Девушка кивнула и, снова, устало прикрыла глаза. Мы еще посидели минут десять, говоря о всяком. Мне стоило больших усилий не проговориться о своем знании будущего. Да и что я мог сказать, не опасаясь развеять ее счастливое предвкушение мира? Рассказывать ей о голоде 1946 года и тяжелейшем послевоенном восстановлении страны? О еще долгих годах, которые пройдут пока не выловят в лесах последнего недобитка? Об остальных 'прелестях', ожидающих Советский Союз в будущем? Поэтому, мы говорили только о скорой победе и грядущей, идеализированной мирной жизни. О том, кто как встретит эту победу и что мы будем делать после. Оля заявила, как-то стеснительно глянув из-под ресниц, что сразу, после победы, собирается выйти замуж и поступить на медицинский. Я поддержал ее в последнем, оставив первое без комментариев. А потом ее позвала Ксанка - одному из раненых стало хуже и ей требовалась помощь Оли - и девушка, с усталым вздохом поднявшись, убежала.
Когда начало темнеть, мы, всем взводом подрывников, двинулись к месту встречи самолета. Желающих поучаствовать в это знаменательном событию было море. Каждый партизан хотел, хотя бы одним глазком, взглянуть на вестника с Большой Земли. Поэтому, что бы не допустить намечающего массового паломничества к аэродрому, могущего опустошить лагерь, майор строго-настрого запретил покидать его пределы всем, кто не был задействован в приеме и последующей разгрузке самолета. Хотя покидать без причины лагерь и так было запрещено - наказание за дезертирство никто не отменял, но желающих потихоньку улизнуть было предостаточно. Нашему взводу в этом смысле повезло гораздо больше остальных. Половина, если не больше, снаряжения, обещанного из-за линии фронта, предназначалась именно нам. И, поскольку склад у нас был свой, отдельный от того, которым заведовал Горбунов, нам же было и тащить припасы в свое хозяйство.
Площадка располагалась в нескольких километрах от лагеря. Когда мы вышли на место, ночь уже вступила в свои права. В лунном свете я увидел длинную поляну, на одном краю которого стояло какое-то маленькое деревянное строение - домик лесника, как объяснил мне Коля. На дальней стороне поляны были подготовлены костры, образующие определенную фигуру, по которой пилот должен был понять, что место встречи достигнуто, и две линии костров по краям 'взлетной полосы', на которую должен был сесть самолет. Для того что б заметить другие подробности, лунного света было явно недостаточно, а котры пока никто не зажигал - все ждали команды.
Здесь же был и майор, лично явившийся встречать вестника с Большой Земли. Когда мы вышли из леса, он стоял возле домика лесника и поминутно поглядывал то на часы, то на небо. Время от времени к нему подбегал то один, то другой боец и, получив указания, убегал их выполнять. Мы расположились под деревьями, неподалеку от избушки, и присоединились к всеобщему ожиданию.
Время шло, бойцы вовсю обсуждали ожидаемое событие и делились предположениями о новостях, которые должен будет принести нам самолет. Должен заметить, что, несмотря на поздний час, спать никого не тянуло - все были возбуждены от предвкушения предстоящего. Понемногу предвкушение перерастало в напряжение. Сначала робкие, начинали звучать все более громко опасения, что самолет может и не прилететь - мало ли, может передумали там, за линией фронта, посылать нам помощь или, в последний момент, что-то сорвалось. Кто-то даже предположил, что самолет могли сбить, но на него сразу зашикали и подобных версий больше не выдвигалось. Хотя, такие опасения прочно укоренились где-то в самом глубоком уголке сознания и пускали свои ядовитые ростки, с каждой минутой ожидания становившиеся все толще и сильнее.
- Уже должен быть. - напряженно произнес Коля, очередной раз взглянув на часы.
