Никаких предметных мыслей не было. Разве что, смотаться до железной дороги и посмотреть не восстановили ли немцы мост. Ну, и обычные наши методы применения взрывчатки - закладка фугаса на дороге, подождать пока кто-то проедет и взорвать его. Хотя, припомнил Коля и мою идею с минированием автомобилей противника. Теперь, когда ситуация с материалами у нас наладилась, он пообещал выделить мне все необходимое. Впрочем, хороших идей не было и у меня. Для того что б придумать что взорвать, надо хотя бы знать где это что-то находится. А карты-то у меня не было. Выслушав мысль о необходимости карты для поиска целей, Коля со мной согласился и пообещал поговорить с командиром. Вроде бы новые карты были доставлены с грузом и Коля собрался попросить в наше распоряжение одну из них. Сильно сомневаюсь, что из этого что-то выйдет, но попытка - не пытка.
По внезапно наступившей тишине и взглядам, направленным мне за спину, я понял, что в нашем овражке появился кто-то чужой. Это оказался один из прилетевших ночью.
- Даниил Певцов, - представился подошедший к нам высокий стройный человек в новенькой форме и с висевшей на груди фотокамерой, - из газеты 'Красная звезда'. Где я могу найти сержанта Сердюка?
- Это я. - отозвался Коля. - Можно просто Коля.
- Вы-то мне и нужны! - обрадовался корреспондент. - Товарищ Трепанов сказал, что Вы можете рассказать в подробностях о взрыве железнодорожного моста у Александрии.
- Почему только я? - удивился Коля. - С нами была большая группа. Вот, Алексей Найденов, мой заместитель, тоже участвовал.
Певцов вежливо кивнул мне, цепким взглядом будто взвесив и обмеряв с головы до ног.
- Тогда еще лучше. - улыбнулся он. - Вдруг Вы что-то забудете, а товарищ Найденов Ваш рассказ дополнит.
Мы отошли в сторонку и присели на солнышке. Корреспондент, видимо опытный и знающий как разговорить солдата, первым делом достал пачку папирос 'Казбек' и протянул нам. Я не погнушался угощения - хотя у меня и был свой табачок, но солдатская привычка экономить свое и стрелять курево при любой возможности, уже успела во мне прочно укрепиться. Угостился папироской и Коля. Подождав, пока мы прикурим, корреспондент достал блокнот, карандаш и принялся задавать вопросы.
Интересовало его буквально все. Как мы шли к цели, как наблюдали за мостом, как действовали при его подрыве. Особый интерес вызвал рассказ о спектакле, когда наши бойцы разыгрывали перед немцами полицаев, что позволило нам бесшумно снять охрану. Рассказывал, в основном, Коля. Я же только иногда вставлял свои комментарии или дополнял его рассказ незначительными подробностями. Судя по лицу Певцова, отвлекающегося от своего блокнота только за тем, что б задать следующий вопрос, рассказом он остался доволен и предвкушал хорошую статью.
После того как все подробности подрыва моста были изложены, корреспондент приступил к вопросам 'обо всем'. В первую очередь, его заинтересовало как мы оказались в партизанском отряде. На этот вопрос я попытался отмолчаться и сделать вид, что меня здесь нет - очень не хотелось повторять свою историю о потере памяти. Но, выслушав рассказ Коли о его появлении в нашем отряде, Певцов повернулся ко мне.
- А Вы, товарищ Найденов, как здесь оказались?
- Пробирался через лес к нашим, - ответил я, стараясь уходить от любых подробностей, - и встретил партизан. Тут и рассказывать нечего…
- Понятно. - вздохнул корреспондент. - В окружение попали?
- Попал. - кивнул я, ничуть не покривив душой. Ведь действительно, если я оказался в глубоком тылу у противника - можно считать, что попал в окружение.
- И долго Вы партизан искали? - не отставал Певцов.
- Скорее, это они меня нашли. А потом уж я присоединился к отряду. - я многозначительно посмотрел на папиросы и Певцов протянул мне пачку.
