В параллельном классе учился Лешка Борюсик. Мы скорешились с ним на летной теме. И если я был знаменитой фигурой у нас в школе - все-таки летчик, да и фильмах снимался, то Леха пользовался другой славой. Он был перворазрядником по боксу, в основном из-за фамилии, чтобы не смеялись. Так вот, прадед у Лехи пропал без вести в первые дни войны, будучи командиром БАО в одном из бомбардировочных полков в районе Старого Быхова, и такое совпадение мне казалось странным.
Леха перенял эстафету от отца, который тоже искал деда, так что мы пересеклись с ним в одном из архивов, где я пытался раскопать что-нибудь о заинтересовавших меня летчиках, а он - о прадеде.
- Извините, а вас не Кириллом Васильевичем зовут? - спросил я у заполнявшего бланки капитана. Вопрос можно было и не задавать, он был копия с выцветшей фотографии, что я видел у Лехи дома.
Оторвавшись от явно нелюбимой для него писанины, он удивленно посмотрел на меня.
- Все правильно, это я и есть.
А вот мне было не так весело от узнавания, потому как я точно знал, что капитан Борюсик служил совершенно в другом полку.
- Ты что, меня знаешь?
- А? Что? А, да… Нет, не знаю, просто фотографию видел. Вы там стоите с женой, родителями и двумя летчиками. Капитаном и лейтенантом.
- Точно, это нас в Москве сняли, в тридцать девятом году, - обрадовался капитан.
- Да, ваша жена еще младенца держала, - припомнил я.
"Деда Лехи!" - подумал я.
- Точно! У меня же Костик в Москве родился, когда жена у моих родителей гостила, едва в роддом увезти успели.
- Это да. Но мне сказали, что вы в другом месте служите, в Старом Быхове?
- А, это я в другом полку служил. Наш семнадцатый всего месяц как сформирован, вот и понадергали народу с разных частей. Самолетов дали, и служим, - пояснил капитан.
Вот это новость! Нет, я, конечно, номера действующих бомбардировочных полков не знаю, но то, что перед самой войной было сформировано несколько, в курсе. И то, что капитана Борюсика перевели в один из них, ни в каких документах не значилось. Да и про семнадцатый полк не помнил: скорее всего, сгорел в первые дни войны, а формировать новый не стали, и такое бывало.
- А откуда ты про меня знаешь?
- Летчик один семьей хвастался, вот в фотоальбоме я вашу фотографию и увидел, он рассказывал про вас, мельком, но я запомнил, память хорошая. Хотя, честно говоря, вспомнил вас не сразу.
- Это, наверное, Львов или лейтенант Камов.
Я пожал плечами, сказав, что с летчиком знаком лишь мельком, просто поболтали и разбежались.
- А как он выглядел?
Припомнив, как выглядел капитан Львов, погибший двадцать третьего июня во время бомбардировки аэродрома, я достаточно точно описал его.
- Ну точно Сашка Львов! Вы когда виделись-то?
- Да в сороковом и виделись, он, кстати, хороший специалист по техники пилотирования.
- Это точно. Он на своем ястребке в небе Испании шестерых свалил.
- Вот и я о том же.
Поболтав о том о сем, капитан пообещал все сделать быстро и вышел, оставив меня в тяжелых раздумьях.
"Параллельный? Да нет, не может быть. Тут все как у нас, никакой разницы нет! Или все-таки?"
Вот за такими мыслями и застала меня военврач Лютикова.
- Больной, я же не велела вам двигаться.
- Устал лежать, - ответил я уклончиво и сел на скамейку.
- Через час будет баня, после вы получите свежее белье, а сейчас я вам покажу вашу кровать в стационаре. До конца лечения вы будете находиться там.
- Хорошо.
Меня без всяких проволочек устроили на койке в соседнем помещении, гордо называемом "стационаром", где стояли всего четыре койки, и велели ждать бани, за мной пришлют вестового.
После баньки, сделанной бойцами БАО из старой палатки и печурки, я надел свежее белье и, накинув больничный халат, направился обратно в санчасть, когда мое внимание привлекли красная ракета и звуки запускаемых авиационных моторов. Мимо пробегали летчики и члены экипажей, устремляясь к самолетам, некоторые на бегу бросали на меня заинтересованные взгляды.
