Участок малых и средних климкамер был отгорожен легким заборчиком в углу ангара, и на нем поддерживалась необычная для машзавода чистота. Белые шкафы и шкафчики на фоне желто-серых стен, по которым, словно клубок змей, расползались во все стороны тускло поблескивающие цинком вентиляционные короба, синие трубы пневматики, красные пожарные краны и черные кабеля - все это создавало атмосферу какого-то голливудского боевика. Казалось, что из-за ближайшей колонны выйдет Джейсон Стэйтем с озабоченным выражением лица и почешет небритый подбородок.
Обозрев окрестности, Виктор принялся за "Известия", но там больше ничего нового не нашлось. На второй полосе было пространное интервью с неизвестным Виктору конструктором Нестеровым о новом стрелковом оружии для Советской Армии.
"- Расскажите, пожалуйста, - спрашивал журналист, - чем объяснить принятие на вооружение еще одной системы, после того, как автомат Калашникова, распространенный в наших Вооруженных силах и НОАК, показал в Индокитае убедительное превосходство над новейшими образцами американского оружия?
- Новый автомат предназначен для наших частей высокой мобильности. Система Михаила Тимофеевича Калашникова почти идеальна. Идеальна для широкомасштабного военного конфликта, подобного Великой Отечественной, с применением оружия массового поражения. Однако наши противники, стремясь избежать удара возмездия по своей территории, стремятся навязать нам тактику ограниченных войн, и измотать в них нашу экономику. Для высокомобильных частей нужны легкие и компактные автоматы, с меньшей отдачей, чтобы при стрельбе очередями было легче поразить цель. Такое оружие и было создано нашим КБ под новый малоимпульсный патрон…"
На снимке Виктор увидел изящный булл-пап с ручкой сверху, как у американских винтовок.
"…Скоро на вооружение нашей армии поступит еще одна система. Нет, это не волшебное сверхоружие, но вещь необходимая и принципиально новая. Называется она АПО - автомат персональной обороны. Сорок процентов наших военнослужащих не призваны входить в бою в непосредственный огневой контакт с противником. Это танкисты, водители, артиллеристы, штабные работники, к примеру. Для них мы создали оружие, которое сочетает в себе огневую мощь автомата, а по весу и размерам чуть больше автоматического пистолета…"
Они готовятся к войне в Европе, подумал Виктор. Новые автоматы, колесные БМП, силы быстрого реагирования… Они готовятся к войне, в которой США вместо себя подставит другую страну, достаточно большую, чтобы измотать СССР. И, похоже, это Германия. Союз разносит ракетами Европу, а затем США диктуют свои условия. Сразу двух соперников сразу. Китай пока слишком слаб, чтобы быть решающим игроком, это не конец двухтысячных.
Одним словом, подумал Виктор, это снова руины и жертвы. И, скорее всего, это в конце концов, ядерные боеголовки на СССР. На Брянск, на всех этих людей, на него самого. Ближе к финалу, когда Союз истощит силы. Та же бредовая затея, что и у Гитлера, но с иезуитским расчетом. Что опаснее для мира - взбешенный близким концом психопат, или система расчетливых циников, сумевшая обмануть сама себя?
К одиннадцати сменщик почему-то не пришел. Виктор несколько раз заходил в будку мастеров, где резались в "козла" заводские дежурные слесаря, и на обшарпанном старом столе с обтянутой дерматином крышкой стоял карболитовый телефон; но никто не звонил. Без четверти двенадцать по крыше и стеклам ангара забарабанил нудный осенний дождь, и в свете фонарей, освещавших обезлюдевшее пространство заводского двора, замелькали мокрые хлопья.
В половине двенадцатого в дверь бытовки постучали.
- Виктор Сергеевич, вы извините… Жену отвозил… Мальчик, понимаете… Мальчик!
На пороге, с непокрытой головой, стоял парень в вымокшей куртке, и струйки воды стекали по его счастливому лицу.
