Старшина убежал к реке, а я направился к кухне. Как мало надо человеку для счастья, думал я поглощая выданный мне на завтрак кусок хлеба с колбасой, привезенных вчера группой Трофимова. Еда есть, помылся, убить никто не пытается… Видимо все те лишения, которые я перенес попав в прошлое, сильно снизили планку моих представлений о хорошей жизни. Ведь там, в будущем, постоянно было какое-то недовольство. Хотелось ведь всего и побольше. И новый телефон, хотя старый вполне нормально работал, и машину, что б за город покопать ездить, и новый компьютер, телевизор и кучу еще всего. Про деньги вообще промолчу. А зачем все это? Ну, машину - это еще понятно, хотя можно и на маршрутке поехать, да потом пешком пару километров. А остальное? Без нового телефона и телевизора прожить что ли нельзя? Или это от того, что у кого-то оно все есть, а у меня нет? Или постоянной рекламой мне мозги так промыли? Ведь пишут же статьи про общество потребления. Похоже, в них таки доля правды есть. Просто навязывают нам товары, без которых вполне можно прожить. Формируют у человека стереотип: без новейшего крутого сенсорного телефона та - лузер! Ну да, по телевизору, вот, реклама постоянная, в транспорте все светят новыми игрушками. Поневоле чувствуешь себя неполноценным. И это притом, что большинству людей девяносто процентов функций этого телефона и не нужны вовсе. Им достаточно что б экран цветной, да музыку можно было слушать. Так нет же, достанешь в том же транспорте простенький телефон и так и чувствуешь косые взгляды и ухмылки окружающих. Или обувь, например. Никак не могу понять, почему красивые, но абсолютно непрактичные ботинки, имени какого-нибудь знаменитого дизайнера, которые рвутся и разваливаются даже если ходить в них по ровному асфальту, стоят в несколько раз дороже добротных армейских или туристических ботинок, которым не страшно никакое бездорожье? Но воспринимаются эти ботинки людьми с точностью до наоборот - придешь в офис в армейских ботинках и, снова, косые взгляды, если не выговор. Это ведь глупо! Вас бы, избалованных достатком, переходящим в избыток, сюда, в этот лес сорок первого года. Да заставить идти километры по бездорожью в вашей брендовой обуви, дизайнерской одежде, да без макдональдса через каждые пару километров. Готов спорить, что через полдня с радостью поменяли бы свои стильные фирменные туфли, точнее - то, что от них бы осталось, на самые старые, затертые, но крепкие сапоги. Только кому здесь, в лесу, ваши туфли нужны?
Кстати, об одежде. Пока я философствовал, в голову пришло, что с теми лохмотьями, в которые я одет, надо что-то делать. Желательно выбросить и найти что-то другое. Тут я вспомнил, что среди взятых в недавнем выходе трофеев была и немецкая форма. Только позволят ли мне ее надеть? Еще ведь только начало войны, отряд партизанствует очень недолго, а до зимних холодов далеко. Так что мудрая мысль одного из бойцов отряда Ковпака, запомнившаяся мне из мемуаров, - 'встать на довольствие к Гитлеру', еще долго не придет в голову нашему командиру. Это потом, когда наступят холода, если конечно отряд доживет до этого времени, оставшись на полном самообеспечении, бойцы начнут спокойно носить захваченную в бою униформу противника.
Но, в любом случае, надо что-то решать. Ходить в грязной дырявой гимнастерке, которую уже вряд ли возможно привести в божеский вид, больше не хотелось. Поразмыслив, я решил переложить эту проблему на плечи начальства. К капитану было идти боязно - неизвестно как отреагирует, поэтому я решил поговорить с Митрофанычем. Он - вояка бывалый и должен понять.
Митрофаныча я нашел у командирского шалаша. Тот сидел на бревне и, затягиваясь самокруткой, блаженно грелся на солнышке. Я подошел и остановился, не зная как начать разговор. Понаблюдав за мной с полминуты, Митрофаныч подвинулся немного в сторону и приглашающе похлопал по бревну:
- Ну говори, чего надо? Мнешься как девка…
- Митрофаныч, - я присел рядом и тоже достал сигарету. - Тут такое дело. С одеждой надо что-то решать.
