* * *
Склад, даже в бывшем хозяйстве КГБ, переименованном в ФСБ, он и есть склад. И отыскать что-то даже здесь – дело непростое. Как в любом хозяйстве, надо переворошить десяток-другой, а то и сотню инвентаризационных книг, папок, дел и циркуляров. Но распоряжение сверху – "Найти, а, если не найдется, то доложить весь путь предмета!", должно быть выполнено. Просто отписки или какие-то устные разъяснения во внимание не принимаются. Тем более, что на склад пожаловал заместитель начальника секретариата самого Председателя, полковник Юрий Соколиков. А, может быть, и не Юрий, и не Соколиков – кто их там, в органах, знает, кто как зовется? Соколиков буднично довел до сведения сотрудников, что пока не будет получен результат, он будет наравне со всеми приходить сюда на работу к восьми утра. Ежедневно. Выходные отменяются. По своим каналам начальник склада выяснил, что "замначсекпреда" в недавнем прошлом работал под дипломатическим прикрытием в Вашингтоне, отличался дотошностью и ценили его за то, что он давал всегда абсолютно достоверную, многократно проверенную информацию. "Сдал" его кто-то из перебежчиков, но уезжал он из страны пребывания без скандала, по-тихому.
Приставили к нему на складе "матерого" хозяйственника, мичмана, прослужившего много лет на флоте по интендантской части и, как он даже горделиво упоминал – однажды в походе шипшандлером был – Валентина Николаевича Борзенко. Фамилия выдавала в нем украинские корни, и своим характером он как раз подтверждал некоторые качества, приписываемые на флоте и в армии именно людям с таким происхождением – упертые служаки. Пусть даже в третьем или четвертом поколении. Гены брали свое.
* * *
Конечно, обратились поначалу в компьютерный банк данных. Отыскали пресловутую ссылку и все-таки вернулись к потрепанным учетным книгам. Почти неделю искали, где лежат ящики, привезенные из Читы еще в 1950 году. Искали долго и планомерно – есть запись о единицах хранения, должны быть и сами объекты, как иначе? Нашли. Сорок восемь ящиков. Оказалось, что их и не вскрывали даже. Так, один когда-то приоткрыли, стянули пару чашек из какого-то сервиза, скорее всего для своих бытовых нужд, да и все. К тому же, из документов следовало, что часть, а точнее – 28 ящиков были переданы соответствующим китайским службам еще тогда, когда императора вернули на его историческую родину. Еще четыре, видимо, распечатали в Хабаровске. Пу И жилось там не сладко и какие-то вещи он, как говорят, менял на продукты.
Теперь придется открывать все двадцать ящиков. Наконец, в одном увидели в длинном светлого дерева пенале, под стеклом меч в ножнах, украшенных золотым рисунком традиционного дракона. В рукоятке сверкали несколько камней. Золотая перевязь лежала рядом, ее отстегнули, когда укладывали меч в футляр.
– О, хоть сейчас в музей, – не удержался Борзенко, довольный тем, что поиски оказались успешными. – Вон, говорят, даже из Эрмитажа вещи пропадают. А у нас – порядок!
– Николаевич, а где еще два меча? – спросил, поправляя на переносице очки, полковник Соколиков. В силу своей "дотошности" он уже "накопал" информацию об императорских мечах.
– По описи только один! Два других, значит, и не довезли, – развел мичман руками с пожелтевшими листами описи, отпечатанных много лет назад на машинке. – Вот, сами смотрите!
Конечно, полковник посмотрел все странички. И ведь правду говорил Борзенко, упомянут там был только один меч.
– Значит, так, – начал Соколиков. – Сейчас заполняем все необходимые документы, и завтра вы привозите меч в секретариат, ко мне на Лубянку, в старый корпус. Я вызову специалиста из Оружейной палаты, пусть он разбирается, тот это меч, или еще какой. А вы, мичман Борзенко, еще раз проверьте все ящики по этому делу. От меня, конечно, вам благодарность, а от руководства будет уже письменная. Чуть позже.
Человек из секретариата за свои слова привык отвечать, и он был уверен, что сумеет объяснить руководству необходимость поощрения этой невидимой, но такой нужной и полезной службы.
* * *
Эксперт из Оружейной палаты на самом деле оказался историком, который приезжал в Кремлевский музей по вызову. Он действительно был знатоком различного холодного оружия, с одного взгляда мог определить многое и рассказать, если не о самом предмете, то о его происхождении. Не раз подписывал атрибуцию и свою подпись ценил достаточно дорого. Зато знатокам было достаточно ее увидеть, чтобы понять – вещь подлинная. Но в музеях Кремля он официально не работал – платят мало.