Закуривая, я старался тянуть время, что б придумать что можно безопасно рассказать назойливому корреспонденту.
- Я же сначала в другой отряд попал, - пыхнув дымом в небо, начал я.
Певцов повелся на наживку. Его глаза сразу загорелись интересом и вопросы посыпались один за другим. Не выдержав напора, я рассмеялся.
- Подождите! - я поднял руки. - Давайте я лучше сам Вам расскажу. Так вот, я сначала попал в отряд, который действовал на другом берегу Горыни. Нашим командиром был капитан Зыклов. Он сейчас в лазарете лежит, раненый. Вместе с вами полетит за линию фронта в госпиталь. Значит, наткнулись на меня в лесу партизаны…
Я старался рассказывать красочно, но не выдавая никаких особых подробностей. Ни о своей 'контузии', ни о группе бойцов, которых я встретил в самом начале, я не упоминал. Не сказал ни слова и о вспыхнувшей перестрелке у аэродрома, когда нас взяла в плен группа Митрофаныча. Зато все моменты нападения на колонну, форсирование реки и чудесное спасение с помощью отряда майора Трепанова, я расписывал красочно и со всеми героическими подробностями. Карандаш Певцова чуть ли не дымился - он еле успевал записывать. Даже практически не перебивал меня, лишь переспрашивал в некоторых моментах. Моим рассказом он очень остался доволен. Судя по выражению лица, материал, который я ему предоставил, был, как у нас, в будущем, говорят - 'бомбой'.
Когда вопросы у журналиста закончились, пришел наш черед спрашивать. Газета-газетой, а расспросить о новостях никогда не помешает. Тем более, что этот человек сам писал в газету и объездил, наверно, всю линию фронта. Конечно, я предполагал, что корреспондента перед отправкой к нам проинструктировали о том, что следует говорить, а о чем лучше не упоминать. Но, все же…
- Расскажите, как там на фронте? - попросил Коля, на долю секунды опередив меня с тем же вопросом.
Из дальнейшего разговора я узнал не много нового. Практически все то, о чем говорилось в газетах. Ленинград держится, Москву не сдадут ни при каких обстоятельствах - уже готовится мощнейшая линия обороны (никто конечно же не предполагает, что враг дойдет до самой Москвы! Так, на всякий случай…), наши войска геройски защищают Смоленск, а Киев ни за что не сдадим! Я сразу же поскучнел. Мелькнула шальная мысль немного попророчествовать, но я тут же ее отогнал - хороших 'новостей из будущего' на ближайшие пару лет я рассказать не мог, а те, которые мог рассказать - не поймут. И не просто не поймут, а еще и последствия будут, о которых лучше даже не думать. Так и сидел, слушая новости и сверяя их с известными мне, как 'попаданцу', фактами из истории. Впрочем, разговор продлился еще недолго. Певцов спешил как можно подробнее изучить партизанскую жизнь и расспросить как можно больше людей. Ведь ночью он отправлялся обратно - за линию фронта. Поэтому, из вежливости, быстро удовлетворив наше любопытство, он на прощание сфотографировал нас с Колей и, пообещав прислать фотографии как только сможет, исчез.
Интересно, подумал я, если я вернусь когда-нибудь в свое время - вот было бы классно найти эту фотографию. Хотя бы в интернете. Я, в немецкой куртке и самодельной разгрузке из брезента и мешковины, с висящим на груди МП-38. А рядом, улыбающийся во весь рот Коля… Увидит кто через семьдесят лет - не поверит. Да и сам бы я не поверил, даже если б увидел своими глазами такой снимок до того как попал сюда. Решил бы, скорее всего, что это просто кто-то очень похожий на меня. Может даже мой прадед. Если вернусь - надо будет обязательно поискать эту фотографию.
