- Вот что, Кукин, веди, показывай, понаблюдаем маленько. Там решим.
Перебежками, а где и ползком мы подобрались к блиндажам поближе. Салов толкнул меня локтем в бок. Я наклонил к нему голову.
- Командир, мы не одни. Видишь? За блиндажами тени мелькают.
Я присмотрелся. И впрямь - одна тень промелькнула, другая… Были бы немцы, не прятались бы. Стало быть, наши. Неужели разведка из другого полка? Или - бери выше - армейская? Хорошо, хоть заметили. А могли бы столкнуться у блиндажей и запросто пострелять друг друга. Надо к ним пробраться, действия согласовать.
- Салов, остаешься за старшего. Ничего без меня не предпринимать!
Салов кивнул.
Я пополз вокруг блиндажей. Подобрался к неизвестным. Форма вроде наша, хотя оружие немецкое. Это не насторожило - у нас самих автоматы немецкие. Случись стрельба в тылу - меньше внимания обратят. Немецкий автомат свой "голос" имеет - более сухой, чем у ППШ, и темп стрельбы меньше, чем у нашего автомата. А наш строчит, как швейная машинка, - темп высокий и выстрел позвонче. Знающий боец по звуку сразу различит. Да и с патронами попроще - у любого убитого немца забрать можно. И еще одно: у немецкого МР-40 приклад складывается, а у нашего ППШ он деревянный и при ползании мешается. Для пехотинца наш ППШ в самый раз, а для разведки лучше все же МР-40, сам убедился.
Я тихо подполз и укрылся за стволом дерева - вдруг с испугу пальнут. Окликнул:
- Эй, славяне…
Чужую группу как пружиной подбросило. Они ощетинились в мою сторону стволами, однако - все в тишине, без стрельбы и криков.
- Кто там - ползи сюда, только чтобы я руки видел, - скомандовал невидимый мне командир.
Я пополз на голос и почти уткнулся в сапоги. А на сапогах - немецкие подковки. Холодом обдало спину. Непонятка!
- Ты кто такой? - раздался тихий голос.
А голос-то по-русски чисто звучит! Что за черт?
- Я из разведки дивизионной. А кто вы?
- Ползи за мной.
Командир чужой группы пополз в сторону от блиндажей, а сзади - еще один пыхтит, мне в спину дышит. Для подстраховки, что ли?
Мы отползли от блиндажей. Неизвестный, что командиром назвался, уселся, опершись спиной о дерево. Покосился на немецкий автомат. Но, вглядевшись в лицо и мой маскхалат, смягчился:
- Похоже, и впрямь свой. Ихние не такие, да и на хрена фрицам ночью на пузе лазить! А я ж тебя чуть было не порешил - не серчай, земляк. Окруженцы мы, паря, из-под Смоленска пробиваемся. Ты и вправду из разведки?
- Извини, документы показать не могу, перед заданием, понятное дело, сдал. А вы как здесь оказались?
- Днем в лесу укрывались, а потом батарея эта огонь вести стала. Сколько же сюда гаубиц накатили! А я уж знаю, как они там где-то наших выкашивают, подлюки. Вот мы и решили их всех ночью прищучить.
- Едва нам задание не сорвали - нам "языка" взять надо.
- Какой к черту "язык", они по нашим огонь ведут. Постреляем всех - и дело с концом.
- Сначала я офицера в плен возьму - приказ у меня, а потом уж делайте, что хотите.
Мы замолчали. Командир хмурился, глаза его гневно блестели и на скулах ходили желваки. Надо договариваться: крутой попался, видимо, свой счет к фашистам имеет.
Я продолжил:
- Сколько вас?
- Двенадцать осталось.
Черт, многовато. С собой их забрать, к своим? Только и вчетвером перебираться сложно, а тут - еще двенадцать.
- Откуда выходите?
- Из-под Смоленска, все из 16-й армии.
- Так это сто километров! - присвистнул я.
- Поначалу-то нас больше было.
- Разведчики или ловкие ребята есть?
- А неловких уже не осталось, в воронках лежат! - хмуро бросил он.