Воцарилось молчание. Все задрали голову и вглядывались в ночное небо, пытаясь разглядеть мелькнувшую на фоне звезд тень. Напряженно замерли у костров дежурные, готовые по сигналу в миг зажечь посадочные огни. Все молчали. Лишь редкие шепотки, казавшиеся чуждыми этому царству тишины, раздавались в ночи. Даже лес, казалось, проникся напряжением момента и не так шелестел листьями. Стрелки часов, будто взбесившись, с невиданной скоростью отмеряли минуту за минутой.
- Летит! - вдруг раздалось от одного из костров.
Я прислушался и только через минуту уловил слабый, еле слышный шум моторов.
- Летит, товарищ командир! - подбежал к майору боец.
- Поджигай! - выкрикнул тот и, практически мгновенно, десяток человек чиркнули спичками и зажигалками.
Языки пламени взвились ввысь, в момент осветив поляну и ослепив привыкших к темноте людей. Кое-кто закрывал глаза рукой, отворачиваясь от огня, но большинство продолжало смотреть в небо. Шум моторов все нарастал. Вот над головами мелькнула и исчезла за деревьями тень самолета. Звук начал потихоньку удаляться, но, вскоре, снова приблизился. Мерцали звезды, на мгновение заслоняемые летящим самолетом. Тень все увеличивалась.
Я вспомнил некоторые похожие моменты из прочитанного и тихонько дернул за рукав Колю.
- Главное, что б не немец. - прошептал я. - Может ведь и 'подарок' нам на головы сбросить. Может отойдем немного в лес?
Коля непонимающе посмотрел на меня, но потом смысл моих слов начал потихоньку доходить до него. Мысль о том, что вместо ожидаемого самолета мимо нас мог пролетать немец с бомбами, который заглянет на огонек и, возможно сбросит свой груз нам на голову, не показалась ему чем-то неправдоподобным. Все очень хорошо помнили ужас начала войны и опустошение, которое сели в рядах Красной Армии самолеты с крестами на крыльях. С сомнением, он глянул в сторону командира, но решил, что доводить до него мою светлую мысль было уже поздно. Пока докричишься, пока тот поймет что к чему… Самолет был уже совсем близко.
- Спрятаться за деревьями! - скомандовал он своему взводу.
Ребята недоуменно переглянулись, но команду выполнили. Мы залегли в укрытиях и уже оттуда наблюдали за происходящим. Остальные бойцы, оставшиеся на поляне, вовсю ликовали. Похоже, мысль о возможном налете противника пришла в голову только мне. Даже майор стоял, задрав голову, и наблюдал за все увеличивающимся темным силуэтом в небе.
Но все обошлось. Самолет, точно вписавшись в обозначенную кострами полосу, чиркнул по земле шасси и, замедляя ход, покатился в сторону домика лесника. Мы, видя, что опасности нет, повылазили из своих укрытий и побежали вслед за остальными к тому месту, где тот должен был остановиться. Попутно, Коля объяснял недоумевающим бойцам причину, по которой им пришлось прятаться. Заодно я предложил Коле поговорить с майором на эту тему - если нам еще придется встречать самолеты, лучше партизанам сразу уходить от зажженных костров. Можно ведь как-нибудь и на немцев напороться. Самолет остановился. Все медленнее крутились лопасти винтов. Только они остановились и смолк шум моторов, как из открывшегося люка спрыгнул на землю двое, тут же попавшие в объятия обрадованных партизан. Бойцы даже пытались их качать на руках.
- Тише, черти! Задавите!
Но отпустили прибывших только после команды майора, неспешно подошедшего к самолету.
- Лейтенант Уткин. - все еще улыбаясь, бодрым голосом представился один, поправляя одежду.
- Лейтенат Барин! - представился второй.
- Майор Трепанов. - представился командир, останавливаясь напротив и добавил. - Добро пожаловать в наш отряд.
- Товарищ майор, - уже более серьезным тоном продолжил Уткин, - необходимо спрятать самолет.
- Зачем? - удивился командир.