Вечером, как майор и обещал, состоялся митинг. По лагерю разошлись вестовые, объявляющие общий сбор и партизаны, небольшими группками и поодиночке, начали сходиться к назначенному месту проведения митинга. Весь отряд, за исключением стоявших на постах и заставах партизан, собрался в центре лагеря и, в ожидании выступающего, бойцы перешептывались, обсуждая принесенные самолетом новости. Ждали недолго, минут пять. Вскоре, в сопровождении пилота и корреспондента, появился майор. К сожалению, никакого помоста, а тем более сцены, организовать не додумались. Или попросту не смогли. Поэтому, стоявшим в задних рядах, в том числе и мне, приходилось приподниматься на цыпочки что б увидеть оратора.
Начался митинг с речи майора. Первым делом, командир поблагодарил командование, в лице пилота, за доставку такого необходимого в партизанском быту снаряжения. После этого, он повернул свою речь в русло того, что Родина помнит и заботиться о нас, что мы обязаны не забывать свой долг по отношению к ней и сделать все от нас зависящее, что б вражья нога перестала топтать советскую землю. Судя по реакции партизан, речь командира хорошо приподняла их боевой дух. Действительно, оратором он был превосходным. То ли от природы, то ли их учат специально… Меня, кстати, выступление командира тоже увлекло, несмотря на скептическое отношение к подобного рода мероприятиям. Когда я слушал речь майора, в голову невольно пришла мысль, что если армейский командир способен словом так зажечь сердца людей, на что способны специально обучавшиеся этому политработники?
После майора слово взял Уткин. Пилот был краток. В ораторском мастерстве он тягаться с командиром не мог, но и его речь, в основном о сражениях с фашистами в воздухе, слушателям понравилась. Интересно, кто-то, кроме меня, еще обратил внимание, что Уткин был летчиком не боевой, а транспортной авиации? Я, конечно, понимаю, что он много общался и с боевыми летчиками, но некоторые моменты пилот описывал так, будто сам принимал участие в тех воздушных боях. Впрочем, его речь тоже мне понравилась.
Когда летчик закончил и, под аплодисменты партизан, отошел в сторону, его место занял корреспондент. Говорил он долго и красиво. Сразу чувствовалось, что человек творческий и со словом обращается куда ловчее, чем многие из бойцов - с оружием. Певцов рассказывал о положении на фронтах, в основном повторив то, что мы уже знали из привезенных газет, но добавив и кое-что новое, о последних решениях Партии и советского правительства, о том, что весь народ мобилизуется на борьбу с фашистскими оккупантами. Рассказал, также, корреспондент и о все нарастающей партизанской борьбе против немцев. По его словам, Партией организовывались сотни, брались под руководство сотни и тысячи стихийно возникших партизанских отрядов, что в помощь им высылали тысячи тонн оружия, боеприпасов и прочего снаряжения. Затронул корреспондент и тему международных отношений, заявив о том, что осталось совсем чуть-чуть до начала активных боевых действий против фашистской Германии со стороны западных стран. Закончил он, как и все выступавшие ранее, твердой уверенностью в скорой победе над фашизмом.
И, в завершение митинга, снова выступил майор. На этот раз, говорил он гораздо меньше - высказал еще раз благодарность вестникам с Большой Земли и повторил слова о скорой победе, заметив при этом, что до победы нам придется зубами вгрызться в глотку врага. После того как было объявлено об окончании митинга, партизаны расходиться не спешили. Сначала всем скопом, а потом распавшись на более мелкие группки, они обсуждали услышанное. Настроение у всех, как я заметил, было приподнятое. Опять же, подумал, что значение подобных мероприятий, в моем времени сильно опошленных, сложно переоценить. По лицам бойцов и долетавшим со всех сторон обрывкам фраз, я понял, что они действительно готовы грызть врага зубами, лишь бы выгнать его со своей земли. А вы говорите - 'агитация и пропаганда'…
Желающих проводить гостей было столько же много, как и вчера, когда надо было их встречать. Снова командиру пришлось запрещать массовый поход к самолету - допущены были только командиры взводов, бойцы, которые переносили к самолету раненых и наша медчасть - Ксанка с Олей. Я, воспользовавшись своей дружбой с Колей, тоже затесался в группу провожающих. Впереди всех, что-то обсуждая, шли командир с Уткиным и Певцовым. В руках у пилота я заметил два завернутых в мешковину пакета - улетал от нас он не с пустыми руками. В первом пакете, судя по форме, был захваченный мной саквояж с документами, а во втором - письма партизан.
