Очень не хватало нашей пехоте поддержки с воздуха. Наблюдая за редкими воздушными боями наших летчиков на устаревших самолетах, я знал: к началу войны и у нас были разработаны новейшие самолеты - не хуже, чем у люфтваффе, - шедевры конструкторской мысли Яковлева, Петлякова, Лавочкина. А "летающий танк" Ил-2? Ему не было равных у немцев! Да вот затянулась переподготовка летчиков - строевые части ВВС в начале войны так и не дождались ни одного штурмовика Ил-2!
Или взять снабжение бойцов консервами, без которых не продержаться, пока не подтянется полевая кухня. В то время как наши бойцы давились "сухпаями", на ходу изобретая, как бы разогреть осклизлую перловку, а то и просто открыть жестянку, немецкие консервы были разнообразными: тушенка, каши с мясом, джемы - да бог знает чего еще. К тому же у банок с мясными консервами, с одной стороны, двойное дно, красной краской помеченное. Пробьешь его штыком или гвоздем - внутри состав с фосфором гореть начинает. Поставишь этим дном на землю и через минуту получаешь горячее блюдо. А вот хлеб в банках у них был плохой - как вата.
По всему видно было - готовились немцы к войне основательно. А ведь известно: исход крупных сражений в будущей войне закладывается в мирное время, задолго до ее начала.
Многочисленные ошибки руководства страны и ее Вооруженными Силами задолго до 22 июня 41-го, а затем очевидные просчеты генералов при ведении боевых действий в условиях хаоса июня - июля вели к одному поражению за другим. Потери в людях и технике оказались запредельными. За два месяца миллионы бойцов выбыли из строя в котлах, были рассеяны по оккупированным районам, попали в плен - эту трагедию назовут катастрофой 41-го года.
Последствия ее будут ощущаться в течение всей войны, а безответственное отношение к населению - и долгие годы после нее.
Все, кажется, до мелочей предусмотрели гитлеровские вояки, двинув армаду техники и миллионы немцев на нашу землю. А вот с особенностями нашей суровой природы промах вышел! Зима 41-го выдалась на редкость холодной.
Недооценили немцы морозы наши - здесь они не только с обмундированием промахнулись. Ошибка была изначально сверху заложена. По плану "Барбаросса" немцы Москву к зиме взять должны были. Потому в двигателях их машин масло летнее было - оно на морозе застывало. А попробуй машину или танк на морозе заведи! К тому же в Европе немцы к дорогам с твердым покрытием привыкли. А у нас такие дороги по пальцам перечесть можно. Как дождь пройдет - техника вязнет, ломается, следовательно, темп наступления сбивается. А когда глубокая осень подошла да морозы по ночам ударили нешуточные - совсем плохо стало. Днем танки и бронемашины с тягачами по грязи ползают, а ночью грязь между катками в бетонный монолит превращается. Любили немцы на своей гусеничной технике катки в шахматном порядке ставить - плавность хода лучше. Однако в России такое конструкторское решение выявило слабые стороны. Замерзнет грязь ночью - ломом не выбьешь. И каждая мелочь, не предусмотренная немцами - не учли специфику российскую, нам на руку играла. А главное - душу российскую, русский характер не учли, в расчет не взяли.
В первое время бойцов оторопь брала при виде наступающих цепей самоуверенных гитлеровцев. Не верилось, что их можно остановить. Порой офицеру, чтобы убедить отчаявшегося бойца в том, что наглого немца можно поразить из винтовки, самому приходилось доказывать это: смотри - смертные они, как и все, вон упал еще один. А теперь ты давай, не робей! Неуязвимость немецкого солдата - миф!
Мало-помалу мы научились воевать, научились бить врага. Дивились немцы самопожертвованию советских бойцов, идущих на амбразуры дотов, таранивших танки и самолеты врага, преодолевающих минное поле по телам павших товарищей. И не только по приказу или потому, что знали о заградотряде за спиной. Великая ненависть к непрошеным поработителям крепила дух и веру в правое дело, множила силы бойцов с комсомольскими или партийными билетами в кармане гимнастерки, у сердца. Это был феномен советского патриота, неведомый европейским армиям.