- До утра до линии фронта долететь не успеем. А с временем на разгрузку - и не взлечу до света. Придется у вас день пережидать, а вылетать уже как стемнеет. И костры загасите, а то вдруг немцы пролетать будут.
Быстро костры были потушены. Руководствуясь указаниями пилотов, партизаны нашли и расчистили место под деревьями, а потом, взявшись за дело все вместе, подкатили тяжелую машину к лесу. Под наблюдением Барина часть партизан принялась маскировать машину ветками, а остальные приступили к разгрузке. Хотя, вначале пришлось отбивать пилота от любопытствующих, забросавших бедных летчиков вопросами о положении на фронте. Майору пришлось пообещать, что наутро, как только пилот отдохнет, будет устроен митинг, на котором всем все расскажут.
Вскоре оказалось, что летчики был не единственными людьми с Большой Земли, прилетевшим в наш лагерь. Сконцентрировав все внимание на пилоте, первым вышедшем из самолета, партизаны совершенно упустили, что вскоре после него на землю спрыгнул еще кто-то. На него обратили внимание только после того как прибывший подошел представляться к майору.
- Военный корреспондент Даниил Певцов. - отрекомендовался он. - Прибыл от газеты 'Красная звезда', что бы написать заметку о действиях партизан.
Их дальнейшего разговора я не услышал, потому что мы приступили к разгрузке самолета. Несколько человек, в том числе и бойцы из нашего взвода, вместе с пилотом забрались внутрь машины и принялись подавать ящики ждущим внизу. Подающий ящики из самолета боец громко выкрикивал какой именно груз содержится в ящике. Все, что относилось к нашей компетенции - тол и оборудование для его подрыва - попадало в руки нашего взвода и складывалось отдельно.
Несмотря на занятость - бойцы внизу только и успевали принимать груз и складывать его в стороне - каждый вслушивался в выкрики из самолета, какие именно подарки прислала нам Большая Земля. Здесь были, в основном, патроны к советским системам оружия, гранаты, тол, взрыватели, несколько подрывных машинок, бухты шнура для них, еще одна рация и батареи, консервы… Командование хорошо позаботилось об отряде. После такой 'посылки' мы могли развернуться в полную силу. Поэтому, несмотря на усталость, никто не падал духом - настроение царило приподнятое и, даже, какое-то праздничное. Со всех сторон доносились смех и шутки бойцов, радовавшихся тому, что о них, давно потерянных в тылу противника, отставших от своих частей и выбравшихся из вражеского плена, помнят. Соответственно, и новостей ждали только хороших. Недалеко от меня группа партизан, складывающих ящики аккуратными штабелями, обсуждала предполагаемые новости, которые скоро им расскажут вестники из-за линии фронта. Основной спор разгорелся о том, просто ли остановили наши войска немцев или уже перешли в наступление. Я старался не прислушиваться к этому разговору. Знаете, это нелегко, когда все вокруг ожидают хороших новостей и только ты один знаешь, что их не будет. И не только не будет, но и не может быть. До хороших новостей еще ой как далеко…
Провозившись с разгрузкой самолета около часа, еще час мы потратили на перетаскивание груза в лагерь. В основном, для переноски груза мы использовали носилки, на которые ставили по одному-два ящика. Некоторые ящики, самые легкие, несли на руках. У самолета остался только караул из десяти бойцов, да лейтенант Барин.
В общем, когда мы наконец-то перетащили все содержимое грузового отсека самолета в лагерь, уже почти рассвело. Воодушевление, охватившее меня при виде самолета, куда-то пропало. Сил не осталось даже на то, что б присоединиться к партизанам, дежурившим в надежде первыми услышать все новости, уловить хотя бы обрывок разговора, который вел майор с пилотом и корреспондентом. Поставив на землю в нашем овражке последний ящик, я с наслаждением потянулся, потер ноющую и спину и, попросив Колю разбудить меня когда начнется митинг, завалился спать. Сон пришел тут же и я, несмотря на яркий солнечный свет, провалился в темноту.