С письмами вообще вышла интересная история. Еще утром, когда в лагере появились люди с Большой Земли, протянувшие ниточку связи за линию фронта, многим пришла в голову идея передать через них весточку своим родным и близким. Но сразу же возникла проблема - бумага в отряде была страшным дефицитом. Только у радиста имелись два блокнота, предназначенные для составления шифровок, да у майора в планшетке сохранилась тетрадь. Точно такая же проблема была и с карандашами. Поэтому, по лагерю, в поисках хоть клочка бумаги и огрызка карандаша, начали бегать целые толпы. Несколько раз вспыхивали ссоры, когда немногие счастливчики, таки разжившиеся где-то письменными принадлежностями, отказывались делиться своей добычей со всеми желающими - если б разделить те несколько добытых листков на всех, каждому достался бы клочок не больше почтовой марки. Особенно досталось тогда Горбунову. Завсклада вскоре устал отвечать бойцам, что бумаги у него нет и устроил целый скандал. Со своими жалобами он дошел даже до майора. Видя такую ситуацию, положение спас Певцов, у которого имелось несколько блокнотов. Два блокнота он пожертвовал партизанам и те их мгновенно растерзали, установив, что каждому полагается по половине листика. Имевшиеся карандаши тоже пришлось делить - каждый был разрезан на четыре маленьких кусочка, за которыми выстроилась целая очередь.
Когда окончательно стемнело, самолет вручную выкатили на взлетную полосу и, пока бойцы грузили раненых, остальные принялись прощаться с гостями, отбывающими за линию фронта. Хотя количество провожающих было строго ограниченно командиром, все равно людей набралось достаточно. Каждый считал своим долгом пожать руку летчику, наладившему для нас связь с Большой Землей, и корреспонденту. Со всех сторон слышались пожелания доброго пути и просьбы поскорее возвращаться. В конце концов, когда самолет уже был готов к взлету, снова пришлось вмешаться майору, что б освободить гостей из объятий партизан. Гости скрылись в люке самолета и, через несколько минут, тот, рыча моторами, отправился в обратный путь. А мы остались стоять на поляне, глядя вслед стремительно исчезающей на фоне ночного неба тени.
Возвращались мы в лагерь не всей толпой, а небольшими группками. Кто-то, устав, отправился в обратный путь раньше, кто-то задержался, продолжая глядеть вслед самолету. Мы с Колей тоже немного постояли, покурили и тоже пошли обратно. По дороге мы догнали Олю с Ксанкой.
- Устали? - спросил я девушек.
- Весь день раненых готовили. - вздохнула Оля.
Мы продолжили путь вместе, обсуждая последние события. Говорили о самолете, о новостях, о митинге. Оля радостно сообщила, что вместе с остальным грузом нам доставили хороший запас медикаментов и медицинские инструменты. А еще летчик обещал передать просьбу прислать в отряд врача - девушки вдвоем не справлялись с уходом за ранеными. Кроме того, Ксанка была всего лишь медсестрой и в лечении ей приходилось руководствоваться только наблюдениями за работой нормальных врачей еще с того, довоенного, времени. А Оля в медицине не имела вообще никакого опыта.
Как-то получилось так, что Коля с Ксанкой нас обогнали. Внезапно я понял, что мы с девушкой остались практически наедине - только далеко впереди слышались тихие голоса наших спутников. По напряженному молчанию, я понял, что девушка тоже осознала этот момент.
- Как думаешь, когда самолет снова прилетит? - попытался я завязать разговор.
- Не знаю, - ответила девушка, - но прилетит обязательно. Теперь нас не бросят!
- Конечно не бросят! - поддержал я. - Теперь у нас все будет. И оружие будут привозить, и патроны, и лекарства. Ты точно не хочешь улететь в тыл? Ведь пришлют хорошего врача.