- План такой. Один из моих часового вон у того блиндажа снимет, второй - того, что у гаубиц. Ваша задача - пострелять всех, кто из блиндажей выскакивать начнет. Гранаты есть?
- Только немецкие, уж больно слабые.
- На безрыбье и рак - рыба. Начинать по моей команде.
- Ты уже и старшим решил стать?
- Тогда командуй сам. Но сорвешь задание, не возьмем "языка", тогда к своим лучше не возвращаться.
- Ладно, подчинимся покуда.
"Окруженцы" вернулись к своим, я же скользнул к разведчикам.
- Свои это, из окружения выходят. С их командиром так договорились: как мы часовых снимем, они артиллеристов постреляют. Думаю, справятся, обозленные больно. Семенюк, возвращайся к батарее. Часового снимешь.
Семенюк кивнул и уполз к голубицам.
- Салов, на тебе - часовой у блиндажей. Снимай как хочешь, можешь даже выстрелить. Но только после того, как я сигнал дам.
- Понял, командир.
- Кукин, за мной.
Мы ползком обогнули блиндаж. Где-то же был еще блиндаж, а скорее два, с офицерами и корректировщиками. Описали полукруг - нет блиндажа, как сквозь землю провалился. Кукин тронул меня за рукав.
- Чего тебе?
- Тропинка.
А ведь и в самом деле - тропинка. Тянется куда-то в сторону от блиндажей и батареи. Надо посмотреть, куда она приведет. Вот только время уходит. Я прямо нутром чуял - утекает неумолимо. А еще надо блиндаж офицерский найти и суметь офицера живым выкурить. Не выполню приказ - даже ликвидированным расчетом батареи не оправдаешься. Спросят строго: - "Для чего тебя, Колесников, посылали - батарею ликвидировать?" Еще помнил, что это первая вылазка под моей командой, нельзя опростоволоситься. Если не поторопимся, не успеем и передовую немецкую засветло перейти.
Мы с Кукиным поползли вдоль тропинки и метров через пятьдесят наткнулись на блиндаж. Облазили все вокруг - второго не оказалось.
Из блиндажа наверх труба идет. На кой ляд она им сдалась - ведь лето, тепло, а они "буржуйку" держат.
- Кукин, брось гранату в трубу, а я у входа постерегу.
Кукин удивленно вытаращил глаза, но подчинился.
Залез на земляной холмик, под которым был бревенчатый настил, вытащил из подсумка гранату Ф-1, выдернул чеку и опустил в печную трубу. Сам же успел скатиться ко входу. Глухо рванул взрыв. И - с задержкой в несколько секунд - у блиндажей послышалась стрельба. Понятно, "окруженцы" начали действовать.
С каждой минутой интенсивность огня нарастала, похоже, схватка завязалась нешуточная. Теперь успех нашей операции во многом зависел от умений его бойцов, а еще - удачи.
Дверь офицерского блиндажа открылась, потянуло дымом. На пороге, покачиваясь, стоял немец в исподнем. По-моему, он был контужен взрывом, поскольку ничего не соображал - сделал два шага из блиндажа и упал. На спине его расплывались темные пятна.
В блиндаже закашлялись, потом кто-то, нам невидимый, спросил:
- Гельмут?
Из блиндажа, кашляя и вытирая глаза, показался еще один немец. Кукин прыгнул на него и сбил с ног. Я сорвал с пояса приготовленную веревку, связал немецкому офицеру ноги. Вдвоем мы перевернули его на живот и связали руки.
Держа наготове автомат, я ворвался в блиндаж. Сильно пахло дымом и - мертвая тишина… Я зажег фонарик. Его луч едва пробивался через поднятую взрывом пыль.
В центре блиндажа стояла развороченная взрывом гранаты немецкая походная железная печь. На нарах лежали двое убитых немцев, посеченных осколками. Больше никого не было.
Кашляя от удушливой смеси пыли и сгоревшего тротила, я быстро осмотрел блиндаж, нашел офицерский планшет с картами, перекинул его через плечо и выскочил наружу. Мне казалось, что я задыхаюсь, глаза слезились. Натуральная газовая камера!
У блиндажей артиллеристов стрельба начала стихать. Что там у парней?