Если бы и у нас на фронте была такая техника и такое вооружение, как у них в начале войны, мы бы немца дальше границы не пустили. В окопах наших крайне не хватало средств уничтожения бронетехники: ружей противотанковых - единицы, не хватало гранат - бутылками с зажигательной смесью танки жгли. На Западе их "коктейлем Молотова" прозвали. Не любили их солдаты. Попадет осколок или шальная пуля в бутылку - сам живьем сгоришь, потому как не тушится ничем, пока состав не выгорит полностью. А танков немецких потому боялись, что бороться с ними нечем было.
Но перелом в войне, когда впервые затрещит хребет хваленого вермахта под Москвой, впереди. А пока - день за днем - шла непростая солдатская работа, в ожидании новых боевых приказов текли будни войны, ставшие частью моей жизни.
Притопал я в медсанбат, с помощью санитарки нашел палату, в которой лежал командир. В комнате человек двадцать лежало - не сразу его и признал. В исподнем, бледный, осунувшийся.
- Здравствуй, командир.
Я поставил подарки на тумбочку.
- Привет, Петя, - почти прошептал лейтенант.
- Ты много-то не говори, мне сказали - слаб ты еще, отдохнуть тебе надо, сил набраться.
- Кого на взвод поставили?
- Пока меня, только званием я не вышел.
Илья кивнул. Я вкратце пересказал ему новости - про рейд наш, про то, как "окруженцев" встретили, как гаубичную батарею разгромили. Потом про пленного офицера-артиллериста рассказал - что после допроса в штабе его расстреляли.
- Правильно сделали, - сказал раненый, лежавший на соседней кровати. - Они на нашу землю захватчиками пришли, что с ними церемониться? Туда им и дорога!
- Во-во! Всех бы их в этот овраг! - подхватил раненый с другой кровати.
Я повернулся на голоса. Оказывается, вся палата жадно слушала мой рассказ. Скучно в санбате лежать. О своих ранениях друг другу рассказали, сводки Совинформбюро прослушали, и - все. А тут - свежие новости с передовой, из первых рук.
Дальше уже сами раненые стали обсуждать, как, по их мнению, развернутся события на фронте.
- Техники бы нам побольше да боеприпасов вдоволь. Вот я - артиллерист. На день по два-три снаряда дают. Чего ими сделать можно? Только пристреляться, - подал из угла голос раненый.
Я прислушивался к словам раненых и видел - была в них горькая сермяжная правда. Слышали б ее и те, от кого зависело техобеспечение строевого полка на фронте…
Я попрощался с Ильей, пожелал всем раненым скорейшего выздоровления и вышел из душного санбата.
По улице неровным строем шли бойцы в новой форме - видать, пополнение. Они с интересом разглядывали вывески на зданиях города, неумело поправляя съезжающий с плеча ремень винтовки. Навстречу, натужно урча, ехал гусеничный тягач - тянул на тросе танк с развернутой назад башней.
- Принять вправо! - дал команду шедший сбоку колонны лейтенант.
Бойцы послушно сошли на обочину, с любопытством и ужасом разглядывая покалеченную боевую машину.
Я невольно замедлил шаг. Сердце сжалось - это была видавшая виды "тридцатьчетверка". Досталось же ей: люк-воздуховод над отделением силовой передачи сорван, через торчащий вверх кормовой лист просматривался почерневший от гари двигатель. Я попытался представить судьбу экипажа. В такой ситуации все зависит от того, успеют ли они за несколько секунд выскочить через люки.
С передовой за городом доносились редкие выстрелы - обычные будни прифронтового городка.
Я возвращался в разведвзвод, стараясь не думать о превратностях судьбы: что было, то прошло, что будет - увидим. Однако такого виража судьбы, который мне предстоял, даже я, привыкший, кажется, ко многому, не ожидал.
По прибытии во взвод ко мне подошел встревоженный не на шутку старшина:
- Командир, тебя посыльный из штаба уже дважды спрашивал. Никак, случилось чего? Срочно иди - начальство ждет!
