- Свободен! - Бондарь забрал саквояж и отвернулся.
Сильно сомневаюсь, что, даже получив мою ценную находку, он меня простил. Хотя… За кобуру уже не хватается. Ладно, об этом будем думать потом - когда в лагерь вернемся. Я вернулся к Коле. Тот ничего не говорил - даже не отреагировал на мое приближение. Видимо прокол я допустил серьезный. Нервы-нервы…
- А где Лешка? - первым нарушил молчание я.
Коля молча кивнул головой в сторону зарослей, в которых мы лежали в засаде. Там что-то копали два бойца. Неужели?.. Сердце дало сбой и затрепетало, будто я снова бегу по лесу за тем проклятым офицером. Подбежав к бойцам, я убедился, что самые мрачные предположения сбылись. Лешка, раскинув руки, лежал на спине. Лицо его было какое-то спокойное, будто спит, а в груди и животе зияли окровавленные дыры. Лешка-Лешка… Я ведь с тобой с самого начала! Не с момента попадания в прошлое, конечно, но ты был одним из бойцов, которых я встретил первыми в этом времени. Как же так? Я припомнил, что когда начал свой бросок через дорогу, краем глаза заметил, что кто-то побежал за мной. Значит это был ты… Мне повезло. А Лешка Митрофанчик - шутник и весельчак - лежит сейчас на земле и дожидается пока ему выроют могилу.
Мужчины не плачут, правда? Но почему при виде мертвого друга на мои глаза начали наворачиваться слезы? Я присел рядом и уткнул лицо в ладони, пытаясь спрятать слезы. Для того что б не разрыдаться во весь голос потребовалось просто дикое усилие воли. Да и то, оно помогло лишь частично. Пока бойцы копали, я вспоминал весь путь, который прошел вместе с Митрофанчиком. Встреча в лесу после того как я убил своих двух первых немцев, перестрелка возле аэродрома… Потом лагерь Зыклова… Форсирование Горыни… Сколько эпизодов, в которых участвовал этот веселый парень! А скольких остальных, из тех, с кем пришлось воевать, уже нет? Бдительный политрук Терехин, который был, в принципе, неплохим мужиком, Михалыч, убитый случайной пулей у аєродрома, так глупо подорвавшийся Трепов, Винский и Гришин - мои первые подчиненные, пропавшие на той же проклятой Горыни… а сколько других ребят, некоторых из которых я знал хорошо, а с другими был лишь шапочно знаком, ушли из жизни! Раньше я как-то не замечал этого. А сейчас потерял того, кого считал своим ближайшим другом в этом времени. Не будет больше его шуток, вечного недовольства скудным питанием… Все-таки правы были люди, прошедшие войну и написавшие в своих мемуарах, что на войне нельзя заводить друзей. Тяжело это очень - терять тех, к кому успел привязаться.
Обратный путь я не запомнил. Все было как в тумане. Я автоматически переставлял ноги, ориентируясь на спину идущего впереди. Ни о ссоре с лейтенантом, ни о Лешке я не думал. Я вообще ни о чем не думал. В голове было абсолютно пусто.
Когда мы вернулись в лагерь, там проходило какое-то собрание. В центре лагеря все бойцы, за исключением караульных, стояли в строю, а перед ними прохаживался и толкал какую-то речь майор. Впрочем, это меня абсолютно не заинтересовало. Я все еще был полностью замкнут в себе и занял свое место в общем строю чисто автоматически. Сквозь пелену, накрывшую сознание, конечно, пробивались какие-то отдельные слова и фразы. Но они исчезали в тумане точно так же, как и появлялись. Крохотная искорка сознания, которая осталась бодрствовать, отметила только, что речь шла о положении на фронтах.