- А чего с ней решать? - удивился старик.
- Ну, ходить в этом, - я указал на самую большую дыру в своей гимнастерке. - уже сил нет. Переодеться бы…
- А я тут причем? - зашел я видимо слишком издалека и Митрофаныч пока не мог понять к чему я веду.
- Запасной одежды у нас в отряде нет?
- Откуда? У нас там токо оружие, да патроны. А довольствия нам здесь, в лесу, окромя немца никто не дает.
- Так и я о том. - теперь плавно переводим разговор в нужное русло. - Эти лохмотья уже выбросить давно надо, а другой нашей одежды нет. Зато я с немца тогда, когда колонну расстреляли, снял штаны и куртку…
- А, вот ты к чему! - наконец-то понял мою мысль Митрофаныч. - Ну, а я-то тут причем?
- Так одежда та - вражеская! Вот, узнать решил как отреагируют если я в ней ходить буду? Митрофаныч задумался. Он успел сделать четыре неторопливых затяжки - специально считал! - пока не продолжил разговор.
- С одного боку, - медленно проговорил он, - во вражеской форме нехорошо ходить…
Он снова замолчал, но через некоторое время, окинув меня взглядом, продолжил:
- А с другого, ходил бы солдат моего взвода в таком дранье в германскую войну - в рыло ему засветил бы, так шоб все зубы врозь!
Вдруг полог шалаша откинулся и вышел капитан. Я сразу же вскочил, а Митрофаныч только снова затянулся.
- Сидите! - сказал капитан и, дождавшись пока я снова присяду, тоже устроился на бревне. - Я тут слышал ваш разговор. Прав Митрофаныч, ходить во вражеской форме - не дело. И в том, что боец не должен ходить в таком виде как ты, Найденов, тоже прав.
Я снова вспомнил фразу из книги, о том, что б встать на довольствие у Гитлера. Дождавшись когда капитан закончит мысль тут же ее и ввернул:
- Товарищ капитан, вот фашисты нас в лес загнали. Рано или поздно все равно проблему решать надо - у нас же форма изнашивается, а немецкую одежду не берем. Снабжения у нас нет никакого - оружие и патроны у врага добываем. Так пусть и по одежде нас фашисты на довольствие ставят!
- На довольствие, говоришь? - после некоторого раздумья капитан усмехнулся. - А что, дело говоришь! Сегодня вечером приказом объявлю - собирать у немцев вместе с остальными трофеями и обмундирование.
Я, удовлетворенно улыбаясь, затушил сигарету.
- Только ты, Найденов, если немецкую форму одевать будешь, погоны, петлицы и остальное - спори.
Старшина появился где-то через двадцать минут после моего разговора с Митрофанычем и капитаном. Вымытый, он прямо лучился удовольствием и даже, подходя к полянке с нашим складом взрывчатых веществ, что-то насвистывал. Я как раз сидел, привалившись к дереву, и пытался отпороть немецким штык-ножом орла с трофейной куртки. С петлицами и погонами я справился легко, а вот аккуратно разрезать толстым лезвием мелкие стежки, которым был пришит орел - не получалось.
- Обновку в порядок привожу. - пояснил я в ответ на удивленный взгляд старшины. - А то на гимнастерке уже дыр больше чем ткани.
Старшина просто кивнул и пошел к лежащим на земле минам.
- Как закончишь, берись тол выковыривать. - только и сказал он, с усилием поднимая тяжелую 120-миллиметровку.
Орел наконец-то поддался. Я покрутил вражескую нашивку в руках, размышляя о том, что в будущем за нее можно было бы выручить неплохие деньги. Но, придя к выводу, что здесь она просто мусор, причем - опасный мусор, выбросил 'курицу' в кусты.
- Там в караульный пацанов каких-то привел. - произнес старшина после того как я тоже взял себе мину и принялся долбить штыком тол.
- Что за пацаны? - разговор несколько отвлекал от монотонности работы.
- Местные какие-то. Слышал, Митрофаныч говорил, что в партизаны хотят.
- Так прямо и в партизаны? - усмехнулся я. - А лет им сколько?
