* * *
– И ежели что, - на ходу инструктировал ведьмак постоянно зевающего князя, когда они, оставив коней у рощицы, уже вовсю топали по лужку, держа курс на чернеющий неподалеку лес. - Так ты не забудь, что ты братан мой, а ко мне заехал, дабы гривны поделить, что нам с тобой от деда достались. Ты взял с собой гривны-то? - Маньяк даже остановился.
Константин в ответ красноречиво похлопал себя по вместительным карманам, которые в ответ откликнулись чем-то мелодичным.
– И сколько там их звенит? - поинтересовался напарник князя.
– Десяток прихватил. Или больше надо было? - встревожился Константин.
– С ума сошел, - даже замахал руками Маньяк. - За глаза хватит. И того много.
Черная полоса леса постепенно становилась все ближе и ближе, неуклонно продолжая увеличиваться в размерах. Покосившись на нее, а затем - с опаской - на своего притихшего спутника, ведьмак решил слегка приободрить его перед предстоящим испытанием. За себя-то он не боялся - хаживал уже через него и не раз, когда днем, но чаще именно ночью, а вот князь мог по первости и глупостей натворить. А глупость в Веселом лесу особого сорта. От обычной она тем отличается, что первая зачастую может и последней стать. То есть допустить человек ее мог лишь один раз. Вторую попросту некому делать будет.
Откашлявшись, - не мастак он добрыми словами кидаться, ох не мастак, - Маньяк прервал затянувшуюся паузу:
– А ты ничего, сойдешь. Я тебе давно хотел это сказать, да все забывал как-то. Хоть и князь, а не дурак. И щедрый, и на шутку обиды не держишь, и сам за словцом острым в калиту не лезешь. Да и злость у тебя имеется, ежели надо. А что не ведаешь многого, так то никому не дано. На то у тебя я есть. Обучу, ежели что. Годишься в Веселый лес.
– Благодарствую на добром слове, - улыбнулся Константин, не зная, что еще ответить.
– Во-во, - вновь обрадовался Маньяк, - и нос не дерешь, и на правдивое слово обиды не таишь.
– Ты мне зубы не заговаривай, - засмеялся Константин.
– Это как? - даже возмутился Маньяк.
– А так. Проблуждаем в лесу до рассвета, а потом скажешь - ах, - князь комично прижал руки к груди, - опоздали, мол, мы, а посему не могу я тебе всех его чудес показать.
Ведьмак в ответ лишь хмыкнул:
– Все шуткуешь, княже.
Бодрое настроение спутника одновременно и радовало, и настораживало Маньяка. Смелость, конечно, всегда хороша, но только ежели в меру. Излишняя же порой может еще худший вред принести, чем трусость. Значит, надо бы ее пригасить как-то.
– Лучше моли бога, чтобы ты и впрямь всех его чудес не узрел, - проворчал ведьмак. - Лета твои молодые еще, а седина допрежь сроку никого не личила [60]. Это, знамо дело, ежели живот свой убережешь. - И замолчал, ускорив шаг.
Стало совсем темно. Впереди их мрачно ждал лес, сразу за которым должно было открыться селище под названием Кривули. Получило оно такое прозвище за то, что дома там были разбросаны как попало из-за холмистой местности.
Константин знал про это село, даже проезжал мимо него, когда ездил к Пронску осматривать свои южные владения.
"Деревня как деревня", - недоумевал он, постепенно начиная вновь считать всю затею пустой блажью Маньяка.
Константин осторожно покосился в его сторону, опасаясь, что тот умеет читать мысли и сейчас возьмет и обидится за столь явно высказываемое недоверие. Однако Маньяк по-прежнему бодро шествовал по густой траве, сырой от выпавшей росы, и было не похоже, чтобы он хоть что-то уловил из мысленной крамолы князя.
Но молча шагать было скучно, и Константин поинтересовался для затравки беседы, как это Маньяк не боится заплутать в ночи, когда никаких ориентиров кругом не видно, за исключением леса, который чересчур велик, чтобы, выйдя на него в кромешной тьме, попасть на нужную тропку.
– Ты ж у себя в тереме не плутаешь? - вопросом на вопрос ответил Маньяк. - Вот и я так же, токмо тут.
– А почему нам надо к заутрене успеть? - осторожно поинтересовался Константин. - Кто в церковь не пошел, тот и колдун, так, что ли.
Они тоже не дураки. Опасаются, - пояснил Маньяк. - Так что в церкву на светлую заутреню завсегда идут, вот токмо к алтарю спиной поворачиваются во время службы. На том их сразу и видно.