Ну вот! Только отдохнуть маленько собрался - и на тебе. Что за срочность такая?
Я прибыл в штаб. Начштаба, как увидел меня, побагровел весь:
- Где тебя носит, Колесников?
- В медсанбат ходил, к командиру своему.
- Тебя дожидаются. Ждать себя заставляешь, сержант! Следуй за мной!
Он подвел меня к дальней комнате, открыл дверь, пропустил вперед. И - плотно закрыл за собой дверь.
За столом сидел средних лет мужчина, в военной форме, но без знаков различия на петлицах. Лицо невзрачное. Посмотришь на него, отведешь взгляд, а как он выглядит, вспомнить не можешь. Мне он сразу не понравился.
Однако по тому, как майор стоял перед этим военным, я понял - он не из простых.
- Товарищ из… - в общем, поступаешь в его распоряжение.
Начштаба счел свою миссию выполненной, повернулся и вышел.
- Командир взвода разведки старший сержант Колесников? - полувопросительно-полуутвердительно спросил незнакомец.
- Так точно.
- Да ты садись. Можешь называть меня "товарищем Ивановым".
Я уселся на единственный свободный стул.
- Кури. - Незнакомец подвинул поближе ко мне пачку папирос и спички.
- Бросил.
- Правильно, сам хочу.
"Разговор завязать хочет, в душу влезть, - решил я. - Папиросочки, разговор про босоногое детство, а потом попросит на товарищей доносить - знаю я эти штучки, рассказывали уже сослуживцы под большим секретом".
- Это твоя группа окруженцев с майором Меркурьевым из немецкого тыла вывела?
- Моя, а что?
- Вопросы здесь задаю я.
- Так точно! - Я вскочил со стула и вытянулся по стойке "смирно".
Лучше изображать тупого солдафона и служаку - быстрее отстанет.
- Садись и перестань дурака валять. Петр, я о тебе больше знаю, чем ты думаешь.
Ага, знаешь! Фига! Не Петр я вовсе, а Сергей.
- Подойди к столу, покажи на карте, где батарея немецкая стояла.
Я подошел, определился, уверенно ткнул пальцем.
- Вот здесь.
- Правильно.
Еще бы неправильно! Я там с товарищами шкурой рисковал, такие вылазки не скоро забудешь.
- А в этих местах был?
Незнакомец ткнул карандашом в район села Усвятье. Я всмотрелся в карту. Это было немного дальше, чем позиции немецкой батареи.
- Нет, так далеко мы не забирались, "языка" можно и поближе взять.
Тоже мне - "Иванов"! Он такой же Иванов, как я балерина. По выправке - кадровый офицер, по невзрачной физиономии - похоже, разведчик или из "органов".
- Провести в Усвятье можешь?
- Так это же от позиции батареи еще километров десять. За ночь обернуться не успеем.
- Не твоя забота. Дорогу к батарее покажешь?
- Найду.
- Считай, договорились. Свободен пока, товарищ старший сержант.
Вышел я из штаба и направился во взвод. Что-то крутит "товарищ Иванов". От моих вопросов уходит, и сам ничего не говорит - ни о предстоящей задаче, ни о себе.
Прошло два дня. Штабисты меня не беспокоили, с разведкой в немецкий тыл не посылали. Я ломал голову - интересно, для чего меня вызывал "товарищ Иванов"? Вроде как крючок закидывал, вызнавал мои возможности. Только чего он хотел? В Усвятье привести? Так любой по карте приведет. Проблема только в том, что немцы мешать будут - им праздношатающиеся в своем тылу не нужны. И еще. Ночью местность выглядит не так, как днем, ориентироваться сложнее, навык нужен. Те ориентиры, которые недалеко и днем прекрасно видны - например, характерный изгиб реки, церковь с колокольней или заводская труба, - ночью толком не разглядишь. Будешь находиться рядом с целью или нужным местом и не поймешь этого. Без такого навыка в разведке делать нечего. Не было в эти времена приборов и прицелов ночного видения, значительно облегчившим жизнь военным в конце двадцатого века. Так и не придя к чему-нибудь определенному, я ждал.