Уже позднее, придя в себя, я узнал, что вся эта суета была вызвана залетом радиста. Изголодавшиеся по новостям партизаны, которые уже долгое время не получали никаких известий из-за линии фронта, каким-то образом смогли уговорить его попытаться поймать в эфире хоть какие-то новости. Вообще-то, такие просьбы звучали и раньше, но командир строго-настрого наложил запрет на такое использование рации. Причиной тому был острый дефицит радиопитания - в отряде имелось всего две батареи к передатчику, одна из которых уже использовалась. В общем, с целью экономии, использовать передатчик для других целей, кроме отправки за линию фронта сообщений и получения приказов в строго назначенные сеансы связи, запрещалось. Не знаю как удалось уболтать радиста. Может он сам соскучился по свежим новостям, а может свою роль сыграло то, что с Большой Земли обещали помочь со снаряжением, среди которого будут и батареи. Но радист все же включил на прием свою машинку и поймал сводку Совинформбюро. А наутро новости, подобно пожару, распространились по всему лагерю. Дошли они и до майора. Насколько сильно получил по голове радист за свою самодеятельность я не знаю, но командир тоже воспользовался моментом и устроил митинг, на котором официально пересказал услышанные новости и, соответствующим образом, их прокомментировал. А наша группа вернулась в лагерь как раз в самый разгар сего действа.
Будь я в другом состоянии, этот эпизод меня безусловно заинтересовал бы. Информационный голод, хотя, как 'попаданец', я знал, что новости о победах Красной Армии надо делить на десять, если не больше, замучил меня так же как и остальных. Но сейчас мне было как-то не до политзанятий. Я просто, не обращая ни на что внимания, отстоял до конца весь митинг, а потом, оставив вещи в нашем овражке, принялся тупо бродить по лагерю.
- Леша, ты слышал… - пробился ко мне радостный голос Оли, но девушка, увидев мое лицо, тут же осеклась. - Что случилось?
- Лешка Митрофанчик… - только и смог выдавить из себя я, пытаясь проглотить снова подступивший к горлу комок.
- Лешка? Как? - глаза Оли тут же наполнились слезами.
А я вдруг подумал, что так же как Лешку могу потерять и ее. Ведь только сейчас я действительно осознал, что вокруг идет самая настоящая война. Не фильм, который можно остановить на неприятном моменте, и не игра, где можно сохраниться. А реальная война, на которой пуля может найти любого. Даже вот эту девчонку, которая стоит рядом со мной и плачет. Но вид женских слез подействовал как-то… Успокаивающе? В самом деле, хорошая картинка может получиться - стоит здоровый, вооруженный мужик и молоденькая девушка. И оба, во весь голос, ревут. Это помогло мне взять себя в руки.
- Убили Лешку. - уже более спокойным тоном произнес я, обнимая плачущую девушку. - Немцы убили.
Еще несколько минут я нес какую-то успокаивающую чушь, объяснял Оле, что это война. Сказал, что от судьбы не убежишь и на месте Митрофанчика мог оказаться любой. В конце концов девушка успокоилась.
- Жалко Лешку. - все еще всхлипывая, сказала она. - Хороший парень был. Веселый…
- Веселый… - повторил я и, чувствуя себя героем плохого фильма, добавил. - Ничего, Оля. Мы отомстим немцам…
А что еще я мог сказать когда твой друг только что был убит врагом? Театрально звучит, да. Наигранно. Но в моем тоне ничего наигранного не было. Апатия потихоньку сменялась злостью. Я действительно хотел отомстить, причем очень жестко. Кто они такие вообще, эти немцы, что явились на чужую землю и убивают людей? Стариков, женщин, детей… Отцов и матерей, жен и мужей, сынов и дочерей… Друзей… Моего друга! В этот момент я дал себе слово сделать все от меня зависящее, что б как можно больше этих уродов в мышинно-серой форме навеки остались здесь, в этих лесах и полях. И плевать мне было на то, что многие из солдат противника были простыми бюргерами - учителями, бухгалтерами, парикмахерами, которых просто забрали в армию по призыву и бросили в мясорубку Восточного фронта. Плевать на то, что солдаты вермахта были, в большинстве, адекватными людьми, в отличии от отморозков из СС. Я вспоминал разговоры из будущего, где обсуждалось, что не стоит грести всех немцев одной гребенкой. Это все было объективно. Но я не мог сейчас думать объективно - перед моими глазами стоял Лешка, то живой и улыбающийся, то его безжизненное тело. Что может быть более объективно и сильнее сформировать субъективное мнение? Нет, уважаемые. Вы будете думать объективно до тех пор, пока не окажетесь рядом с трупом того, кого любите. А потом, несмотря на все свои утверждения, и сами начнете мерить всех одной меркой. Пусть тот немецкий солдат, которого я буду держать на прицеле, окажется по жизни неплохим человеком. Это для кого-то он неплохой. Это там, в другой жизни, он человек. А здесь и сейчас для меня он враг! И палец на спусковом крючке не дрогнет.
