Капитан подошел к Митрофанычу, который сидел на бревне возле трофеев с таким видом, будто в любую минуту ожидал посягательств на собранный арсенал.
- Семен Алексеич, - Митрофаныч при виде подошедшего капитана поднялся со своего места и указал на трофеи. - Полюбуйтесь вот, шо немец нам подарил. Капитан, прихрамывая, прошелся вдоль трофеев, поднял с земли один из автоматов и, осматривая, повертел его в руках.
- Молодцы, - наконец произнес он, положив оружие обратно и присаживаясь на бревно, освобожденное Митрофанычем. - Хорошо сходили! Теперь и воевать нестрашно - есть чем.
- Так старались же, Семен Алексеич! - Митрофаныч аж выпрямился, поблескивая глазами от гордости.
- Молодцы! - повторил капитан. - Теперь пересчитать трофеи, оружие, патроны и гранаты распределить между бойцами - каждому по надобности. Что останется - на склад.
- Товарищ капитан, - раздалось откуда-то сзади. - А вы посмотрите, что мы принесли!
Я оглянулся. То что происходило в лагере было плохо видно из-за бойцов, стоящих позади меня, но все же мне удалось рассмотреть входящую в лагерь колонну. Как я узнал позже, еще двадцать человек были направлены в ближайший поселок за продуктами. И их операция оказалась не менее, а возможно и более успешной чем наша. Впереди колонны шел белобрысый молодой парень, на гимнастерке которого красовались петлицы лейтенанта-артиллериста. Судя по всему, именно он был командиром этой группы. Шел лейтенант гордо выпрямившись, положив руки на висящий на груди автомат. За ним, так же гордо, чуть ли не строевым шагом, шли остальные бойцы. Правда ни у одного иной поклажи, кроме оружия, я не заметил.
- А что принесли-то, окромя себя самих? - выкрикнул кто-то из толпы.
Вот из леса вышли уже десять бойцов, включая командира, и из-за деревьев в поле моего зрения въехала груженая повозка. За ней еще одна, в которой сидели два каких-то мужика со связанными за спиной руками. За время моего пребывания в отряде, никакого транспорта, включая лошадей, я не замечал. Значит лошадей и повозки группе удалось раздобыть во время выхода. Теперь понятно почему бойцы так гордо вышагивают!
- Товарищ капитан, - приблизившись и искоса окинув взглядом наши трофеи, лейтенант встал 'смирно'. - Задание выполнено. В ходе операции захвачены две телеги с продовольствием, уничтожены четыре бойца противника, двое - захвачены в плен. Потери группы - один раненый.
- Молодец, Трофимов. - капитан огляделся и, повинуясь гласу народа, выраженному в гуле толпы, улыбнулся. - Рассказывай как сходили?
Лейтенант принял более расслабленную позу и начал рассказ:
- Когда группа подошла к поселку, разведка доложила, что там какие-то вооруженные люди в штатском отбирают у людей продовольствие. Приняв их за бандитов, я приказал скрытно окружить площадь перед сельсоветом, у которого награбленное грузилось в телеги, и уничтожить банду. В ходе перестрелки двое бандитов сдались, а остальные были уничтожены. После боя, - здесь лейтенант, видимо для пущего эффекта, сделал паузу и оглядел собравшихся. - местные рассказали, что те бандиты оказались перешедшими на сторону немцев местными жителями и называли себя 'полицаями'. Я принял решение привести их в отряд для допроса.
- Почему не вернули продовольствие местным жителям? - после небольшой паузы строго спросил капитан.
- Товарищ капитан, мы предлагали, но местные согласились забрать только половину. Только то, что, как они сказали, быстро не испортится и можно спрятать. Говорят, что все равно приедут другие и отберут то что мы вернем. Поэтому остальное отдали нам добровольно.
- Ладно. Продукты отнести на склад и описать. Вечером опись захваченных оружия и продуктов ко мне. А сейчас, - капитан кивнул в сторону пленных. - давайте сюда этих 'полицаев'.
Пленные были быстро сняты с телеги и поставлены перед командиром. Я заметил, что исполнять приказ капитана по поводу трофеев никто не спешит - всем было интересно присутствовать при допросе. Каждый хотел знать, что же это за 'полицаи' такие, как они решились перейти на службу врагу. Десятки пар глаз впились взглядами в стоящих перед командиром предателей и под этими взглядами пленные, будто сжимаясь, казалось, становились даже ниже ростом.
