- Ясно, будешь наблюдателем. Поднимись метров на пятьсот и следи за воздухом, а я пройдусь по ним. У меня еще полбоекомплекта. Расходимся.
- Понял, - отозвался ведомый и, мелькнув нежно-голубым брюхом истребителя, пошел на разворот.
Первым заходом я не стал стрелять, просто опустился пониже и успокаивающе покачал крыльями машущим руками немцам. Мол, я понял, опознал.
А вот вторым - прямо на дорогу - открыл огонь из пушек. Позиция была выбрана более чем удачно. Заходил я на головную машину, и пушечные снаряды, разорвав кабину и разнеся в куски тела плотно сидящих в кузове солдат, прошлись и по второй машине. На третью уже не хватило высоты, пришлось выводить "мессер" из пике.
Расстрелянные машины скрыла пыль, поднятая разорвавшимися на дороге снарядами. Сделав круг, я снова вошел в пике, атакуя третью машину, из нее уже попрыгали пассажиры и разбегались в разные стороны. На этот раз я открыл огонь из пулеметов. Глядя, как очереди, поднимая пыль, пересекают несколько бегущих силуэтов, отчего они падают изломанными куклами, я прорычал, выводя истребитель из атаки:
- Это вам не безоружных расстреливать. Почувствуйте на себе, что значит воздушные налеты.
В наушниках послышался отчетливый смех.
- Что смешного? - спросил я у ведомого.
- Да я только что понял, что немецкий истребитель сбивает своих же и расстреливает тоже.
- Действительно смешно, - спокойно сказал я, заходя на очередной вираж и бросая "мессер" вниз. Немцы уже попрятались по кустам, так что моей целью была третья машина, пусть пехом походят.
- Все. Что мог, я сделал. Идем к себе.
- Хорошо.
Убедившись, что Карпов занял место ведомого, я повел машину на свой аэродром. Судя по местности, до него осталось километров двадцать.
Привычно зайдя на посадку, опустился на три точки и покатился к своему капониру, с недоумением оглядываясь. Сомнений не было, еще сверху показавшийся мне странным аэродром теперь просто кричал, что его покинули. Полки опять передислоцировались.
- Пусто, - услышал я голос сержанта.
- Угу. Вижу. Но все равно кто-то должен остаться. Давай к нашей стоянке рули, там определимся.
Заглушив двигатели возле пустых капониров, мы вылезли из кабин и огляделись.
Никого не было.
Я скинул парашют и направился было к землянке штаба, но заметил несколько фигурок, которые перебежками двигались к нам. Метнувшись в сторону, залег за стволом дерева и приготовил пистолет к бою, однако это оказались свои. Я опознал в одной из фигур сержанта Горелова из охранного взвода. Это он застрелил одного из немецких диверсантов во время попытки моего захвата, так что я хорошо его знал.
- Свои!
- Какие такие свои?
- Суворов.
- Суворов? Точно?
Повезло, что мы опознали друг друга. Пока бойцы с любопытством осматривали трофейную технику, мы слушали новости.
Полки передислоцировались еще вчера, как только вернулись все уцелевшие машины.
Шесть техников из БАО и три бойца из охранного взвода собирались вывозить один из поврежденных бомбардировщиков - его не смогли забрать сразу, не было свободного транспорта - вот и приехали за ним, благо была такая возможность.
- Ты не представляешь, как мы охренели, когда два "мессера" стали садиться… - рассказывал техник-лейтенант Хромченко, помогая рукой. У них был с собой сухпай, так что мы с Карповым слушали с набитыми ртами.
- И где сейчас наши?
- Карта есть?
- Ага, сейчас достану.
Лейтенант показал на карте, где теперь стоят полки.
- Нормально, всего двадцать пять километров. Горючки хватит, - прикинул я.
- Ладно, а вы-то как? - с жадным любопытством спросил Хромченко. Остальные собрались вокруг нас, слушая Карпова.
Пока он описывал наши приключения под восхищенные возгласы слушателей, я анализировал, что мне рассказал Хромченко.