12. "Я не интеллигент, я технарь"
- Простите… Простите, у вас сигареты не найдется? Мои все размокли…
Это была молодая женщина, и первое, что бросилось в глаза Виктору - это аккуратное каре рыжих волос с прямой челкой над длинными, подведенными ресницами, из-под которых выбивался умоляющий взгляд; чуть вздернутый нос придавал лицу с овальным подбородком немного озорное выражение. Посиневшие от холода губы с трудом пытались вытянуться в вымученную улыбку.
Женщина была в светлом демисезонном пальто трапецией, с большими кругами темных пуговиц и бросающимися в глаза косыми линиями больших карманов; для нынешней погоды это казалось слишком легким, и шея, обнаженная, без всякого платка или шарфа, которая выглядывала из свободного отложного ворота, лишь подчеркивала несоответствие наряда погоде. Серо-оранжевый зонт не защищал хозяйку от кружащихся в воздухе мокрых хлопьев, они падали и впивались в ткань, пропитывая ее ледяной влагой. На ногах, вместо высоких сапожек, на которые уже поголовно перешли здешние представительницы прекрасного пола, были обыкновенные туфли - по моде шестьдесят восьмого, с низкими каблуками и острыми носками; ноги, затянутые в светлый капрон, по-видимому, давно уже промокли, а из туфель можно было выливать воду. Небольшая круглая шапочка на голове была относительно сухой, но было неясно, что же она все-таки защищает.
- Не будет?..
Женщина повторила это упавшим голосом; она зябко сжалась, приложив к груди руки, в которых была плотно сжата рукоять зонта, как будто ветер собирался его вырвать, по висящей на плече бежевой сумке стекали крупные капли, и Виктор вдруг почувствовал, что незнакомке по-настоящему холодно и ее, наверное, уже бьет озноб.
- Я не курю… Что-нибудь случилось? - последние слова вылетели у него как бы сами собой.
- Ничего! Ничего, все в порядке! - поспешила ответить она. - Все нормально, я иду домой. Спасибо…
- Далеко?
- Что?
- До дома далеко идти?
- А… а зачем вам знать, где я живу?
- Я не хочу знать, где вы живете. Просто узнать, далеко ли вам шлепать по лужам в таком наряде.
- Ну какая вам разница…
- И все-таки?
- Где-то час… Автобус ушел.
- А такси?
- Туда не берут в это время. Или дерут по-сумасшедшему, - и она назвала сумму, явно превышавшую наличность Виктора. - Некоторые предлагают подвезти так, но… сами понимаете…
- Вот черт, у меня тоже голяк. С дежурства иду.
- Послушайте не надо мне платить за такси! Все нормально, я д-дойду…
Виктор заметил, что у нее от холода дрожат губы.
- Так. Сейчас попьете горячего чая, согреетесь, а потом дальше пойдете. Так и слечь недолго.
- Все уже закрыто…
- Да я рядом, вон, видите эконом у вокзала? Меда нет, сгущеное молоко есть.
Она отшатнулась к водосточной трубе, попав под ливень, текший мимо желоба.
- Не надо! Я сама дойду!
- Я не предлагаю вам вечер проводить со мной! - чуть не выкрикнул Виктор, начиная сердиться. - Тем более, уже второй час. Выпьете чай, обсохнете и идите куда угодно.
Она колебалась; на ее побледневшем лице отражалась внутренняя борьба. Тогда Виктор взял ее за руку и повел через перекресток в сторону дома.
- Куда… куда вы меня тащите?
- Можете милицию звать. В отделении тоже сухо.
Женщина смирилась и покорно пошла за ним по Вокзальной, то и дело спотыкаясь и попадая туфельками в лужи, где плавала тонкая кашица тающего льда: очевидно, в ее представлении Виктор не укладывался в стереотипный образ грабителя или маньяка. "Черт ее знает, зачем я ее веду" - мелькнуло у него в мозгу. На гулящую или аферистку его неожиданная попутчица не походила, и попыток навязываться не предпринимала, скорее, наоборот; с другой стороны, она ни разу не упомянула о семье и на правой руке ее не было кольца. Хотя здесь некоторые не носят, и не все расписываются. Шестидесятые. Приятель? Тогда бы она ему позвонила. Или спросила две копейки, или сколько у них тут в автомате. Позвонила бы каким-нибудь знакомым, подруге. Похоже, или близких у нее в Бежице нет, или…
- Вас как зовут?