Командир вызвал меня вечером того же дня. Причин тому могло быть немного - о своей несдержанности, которая привела к ссоре с командиром группы, я уже успел пожалеть. Дернуло же меня за язык тогда! Ведь, если подумать, прав был лейтенант - я действительно убил очень ценного потенциального пленного, от которого можно было бы узнать много полезного. Хотя, лейтенант тоже хорош. Я же нормально ему объяснил, что не смог догнать немца. Что мне его - отпускать надо было? Так хоть документы удалось захватить. Ладно, надо идти и как-то пытаться загладить эту ситуацию.
Когда я подошел к командиру, рядом с ним стояли Коля, лейтенант Бондарь, с которым я поругался, попыхивающий самокруткой Митрофаныч и Абраша Бергман - радист отряда. Рядом с командиром стоял добытый мной саквояж и майор как раз изучал карту.
- Товарищ майор, боец Найденов…
- Подожди, - отмахнулся майор не отрываясь от карты.
Через пару минут он поднял глаза и, сложив карту, протянул ее Бергману.
- Составишь донесение, в котором укажешь все отмеченные на карте вражеские части и рубежи, на которых они стоят, все направления ударов. Донесение отправишь в штаб. Срочно! Как подготовишь донесение - карту вернешь. Ночью прилетает самолет и все документы отправим с ним. Ты понял?
- Товарищ майор, - радист неуверенно взял из рук командира карту, - следующий сеанс связи только через сутки…
- Через сутки эта карта уже может потерять всякую ценность! - возразил майор. - У тебя ж должны быть предусмотрены экстренные случаи, когда ты выходишь на связь не по графику?
Бергман кивнул.
- Вот считай, что это как раз такой случай. Выполнять!
Радист развернулся и мигом исчез.
- Теперь с тобой, Найденов. - повернулся ко мне майор. - За то, что добыл такие документы - объявляю тебе благодарность. Очень ценная добыча. Ты даже не представляешь себе, насколько ценная! В общем, молодец! Я обязательно упомяну об этом в отчете.
Я немного расслабился. Шел сюда в ожидании, как минимум, выволочки, а получил благодарность.
- Служу трудовому народу! - гаркнул я во всю мощь легких.
Но, оказалось, что расслабляться не следовало. Объявив благодарность, командир перешел к неприятному для меня вопросу, которого я ожидал, идя сюда, с самого начала.
- Что у тебя там с лейтенантом Бондарем вышло?
И что мне отвечать? Спорить и доказывать, что лейтенант был не прав было бы неправильно, хотя и очень хотелось - есть у меня такая черта характера. Но это было бы очень неразумно и о последствиях я не хотел даже думать. Извиниться и сказать, что был не прав? Тоже не хочется. В мыслях, я представил себя эдаким школьником, который стоит перед директором и, потупив глаза, лепечет 'Я больше не буду'. Вот же, язык мой - враг мой! Ну зачем я отвечал лейтенанту?!!
- Виноват, товарищ майор. - немного помявшись, я решил все же признать собственную неправоту. - Нервы после боя сдали. Я уже извинился перед товарищем лейтенантом и готов снова извинится.
После моих слов повисла пауза. Майор обдумывал ситуацию, Коля безразлично смотрел на командира, а лейтенант переводил взгляд с меня на майора и обратно. Судя по выражению лица, моих извинений для него было явно недостаточно.