Кроме всех МиГов не вернулось три "таира". Доклад вернувшегося с налета Сомова дал понять, что случилось. Нас ждали, ждали до вечера. Никитин так и сказал:
- Не такой Суворов, чтобы задерживаться, вернется он, просто чую, что вернется.
Говорил он, конечно, Запашному, но один из бойцов подслушал, и этот разговор мигом разнесся по полкам.
Однако я не вернулся. Полки передислоцировались, так и не дождавшись нас. Кстати, налет вызвал положительную реакцию в верхах. Командование посчитало, что вылет был более чем успешный. Особенно когда проявили снимки, сделанные наблюдателем, благо он смог уйти на бреющем.
Самое интересное, наблюдатель сделал снимки не только аэродрома, но и некоторых эпизодов нашего воздушного боя. Это нужно было, чтобы определить боевые возможности "Таиров".
- …ну а как мы сели, вы видели.
- Да-а-а-а. Поносило вас, - протянул Хромченко.
- А ты думал? Ни дня без приключений! Война! - ответил я.
Облизав ложку после тушенки, я вытер ее тряпочкой и убрал на место, за голенище сапога.
- У вас связь есть?
- Да откуда?! Все уже смотали и убрали! - отмахнулся Хромченко.
- Вот и мы тоже сколько ни вызываем, не отвечают. Может, рация неисправна?
- Не знаю. Я когда уезжал, все нормально было, да и не заходил я к радистам.
- Тогда мы в часть, может, еще на завтрак успеем. Время семь утра всего. И про диверсантов не забывайте, колонну-то я расстрелял в десяти километрах отсюда.
- Да понял я, поостережемся. Ну давай тогда, в части увидимся, - пожал мне руку Хромченко. Распрощавшись с бойцами, мы с напарником сели в "мессеры" и пошли на взлет.
- По карте аэродром прямо под нами. Видишь что-нибудь?
- Нет. Хорошо замаскировались. Опустимся ниже?
- Умный больно. Про зенитки не забывай. Там две батареи теперь, не считая мелочи.
- Что делать будем?
- Уходим в сторону и на бреющем возвращаемся, там они не успеют сориентироваться, как мы сядем.
- Хорошо.
Так и получилось. Когда мы появились на виду у зениток, шасси были уже выпущены, и мы, спланировав, сели на аэродром. Теперь уже были видны стоянки с самолетами, укрытыми маскировочными сетями и срубленными ветками. Используя не сильно упавшую скорость, повернул к тому месту, в котором безошибочно опознал штаб полка. Заглушив двигатель, позволил истребителю катиться. От леса к нам бежали люди, некоторые с оружием в руках. На ходу откинув фонарь, отстегнул привязные ремни и, встав, помахал рукой.
Когда ко мне подбежал Никитин, "мессер" уже остановился. Я, хлопнув его по боку, сказал знаменитую фразу:
- Вот, товарищ майор, принимайте аппарат, махнул не глядя.
И непонимающе посмотрел на Никитина, согнувшегося от смеха. Рядом хохотали остальные встречающие. Мне это казалось странным, поэтому я с недоумением посмотрел на командиров.
- Качай его, ребята! - выкрикнул кто-то, и не успел я рта открыть, как меня вытащили из кабины и вместе с парашютом стали подбрасывать в воздух.
О причине такой странной реакции мне позже рассказал Никифоров.
Оказалось, Никитину приснился сон, который он рассказал остальным командирам:
"…Занималась утренняя заря. Командиры обоих полков и Никифоров стояли около блиндажа РП. Курили.
- Ладно, отцы командиры, хватит горевать. Может, вернется еще наш найденыш, - произнес особист, делая вид, что рассматривает порозовевший горизонт. Услышав в ответ сдавленное шипение, он опустил взгляд. Глядя округлившимися глазами ему за спину, майор Запашный тыкал растопыренной ладонью куда-то в небо, будто отгоняя голубей. Никитин молчал, но вид имел не менее потрясенный.
Резко крутанувшись на пятках, политрук развернулся и застыл, выронив папиросу. Над дальним краем аэродрома, освещаемый розоватым светом утренней зари, кружил танк!