- Что вы сказали?
- Ну, вас как зовут? Меня зовут Виктор Сергеевич. А вас? Это для вахтерши. Если что, скажем, что вас должен был встретить мой знакомый, но его вызвали в командировку…
- Не надо. У меня есть паспорт. А зовут Соней, разумеется.
- Вы не похожи на соню.
- Софья. В честь Ковалевской. Родители хотели, чтобы я стала математиком.
- Получилось?
- Вы действительно меня не узнали? Я пою в группе "Деснянка". Соня Ларина. В группе прозвали "Софи Лорен", но я на нее ни капли не похожа. Что вы остановились?
- Нет, идемте скорее, а то голос застудите. Я недавно в городе. А что, вас после концерта не развозят?
- Я же говорю, автобус ушел. Точнее, я на него опоздала, но это неважно…
- …Господи, так вы ж простудитесь! - воскликнула вахтерша, когда Соня предъявила паспорт. - Вам надо срочно горячего чаю и в постель!
- Вот как раз чаем и будем поить, - ответил Виктор. - Искусство принадлежит народу, и народ не должен дать ему пропасть.
- Интересно, какую часть из этого совета вы собираетесь выполнить первой? - спросила Соня, когда они уже поднимались по гулкой лестнице, озаряемой скудным светом пятиваттных газосветных ламп: казалось ни в одной из реальностей призывы к экономии не понимали столь буквально, как в этой.
- Вас, наверное, уже дома заждались. Телефона нет, звякнуть, чтоб не беспокоились?
- Не ждут. И в этом смысле тоже.
- Не волнуйтесь, я не затаскиваю в постель мокрых, застуженных и голодных женщин. Даже если они так сексапильны.
Соня инстинктивно хихикнула.
- Интересно… А вначале вы не показались мне таким интеллигентом.
- Я не интеллигент, я технарь… Вот и наш этаж.
Квадратный метр прихожей казался входом в темную пещеру; Виктор пропустил Соню вперед и нащупал выключатель.
- Проходите в комнату. Туфли в душе на батарею, пусть сохнут.
Никелированный электрочайник в руке оказался слишком легок для чаепития вдвоем; Виктор сунул его в раковину. Лебединая шея смесителя исторгла из себя бурлящую струю.
"Она же, наверное, и не ела. Омлет с вермишелью пойдет? Это недолго."
Обернувшись, он увидел, что Соня сидит на корточках возле батареи, прижав ладони к теплому чугуну радиатора. Легкая строгая блузка темнела на лопатках, пропитанная дождевой влагой, и липла к коже, проявив сквозь себя узкие полоски бретелек; низ простой раскошенной юбки тоже набух от воды и соскользнул до середины бедер, открывая темную полосу резинки чулка. Виктор дотронулся до ее плеча, и почувствовал, что Соня дрожит. От прикосновения она резко обернулась.
- Я повесила пальто на плечики в душевой, с него внизу капает… - быстро проговорила она, левой рукой пытаясь вернуть непослушный край юбки на положенное ему расстояние не выше пятнадцати сантиметров от округлого колена.
- Вот что: вам надо срочно в теплый душ и переодеться в сухое. Горячую воду у нас пока не отключили.
- Какой душ, что вы говорите…
- Там внутри нормальная защелка. Сухое… тут в комплекте есть халат, я его не надевал, он должен быть чистый и глаженый. Попьем чай, высушим одежду утюгом. Вы умеете сушить утюгом, а то я не знаю, как с блузкой?
- Умею… Слушайте, какой халат, какой душ? Как это вы представляете, что я приду в дом к незнакомому человеку, пойду у него мыться, надену его халат… Мы ведь даже не на "ты", верно?
- Ну, если в этом проблема, давайте на "ты". Иди греться в душ, пока не заболела. Вот… - он порылся в шкафу, - вот он, халат, с ним все нормально.
- Но… если кто-нибудь зайдет, и я в этом халате?
- Кто? Кто зайдет сюда во втором часу ночи? Женщина, не серди меня.