Несмотря на бессонную ночь и общую усталость, проспал я всего часа три. Причиной тому был не только яркий солнечный свет, но и шум в лагере - партизаны вовсю обсуждали прибытие долгожданного самолета и такие мелочи, как то, что кто-то пытается поспать, их не волновали абсолютно. Немного поворочавшись, я пытался ухватить ускользающие остатки сна, но вчистую проиграл эту битву. Я открыл глаза и несколько минут тупо смотрел на качающиеся над головой листья. Осознание того, что поспать больше не получится, приходило медленно, но неумолимо. Вдобавок, желудок напомнил, что остался без завтрака и неплохо было бы чего-то поесть. С тяжким вздохом я встал и отправился к кухне.
Тщательно пережевывая лепешку с тушенкой, я принялся наблюдать за кипевшей в лагере жизнью. Мое внимание привлекла кучка из пяти человек, ожесточенно о чем-то споривших. Я прислушался.
- А я говорю, теперь нас заберут за линию фронта и перекинут в строевые части! - размахивая руками, доказывал какой-то паренек.
- Нечего им больше делать, как самолеты туда-сюда гонять! А ежели собьют? - возражал ему другой, среднего возраста бородатый мужичек.
- Так не дело-то, когда такая куча бойцов, почитай рота, сидит в лесу заместо окопа. - вставил свое слово еще кто-то.
- Вот и я говорю, - обрадовался первый, - что мы на фронте нужнее!
- А тут мы что, без дела сидим? И немцев бьем, и разведку проводим…
- Никто нас за фронт перебрасывать не будет. - спорящие замолчали прислушиваясь к новому, спокойному голосу. - Сами подумайте, разве стали бы нам столько всякого присылать, если б забрать хотели?
Все молчали, обдумывая сказанное. Насладившись паузой и произведенным эффектом, говоривший продолжил:
- Мы патроны и взрывчатку все утро таскали. Зачем, если нас перебрасывать за фронт собираются? Значит - не собираются. Значит думают, что здесь мы нужнее…
Невдалеке от спорящих, собралась еще одна группа - на этот раз человек в тридцать. Чем они там занимаются, я не видел, но стояли партизаны тихо и будто прислушивались к чему-то. Мне стало любопытно. Дожевав свой завтрак (или уже обед?), я отправился к ним. Когда я подходил, на меня лишь бросили мимолетный взгляд и снова вернулись к своему занятию.
- …это сильно поколебало дух немецкой пехоты, которая предпочитает двигаться вперед лишь в том случае, если ее прикрывает броня. - услышал я монотонный голос из глубины группы. - На Смоленском и Невельском направлениях фашистское командование сосредоточило свои лучшие, отборные дивизии…
Читают? Раздавшийся шелест бумаги подтвердил мои предположения - в глубине толпы кто-то читал газету. Значит, кроме хлеба насущного и, еще более насущных для нас, патронов и взрывчатки, командование прислало нам и пищу духовную. В виде свежей, или относительно свежей, прессы. Газеты я в своем времени читал редко, но здесь стало действительно интересно.
- …немало вражеских танковых полков в результате огромных потерь стало обычными пехотными частями, лишь формально сохранившими название 'танковый полк'. - продолжал тем временем читающий. - Двадцатая танковая дивизия только под селением К. оставила на поле боя около семисот трупов и более двухсот разбитых танков. К концу июле в ней было всего четыре десятка боевых машин, а в девятнадцатой танковой дивизии их не осталось вовсе. Под Витебском был разгромлен…
Перечисление вражеских потерь в Белоруссии, особенно среди танков противника, вызвало у бойцов бурю ликования. На особенно громко радовавшихся, шикали и просили, иногда не совсем в цензурных выражениях, не мешать человеку читать, а остальным - слушать. Но настроение поднялось у всех. Даже у меня, хотя я и сомневался в объективности этих статей.