- Тэ четвертый, - выдохнул Никифоров. - Ё-о-о-о… Немцы! Десант!
И потащил из кобуры ТТ. А немецкий танк, сделав мертвую петлю, бочку и зайдя на полосу с фирменной суворовской спирали, уже катился через поле прямо к РП, погромыхивая гусеницами и постепенно замедляясь. Наконец в десяти шагах от потрясенных командиров он остановился. Чуть погодя люк на башне откинулся, и показалась чумазая, но довольная физиономия Суворова. Высунувшись по пояс и хлопнув левой рукой по броне, тот устало произнес, глядя в глаза Запашному:
- Товарищ майор, принимайте агрегат, махнул не глядя. - И, помотав головой, добавил: - Но на эту… на это… В общем, на этот утюг я в жизни не сяду! Не разгоняется, вверх не идет, на виражах сыпется…"
Я только тогда понял странную реакцию на мои слова, выразившуюся в форменной истерике у бойцов и командиров. Оказалось, про сон комполка знали уже все.
Кстати, к моему удивлению, игры "махнемся не глядя" в то время не существовало. Я это случайно выяснил. Так что с моей легкой руки сперва по санчасти, а потом уже по полку, дивизии эпидемией пошло новое развлечение. Менялось все. Форма, сапоги, губные гармошки… Один лейтенант в штабе дивизии махнул не глядя "лейку" на трофейный мотоцикл. И опять я виноват! Но по крайней мере теперь все знали, что означают слова "махнем не глядя".
После того как меня перестали кидать в воздух и потребовали рассказа, что с нами случилось, меня перехватил Никифоров и объявил народу, что мы все расскажем позже, а пока отправляемся к нему.
Все летчики, побывавшие в тылу у немцев, проходят через особистов, не обошло это дело и нас. С Карповым было посложнее, все-таки он побывал в плену, но и с ним разобрались. Его даже от полетов не отстранили.
Кстати, мое сообщение, что экипаж Ламова тоже был с нами и перелетел линию фронта на "шторьхе", вызвал бурную реакцию. Немедленно был оповещен штаб дивизии. Как только они сядут, если уже не сели где-нибудь, нам сообщат.
Едва Карпов после стандартного опроса вышел из землянки, Никифоров накинулся на меня. Пришлось поминутно рассказывать, что происходило, как только мы взлетели вчера рано утром с нашего прошлого аэродрома. До последней минуты рассказывать.
Прежде чем начать рассказ, я достал из планшета карту:
- Вот в этом месте я расстрелял три полуторки…
- Подожди-ка, это же наш тыл?! - прервав меня, озадаченно сказал Никифоров.
- Ну да. Так вот те, кто ехал на них, вывесили опознавательные знаки. Немецкие кресты.
- Диверсанты? - нахмурился особист.
- Скорее всего, да…
- И ты их… - показал он рукой пикирование.
- Ну и я их… - кивнув, повторил я жест Никифорова.
- Здесь?
- Да, вот тут.
- Восемнадцать километров от нас. Сколько уцелело?
- Чуть больше десятка. Я на первом заходе из пушки две передние машины в хлам, а пока разворачивался, пока на новую атаку, эти из третьей разбежались. Ну я пару раз кусты из пулеметов прочесал да уцелевшую машину поджег и на аэродром полетел.
- Значит, они без транспорта? - делая пометки на карте, спросил политрук.
- Не думаю, что надолго, - покачал я головой.
Никифоров скривился от моих слов.
- Жди меня тут. Я в штаб, нужно отправить сообщение в особый отдел дивизии.
- Хорошо… Товарищ политрук…
- Да? - с некоторой тревогой спросил меня Никифоров, видимо опасаясь, что я еще сообщу ему что-то не очень приятное.
- Можно поговорить с комиссаром Тарасовым?
- Зачем?
Вздохнув, я довольно сжато рассказал о погибших детях и что бойцы, которые шли по той же дороге, захватили пилотов живыми.
- Где? - спросил особист, снова открыв карту.
- Вот тут.