- Товарищ майор, - наконец проговорил он, - я считаю, что, за пререкания со старшим по званию и подрыв авторитета командира в боевой обстановке, боец Найденов должен быть примерно наказан.
- Наказан… - повторил майор. - И как ты предлагаешь его наказать? Через строй прогнать или трибунал здесь собрать? А ты, Сердюк, что скажешь?
- Товарищ майор, - после паузы, тщательно подбирая слова, начал Коля, - Во время боя Найденов единственный заметил, что немецкий офицер собирается скрыться в лесу. Он один бросился за ним в погоню. Через открытое место и под обстрелом противника. По рассказу самого Найденова, он не смог догнать офицера и был вынужден открыть огонь. Если б не Найденов, мы фашист запросто затерялся бы в лесу со всеми документами. Кроме того, в этом бою был убит друг Найденова - боец Митрофанчик.
- И что ты предлагаешь? - спросил майор.
- Я считаю, что, учитывая ценные документы, добытые Найденовым, его состояние после боя, то, что он раскаивается в своем поступке и то, что ранее он не допускал никаких нарушений по службе, достаточно указать Найденову на недопустимость такого поведения в будущем и ограничиться предупреждением.
Сразу после того, как закончил говорить Коля, в разговор вклинился Митрофаныч. Он говорил долго, то рассказывая как, с моей помощью, удалось уничтожить вражескую колонну, то перескакивая на воспоминания из своего опыта прошлой войны. Причем, говоря о моих заслугах, Митрофаныч сильно преувеличивал - казалось, что уничтожение двух грузовиков с вражескими солдатами - это целиком моя заслуга, а остальные, если и участвовали, то весьма незначительно.
- Товарищ майор… - Бондарь попытался перебить моих 'адвокатов', но командир жестом остановил его.
- Значит так, - подумав, сказал он, - Найденов, если такое еще раз повториться - пойдешь под трибунал. И - по законам военного времени. Тебе все ясно?
Я кивнул.
- Я не слышу! - майор повысил голос.
- Ясно, товарищ майор!
- Вот и хорошо. Свободен!
Я развернулся и пошел прочь, радуясь, что все обошлось так безболезненно. Хороший, все-таки, мужик майор. Понимающий. Но теперь надо быть осторожнее с Бондарем - у него на меня явно вырос большой зуб.
- Повезло тебе, - говорил мне подошедший через час Коля, - что командир оказался доволен твоей добычей. Настроение у него хорошее было.
- А если б нет? - чисто из любопытства спросил я.
Коля округлил глаза.
- Леша, ты совсем дурной? Гауптвахты здесь нет. И обвинения против тебя лейтенант выдвинул серьезные…
Он направил на меня два пальца, будто пистолет, и 'выстрелил'.
- Слушай, - я поспешил перевести разговор с неприятной для меня темы, - а что командир про самолет говорил?
- А ты не слышал? - Коля или не заметил, что я ухожу от темы, или сам, с радостью, переключился на более приятные новости, - Все только и говорят! Пока нас не было в лагере, нашли и расчистили площадку под аэродром. Кстати, ночью идем принимать посылку из-за фронта.
- Посылку? - тупо переспросил я. Новость, честно говоря ошарашила. Ну да, я был в таком состоянии после смерти Лешки, что не слышал ничего вокруг. Я вспомнил с какой радостью подбежала ко мне Оля. Может она как раз хотела поделиться со мной этой новостью?
- Нет, ты таки дурак. - резюмировал Коля. - Нам доставят снаряжение, патроны… А еще, вроде обещали, хороший запас взрывчатки.
Коля мечтательно возвел глаза к небу.
- Теперь разгуляемся! Наладим снабжение - так фашистов трепать начнем…
- Начнем. - вспомнив недавно вспыхнувшую во мне ненависть, повторил я.