- Вить, что случилось? - поймал я за рукав "вечного дежурного".
- Срочный вылет. Немцы почти у города, нужно разбомбить переправу, - успел ответить он и побежал куда-то в сторону нескольких спецмашин, стоящих группой под масксетью.
- А я как же? А меня?
Развернувшись и придерживая полы халата, побежал в штаб.
- Товарищ майор! Почему без меня? - сразу же спросил я.
- Так, боец! Как нужно обращаться к старшему по званию?! - нахмурив брови, рявкнул седовласый капитан, склонившийся над картой.
- Извините. Товарищ майор, разрешите обратиться? - спросил я у Никитина.
- Обращайтесь, - хмуро ответил он.
- Почему бомбардировщики вылетают без прикрытия? Я готов к вылету!
- Готов? А вот Лютикова сообщила, что ты еще неделю не сможешь летать, раны будут беспокоить.
- Пятерых сбил - не беспокоили, а тут будут, да?
- Ты самолет осмотрел? Пробный вылет для ознакомления сделал? Карты местности изучил? Я тоже понимаю, что могут не все вернуться, но и ты пойми: просто так я тебя выпустить не могу. Вот, изучи пока карты нашей зоны ответственности, - всучил мне карты Никитин и выпроводил из штаба.
Прижав к груди тоненький сложенный лист, я несколько секунд постоял, после чего, развернувшись, направился к взлетной площадке.
На моих глазах восемь бомбовозов по одному тяжело оторвались от поверхности взлетной полосы и, натужно гудя моторами, стали набирать высоту, создавая строй.
Проводив их взглядом, пока они не скрылись из глаз, я прошел мимо часового и направился к стоянке самолетов, именно там, по моему мнению, должен находиться мой ястребок.
- Стой, кто идет? - отреагировал второй часовой. Что хорошо, так это охрана аэродрома, видимо, что-то было, раз приняли подобные меры.
- Свои, - отреагировал я.
- Пароль?
"Ого! У них тут еще и пароли есть?"
- Не знаю. Я в санчасти лежу, мне его не говорили.
Из-за одной из палаток выглянул молодой паренек и с подозрением уставился на меня. У стоянки находилось три палатки, вот их-то и охранял часовой.
- Товарищ лейтенант, тут какой-то подозрительный шастает, - обратился он к кому-то, не спуская с меня глаз.
Из-за палатки вышел Виктор и, посмотрев, кто тут "шастает", велел пропустить меня.
- Ты чего ходишь? Тут, смотри, с охраной у нас строго, стрельнут еще ненароком.
- Да истребитель свой хотел осмотреть, - сознался я, шмыгнув носом.
- А-а-а. Ну тогда сейчас Семеныча крикну, он будет твоим механиком.
И действительно, через минуту ко мне подошел сорокалетний старшина, на ходу вытирая измазанные маслом руки какой-то грязной, замызганной тряпкой.
Несколько секунд мы изучали друг друга. Семеныч мне понравился, была в нем какая-то жилка, надежность. Было видно, что с моим самолетом все будет в порядке. А вот я механику - явно нет. Озадаченно оглядев меня, он спросил с сомнением:
- Так это вы будете сержантом Суворовым?
- А что, не похож? - выпятив грудь, спросил я.
- Не похож. Мал еще.
- Говорят, со временем это проходит, - вздохнул я в ответ, протягивая руку: - Сержант Суворов. Всеволод. Можно просто Слава, или Сева, я привык.
- Кхм. Старшина Морозов. Виктор Семенович. Все меня зовут Семенычем, так что и вы можете так же.
- Ну что вы, Виктор Семенович, разве так можно? Воспитание, будь он неладно, крепко вбито ремнем отца, так что не обессудьте.
Рукопожатие у старшины было крепким, но и я не слабак, так что в изучающем меня взоре механика появилось искреннее удивление.
- Ладно. Самолет осмотреть хочешь?
- Ну да, мне же на нем летать.