- Хочешь раздуть это дело? - спросил он у меня.
- Да! - Перед моими глазами до сих пор стояла смазанная картина изломанных детских тел на пыльной дороге.
- Хорошо, жди. Мы подойдем вместе.
Пока Никифоров ходил и передавал сообщения, меня покормили принесенным завтраком.
- Товарищ лейтенант, а вы снова будете выступать? - с жадным любопытством спросила Любаша, раскладывая на столе все, что принесла.
- Разрешат - споем. А что, без меня не пели? Тот же Казаков хорошо поет или…
- Они поют, конечно, хорошо. Но у вас такие тепло-душевные получаются, прям за душу берут. Майю из прачечной помните? Из нового пополнения. Так вот, она консерваторию заканчивала, говорит, у вас талант певца, очень редкий дар исполнять любую песню, как будто она написана для вас. И еще - у вас каждый раз новая песня. Многие специально приходят с тетрадками, записывают. У нас ночью телефон не замолкает - звонят даже из штаба фронта, все тексты песен переписывают. Мне Лешка-телефонист рассказал. Мне вот понравилась про "Вологду". Или вот "Люди встречаются", такая хорошая. А какая сегодня будет? - с детской непосредственностью спросила девушка.
- "Комбат" будет, - с легкой улыбкой ответил я.
- Какая?
- "Комбат", песня так называется.
- А-а-а-а. Понятно. Вот каша и блинчики. Компоту налить?
- Угу… - С набитым ртом сказать что-нибудь другое просто не получалось.
Самое забавное - эти песни я не запоминал. Как сказал мой учитель игры на гитаре, у меня уникальная память на них, что один раз услышал, могу воспроизвести в точности через длительный период. Дар не дар, но в жизни он мне не раз помогал.
Когда Люба убирала тарелки и вытирала стол, а я вдыхал свежий воздух у оконного проема землянки, послышался звук движения нескольких человек.
Тарасов пришел не один. С ним кроме Никифорова был и комиссар Ломтев из полка Запашного. Пропустив выбежавшую наружу официантку, они подошли к столу и расселись кто где, вопросительно глядя на меня. То, что их пригласили не просто так, они, судя по нахмуренным лицам, знали. Скорее всего, особист им сообщил в общих чертах.
Вздохнув, я начал свой рассказ.
После комиссаров за меня взялись Никифоров и подошедший Кириллов, особист из нашего полка, то есть майора Запашного. Во время нашей посадки его не было в расположении, ездил в штаб дивизии.
Мурыжили они меня до семи часов вечера, уже язык устал в мельчайших подробностях рассказывать, как все происходило.
- Распишись тут и вот тут, - наконец подал мне Кириллов карандаш и стопку записанных показаний.
Когда я закончил читать, в землянку спустился дежурный по полку и что-то прошептал на ухо Никифорову. Бросив на меня быстрый взгляд, политрук отпустил дежурного и, как только я расписался, достал новый чистый листок:
- А теперь, лейтенант, давай обсудим, что ты расскажешь только что прибывшим военным корреспондентам, которые просто пылают страстью пообщаться с тобой…
Вздохнув, я склонился над столом, задумчиво почесав затылок. Фактически ничего думать мне не пришлось, все за меня решили особисты.
- Топай давай, - с улыбкой сказал Никифоров, как только я заучил свою речь. Их порадовало, что это меня бросают на растерзание акулам пера, а не их. И с Карповым проблем не было: он в штабе писал рапорт о вылете, и когда прибыли корреспонденты, его просто изолировали.
Сейчас Кириллов как раз направился к нему, чтобы показать слегка измененную версию наших приключений в тылу.
Во-первых, никакие дети мне в селе не помогали - нам не хотелось, чтобы у них были проблемы, так что этот факт мы стерли.
Во-вторых, пояснить, откуда я умею летать на "мессере". Это было непросто, но мы справились. Объяснил, что сидел в кабине трофейного "худого", который посадил на аэродром еще в первых числах июля. Ну а дальше мои летные данные помогли освоить его в первом же вылете.
В-третьих, никакого расстрела немецких диверсантов не было.