Он сунул халат в руки Соне и направил ее в сторону душевой. Мысли его обратились в сторону белой пластиковой дверцы холодильника. Экономия, похоже, относилась и к отоплению; Виктор вдруг почувствовал, что ему хочется чего-то горячего.
В кухонном шкафчике ему сразу бросилась в глаза блестящая банка растворимого кофе; она затмевала собой скромную пачку цейлонского, предлагая себя нахально и бесстыдно, как девушка легкого поведения из итальянских фильмов.
"Чего я жду? Нового Года? И кого на него звать?"
13. Пришедшие с холода
…Дверь в душевую снова распахнулась, и оттуда вырвались клубы пара, в которых, как на эстраде восьмидесятых, показалась Соня в махровом халатике. Судя по расположению пуговиц, фасон халата был мужской, но длина явно намекала на режим всемерной экономии; впрочем, Соня от этого только выигрывала. Горячая вода совершенно преобразила ее: на щеках появился румянец вокруг ямочек, распаренная и свободная, она вступила в комнату так, словно выходила на сцену в луч прожектора. Мокрые рыжие волосы слегка выбивались из-под чалмы, накрученной из банного полотенца, а еще из-под этой чалмы на Виктора смотрели глубокие умные темно-карие глаза.
- С легким паром!
- Спасибо… У тебя уже и стол накрыт? А я собиралась помочь…
Она подсела к "книжке"; ноздри ее чуть расширились, как у кошки, принюхивающейся к еде.
- Кофе, я так понимаю, с коньяком? - последние слова она произнесла с оттенком подозрения.
- Ну, по такой погоде на стол надо графинчик "Столичной" ставить. Но - не держу, не склонен к употреблению, как в анкетах пишут. А это - так, сосуды расширяет.
- Ты еще и непьющий? И без семьи? С ума сойти. Никогда бы не поверила.
- Так получилось. Не по моей вине. Ты ведь тоже вроде одна?
- Да… и частично, наверное, по моей вине. Я всегда виню себя. И это хорошо, что нет графина, я бы отказалась. Сигареты тоже - для вида, или если очень нервничаю.
Соня села за столик, и тут Виктор обратил внимание, что она прекрасно сложена. Особенно ноги - про них нельзя было сказать "стройные и худые", но они были действительно стройные, и их плавные, обтекаемые, как у спортивной машины, линии наверняка притягивали поклонников и вызывали зависть подруг. Вернее всего было бы назвать их сочными.
Соня отхлебнула из чашки глоток горячего, ароматного, черного, как ночь, напитка, потом снова подняла глаза на Виктора.
- Я поняла, в чем дело. Ты просто из военного поколения. Тогда люди не были разделены квартирами. Не было мужчин и женщин, были наши и фрицы, и нашим надо помогать, потому что… ну, вы сами понимаете. Было очень страшно?
Виктор пожал плечами.
- Мне стыдно в этом признаться, но я не был ни дня на фронте.
- А где?
- Работал… На одном радиозаводе.
- Я поняла. Я не буду спрашивать подробности. Знаешь, у моей подруги был дядя, он чинил радиоприемники, ну, вот, а когда он умер, оказалось, что он когда-то делал приборы для бомбы.
- Омлет остынет.
Соня ловкими движениями разделила большую солнцеподобную лепешку на широкие дольки.
- А я войну плохо помню. Помню, что все время хотелось есть, помню, как зимой было холодно. Мы на севере жили, в эвакуации, там что-то вроде леспромхоза. Лес помню, не такой как у нас, там одни сосны, прямо до неба, и воздух… какой там воздух… Да, и после войны вначале больше всего запомнилось, как хотелось есть, и чтобы мама испекла большой-большой белый хлеб. Ну а потом как-то наладилось, в школе подкармливали. Закончила Новозыбковский педагогический, направили в Брянск, в Шестнадцатую школу, учить детей математике, но математика из меня не вышло.
- А почему так далеко, в Новозыбковский?
- Была причина. Сейчас это уже неважно.
"Проксима" тихо напевала нежный вокализ. "Па-да-да-да, да-да-да-да…" Похоже на трио "Меридиан". Хотя какой тут "Меридиан", до него еще лет десять.