- Малые еще. Одному вроде лет пятнадцать, а второй - и того младше. - и, сделав небольшую паузу, добавил. - Говорят, из дому сбежали фашистов бить.
Мне сразу вспомнились книги, которые я горящими глазами читал в детстве. Те самые рассказы о пионерах-героях. Валя Котик, Марат Казей, Зоя Космодемьянская… Дети, которые взяли в руки оружие и пошли воевать за свою Родину. Как я мечтал тогда быть хоть каплю похожим на них, не обращая внимания на то, что героями большинство из этих детей стали посмертно. А потом развалилась пионерская организация, перестали звучать имена малолетних воинов на пионерских линейках и собраниях, припали пылью забытые книги в, таких же забытых, библиотеках… И постепенно те ценности, которые были превыше всего во время моего детства, сменились другими, зачастую - абсолютно противоположными. И герои, в том числе и эти дети, погибшие за свою страну, забылись.
- А командир что? - спросил я, нарушив затянувшуюся паузу.
- Командир приказал их накормить и отвести домой. Мол, не детское это дело - война.
- Ну и правильно! - согласился я с решением капитана. - Пусть растут лучше, да потом страну после войны поднимают.
- А они ему, - продолжал старшина, - и говорят, что все равно в лес сбегут. Подберут оружие - благо его в лесах валом - и будут сами фашистов стрелять.
Оружия действительно по лесам и полям валялось в достатке. Бери - не хочу. И брали такие вот мальчишки и девчонки. И некоторые даже стреляли. А потом немцы прочесывали ближайшие села, обыскивали каждый угол. И находили припрятанные винтовки. В стогах, на сеновалах, под крышами… А потом эти мальчишки и девчонки болтались в петлях с табличками 'Партизан'. И хорошо если только они одни - вырезались за связь с партизанами целые села. И все из-за одной найденной винтовки, из которой могли так и не выстрелить ни разу.
- И что им командир ответил?
- Говорят, что стыдить начал. Мол, мамки дома-то вообще в одиночестве остались. Отцы воюют, старшие сыновья - тоже. А тут, говорит, вы туда же. Только пацаны упрямые попались. Будут фашиста бить - и все. С места не сдвинешь!
- А нашли они нас как вообще? Не просто ж по лесу бродили, пока на лагерь не наткнулись?
- А тут, - усмехнулся старшина, - уже другая история. Говорят они по следу Трофимова шли. Что телегами теми он целую тропу к лагерю протоптал.
- Это как - 'протоптал'? - я не мог поверить услышанному. - Нас же теперь немцы без проблем найдут! Если пацаны додумались по тележному следу в лес пойти…
- Та знаю я! - перебил старшина. - Капитан, после того как мальчишек увели, вызвал Трофимова и такой разнос ему устроил… Говорят, орал как бешеный! И посты приказал, дополнительные, устроить на расстоянии дня пути от нас. А ближние - усилить. Снова немного помолчали. Я ссыпал накопившиеся куски тола в коробку и вновь заработал штыком.
- Уходить нам теперь надо. - произнес я. - Если немцы лес прочесывать начнут - легко на след выйдут. После аэродрома, колонны и исчезнувших полицаев в том поселке они по любому должны будут заинтересоваться, кто это здесь в лесу хозяйничает.
- Надо, наверно… - поразмыслив, сказал старшина. - Только не наша это забота. Как командир решит - так и будет.
Незаметно подкралось обеденное время. Почти весь тол из мины я уже достал, а старшина, который закончил со своей миной минут на двадцать раньше меня, возился возле ящиков со снарядами.
- Валентин Александрович, - я воткнул в землю штык и посмотрел на натертые ладони. - вы как насчет поесть?
- Вот сейчас с этой дурой разберусь, - ответил старшина, вытаскивая из ящика 45-миллиметровый снаряд, - и поедим. А ты иди, Леша, если хочешь. Я скоро подойду.