С бойцами, изучающими газету, я простоял около двадцати минут. Кроме событий в Белоруссии, прочитали еще о Всеславянском митинге в Москве (Я же говорил, что врали фашисты когда хвастали, что Москву взяли! - выкрикнул кто-то из толпы), статью о грабежах и разрушениях, чинимых немцами на захваченной территории, вызвавшую гул возмущения среди слушателей, и англо-американскую декларацию о борьбе с гитлеровской Германией. Пока читали газету, я наблюдал за реакцией партизан на услышанное. Знаете, в моем времени - в будущем - со всех сторон раздаются крики о пропаганде, о том, что от народа скрывали правду… И вообще, создается какой-то пренебрежительный ореол вокруг советской прессы. Так же считал и я, презрительно отметая все 'вести о победах'. Но сейчас, видя искреннюю радость на лицах отрезанных от внешнего мира бойцов, услышавших о победах Красной Армии, и их негодование по поводу бесчинств немцев, описанных в газете, я понял, что по-другому ведь и нельзя было. Пусть информация была неполной. Пусть цифры из статей о победах раздуты, а поражения упоминаются лишь вскользь или не упоминаются вообще. А вы представьте, что вместо статьи, красочно расписывающей потери немцев, напишут, что Смоленск, скорее всего, придется сдать, оборона вокруг Киева трещит по швам, враг подходит к Ленинграду и рвется к Москве. Какая будет у них реакция? Куда денется боевой дух, всколыхнувшийся от хороших новостей? Может, если б не эти газеты, не объективные, насквозь пропитанные пропагандой, то и результат войны был бы совсем другим? Как будет воевать боец, которому со всех сторон вдалбливают в голову, что его армия терпит поражения по всем фронтам? Нет, уважаемые. Такой боец воевать не будет. Так что, шли бы вы, со своей объективностью. А мне эти статьи дороже всякой свободы слова. Потому что они несли надежду.
Газета была дочитана до конца и читающий объявил, что лавочка закрывается. Бойцы разбились по кучкам и принялись обсуждать новости. А я опять оказался перед вопросом, что делать дальше. Вступать в обсуждение новостей не хотелось - ну его, еще ляпну что-то не то! Немного поразмыслив, я решил разыскать Колю и узнать о снаряжении, доставленном нам этой ночью.
Коля, как я и предполагал, был на нашем складе. Не том, который - общий. Тем заведует Горбунов. А на складе нашего взвода, где мы хранили взрывчатку и всякое оборудование для взрывных работ. Сейчас Коля проводил инвентаризацию, что-то отмечая карандашом в сильно потрепанном блокнотике.
- Проснулся? - поприветствовал он меня и снова уткнулся в свой блокнот. - а мы здесь переписываем подарки.
- И как успехи? - поинтересовался я. - Работать с этим можно?
- Еще как можно! Тола нам теперь моста на три хватит! - Коля явно радовался полученному снаряжению. - А потом еще пришлют!
- И что нам Родина прислала? - спросил я, запоздало подумав, что со словом 'Родина' в шутках надо бы поаккуратнее.
- Тола почти полтонны, - начал перечислять Колья, сверяясь с блокнотом, - электродетонаторы, нажимные взрыватели, провод электрический, шнур огнепроводящий, подрывные машинки…
Пунктов в 'меню' оказалось штук пятнадцать. Родина таки хорошо позаботилась о нас, решив поддержать своих бойцов, оказавшихся глубоко во вражеском тылу, по полной программе. В списке не хватало только готовых противотанковых и противопехотных мин - видимо, решили, что загружать самолет такими тяжелыми штуками нецелесообразно. А всего остального - да, в достатке.
- Ну и что мы с этим добром будем делать? - спросил я, когда Коля закончил зачитывать перечень подарков из-за линии фронта. - Мысли есть?