Евгений Басовский сначала сходил в бюро пропусков на Фуркасовском, потом дошел до второго подъезда темно-серого здания на Лубянке, предъявил паспорт и бумажку, а пока дежурный офицер просматривал на своем компьютере "кто, к кому", глянул в глубину вестибюля. Там стоял на специальном пьедестале бюст Андропова из белого мрамора. Наконец, формальности были позади, и он поднялся в старомодной деревянной кабине лифта на третий этаж.
В приемной на столике лежало несколько глянцевых журналов – иные времена, раньше был бы дежурный набор центральной партийной прессы и, в довесок, свежий "Огонек" Минут через пять Соколиков попросил его войти в кабинет, прервав тем самым перелистывание какого-то журнала. В кабинете Соколикова они открыли ящик, привезенный накануне Валентином Борзенко.
– Меч редкий, китайский. Полагался, скорее всего, чиновнику высокого ранга, который, естественно, им и не пользовался. Скорее относится к произведению прикладного искусства, чем к боевому оружию. А вы знаете, кому он принадлежал? – поинтересовался Басовский.
– Он принадлежал последнему императору Китая, Пу И. Но по нашим данным – меч японский, который ему подарил император Хорохито в конце тридцатых годов, – Соколиков был даже несколько обескуражен безаппеляционностью суждения эксперта. Ему даже стало обидно за меч.
– Насчет Пу И спорить не стану, портупея у меча соответствует рангу, золота в ней немало. Но это – не катана. Это китайский меч. Посмотрите на ручку – прикрыта традиционной гардой, закрывающей пальцы. А у катаны ручка длинная, в качестве гарды у японцев цуба, а она лишь "встречает" клинок врага.
– А вот у этих мечей, из Шаолиня? – припомнил Соколиков.
– Это! Это когда было-то! К тому же это кино, а там все сливается вместе, и японские самураи и китайские бойцы, они же там и по стенкам запросто бегают.
Басовский попросил лист бумаги, достал гелевую ручку и быстро нарисовал катану. Он сразу кружками обвел характерные места на клинке – и "веерную" форму колющего конца, и наплывы в средней части, и точку крепления рукояти.
– А здесь, смотрите, рукоятка хотя и из благородного дерева, но фиксируется винтом с торца.
– А какие-то особые свойства меча вы не отмечаете? – дал еще один наводящий вопрос Соколиков.
Эксперт взял меч, спросил разрешения и потянул его из ножен. Ничего особенного. Разве что не приржавел и выходил легко.
– Могу только сказать, что он хорошо сбалансирован и мастер, который его делал, отнесся к работе ответственно, полагал, что делает действительно боевое оружие, – вынес окончательный вердикт эксперт. – Если хотите, я покопаюсь в специальной литературе, попробую еще что-то узнать.
Ничего не поделаешь, с экспертами из Оружейной палаты даже в органах не спорят.
Но ведь где-то же есть японский меч китайского императора! И, судя по совокупности всей имевшейся информации, пределов России он не покидал. И не должен был покинуть.
* * *
Сначала Валериан Викторович Пиолия проехал по Киевскому шоссе до поворота на аэропорт Внуково, миновал новое красивое длинное застекленное здание по левой стороне и доехал до Боровского шоссе. Чем дальше он был от городских массивов, тем легче становилось дышать, хотя расстояние от города всего какой-то десяток километров. Наконец, он начал ориентироваться по данным ему приметам – дорога вниз, мимо красивой, красного кирпича церкви, потом в горку, сразу после подъема – направо, первые ворота – на улицу Виктора Гусева и дальше к девятому участку по правой стороне с зелеными воротами и кнопкой звонка на столбике слева от калитки. В общем, вполне естественно, что за городом все заборы красят в зеленый цвет.
Он припарковался против ворот, вышел, чуть согнул колени, чтобы хоть как-то размять суставы после полуторачасовой пробки на Ленинском проспекте, потом потянулся и, наконец, нажал кнопку на столбе. Пиолия заблаговременно позвонил хозяйке дачи – дочери того самого полковника, у которой, как ему сообщили "источники" из "сети", и имеется эта самая катана.
Калитку открыла девушка лет двадцати трех.