Первый полицай, среднего роста бородатый мужик в засаленном пиджаке, вытертых и вытянувшихся на коленях штанах и, на удивление новых, сапогах, затравленно косился на окружающих его партизан. Нечесаные, с сединой, волосы спадали до маленьких и каких-то колючих глаз. Губы, еле видные в густых зарослях усов и бороды, то упрямо сжимались, то начинали шевелится, вроде тот что-то шептал про себя. Стоявший рядом с ним парень был гораздо моложе. Эдакий здоровенный детина, которого самое место у сохи. Он сильно сутулил плечи, то ли от рождения, то ли проникшись серьезностью своего положения. У него были густые черные волосы, которые венчали какое-то безучастное, будто у дауна, лицо. Он был одет в простую полотняную рубаху, подпоясанную кожаным ремнем без пряги, который был кое-как завязан на узел. Такие же полотняные штаны пестрели разноцветными заплатами.
- Ну что, голуби, - капитан внимательно, казалось врезая увиденное себе в память, осмотрел пленных полицаев. - Рассказывайте кто вы, что делали в поселке и как вообще оказались на службе у фашистов.
В лагере повисла тишина. Молчали партизаны, боясь пропустить хоть слово. Молчали пленные - лишь еще больше поникли. Даже трофейные лошади, так и оставшиеся стоять неподалеку, казалось, перестали фыркать и переступать ногами. Молчание затянулось на несколько минут, показавшихся мне, как минимум, часом.
- Отвечать! - неожиданно рявкнул, отчего пленные аж присели, так и не дождавшийся ответа капитан.
- Товарищ… - начал было тот из пленных, который постарше, но снова замялся и продолжил только через несколько секунд. - Прохором звать… Из Городища мы…
- Так шо это вы за полицаи такие? - задал наводящий вопрос Митрофаныч, заслужив косой взгляд капитана.
- Немец когда пришел, ну в Городище… - продолжал Прохор. - Поначалу они все съестное из хат выгребли, да вообще обыск учинили - все красных, ваших то есть, искали. А потом собрали всех на площади и начали говорить, шо советы, мол, уже войну проиграли да звать записываться в полицию. Ну, что б порядок от нарушений всяких охранять и бандитов ловить…
- А бандиты - это мы, значит? - перебил капитан.
- Ну, это… - полицай помялся, придумывая ответ. - Господин офицер сказали, шо кто с оружием, да не в их армии - тот и есть бандит…
- Ясно. И как же ты на службу к врагу пошел?
- Так они ж заставили! - вдруг выпрямился пленный. - Насильно нас к немцам… не хотели мы…
- И как же вас заставили насильно? - усмехнулся капитан. - Били, стреляли?
- И били тоже. А еще ж сказали на довольствие поставят. Немец все съестное шо было выгреб, а у меня жена да дети есть хотят!
- За хлеб, значит, Родину продал?
- Так дети ж есть хотят… и жена, вот… - Прохор снова опустил плечи. - Не с голоду ж помирать…
- И чем вы там в полиции занимались?
- Да как… Я вот по улицам, в большинстве, все ходил. Порядок охранял. Ну, от вора всякого и прочих злыдней…
- А в том поселке, когда вас в плен взяли, ты что делал?
- А то немцы послали нас продовольствие… это… ревизировать!
- Реквизировать, говоришь? - глаза у капитана зло блеснули. - Как у тебя всю еду отобрали, так ты о своих жене и детях вспомнил. А как самому идти отбирать - у тех баб, которых ты в поселке грабил, детей нет что ли?
- Так я ж что… У меня ж дети…
Дальше полицай продолжал что-то мямлить, время от времени замолкая, а потом принимаясь вновь поминать свою семью. Еще несколько минут мы вслушивались в его бормотание, а потом, поняв, что больше ничего от него не добьешься, капитан переключи внимание на второго.
- Ну а ты что скажешь?
- Дак а я шо? - тощий парень, лет двадцати пяти, одетый в простую латаную рубаху, такие же старые штаны и потертые сапоги, снял с головы и начал мять кепку. - Мне ж батька сказал шоб я к немцу пошел. Он, говорит, немец-то, хлеба нам будет давать в достатке. Жить, говорит, как люди будем…
- То есть, ты предал Родину по указке отца?
- Я? Родину? - полицай совсем смутился. - Неее… Я ж Родину не предал. Мне ж батька говорит…
- Как это не предал? - капитан даже удивился. - Твоя Родина воюет с фашистами, а ты в это время идешь на службу к врагу. И кто ты есть после этого?
Полицай замолчал и только, пошмыгивая носом, смотрел в землю. В кругу партизан начали раздаваться шепотки. Кто-то предлагал тут же пустить предателей в расход, а кто-то перешептывался о немецких порядках - надо же, из местных начали себе помощников, мол, набирать.
- Сколько немцев в Городище? - прервал молчание капитан.
- Нету немца там. - оживился Прохор. - Как поставили старосту да полицию, с неделю назад, ушли они все. Токо телефоном приказы присылают.