Долго уговаривать себя я не дал. Поднялся, вытер об гимнастерку руки и, подобрав свои вещи, направился в сторону лагеря. Солнце стояло в самом зените, посылая на землю уже не просто теплые, а жгучие лучи. Поэтому я старался идти под деревьями, где была самая густая тень. Становилось душновато - наверно к дождю. На полпути к лагерю я остановился и достал сигарету. Хорошо все-таки летом в лесу! Свежий воздух, зелень, птицы поют… Вдруг позади грохнуло. С жужжанием что-то гулко ударило в ствол дерева, за которым я стоял.
- Старшина! - заорал я и, отбросив в сторону так и не зажженную сигарету, бросился назад.
Через пару секунд я выскочил на поляну и остановился. Все так же лежали посреди поляны пустые болванки от мин, из которых мы со старшиной добывали взрывчатку, рядом стояла коробка с толом и торчал из земли мой штык. Накрытые брезентом ящики с нашими запасами стояли на своем месте. Поляна выглядела так же, как минуту назад, когда я пошел обедать. За исключением ее дальнего края. Как раз там, где находилось дерево, в развилке которого старшина обычно ослаблял гильзы что б извлечь из них снаряды. Развилки больше не существовало. Более тонкая ветвь этой рогатки лежала на земле, зеленея в траве свежей листвой. Основной ствол дерева, в том месте, где эта ветвь раньше росла, зиял белым шрамом. А в нескольких метрах слабо подергивалось окровавленное, изуродованное тело старшины.
Перед глазами у меня все закружилось и я привалился к ближайшему дереву. Я же только минуту назад разговаривал с этим изуродованным трупом, который тогда еще был живым и здоровым человеком! Обсуждал с ним пришедших в отряд детей и наследившего Трофимова. Только сегодня утром одолжил ему кусок мыла… Я же только минуту назад сам сидел на этой поляне! Сзади послышался топот и кто-то затряс меня за плечо, что-то у меня спрашивали. Я ничего не слышал и ничего не соображал. Перед глазами стоял только Трепов, то живой и обещающий скоро присоединится ко мне за обедом, то изуродованный взрывом и лежащий на земле. А все обращенные ко мне вопросы перекрывало, все еще звучащее в голове, эхо недавнего взрыва.
- Найденов, мать твою! - кто-то сильно ударил меня по щеке.
Я кое-как сфокусировал взгляд и сумел разглядеть нависшее надо мной лицо Митрофаныча. Огляделся - вокруг стояло человек десять и все выбегали из леса новые партизаны.
- Ты в порядке? - снова спросил Митрофаныч.
- Я… - из горла доносилось какое-то карканье и мне пришлось несколько раз сглотнуть. - В порядке…
- Что здесь произошло? - тяжело наваливаясь на костыль появился капитан. Видимо, несмотря на раненую ногу, он проделал весь путь до поляны бегом. Рядом с ним шел запыхавшийся Феликс Натанович.
- Я… - горло снова пересохло. Кто-то протянул мне флягу и я жадно припал к горлышку, выхлебав почти всю воду чуть ли не залпом.
- Я в лагерь пошел. - отстранив опустошенную флягу я кое-как встал ровно. Ноги дрожали и подгибались, будто ватные, а поляна продолжала немного кружиться. - Время обеда ж уже. А старшина сказал, что хочет еще снаряд разобрать, а потом тоже обедать придет…
Я замолчал. Над поляной повисла тяжелая тишина. Все стояли и смотрели на то, что осталось от Трепова. Только врач, краем уха слушая мой рассказ, быстро подбежал к лежащему на земле старшине. Присел над ним, внимательно осмотрел тело, что-то пощупал и, выпрямившись, покачал головой.
- Мертв. - спокойным тоном вынес он свой вердикт и, развернувшись, направился к капитану.
- А если б даже был жив, с такими ранами я ничего в этих условиях не сделал бы.
- Он со снарядом от 'сорокапятки' работал. - мне вдруг пришло в голову, что в произошедшем могут обвинить именно меня. Мы же только вдвоем были на поляне, никаких свидетелей. Потом я так удачно, перед самым взрывом, ушел, остался жив-здоров, а, не вызывающий подозрений, в отличии от меня с моей мутной легендой, старшина - погиб.