- Кукин, стереги немца, и еще - вытащи его мундир и сапоги.
Сказал я это не из человеколюбия. Белое исподнее в ночи видно далеко, а без сапог немец быстро ноги собьет, идти не сможет, на себе его нести - темп замедлить. Мы же и так много времени потеряли, надо спешить.
Я помчался к блиндажам, окруженным бойцами, издалека крикнув:
- Я свой!
Здесь уже все было кончено. Вся группа "окруженцев" стояла перед блиндажами, оживленно обсуждая штурм батареи.
- Как у вас?
Ко мне шагнул их командир. Я узнал его по голосу. Был он высок и худ.
- Майор Меркурьев.
- Командир взвода дивизионных разведчиков старший сержант Колесников, - представился я.
Меркурьев крякнул досадливо. Получается, он сержанту подчинялся, а я майором командовал. Не по чину, но ситуация заставила.
- Товарищ майор, потери у вас есть?
- Двое убитых.
Я осмотрелся. Салов здесь, Кукина я с пленным офицером оставил. Где Семенюк?
Я побежал к гаубицам. У крайнего орудия мне открылось страшное зрелище. Семенюк и часовой лежали, сцепившись друг с другом в смертельной схватке. В руке Семенюка была зажата финка, часовой сжимал рукой штык, наполовину вошедший в грудь разведчику. Под ними растеклась лужа крови. Оба были мертвы.
"Эх, Семенюк, Семенюк, видно, выдал ты себя в последний момент, часовой успел штык из ножен выдернуть. Что же ты не выстрелил?" Этого мы теперь никогда не узнаем.
Я уже хотел было назад вернуться, да пришла в голову мысль немцам всерьез подгадить. Я снял с гаубиц замки и зашвырнул их в чащу - подальше. Без замка, или, иначе говоря, затвора, орудие стрелять не сможет.
Бегом я бросился к блиндажам немецких артиллеристов.
Салов крутился здесь, ожидая меня. Сжав зубы, я поведал о трагедии с Семенюком. Скорбеть о погибшем разведчике было некогда - ночь стремительно сокращалась.
- Салов - быстро к Кукину. Там, - я показал рукой направление, - тропинку увидишь - к офицерскому блиндажу. Оденьте, обуйте немца - и сюда.
- Понял, командир. - Салов исчез.
- Ну, старший сержант, что дальше делать думаешь? - подал голос подошедший майор.
- К своим возвращаться. Вы с нами?
- Обязательно.
- Тогда поторопиться надо, чтобы затемно успеть.
- За нами дело не станет, командуй.
Салов и Кукин привели пленного. Они уже натянули на него френч и сапоги и снова связали ему руки за спиной. Теперь надо успеть к передовой затемно. Придется бежать!
- Вперед! Бегом!
Первое время мы и бежали. Я хорошо помнил маршрут. Километра полтора немцев не было, потому опасаться встречи с ними не приходилось. Пленный сдерживал - все-таки бежать со связанными руками неудобно. С боков его подстраховывали Салов и Кукин, берегли: теперь этот немец был для нас дорог.
Потом перешли на шаг, перевели дыхание. А уж дальше шли осторожно, цепочкой. Вдалеке, за лесом, уже были видны отблески осветительных ракет - в полукилометре начиналась передовая.
- Товарищ майор, теперь пусть они попрыгают, - я указал на "окруженцев".
- А сплясать тебе не надо? - обозлился майор.
- Ты возьми в толк, майор. Будем к передовой подходить - тишина нужна. Звякнут неосторожно - маму позвать не успеете. Вам оно надо?
Скрепя сердце майор велел своим попрыгать. Твою мать! Каждый звякал железом.
- Все лишнее, за исключением оружия, бросить, автоматы - за спину, магазины - в сапоги, - скомандовал я.
Послушались. Потом попрыгали снова. Порядок!
- Так, теперь за мной - ползком, цепочкой. И - никаких разговоров! Делать то, что делает боец перед вами.
Я опустился на землю и пополз. За мной - Салов и Кукин с немцем. Ему заткнули рот, чтобы не позвал, на помощь. А уж дальше пыхтели "окруженцы".