Все.
У входа в землянку меня уже ждал вестовой.
- Товарищ лейтенант, вас уже ждут, - доложил он.
На большой поляне собрались не только корреспонденты, но и все политработники ближайших частей, а также парторги и секретари комсомольских организаций. Главным был комиссар Ломтев. Тарасов отсутствовал, видимо, куда-то уехал по делам. Подошли также свободные от службы из обоих полков.
Меня провели к пеньку, исполнявшему роль трибуны или, если посмотреть с другой стороны, пьедестала. Встав на него, я огляделся и сказал:
- Шуток не будет. Война - это кровь и грязь! И я это видел.
После двухчасового общения с корреспондентами и политработниками, которым тоже в мельчайших подробностях рассказал про расстрел детей, меня отвели в землянку нашей группы, где я в первый раз за сегодня увидел парней.
Вы знаете, что такое эмоциональная перегрузка? Это такое чрезмерное эмоциональное и физическое перенапряжение. Именно это я ощущал, когда на подгибающихся ногах подходил к землянке, сопровождаемый множеством знакомых. Некоторые спрашивали, когда начнется концерт, другие - какая будет новая песня, третьи просили рассказать, как это - летать на "мессерах", но я молчал - сил оставалось только чтобы дойти до своей новой лежанки.
"Не рассчитал!" - понял я, когда земля вдруг ударила меня по лицу. Это произошло так неожиданно, что никто не успел меня подхватить.
Очнулся на следующее утро в санчасти. Открыв глаза, посмотрел на занавешенный простынями потолок. У нас в землянках так не делалось, поэтому, когда садились или взлетали самолеты, частенько меж плохо подогнанных бревен настила сыпалась земля.
"Санчасть. Только в санчасти так делается!" - понял я, где нахожусь. Первой мыслью было, что там с концертом, но, посмотрев на прорубленный в бревнах оконный проем, понял, что сейчас середина дня.
- Эй, есть тут кто-нибудь?
Почти сразу занавеска на входе откинулась в сторону и в палату заглянул усатый мужичок в халате санитара.
"Не помню такого, это еще кто? Из нового пополнения?" - подумал я озадаченно. Пока вспоминал санитара, тот успел исчезнуть с глаз, зато почти сразу в палату впорхнула Мариночка в сопровождении тети Гали, ее помощницы.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила Лютикова, пытливо заглядывая мне в глаза, будто опасаясь, что я ее обману.
- Прекрасно. Искупаться охота. Что со мной произошло?
- Встань, - велела она.
Я, легко крутнувшись на кровати, опустил ноги на посыпанный свежей соломой пол и встал.
- Сделай два шага. Хорошо, теперь обратно. Хм, сделай два приседания.
- Все в порядке? - спросил я после приседаний.
- Моторика движений в норме, - кивнула Марина.
- Ну так я пойду?
- Какой быстрый! - рассмеялась она. - Пока полное обследование не пройдешь, ни ногой из палаты! Головокружения были?
- Да нет вроде.
- Похожие симптомы?
- А-а-а. А! Так я два раза у Никифорова чуть не вырубился, так спать было охота. Он мне еще чая наливал, чтобы я сильно не зевал.
- Это одна из причин. Похоже, ты просто заснул, причем очень крепко.
Тетя Галя уже разложила медицинские инструменты и отошла в сторону, ожидая.
Почти час Лютикова меня осматривала, рассказывая, как ее напугали вчера, когда набежала толпа человек в семьдесят и принесла мое бесчувственное тело.
- Перевернули все лавки, пока топтались в коридоре, сломали полку, раздавили ведро и потеряли пилотку. Пока не выгнала, никак не могли успокоиться, все спрашивали, когда ты в себя придешь, все требовали кровь у них для донорства взять. А выгнала, так в каждом окне по паре лиц за мной наблюдает. Пришлось Никитину пожаловаться, что работать мешают. Пока часовых не поставили, работать нормально не давали.
- Ты не ответила, что со мной?
- Сильное перенапряжение, усиленное невысыпанием. Ты ведь эту ночь не спал?