- Там МД-5 скорее всего был. Взрыватель… Он ненадежный очень…
- С этим - бывает, - я увидел Трофимова, того самого лейтенанта-артиллериста, который водил группу в поселок. - У нас как-то ящик со снарядами уронили, когда в машину загружали…
- Я знаю, что такое МД-5! - перебил капитан и снова повернулся ко мне. - Сейчас отдыхай, а вечером жду тебя у себя.
- Товарищ капитан, похоронить старшину надо… - начал было я, но капитан уже отвернулся.
- Зинченко! Берешь двух бойцов и похороните старшину. Остальным - вернуться к исполнению своих обязанностей. Разойдись!
Поляну, на которой произошел несчастный случай, покинули все, кроме меня и еще троих бойцов. Несмотря на приказ капитана, я не мог просто так уйти. Я просто обязан был хотя бы присутствовать на похоронах. Бойцы положили тело на кусок брезента, который я снял с ящиков со снарядами, и понесли в лес. Место выбрали неподалеку - под густым кустом, по форме напоминавшим пушистое облако. Один из бойцов побежал в лагерь за лопатами, а я сидел, смотрел в землю и курил сигарету за сигаретой. В голову пришел вопрос - а есть ли у старшины какие-то документы или, хотя бы, капсула? Так ведь и появляются могилы неизвестных, которые находят в будущем и перезахоранивают под надписью 'неизвестный солдат'. Сколько таких неизвестных уже обнаружили поисковики на просторах бывшего Союза? Вряд ли ведь выжившие в мясорубке войны партизаны из нашего отряда вернуться сюда и перезахоронят тело Трепова под его настоящей фамилией. Скорее всего его здесь просто не найдет никто. А если найдет - будет еще одна могила с неизвестным или, как увиденный мной под Лютежом, простой крест из палок в лесу с написанной от руки табличкой 'Русский солдат'. Нет, надо что-то положить в могилу. Что б, если потом найдут старшину, можно было его идентифицировать. Похоронить под его фамилией, сообщить родственникам, если таковые найдутся. Только что положить? Бумаги нет, да и писать нечем. И не переживет, скорее всего, бумага десятилетия в земле. Вспомнил, что на форуме как-то выставляли фотографию найденной при бойце ложки, на которой была выцарапана его фамилия. На чем нацарапать фамилию Трепова?
Приняв решение, я, под удивленные взгляды копавших могилу бойцов, побежал обратно на поляну. Быстро осмотревшись и найдя искомое, я подобрал гильзу от 'сорокапятки', штык, которым выковыривал тол, и побежал обратно.
- Документов у старшины нет. - пояснил я бойцам. - Надо что б в могиле было хоть что-то с его фамилией. Что б после войны, когда немцев прогоним, похоронить его по-человечески.
- И то правильно. - сказал один из копавших, молодой парень лет девятнадцати, и вернулся к прерванному занятию.
А я сел под деревом и принялся выцарапывать на боку гильзы, стараясь делать как можно более глубокие борозды, слова - 'Трепов В. А. 1941'.
Остаток дня я, не замечая ничего вокруг, слонялся по лагерю. Весть о случившемся быстро разнеслась среди партизан и везде меня встречали сочувственными взглядами. Один раз подошла Оля, поинтересовалась моим самочувствием. Но отвечал я чисто автоматически и забыл разговор сразу же, после того как ее позвал Феликс Натанович и девушка убежала. В голове крутились только две мысли - о старшине, который так глупо погиб, и о том, что на его месте мог быть я. Опасная мне все-таки досталась специализация. Там, в будущем, я вообще старался не брать в руки ничего взрывоопасного и аккуратно прикопать найденный ВОП (*взрывоопасный предмет) обратно. Брал только то, что опасности не представляло - гранаты с заглушками, мины без взрывателей и т. д. Даже пить пиво на выездах перестал после того, как осознал, что в прошлый раз расслабился настолько, что начал вычищать ножом забившуюся в щели грязь из найденной гранаты. А сейчас приходится разбирать и переделывать те самые взрыватели, которых я так боялся.
Я пришел в себя только когда солнце, окрашивая деревья красноватыми оттенками, скрылось за деревьями где-то на западе. Вспомнив, что капитан приказал зайти вечером, я направился к его шалашу.