Мы благополучно миновали вторую линию траншеи. Впереди показалась передовая - самый сложный этап. Ракетчики ракетами освещают местность, пулеметчики не дремлют. Группа большая, засекут ее, если не будут соблюдать осторожность. А вот с этим как раз проблема. Опыта у бойцов мало. Злости на немцев за глаза - повоевали уже. Но тихо ползти, неподвижно замирая при каждой взлетающей осветительной ракете - вот этого опыта у них не было.
Как быть? Уж очень хотелось и немца живым притащить, и "окруженцам" помочь до своих добраться.
Я отполз назад к майору и почти приник к его уху:
- Впереди - линия соприкосновения войск. Всем не пройти. Давай так поступим, майор. Мы с немцем и группой разведки уходим. Доберемся до своих, устроим стрельбу, немцев отвлечем. А ты со своими, как трам-та-рарам начнется, захвати вон тот дзот с тыла. Видишь его?
Майор приподнял голову, обвел глазами пространство перед собой:
- Вижу.
- Он для вас сейчас опаснее всего. А потом уже уходите. Бежать не надо - только ползком, так людей сохранишь. Других вариантов я не вижу.
Майор задумался на секунду:
- Я тоже.
- Договорились.
Мы подползли к траншее. Салов заглянул в нее и махнул рукой. В мгновение ока мы перемахнули через траншею. Пленный офицер не сопротивлялся, сам видел - передовая. Начнется стрельба - ему тоже не поздоровится. Мы поползли. Сами работали локтями и немца тащили.
Раздался хлопок ракетницы. Нейтралку залило мертвенно-белым светом. Все застыли в неподвижности. Ракета погасла, и мы поползли снова. Так замирали еще раза два. Вот-вот появятся наши окопы.
Наконец впереди раздалось:
- Стой, кто идет? Пароль!
- Свои, разведка.
Я назвал пароль. Мы спрыгнули в траншею и стащили туда же немца.
- О, пленного взяли? Молодцы!
Командир роты стоял рядом. Как мог четче, я доложил ему об "окруженцах". Он понял меня сразу:
- Подождите, я сейчас.
Командир ушел и вскоре вернулся.
Сзади нас захлопали наши минометы. На немецких позициях рвануло четыре взрыва. И тут ударили наши пулеметы.
Немцы открыли ответную стрельбу. Елки-палки, да как же "окруженцы" нейтралку смогут пересечь?
Я в нетерпении высунул голову, высматривая группу майора. Но ничего не было видно, только вспышки выстрелов на немецкой передовой. И вдруг неожиданно для меня впереди окопов раздался голос:
- Сержант, ты здесь?
- Здесь, здесь я - ползите на голос.
В траншею свалился майор, и следом - бойцы его группы. Механически я пересчитал: "Восемь".
- Все, больше никого не будет. - Майор вытер рукавом гимнастерки пот со лба. - Двое у дзота остались, двое на нейтралке лежат.
Появился командир пехотной роты:
- Это вы из окружения вышли?
- Майор Меркурьев, бойцы мои.
- Сдать оружие!
Майор оторопел.
- Сдай, майор. Приказ есть: всех, кто вышел из окружения, направлять без оружия в наш тыл. Там разберутся.
Майор нехотя снял с плеча немецкий автомат и отдал пехотинцу. Бойцы его группы последовали примеру своего командира.
- Колесников, сам до штаба их доведешь или сопровождающих дать?
- Сам доведу, - ответил я.
По траншее мы пошли вглубь нашей территории, потом выбрались из нее. Стрельба стихла.
Через час мы были уже у штаба. Я сдал "языка" и его планшет, доложил о выходе "окруженцев". Начштаба похвалил нас за "языка" и послал за переводчиком и особистом.
Явились заспанный переводчик и особист, как будто бы и не ложившийся. Пленного увели на допрос.
Я доложил особисту о группе "окруженцев", об уничтожении ими немецких артиллеристов и о переходе через позиции.
- Как думаешь, не врут? - зевнув, спросил особист.
- Не похоже - батарею при мне уничтожили, на моих глазах.