В штаб меня вызвали только на третий день. Понятное дело, не чаи гонять - за заданием.
Начштаба снова провел меня в комнату, где, как и прежде, находился "товарищ Иванов".
- Колесников, поступаешь в распоряжение "Иванова", - сказал мне майор и вышел.
Я глянул на нового начальника. С таким же успехом он мог носить фамилию "Сидоров" или "Петров".
"Иванов" кивнул мне на стул:
- Садись, взводный. Настроение как?
- А что, настроение боевое.
- Не болеешь?
- Здоров.
- Сегодня ночью надо в тыл к немцам идти.
- Понял уже. Группу из скольких человек готовить?
- Не надо группу готовить. Ты нас поведешь. В группе, кроме тебя, двое будут - я и еще один человек.
- "Товарищ Сидоров"? - съязвил я.
Уловив мою иронию, "товарищ Иванов" усмехнулся:
- Можно и так назвать. Во взводе о выходе - ни слова.
- Понял.
- Тогда пока иди, готовься.
К вечеру я стал собираться - проверил автомат, пару гранат взял, оделся подобающе. Около полуночи явился сам начальник штаба в сопровождении уже знакомого мне "Иванова" и невысокого коренастого мужчины, как я понял, "товарища Сидорова". Бросилось в глаза: на улице тепло и сухо, а они в солдатских плащ-палатках.
На спине у второго горб топорщится - не иначе как рация. Значит, далеко пойдем и не на один день.
- Готов? - осмотрел меня майор.
- Давно.
- На этапе перехода через фронтовую полосу ты - старший группы, потом подчиняешься "товарищу Иванову".
- Так точно.
- Тогда - на передовую, там знают о вашем переходе и ждут.
Поправив снаряжение, "Иванов" с "Сидоровым" направились было к выходу.
- Стойте!
Все трое удивленно воззрились на меня.
- Попрыгайте!
Начштаба не на шутку разозлился:
- Товарищ старший сержант, вы что себе позволяете?
Однако оба моих попутчика добросовестно попрыгали на месте. Ничего не стукнуло, не звякнуло, из чего я сделал вывод, что такие вылазки им делать не впервой.
Мы направились к передовой. Начштаба все время нервно поглядывал на часы. Причину беспокойства я понял несколько позже. Едва мы прибыли в траншеи, как к нам навстречу поспешил командир роты, явно оповещенный заранее.
- Пройдемте на правый фланг, там местность удобнее для перехода.
Ротный подсветил часы:
- Сейчас начнется!
В нашем тылу послышались выстрелы пушек, потом подключились минометы. Били прицельно, по пулеметным гнездам гитлеровцев. На несколько минут земля на позициях вздыбилась, пехотинцы попрятались в окопы и траншеи.
- Пора! - Майор посмотрел на "Иванова". Он согласно кивнул.
Вот почему начштаба так нервно поглядывал на часы! Он, зная о предстоящем артиллерийском обстреле, спешил к назначенному времени.
- Спасибо, Николай Иванович. - "Иванов" протянул руку, прощаясь.
Мы выбрались из траншеи и по-пластунски поползли к немецкой передовой. К моему удовольствию, колючая проволока во многих местах была порвана взрывами.
Я полз первым, "Иванов" и "Сидоров" - цепочкой позади.
Заглянув немецкую траншею и не обнаружив там солдат, я перемахнул ее и дождался, пока переберутся эти двое. А потом - снова на животе, до второй линии траншей. Полежали, прислушиваясь. Не слышно разговоров, не тянет сигаретным дымком.
Я заглянул в траншею. Глаза уже адаптировались к темноте. У изгиба увидел темную фигуру. Как не вовремя! Отползать в сторону - потерять время, да и неизвестно еще, вдруг и там окажется часовой?
Убить втихую, ножом? Пожалуй, придется. Одно плохо - немцы при смене караула обнаружат убитого, причем не пулей или осколком, а ножом. Сразу поймут - разведка проходила. Вот только не сразу поймут - в их тыл пробираются или к нашей передовой? В войсках у немцев сыскных собак не было - по крайней мере, я об этом не слышал.