- Где вы еще были, какие части немцев видели?
- Так не были мы нигде боле. Токо в Городище, да там где в плен к вам попали…
- Трофимов! - после некоторого размышления поняв, что ничего полезного у полицаев он больше не узнает, выкрикнул капитан.
- Я! - из строя вышел тот самый лейтенант, который командовал группой, захватившей пленных.
- Предателей увести и расстрелять.
Трофимов махнул рукой и из строя выбежали четверо бойцов. Полицаи тут же были подхвачены под руки и их потащили от шалаша. Младший все так же продолжал безучастно смотреть в землю, будто все это происходило не с ним и расстреливать сейчас будут кого-то другого. Второй пленный, тот самый Прохор, пошедший в полицаи за обещанным немцами довольствием, вдруг выпрямился и зло сверкнул глазами.
- Сука ты большевистская! - бросил он капитану. - Мало я вас в двадцатом резал! Всех вас сволочей перестреляют!
Крики становились все тише и тише по мере того, как предателей уводили дальше в лес. Один раз голос полицая запнулся - видимо один из конвоиров, не выдержав, врезал ему под ребра. В конце концов они стали практически не слышны вовсе, а после двух хлопков, прозвучавших практически слитно, и вовсе прервались.
На следующее утро я проснулся с первыми лучами солнца. Вообще-то я люблю поспать, но, поскольку вчера проспал весь день, проснувшись, чувствовал себя бодрым и полностью отдохнувшим. Большинство населения лагеря тоже уже проснулось. Партизаны сновали туда-сюда по хозяйственным делам, к которым меня так никто пока и не подключал - сказалось влияние моей дефицитной здесь специализации подрывника и ореол вечной занятости, созданный Треповым. Я немного посидел на своей импровизированной постели из набитой листьями мешковины, наблюдая за жизнью лагеря и пытаясь выбрать наиболее важную из двух насущных проблем - сначала позавтракать или помыться? В итоге победило желание привести себя в порядок. Нормально не мылся я уже очень давно - не считать же мытьем обливание водой из ведра? - и тело время от времени начинало чесаться. О запахе лучше промолчу.
Взяв трофейное мыло, я направился на поиски реки из которой партизаны брали воду. Участь таскать воду меня, как я уже говорил, за время моего пребывания в лагере, миновала и где эта река находится я представлял довольно смутно. В конце концов я просто пристроился за бойцом, уходящим куда-то в лес с пустыми ведрами. До реки мы шли минут десять. За это время я успел познакомиться со своим проводником, который, угостившись сигаретой, сразу сделался очень разговорчивым.
- И правильно командир этих шлепнул! - говорил он на ходу, выражая эмоции взмахами ведер. - Я так думаю - всех их, предателей, к стенке надо!
Я затянулся сигаретой и что-то промычал в ответ. Восприняв это как знак согласия, боец, кстати, его звали Сережей, продолжил поносить предателей Родины.
- Вот оборону, помню, нас поставили держать на высотке одной. Лежу я в ячейке, тишина вокруг такая… Вдруг фашисты с пушек лупить как начали! - боец остановился и ловко затушил малюсенький остаток сигареты, сунув бычок себе в карман. - Вокруг сплошной гром стоит и землей меня почти засыпало. Ничего не слышу, в глазах песок… Продрал я глаза, смотрю - немец уже метрах в двухстах. Идут так, цепью, значит. Мы стрелять начали, а их будто пуля и не берет. Нет, падал, конечно, кто-то, но на его месте сразу другой вырастал…
Да, читал я об этой тактике немцев, но до конца все равно не верил. Помню, нашел как-то в интернете сборник боевых документов РККА. Приказы штабов разных уровней, боевые и разведывательные донесения… И были среди них, по 1941 году, интересные донесения, в которых говорилось, что на некоторых участках противник действительно наступал цепями. В полный рост, да на пулеметы. И потери в наступающих таким образом немецких частях, судя по донесениям, достигали ста процентов. Глупо, да? Но, на самом деле, это был довольно действенный психологический прием. Наступать они начинали издалека. Наши сразу открывали огонь, но, из-за расстояния, в основном не попадали. А если попадали - разрыв в цепи сразу закрывался. Вот и казалось обороняющимся, что враг на них идет чуть ли не бессмертный. И сдавали нервы…
- …а потом патроны закончились, - продолжал тем временем Сережа, - и мы в штыковую пошли. Там меня и оглушили. Очнулся, а надо мной фашист стоит и смеется. Так вот я в плен попал. А через два дня бежал и ходил по лесам, пока на отряд, вот, не набрел.