– Мама на веранде, я вас провожу, – сказала она четким голосом и сразу стало ясно, что она и есть внучка того самого полковника, который как раз и привез катану в Москву. У нее было классическое лицо москвички – довольно широкие скулы, немного вздернутый нос, чуть раскосые, евро-азиатские глаза, русые волосы. Впрочем, последнее у современных барышень больше зависит от краски, которая широко рекламируется на ТВ и которой все барышни, разумеется, "достойны".
Девушка была одета в белые летние брюки клеш, причем этот самый клеш начинался от колена, подчеркивая стройность фигуры.
Мама выглядела достаточно уверенно, хотя по сетке морщин возле уголков рта можно было разглядеть, что ей уже хорошо за шестьдесят. Начиная с определенного возраста, очки в правильной оправе даже начинают красить женщину. И Любовь Сергеевна этим пользовалась. Чуть тонированные стекла скрывали все маленькие морщинки вокруг глаз.
* * *
– Хотите посмотреть нашу семейную реликвию? – поинтересовалась Любовь Сергеевна.
– Да, знаете ли, легенд много ходит об этих самых японских мечах, – признался "респектабельный" визитер, вручивший визитку – "Валериан Викторович Пиолия – эксперт музея Восточных культур", что с большой натяжкой соответствовало истине. Он не был в штате музея, а сотрудничал "на общественных началах". Естественно, что визитку он заказал сам, у музея на такие вещи денег нет.
– У каждого меча своя история. Мне он достался от папы, а ему при весьма специфических обстоятельствах.
– Очень интересно! У знатоков, знаете ли, меч ценится, прежде всего, своей историей, – Пиолия проявил некоторую эрудированность, все-таки перед поездкой он полистал литературу.
– Катана досталась отцу случайно, все в нашей жизни является случаем, – начало рассказа оказалось весьма философским. – Папа ведь по образованию был инженером-путейцем, но перед войной его призвали офицером, кажется, лейтенантом, в Генштаб. Он планировал железнодорожные перевозки и, хотя хаос в сорок первом был ужасный, сумел чего-то добиться. Его всегда отличали дотошность и пунктуальность во всем – он этим иногда и всех домашних "доставал".
На самом деле "счастливый случай" для нашего отца выпал уже после окончания военных действий в Европе, когда ему поручили составить план передислокации армейских частей на Дальний восток. Войны там не было, но в Генштабе вопросов типа "почему и зачем?" не задают. Алексей Иннокентьевич Антонов докладывал план Сталину, а тот ведь любил докапываться до мелочей. А у отца все было предусмотрено, так что Сталин даже удивился.
* * *
– Кто готовил этот план? – неожиданно поинтересовался Сталин, когда Начальник Генерального штаба генерал Антонов завершил свой доклад о переброске войск на Дальний восток для предстоящей войны с Японией.
– Группа под руководством полковника Артюхина.
– Молодец полковник Артюхин. Так ему и передайте, и еще надо отметить его за такую работу. А вообще, кто он такой? Я о нем раньше не слышал.
Полковника знал маршал Малиновский, присутствовавший на совещании, как будущий командующий дальневосточными войсками. Он начал говорить сразу, чуть опередив деликатного Антонова.
– До войны учился в Институте железнодорожного транспорта, а службу начал с командира взвода. Служил в штабе Жукова во время инцидента с японцами на Халхин-Голе. Заочно учился в Академии имени Фрунзе, – чуть сведя мохнатые брови, припоминал Родион Яковлевич. Потом в Генштабе, организовывал эвакуацию заводов на Восток. В биографии есть один момент, который, на мой взгляд, говорит в пользу Артюхина – отец был офицером царской армии, сражался с японцами в Порт-Артуре. Был контужен, оказался в плену.
– Ну и что! А кто из лучших красных командиров в царской армии не служил? А то, что отец потерпел поражение той войне, в этой только мобилизует сына. Обязательно возьмите полковника в свой штаб в Читу, – "порекомендовал" Сталин Малиновскому. – Он японцам за отца отплатит с лихвой.
* * *
Конечно, никто Сергею Федоровичу Артюхину об этом разговоре в Генштабе не рассказывал, когда вручали приказ о новом командировании. Много позже, уже после окончания всех войн Малиновский, встретив Артюхина, припомнил, как генералиссимус решил одной фразой его судьбу в "сорок пятом".
* * *
17 августа 1945 года маршалу Малиновскому принесли проект ультиматума, а вот, кому поручить его доставить главнокомандующему Квантунской армией генералу Отодзо Ямада – решать надо было быстро. И Родион Яковлевич вспомнил о том энтузиазме, с которым Сталин ему рекомендовал взять в штаб полковника Артюхина.