Очень осторожно я подполз по брустверу к изгибу траншеи, прислушался. Вдруг их двое? Нет, все-таки, похоже, один - сопит, покашливает даже. Я упал на него сверху, придавил своим телом и дважды ударил ножом. Немец обмяк.
Я вернулся по траншее к месту, где лежали разведчики, и махнул рукой. Надо мной мелькнула одна тень, вторая… Следом и я выбрался из траншеи.
Мы ползли еще метров сто, потом поднялись и короткими перебежками стали удаляться от передовой. Потом уж, когда в рощу вошли, поднялись во весь рост.
Я припомнил, как не так давно вел здесь свою группу, и шел уверенно. Прислушивался, приглядывался, принюхивался. За прошедшие дни немцы в своем тылу могли расположить новую часть, и потому приходилось быть осторожным.
Мы перешли грунтовку, изрытую гусеницами бронетехники. Дальше глухомань пошла, потому двигались быстро, стараясь уйти как можно дальше от передовой. Слава богу, "языка" брать не надо, иначе чего бы нам забираться в немецкий тыл так далеко?
Память меня не подвела. Через три с небольшим часа, почти не петляя, мы вышли на место бывшей немецкой батареи. Бывшей, потому что гаубиц на позициях уже не было - увезли немцы. Но блиндажи-то остались!
- Привал, передохнем немного, - распорядился я.
Попутчики с облегчением попадали в траву. Я сперва думал, что выдохнутся они - я все-таки значительно моложе, однако оба держались неплохо, были в хорошей физической форме. Я задрал ноги на ствол дерева - так они быстрее отойдут. Глядя на меня, то же самое сделали и мои спутники.
Но время текло неумолимо.
Развернув планшет, я зажег фонарик. Так, теперь наш путь лежал на юго-запад. Не бывал я в этих местах, придется медленнее идти.
- Подъем!
Эти двое шли молча, не курили и, что мне понравилось, не наступали на сучки. Чувствовалась подготовка. Разведчик или диверсант в тылу врага ногу высоко не поднимает - сначала носок ноги над землей несет, отодвигая в сторону сухие ветки, чтобы не хрустнули. Поставил одну ногу, потом - таким же манером - другую.
Чем дольше я видел своих попутчиков, тем сильнее убеждался - ох, непростые это мужики. И, пожалуй, навыков разведчика у них не меньше, чем у меня.
К рассвету мы вышли к какой-то деревушке - почти на середине пути.
- Привал.
Оба улеглись на землю и блаженно прикрыли глаза. Я же расположился на опушке - понаблюдать. Вдруг местные в лес пойдут грибов-ягод набрать - с едой-то туговато - или сушняка набрать для печи. Не хватало только, чтобы нас сонными обнаружили… или, хуже того, немцы в деревне окажутся.
Рассвело. Я наблюдал в бинокль. Похоже, немцев нет, а живут только в двух избах, да и то старики. Вот дед вышел во двор - ворот колодезный заскрипел.
Скорее всего, с приближением немцев те, кто помоложе, ушли на восток. А там уже кого куда: мужиков забрали в армию, женщины встали к станкам, на лесопилки, а то и рвы противотанковые рыть.
Отметил про себя - сороки не трещат в округе, звуков моторов не слышно. "Кажется, пора бы нам и подхарчиться", - пришла неожиданная мысль. Ведь всю дорогу шли, устали, есть охота.
Вернулся я к месту нашей лежки и сразу за автомат схватился. В центре полянки стоял немец, натуральный - в полевом кепи, униформе, сапогах с широкими голенищами. И стоял он ко мне спиной. Вот и хотел я ему в спину очередь дать, да на ствол автомата рука легла. Скосил глаза - "товарищ Иванов". И тоже в немецкой форме - офицерской. На каждом погоне - по два квадратика, на поясе - "Парабеллум" в кобуре.
- Тихо, не паникуй - свои.
Повернувшийся ко мне немец оказался "товарищем Сидоровым". Твою мать - могли бы раньше предупредить, несчастье могло случиться.