- Пойдем тогда.
Истребитель находился не на стоянке бомберов, как я думал, а отдельно, под маскировочной сетью, немного в стороне.
С механиком нужно дружить, я понимал это как никто другой. Поэтому, разглядывая устраненные повреждения, довольно кивал головой. И не притворялся - работа была сделана мастерски.
- По крылу прошло и кабине?
- Точно, - довольно кивнул Семеныч. Сам он смотрел не на самолет, а отслеживал мою реакцию.
- Хорошо сделано, отлично даже. Однако то, что он стоит открыто, мне не нравится. Нужно сделать капонир для самолета и бочек с бензином. Это ведь бензин?
- Да, восемь бочек по двести литров.
- Так вот, вырыть капонир, укрытие для горючего и противовоздушные щели, а то я их видел только у штаба.
- Хорошо, сделаем. Только вот капонир… Не приходилось делать.
Я быстро объяснил, как они делаются и на какую глубину.
- Самолет готов ко взлету?
- Да. Баки полные, боезапас тоже. Полное техобслуживание он тоже прошел.
- Понятно. Кстати, а что это там дымится?
- Где? А, это утром "мессершмитты" налетели, вот и подожгли пару машин и поврежденный Пе-2. Потушить все не могут.
- Вот для этого капониры и нужны, они боятся только прямого попадания.
- Сделаем, - кивнул старшина.
В общем, встреча удалась. Он показал, что специалист, я - что не лыком шит и многое знаю, так что мы остались довольны друг другом.
Пока Семеныч записывал мои требования, я изучал машину. Было жарко, поэтому я скинув халат, повесил его на сучок на одном из деревьев и, сверкая свежей повязкой, продолжил осмотр.
Попросив подержать карту, залез в кабину и, немного повозившись на жестком без мягкого парашюта сиденье, стал осматривать управление.
"То же самое, что и в нашем ЛаГГе. Ну никакой разницы!" - понял я, осмотревшись. Рука привычно легла на рукоятку газа.
- Виктор Семенович, я попробую запустить двигатель. Отойдите от винта.
Дождавшись, когда старшина отойдет, запустил мотор. Выдав холодный дымный выхлоп, истребитель заорал на высоких оборотах. Сбавив обороты, я стал понемногу газовать, внимательно слушая мотор. Убедившись, что он прогрелся, убавил обороты до минимума и вылез из кабины. Осторожно спустившись на землю, под любопытным взглядом старшины подошел к капоту и прижался к нему плечом.
- Ну что? - спросил Семеныч, как только я отошел в сторону.
- Норма, - кивнул я и только сейчас заметил Никифорова, который, прислонившись плечом к березе, с интересом наблюдал за нами.
Это напомнило, что я под плотным колпаком. Не удивлюсь, если особист знает наш разговор с Борюсиком до мельчайших интонаций.
"Во вляпался!" - только и успел подумать я, как над аэродромом пронеслись две стремительные тени, сопровождаемые оглушительным ревом двигателей и странным тарахтением.
- "Мессеры"!!! - заорали где-то рядом.
Мгновенно развернувшись, я присел на корточки и пристально посмотрел на пару "худых", выходящую из атаки.
"Сейчас они сделают круг и снова атакуют!"
- Самолет к бою, - заорал я и метнулся в кабину.
- Куда? Стоять!!! - долетело под рев ЛаГГа, но было поздно. Старшина уже убрал колодки, и я стронул истребитель с места.
"Мессеры" еще не вернулись, и я воспользовался этим для взлета. Мы встретились с ними, когда шасси уже оторвались от земли, на встречных курсах. Приподняв нос, я дал длинную очередь из пулеметов и пушек. Самолет слушал меня как никогда. Кстати, почувствовать машину у меня получалось почти сразу, что изрядно удивляло отца. Даже на сложном в управлении ЛаГГе, на котором он крутился дня два, пока его не почувствовал, у меня таких проблем не было, технику я "понимал" сразу.
Один из "мессеров" наткнулся на мою очередь и огненным комком покатился по взлетной полосе.