- Э, сержант! Надо разобраться еще. Завтра зайди ко мне, напишешь все подробно - кто, где и как.
- Так точно.
- Ну иди, отдыхай. Офицера ихнего взяли?
- На этой же батарее гаубичной и взяли.
Мы с разведчиками пошли отдыхать. Майор со своими людьми сидел во дворе, а рядом стоял боец с винтовкой. Вот черт! Как будто под конвоем. Они ведь на моих глазах артиллеристов уничтожили, через немецкие позиции прорвались, а здесь - "оружие сдать, разберемся", да еще и солдата с винтовкой приставили! Конечно, я слышал уже, что есть у немцев такой полк - "Бранденбург-800". Все немцы знают русский язык, носят нашу форму и оружие; их забрасывают в наш тыл, чтобы устраивать диверсии и создавать панику. Здесь, конечно, не тот случай. Не думаю, что они пожертвовали бы своей батареей.
Я снял сапоги, обмундирование и растянулся на нарах. Господи, какое блаженство!
Около полудня меня разбудил старшина. Званием он был старше, но я - выше по должности.
- Товарищ командир, проснитесь.
- А… Что такое?
- Парикмахер приехал, все свободные от службы уже постриглись. Не желаете?
Конечно, желаю. Оброс за месяц, что я здесь, а всегда короткую прическу носил - привык еще с курсантских времен.
Я оделся, обулся и вышел во двор. На табуретке сидел очередной солдат, а парикмахер машинкой стриг его "под ноль". И я постригся так же. Меньше голова потеет, и пыль не так задерживаться будет. На войне не всегда чисто, а помыться, да чтоб с горяченькой водичкой, мылом и мочалкой - редко когда выдается. Все чаще у ручья и без всякого мыла.
Я отряхнулся от остатков волос. В это время мимо нас двое конвоиров провели пленного офицера, которого мы взяли вчера "языком".
- Кончилась война для немца, - заметил я.
- И жизнь тоже, - сказал старшина.
- Как, почему? Его разве - не в лагерь для военнопленных?
- В расход его, - помрачнел старшина, - нет у нас лагеря.
Я даже расстроился. Ведь он хоть и враг, а уже неопасен. В плену и без оружия - чего же его стрелять?
Пленного увели к оврагу, что проходил метрах в двухстах, и вскоре оттуда раздались выстрелы. Назад конвоиры возвращались уже вдвоем. Странно складывается жизнь - мне было жалко немецкого офицера.
Ну, коли я уже встал, да еще и постригся - пора в штаб, к особисту.
Я заявился к начальству - решать насущные вопросы. Обносились уже бойцы, обмундирование нужно.
Разведчики ведь больше на пузе ползают, чем пешком ходят - колени и локти быстро протираются. Однако получил отказ - не положено, сроки носки не вышли.
В расстроенных чувствах я пошел к особисту. Написал докладную - где встретил "окруженцев", при каких обстоятельствах, как они проявили себя при налете на немецкую батарею. Особист еще с час мучил меня вопросами, иногда совсем дурацкими, вроде:
- А не слышал ли ты от них слов на немецком языке?
Он что, совсем меня за дурака держит? Я бы таких к нашим сам не привел.
Я вышел из штаба и в сердцах даже сплюнул - все жилы вытянул, кровопийца. На передовую бы его, посидел бы в окопах с месячишко, глядишь, по-другому стал бы к людям относиться.
Я вернулся во взвод, взял банку тушенки, фляжку водки - самые большие ценности на передовой - и пошел в медсанбат, к Кравцову. Уважал я командира взвода. Разведчик опытный, характер неплохой - не нудил, не поучал. Бывая с ним в рейдах по тылам врага, я многому у него научился. Конечно, раненому бы курочку вареную принести, фруктов - да где же их на фронте найдешь? Сами ели не сытно. Перловкой замучили да супчиком жиденьким, а хлебушек - черный. По фронтовым нормам белый хлеб полагался только летному составу. Вот потому в рейдах разведчики часто, захватив немецкий блиндаж или землянку, кроме "языка" забирали с собой еще и трофейные продукты.
Немцы к войне готовились основательно, все было продумано и учтено до мелочей.