не из наших. То есть не из "птенцов Рудольфа". Уже легче.
- Считаю до трех! - пообещал я и, видя, что они не внимают, скороговоркой сказал: "Раз-два-три", пнул первого прямо по обнаженному месту, треснул рукояткой меча второго, а третьего схватил за горло и слегка придушил… - Мне приказано собрать всех, кто может двигаться, - сейчас и немедленно! - повторил я и пригрозил: - В противном случае придется вас вешать.
Троица злобно смотрела на меня, оправляясь от полученных ударов и вытягивая из ножен оружие. Насиловать девчонку им уже расхотелось, а поквитаться со мной - еще как.
Года через два-три тройка мародеров не показалась бы мне серьезным противником. А уж то, что они разъярены, сыграло бы мне на руку! В тот раз я изрядно струхнул, но быстро нашел выход.
- Я - десятник! - представился я и, слегка обернувшись в сторону (но так, чтобы видеть дезертиров), прокричал: - Парни, тащите веревку. Сейчас работа будет…
Моя десятка, хоть и не в полном составе (Ренье получил рану в голень, а Жак Оглобля отправлен разводить костер и готовить что-нибудь съедобное), шелестела кустами и хрустела хворостом неподалеку, выпинывая из рощицы кого-то еще.
Связываться с целым десятком троице не улыбалось…
- Ладно, щенок, - хмуро пообещал чернявый, засовывая меч в ножны: - Я тебе еще это припомню…
- Не сердитесь, парни, - виновато улыбнулся я. - В другое время - пожалуйста. Но, сами понимаете, приказ. Так что - ступайте во-он туда! - показан я им направление и утешил: - Там уже и жратву готовят. А девок вы еще найдете.
- Успели бы… - прорычал первый, потирая причинное место. - И девку бы трахнули, и на сбор бы ушли. Чтоб тебя…
Ворча, как побитые собаки, парни направились в сторону сбора…
Я засмотрелся на девчонку. Из-под разорванной блузки выбивалась маленькая упругая грудь. Порванная юбка открывала всю женскую прелесть - белый и нежный живот, красивые ножки и черный треугольник волос между ними…
Эх, хороша, чертовка! У меня застучало в висках. Решив, что насиловать связанную я не буду, стал распутывать веревки, которыми была привязана девушка. Вспомнил про нож, и дело пошло быстрее.
Я уже был готов навалиться на девчонку, но тут, как на грех, со стороны лагеря донесся звук трубы, означающий построение…
"Атакуют!" - пронеслось у меня в голове, выбивая все прочие мысли. А мне еще вести в строй десяток!
Я побежал на звук, желая лишь одного - чтобы мы успели добежать…
Мы успели вернуться и занять свои места. Вражеская конница прорезала наши ряды, словно нож масло, но выдохлась, а мы сплотили фланги, стискивая врага. Потом (и снова с запозданием!) подошли рыцари. Сражение мы выиграли.
Касательно тех троих: одного зарубили у меня на глазах, второго я видел после боя - он умирал около лекарской палатки, а черноволосого повесили за конокрадство год спустя…
- Я никому не рассказывала, что со мной было, не хотела ни о чем вспоминать… А потом все забыла. Ну почти все… - поправилась Ута. - Со временем и ваше лицо стало вспоминаться как размытое пятно… А потом, когда Густав привел вас в мою гостиницу, я узнала ваш голос.
- Так бывает… - прошептал я, вспоминая только черный треугольник волос и белоснежные ноги, раздвинутые в стороны, остро пожалев, что помчался тогда на зов трубы, а не остался. Ничего бы не случилось, опоздай я на построение минут на десять-пятнадцать…
- Ты вспомнил? - осторожно спросила Ута, заглядывая мне в лицо.
- Вспомнил, - кивнул я. - Хотя это было так давно.
- Вы не представляете, Артакс, как я молилась! Я молилась за вас, я просила у Господа, чтобы вы оставались живым и здоровым и чтобы мы хоть когда-нибудь увиделись… И вот, мои молитвы услышаны!
- Вот так… - растерянно сказал я, не зная, что говорить дальше. Может, сегодня я жив-то лишь потому, что когда-то нечаянно сделал доброе дело? Тогда, возможно, я еще не совсем безнадежен?
- Давайте спать, - приткнулась к моему плечу Ута. - Как же мне хочется каждое утро просыпаться рядом с вами.
- Тогда уж - с тобой, а не с вами, - поправил я женщину.
- С тобой, - улыбнулась Ута, начиная засыпать.