"М-да, на симуляторе было тяжелей!" - успел подумать я, мельком глянув на горящие обломки.
Воспользовавшись тем, что второй "худой", ведомый пары, растерянно стал крутиться над аэродромом, я перевел истребитель в горизонтальный полет, продолжая набирать скорость.
Как бы то ни было, но немец решил отомстить, а не спасаться бегством, как я думал, он сделает, согласно общей манере получающих по носу немецких асов. Мы уже удалились от аэродрома километров на десять, когда "ганс" пошел в атаку со стороны солнца. Но я ждал этого и был готов. Резко ушел в вираж. Без очков и шлемофона было тяжело, но я справлялся. Развернувшись, продолжил наращивать скорость, старательно уходя от немца. Он снова атаковал. Резко бросив самолет в пике, я ушел в сторону и, пропустив "мессер", из-за высокой скорости пронесшийся мимо, довернул истребитель, поймал немца в прицел и нажал на гашетку, однако немец успел уйти из-под атаки.
В пике я набрал нужную мне скорость и занял позицию над "худым", короткими очередями прижимая его к земле. Но немец оказался удивительно вертким и постоянно уходил из прицела. Вот он пронесся прямо над штабом полка, едва не задев одну из палаток крылом, где стояли люди и махали рукам, я тоже пролетел над ними, стреляя из пулеметов.
"Надеюсь, там ни в кого гильзами не попадет!" - успел подумать я.
Попасть в "мессер" удалось километрах в шести от аэродрома, когда он попытался оторваться от меня на высоте, уйдя на вертикаль. Но я ждал именно этого и успел поставить огневой заслон, на который он и напоролся. "Ганс" задымил и, убавив скорость, стал планировать на сбоившем моторе, почему-то не пытаясь выпрыгнуть, хотя высота в двести метров позволяла это сделать. Подлетев сбоку и уравняв скорости, я показал пальцем на него и на свой аэродром.
Немец сначала сделал вид, что не понял, однако после прошедшей прямо над фонарем очереди согласился повернуть к аэродрому.
"Блин, на это я даже не рассчитывал!" - весело подумал я, сопровождая немца. Наконец тот выпустил шасси и стал планировать с заглохшим мотором на полосу. Убедившись, что его "приняли" и уже вытащили из кабины, я сам повел истребитель на посадку.
С привычным шиком зайдя на глиссаду, я опустился на все три колеса и без козла докатился до места стоянки, где меня уже ждали.
Когда вылезал из кабины, меня ослепила яркая вспышка. Проморгавшись, чуть в стороне, метрах в двадцати, рядом с "вечным дежурным" увидел старшего политрука, довольно что-то крутившего в фотоаппарате. Второй снимок старший политрук сделал, когда я вылез на крыло. Потом меня принял "на руки" не очень добрый Никифоров.
- Сев, хлеба дай, - попросил Олег.
Потянувшись, что заставило меня поморщиться, я взял с тумбочки тарелку с нарезанным небольшими кусочками белым хлебом и поставил на табурет рядом с Олегом.
Наворачивая манную кашу, он с интересом читал газету, вернее, очерк обо мне. Утром привезли пачку газет, где была статья о Сталинском соколе, сбившем шесть и принудившем к посадке седьмой самолет. Что ни говори, а тот старший политрук оказался профи, и статья действительно была написана хорошо. Сразу под заголовком поместили мою фотографию, на которой я стоял на крыле истребителя, держась одной рукой за кабину, в больничных штанах, с голой перевязанной грудью и с улыбкой на лице.
Вообще-то я тогда морщился, спина болела, но на фото почему-то казалось, что это была обаятельная улыбка, ну да ладно.
В подзаголовке корреспондент написал:
"Даже ранеными наши летчики продолжают сбивать немецко-фашистские самолеты!!!"