- Нет. - качнула головой Оля и твердо добавила. - Не полечу!
Убеждать упрямую девушку, как я понял, было бесполезно. Мы снова помолчали. Я достал папиросу из тех, которыми угощал нас Певцов и заметил, что девушка тоже собирается закурить.
- Выкинь эту гадость, - сказал я, отбирая у нее папиросу, - и что б я больше не видел как ты куришь!
- А ты мне кто? - взвилась вдруг Оля. - чего командуешь?
- Глупая, - я попытался говорить как можно более нежно, - я же о тебе забочусь! Ну, не надо тебе курить.
- А тебе надо? - запал девушки немного угас.
- И мне не надо. - ответил я. - Потому и тебе не разрешаю. Думаешь, я не хотел бросить? Тысячу раз уже жалел, что начал курить…
- А давай вместе бросим! - вдруг повернулась ко мне Оля. - Если ты говоришь, что это так вредно, то я не буду курить и ты не кури.
- А давай! - рассмеялся я. - С этого момента ведем здоровый образ жизни.
Я скомкал обе папиросы и выбросил их в кусты. Конечно, разумнее было бы оставить их у себя. Даже если не курить - их вполне можно поменять на что-то полезное или угостить кого-то. Но эта мысль пришла мне в голову уже позже.
- Спать совсем не хочется. - после некоторой паузы, перевела разговор на другую тему Оля. - Столько все произошло за сегодня.
- И мне не хочется. - поддержал ее я, хотя спать все же хотелось. - Ты не думала домой вернуться?
Девушка промолчала и я продолжил:
- Хотя бы проведать родных? Они ведь не так и далеко отсюда.
- Иногда думаю об этом. - помолчав, ответила Оля. - Но, что я им скажу? Пропала на месяц, не сказав ни слова…
- Вот! Родители, наверно, искали тебя. Извелись вконец.
- Да… - грустно сказала девушка. - Мама, наверно, думает, что убили меня. Как деда…
Разговор поворачивал в направлении, явно неприятном для девушки. Я уже начал жалеть, что заговорил об этом. Блин, чем я думал, когда упомянул о ее родителях? Ясно же, что они буду Олю искать и найдут труп ее деда на хуторе. А в предположениях о дальнейшей судьбе пропавшей девушки очень немного вариантов.
- Ну, вот и покажешься. - я попытался вложить в свои слова побольше оптимизма. - Мать успокоишь, может еще поможешь чем-то. Продуктами, там…
- Я подумаю. - ответила Оля и по голосу ее было понятно, что мой оптимизм пропал даром.
- Оля, - я остановился и взял девушку за руки, - нечего расстраиваться. Все будет хорошо. Успокоишь маму и вернешься. А потом, когда война закончиться, заживете счастливо…
Оля внезапно расплакалась и резко отвернулась, прижав ладони к лицу. Все напряжение, накопившееся с момента появления на хуторе ее деда немцев, выплеснулось в этих слезах. Я стоял и не знал, что мне делать. Неловко развернул девушку к себе и обнял ее, успокаивающе поглаживая по голове и говоря какую-то чушь.
- Война закончится… - всхлипывая, Оля приникла ко мне. - А мы переживем? Войну переживем?
- Переживем, Оля. - твердо пообещал я. - Обязательно переживем!
- А Лешка? А Феликс Натанович? А остальные, которые уже погибли?
- Оля… - я немного отстранил от себя девушку, - Они были солдатами. Не повезло им. Зато каждый из них вложил свою жизнь в нашу победу…
Внезапно, она снова прижалась ко мне, спрятав лицо в моей груди. Оля уже не плакала, но в ее голосе звучала такая тоска… Этого не описать.
- Я не хочу потерять еще и тебя. Слышишь?
- Ну что ты… - я оторопел и слова нашлись не сразу, а голос вдруг зазвучал хрипло. - Что со мной может случиться? Перестань… Ты о себе лучше подумай…