Так бывший инженер-железнодорожник, ставший к концу войны полковником, превратился в главного парламентера.
Родион Яковлевич понимал, какое рискованное задание он дает полковнику. Ему принесли на подпись приказ, который он читал, чуть шевеля бровями, – признак большого напряжения, которое маршал испытывал перед самыми ответственными решениями. Переговоры будут вести четверо – Артюхин, переводчик – капитан Жарков, а сопровождать их, как прикрытие – капитан Булкин и радист сержант Василенко. Все – люди испытанные, воевавшие не один год.
Около четырех часов дня 17 августа Малиновский вызвал Артюхина в свой вагон для того, чтобы еще раз убедиться в правильности своего выбора. Напутствие было простым – ни на какие переговоры о перемирии не соглашаться, только капитуляция, можешь ее сам принимать. Ты – уполномоченный не только командующего фронтом, но и Верховного главнокомандующего. Артюхину вручили копию телеграммы, которая была подготовлена в адрес главнокомандующего Квантунской армией генерала Отодзо Ямада. Она должна была уйти 19 августа в шесть утра, связь с японским штабом была уже установлена.
"Сегодня, 19 августа, в 8.00 парламентерская группа под командованием уполномоченного командующим Забайкальским фронтом полковника Артюхина С. Ф., самолетом Си-47 в сопровождении девяти истребителей, отправлена в штаб Квантунской армии с ультиматумом о безоговорочной капитуляции и прекращении сопротивления. В последний раз требую обеспечить и подтвердить гарантию на перелет. В случае нарушения международных правил, вся ответственность ляжет на Вас лично". И подпись – командующий войсками Забайкальского фронта, Маршал Советского Союза Р. Малиновский.
Все было ясно, осталось только выполнять приказ. Утром 18 августа капитан Николай Сарафанов поднял двухмоторный "дуглас" в воздух. Курс был сначала на Тунляо, по пути к которому надо было перелететь Большой Хинган. Погода выдалась хотя и не лучшая для такого полета, поболтало их изрядно, но не тот случай, чтобы менять маршрут. День в Тунляо ушел на всякие уточнения и согласования. Определились с авиацией – девять истребителей сопровождают "дуглас" до Чанчуня, три садятся вместе с головной машиной, две тройки блокируют аэродром с воздуха. А через полтора часа на Чанчунь должны вылететь бомбардировщики вместе с истребителями прикрытия и три транспортника с десантниками. Так что Артюхину нужно было действовать быстро.
Первыми приземлились истребители, потом "Дуглас" – парламентеров встречали японские офицеры, которые сразу повезли четверых переговорщиков – полковника, двух капитанов и старшину – в штаб Квантунской армии. С полчаса пришлось дожидаться генерала – то ли "выдерживал" парламентеров, то ли ждал каких-то дополнительных указаний. Ямада оказался старым, невысоким, лысым и каким-то невзрачным даже в парадной форме, с мечом на поясе. Говорил он не спеша, витиевато, чем напрягал русского переводчика, хотя рядом с ним был и японский переводчик, который свободно говорил по-русски. Видимо, у Малиновского была точная информация о японском командующем – он предвидел, когда провожал Артюхина, что Ямада, известный, как человек, обладающий твердым характером и лисьей хитростью, будет пытаться уйти от обсуждения капитуляции и увести переговоры к перемирию. Генерал не хотел принимать требований ультиматума, а особенно пункт о безоговорочной капитуляции. Время шло и, глянув ненароком на часы, Артюхин прикинул, что пора появиться и авиации.
При этом рассказе, а точнее, при пересказе воспоминаний ее отца Любовь Сергеевна как-то сжала губы, на ее лице появилась жесткость, даже некоторая воинственность.
– Были еще три десантные группы – в Мукден, Порт-Артур и Дальний, – вернулась она к истории. – Захватить эти города считалось первоочередной задачей. А иначе – будь готов к любому повороту событий. Но все решалось все-таки в Чанчуне. Если Ямада капитулирует, то и все остальные сложат оружие. В случае отказа Ямады от капитуляции старшина-радист, прилетевший с отцом, должен был отправить в штаб Малиновского условный сигнал. Вариантов было два – или выброска десанта, или бомбежка. Это, если все обернется совсем плохо. Всех деталей плана отец не рассказывал, не исключено, что что-то было запланировано и для летчиков истребителей, оставшихся на аэродроме.