Впереди появился просвет между деревьями и, через минуту, мы вышли к реке. С первого взгляда я понял, что помыться здесь будет проблематично. Водная гладь медленно текла под заросшим кустами и ивами двухметровым обрывом. Противоположный берег был такой же обрывистый и ничего похожего на пляж нигде не было. Не видно было, так же, и какого-то спуска к воде. Как же они воду здесь набирают? Ответ пришел довольно быстро. Через нависающую над водой ветвь дерева была перекинута веревка, на одном конце которой было привязано ведро, а другой конец - привязан к дереву. Сережа поставил ведра на землю и отвязал веревку от дерева. Ведро с тихим всплеском ушло под воду и боец, быстро перебирая веревку руками, поднял его снова наверх, обмотал веревку вокруг толстого сука того же дерева. Потом Сережа подобрал валявшуюся тут же длинную палку и, зацепив веревку возле ведра сучком, подтащил его к себе.
Я смотрел на все эти манипуляции и тихо изумлялся. Это кто ж выдумал такую конструкцию? А, с другой стороны, как можно было сделать иначе? Как-то, наверно, можно, но здесь была именно такая конструкция. Сережа таким образом наполнил свои ведра и, стрельнув у меня еще одну сигарету, отправился обратно. Я еще раз осмотрелся в поисках спуска к воде и, не найдя ничего подобного, бросил ведро в воду. Самым сложным оказалось подтащить его к себе так, что б не расплескать большую часть воды. В конце концов мне это удалось. Я с наслаждением умыл лицо, почистил мылом зубы. Впрочем, чистить зубы мылом - мало приятного. После умывания я, осмотревшись по сторонам - свидетелей не было, сбросил с себя одежду и, затаив дыхание, вылил воду из ведра себе на голову. Вода показалось ледяной. Тело тут же покрылось 'гусиной кожей' и не заорал я только после очень большого усилия воли. Быстро намылился и снова бросил ведро в воду. Здесь мне в голову пришло, что новую порцию воды надо было набирать до того как я намылился. Пока вытаскивал ведро, перебирая скользкими от мыла руками веревку, пока снова подцепил его палкой - мыло успело подсохнуть. Я снова принял холодный душ, впрочем, показавшийся уже не таким холодным. Снова набрал воды и вылил на себя. Немного подумав, решил повторить процедуру, но на этот раз воды что б смыть мыло набрал заранее.
Наконец-то вымывшись, я почувствовал себя гораздо лучше. Конечно, это не горячая ванна и даже не душ, но в данных обстоятельствах… Для полного счастья не хватало только бритвы. Блаженно щурясь под лучами летнего солнца, приятно согревающими после холодной воды, я направился к сложенной неподалеку одежде. И сразу же наткнулся на выходящую из леса Олю. После секундной немой сцены она, пискнув, бросилась обратно в лес. Я, кое-как прикрывшись, принялся быстро натягивать штаны. Получилось далеко не сразу.
- Можешь выходить! - крикнул я в лес.
Через минуту снова появилась Оля. Глаза на пунцово-красном от смущения лице смотрели куда угодно - только не на меня.
- Извини, - сказал я, надевая гимнастерку. - Я тут мылся…
- Меня Феликс Натанович за водой отправил… - тихо произнесла девушка и, будто в качестве доказательства, качнула пустым ведром.
Я молча взял у Оли ведро и повторил процедуру добывания воды. Когда ведро было наполнено, девушка попыталась было его взять, но я подхватил ведро быстрее и пошел к лагерю. Оле ничего не оставалось, как пойти за мной.
- Ну и как тебе в лазарете работается? - после минутной ходьбы в молчании спросил я.
- Ничего работается. Феликс Натанович - хороший. - ответила девушка. - Не загружает сильно. Вчера вот мне спать приказал идти, а сам всю ночь над раненным просидел.
Мы прошли молча еще немного.
- И следит что б не обижал никто. - добавила вдруг Оля. - На третий день, как сюда попали, один за мной ходить начал. Так Феликс Натанович с ним поговорил и больше я того вообще не видела.
- Молодец! - сказал я, хотя где-то глубоко внутри было немного обидно, что девушке помог не я, а врач. - А вообще как? Не обижают?
- Нет! - Оля помотала головой. - Никто не обижает!
- Леша, ты где ходишь! - окрик некстати прервал наш разговор.
Мы как раз входили в лагерь. Обернувшись на голос, я увидел старшину, который махал мне рукой.
- Извини, Оля. Надо бежать… - сказал я, ставя ведро на землю и направился к старшине.
- Мылся я, товарищ старшина. К речке ходил. - доложился я подойдя к Трепову.
- Мылся - это хорошо… - протянул он. - Поделишься мылом? А то тоже надо бы.
В ответ я просто протянул старшине кусок мыла.
- О как! - обрадовался Трепов. - Ну, раз такое дело, ты отдохни еще маленько, а я пойду тоже помоюсь.