- А ты действительно, недавно здесь живешь. И все твои вещи можно уложить в чемодан.
- Радиола туда не влезет.
- Так это твоя? - спросила она обрадовано.
- Ты коллекционируешь радиолы? Ну, судя по лицу.
- Нет-нет. Просто это значит, что ты надолго. И ты не похож на шпиона. Шпион бы взял что-нибудь вроде "Спидолы" такой переносной, или проигрывателя. А там рация. Я в кино видела.
- В Брянске много шпионов?
- Во всех городах, закрытых для иностранцев, могут быть агенты иностранной разведки. В открытых - тем более. Так что нам надо быть бдительными.
- Да, об этом везде говорят. Мир неспокоен. Поэтому к нам засылают коварных шпионов и соблазнительных шпионок.
- Надеюсь, последнее ко мне не относится?
- Я похож на человека, который водит домой шпионов, пришедших с холода?
- Читаешь плохие самиздатовские подстрочники?
- Читаю про бдительность. Ле Карре вроде работал в Ми-6?
- Да мне все равно. Просто это переводится как "Шпион, вернувшийся в игру".
"Шпион, вернувшийся в игру. Интересно, относится ли это здесь ко мне? Нет, конечно, разведывательной информации никто не требует. И так и не выяснено, кто это делает и зачем. МГБ из второй реальности, скорее всего, действительно посредник, но кто за ним стоит? Похоже, они и сами не знают, а то начали бы шастать по мирам. Интересно, Соня не может быть из ЦРУ? Нет. Нет. Она не напрашивалась ко мне домой. И вообще она скоро уйдет. Зачем я ей?"
- Дай мне передник, - требовательно сказала Соня, когда с импровизированным ужином было покончено, - я сама уберу и вымою посуду. Пока утюг поищи, и одеяло, чтоб на нем сушить.
Виктор подошел к окну и выглянул на улицу. Под длинными ладьями уличных фонарей с газосветными трубками вертелась все та же ледяная смесь, водосточные трубы двухэтажных шлакоблоков напротив изрыгали себя легкие водопады, и какой-то запоздалый грузовик выплеснул на землю газона целое цунами из лужи на проезжей части.
- Что ты там увидел? - Соня тихо подошла к нему сзади, заглянув через плечо, и легко и нечаянно потерлась грудью о его спину; Виктор услышал, как при этом сбилось ее дыхание.
- Дождь и снег. Ты высушишь одежду и через пару минут будешь такая же мокрая. Тебе завтра рано на работу?
- Нет, в эту субботу без утренников… а зачем тебе?
- Предлагаю подождать до утра, когда будет автобус. Все не одной по темени. Вчера тут стреляли на Крахтовских.
- Ты будешь из-за меня сидеть до утра?
- Посидим, поговорим, послушаем музыку. Как в кафе. Успею выспаться.
- Вообще-то я не люблю кафешек. Лет пять назад в "Зинке" любила с подругами посидеть, сейчас - нет. Обязательно подсядут подогретые ценители таланта, закажут шампанского и бутерброды с черной икрой, и будут кидать бессмысленные остроты, пренебрежительно рассуждать говорить о вещах, в которых совершенно не смыслят, и кидать липкие взгляды.
- Ну, на тебя трудно не засмотреться.
- Но не так. Ты смотришь в глаза, а потом уже на ноги.
- Заметила?
- А для кого мы их открываем?
Она отошла на пару шагов назад, скользящим движением опустила руку вниз, и сделав полшага вперед, потянула ладонь вверх от согнутого колена; материя потянулась за ладонью, обнажив слегка порозовевшее после душа тело еще сантиметров на пять - и Соня тут же, как бы стыдясь произошедшего, повернулась к Виктору спиной, повернув голову в его сторону.
- У вас в группе показывают стриптиз? - улыбнулся он.
- Шутишь. Худсовет бы разогнал. А ты, значит, был в Риге? Есть только одно место в Союзе, где можно увидеть стриптиз. Правда, не совсем, а только до бикини. Такой стриптиз, как у них, нам не нужен, - при последних словах она как-то хитро прищурилась.