Мы еще немного поболтали ни о чем и Коля убежал по своим делам. Мне, после всех недавних событий, он приказал отдыхать и готовится к приему самолета. Я еще немного посидел, покурил, а потом встал и отправился на поиски Оли. Нехорошо как-то с девушкой получилось. Испортил ей настроение… Я понимал всю глупость подобных мыслей, но все равно чувствовал какую-то вину. Ведь она была так счастлива, а я расстроил ее известием о смерти Лешки. Надо как-то ее успокоить, порадовать новостями. Олю я нашел там, где и предполагал - возле лазарета. Девушка уже пришла в себя и споро трудилась, ухаживая за ранеными.
- Оля! - позвал я. - Есть минутка?
Она освободилась только через пятнадцать минут. До этого мне пришлось ожидать далеко в стороне - бдительная Ксанка, совсем не женскими выражениями, прогнала меня со своей территории.
- Слышала, - когда девушка подошла, я решил начать с чего-то радостного, - ночью самолет будет.
- Слышала, - кивнула Оля, - мы как раз раненых готовим. Тяжелых будем отправлять за фронт, в нормальный госпиталь.
Я пригляделся к Оле. На ее лице была написана только усталость. Видимо, девушка уже отошла от новости о смерти Лешки и полностью погрузилась в работу.
- Я тебя не отвлекаю? - на всякий случай спросил я. - Если ты говоришь, что работы много…
- Нет, ничего. - прервала меня Оля. - Устала я очень. Отдохнуть надо.
Девушка присела, прислонившись к дереву.
- Ты сам-то как?
- Может тоже полетишь? - я оставил ее вопрос без ответа. - За фронт?
- Как полечу? - Оля посмотрела на меня, будто я предложил ей что-то неприличное. - А с ранеными кто будет? Ксанка одна не управится.
- А в полете за ранеными кто смотреть будет? - я начал подбирать доводы, очень уж хотелось убрать девушку подальше от опасностей партизанской жизни. - А там, за фронтом, пойдешь в госпиталь санитаркой. Там ведь тоже работы много.
- Нет, - практически не раздумывая, ответила она, - там есть кому работать. А я здесь буду. Здесь я нужнее.
Вот ведь упрямая девчонка! Я видел, что переубедить ее не удастся. Похоже, все уговоры здесь бесполезны.
- Как командир? - перевел разговор на другую тему я и, видя непонимающий взгляд Оли, уточнил. - Семен Алексеевич.
- Плохо. Он только пару дней как в сознание пришел. И то, бредить все время начинает. Ксанка вообще удивляется, как он выжил. Мы его тоже в госпиталь отправим, а то ведь не выживет.
Мы помолчали. Разговор что-то не клеился. Я опять не имел представления что говорить - все заготовки, которые я придумал, направляясь сюда, куда-то испарились, а другие темы в голову не шли. Так мы и просидели минут пять. Оля, прикрыв глаза, отдыхала, а я пытался придумать, что бы еще сказать. Вдруг я заметил, что девушка достала трофейную сигарету.
- Ты когда курить начала? - спросил я.
- Неделю назад. - чиркнув спичкой, Оля затянулась и резко закашлялась.
- А тебе никто не говорил, что это очень вредно? Тебе ведь еще детей рожать…
Девушка лишь покачала головой, прерывая лекцию о вреде курения, и сменила тему.
- А помнишь, - вдруг сказала она, - как через Горынь перебирались?
- Помню. - я кивнул.
- Я ведь тогда сильно за тебя переживала, - продолжала Оля, - думала что вы не выйдете…
Я повернул голову и посмотрел ей в глаза. Сквозь усталость, в них пробивалось еще что-то. Оля смотрела на меня, будто видела в первый раз.
- А потом ты вышел. Раненый…
- Я тоже переживал. - признался я. - Я же вообще не знал где ты…
- Как думаешь, скоро эта война закончится? - девушка покраснела и отвернулась.
Скоро? Я точно знаю, когда она закончится. Знаю, и не могу сказать. Да и, если б мог - как ей скажешь, что предстоят еще долгие годы этого кошмара? Годы побед и поражений. Годы, каждый день которых будет уносить сотни и тысячи человеческих жизней, неся горе в сотни и тысячи семей. Нет, такое я не сказал бы, даже если б не надо было скрывать, что я из будущего.
- Скоро, Оля. Мы обязательно победим.