Сама статья брала за живое. С утра ее успели прочитать уже все в полку, так что до нас один из экземпляров дошел сильно замусоленным, однако не потерял своей привлекательности. Я трижды прочитал очерк, расположенный на двух страницах. Оказалось, корреспондент откуда-то узнал, куда меня увезли, и захотел взять интервью - сейчас на фронте нужно было подобное, яркое. Чтобы показать, как мы бьемся. Вот и приехал на аэродром, общаясь с майором Никитиным и капитаном Смолиным, оказавшимся начштаба полка. Комиссара не было, он улетел на бомбардировку. Так что старший политрук стал свидетелем "неравного боя", как было написано в статье. Мало того, еще и успел сделать несколько снимков, не все они попали в газету, но четыре было. Первый - где я на крыле. Потом огненный комок сбитого немца и мой истребитель, набиравший высоту, второй "мессер" в кадр не попал, успел уйти на вираж. Третий снимок - это когда мы пролетали над штабом. Снимок получился классным. Было видно улепетывающий "худой" и стреляющий по нему ЛаГГ. Ну а четвертый - это, понятное дело, немецкий пилот, и на заднем фоне сам Me-109, в котором копалась пара механиков. В кадр хорошо попали пулевые отметины на крыле и фюзеляже.
- М-да, за такое ордена дают, - без зависти сказал Олег, аккуратно сложив газету и вернув ее мне.
- Наверное, - пожал я плечами, что вызвало новую вспышку боли в ране.
Тогда, когда я вылез из кабины, у меня вся спина была в крови. Края раны разошлись во время перегрузок. Да и пару раз хорошенько приложился спиной о бронеспинку, что вызвало сильное кровотечение. Так что меня почти на руках унесли в лазарет, где Марина Викторовна, ругаясь, наложила восемь швов. Как только она закончила, я попал в горячие руки корреспондента, после него - к командованию полка. Даже секретарь комсомольской организации заглядывал. Правда, заметив, что я туплю на его вопросы, в которых ничего не понимал, как-то быстро собрался и исчез, а я удостоился от Никифорова, заглянувшего позже, изучающего взгляда.
Меня не ругали, даже поблагодарили, теперь они на заметке у начальства, а это не могло не радовать. Так что дали маленький втык за то, что взлетел раненым, и велели лечиться. От полетов меня отстранили на время лечения, пока не заживет спина, и вот уже вторые сутки я лежу в стационаре вместе со штурманом одного из бомбардировщиков. С задания вернулось только шесть машин. Один сбили над переправой, вторая села на вынужденную, не дотянув до аэродрома десяток километров. Вот на ней и летел Олег. При посадке, в отличие от остальных членов экипажа, он сломал пару ребер и вывихнул плечо, так что сейчас с тугой повязкой на груди доел принесенный дежурным бойцом обед и, убрав грязные тарелки на поднос, где уже стояли мои, тихонько откинулся на подушку и сказал:
- Скучно.
- Что есть, то есть, - согласился я. После чего достал карту и, разложив ее на кровати, стал изучать. Иногда мне помогал Олег, подсказывая, что и как.
На вешалке висела моя форма с синими петлицами и треугольниками сержанта ВВС. Честно говоря, мне ее дали "голую", фурнитуру отдельно. Похоже, так было не принято, потому как Олег удивленно поднял брови, когда начвещсклада принес ее, но промолчал. Зато, когда я пришивал всю фурнитуру, ругаясь на мою криволапость, учил, как правильно пришивать знаки различия, в которых я ничего не понимал, что, кстати, вводило Олега в недоумение. По его мнению, я должен был это знать как "Отче наш". А до этого приходил начстрой, который заполнял на меня анкету, заставив написать автобиографию. Присягу у меня приняли майор Никитин, капитан Смолин, комиссар Тарасов и политрук Никифоров. Он же, кстати, и летную книжку мне принес, куда внесены были все мои сбитые.
- Эй? Раненые, вы здесь? - послышался голос в окне, и зашуршала осыпающаяся земля.
- Нет, на Луну улетели, - буркнул я, не отрываясь от карты.
- О, Витек. Что случилось? - отреагировал Олег.
"Вечный дежурный" заглянул к нам и сказал:
- Готовьтесь, вечером начальство приедет. Награды вручать будет.
- Может, награду? - не понял Олег, удивленно посмотрев на меня.
- Не, за уничтожение переправы и срыв наступления немцев многие представлены к наградам.