– Но этого же не утаишь, стало быть, видят все. Для колдуна еще хуже получится.
– Да ничего не получится, - перебил его досадливо Маньяк. - Никто не видит, как он спиной к алтарю стоит, потому как морок напускает.
– Прямо в церкви? - удивился Константин.
– Подумаешь, - насмешливо хмыкнул его собеседник. - Да ежели хочешь знать, то по ночам что церкви, что часовенки всякие - самое любимое место для нечисти. Ты про колокольного мужика [61] слыхал?
Константин повинился, что ни разу не доводилось.
– Ну и напарничка мне Перун послал, - ехидно заметил Маньяк и кратко рассказал про очередную нечисть, заверив под конец, что сам он видел его лишь два раза, после чего тот больше жителей этой деревни не беспокоил.
– А про болотника тебе ведомо? - не унимался Маньяк, явно гордясь своими познаниями.
Константин уныло вздохнул.
– Наверное, он на болоте живет? - робко предположил, ориентируясь по названию.
– Точно, на болоте. А более всего любит не в мужика простого али там в купца какого, а в монаха оборачиваться. Сам седой, а лицо желтое такое и широкое. Кто ему доверится, того он прямо в трясину и заманит. А как ему не поверить - монах ведь.
За разговорами дошли до леса. Темнота сразу сгустилась, став какой-то мрачной и враждебной.
– А обходной дороги нет? - поинтересовался Константин как бы невзначай, не желая показаться трусом и в то же время инстинктивно чувствуя впереди что-то страшное и злобное.
Маньяк вновь забежал вперед, остановился и пристально посмотрел на князя, а потом, как ни странно, похвалил его:
– А ты молодец. Чуешь. Теперь веришь, что я тебе правду сказывал, будто здесь нечисть развелась за последние лета? Ну ладно. Ты сейчас со мной, так что не боись. А что опаску имеешь - в том стыда нету. Это даже хорошо. Сторожиться [62] в любом деле надобно, а кое незнаемо - тем паче. Токмо с умом.
– А с умом это как?
– Воли своей опаске не давать, - пояснил Маньяк. - В руках ее держать. Зажал и держи - пущай попискивает, знак подает, чтоб сторожился, значит. А ежели отпустить страх свой, так он такой вой подымет, что от единого его крику на край света убежишь. Знаешь что, - решил Маньяк, снова прибегнув к излюбленному методу размышления и вволю начесав свой затылок. - Ты меня за руку держи. Тут тропка ровная, да на ней как ночь, так всяких веток да сучьев видимо-невидимо появляется. Лешак балует, - пояснил он буднично.
– Неудобно как-то. Что я, дите малое, - усомнился Константин.
– Зато, ежели один споткнется, другой упасть не даст. А то я жуть какой спотыкучий, - пожаловался Маньяк, проявив несвойственную ему деликатность и великодушно делая себя крайним.
Шита была эта ложь белыми нитками, но зато неудобство и стыд у Константина почти пропали, и он, крепко ухватив за руку своего опытного товарища, устремился было вперед, но ведьмак его вновь притормозил.
– Тут вот еще что, - голос напарника звучал тихо, но отчетливо. - Ежели чуешь, что падаешь, то на тропку старайся брякнуться. А голоса заслышишь - ответа не давай. Надо будет, я сам с ними речь вести стану. И вообще помалкивай. Иное как раз на голос человеческий идет. Да и сам лес не больно-то его любит.
– Понял, - только и ответил Константин, и они вновь двинулись в путь.
Шли не быстро, но и не медленно, спокойным ровным шагом, почти без остановок. Спотыкаться и впрямь доводилось, но все больше Константину. Правда, до падения дело не доходило. Крепкая рука Маньяка надежно удерживала князя от вспахивания носом лесной травы.
– Дивись, княже, на Белое Пятно, - еле слышным шепотом произнес ведьмак, остановившись и указывая куда-то влево. - Страшное оно. С виду так себе, но все сжирает бесследно и даже костей не выплевывает. Зверь ли, человек ли - ему все едино. Одно хорошо - с места почти что не сдвигается. Тут главное - близко к нему не подходить, и все хорошо будет.
Константин пригляделся повнимательнее и чуть не ахнул. Метрах в двадцати от него белело то самое… веретено, которое почти год назад чуть не утащило его вместе с друзьями обратно в двадцатый век. Ну точно оно - и форма совпадает, и цвет, и вращается немного, причем с такой же скоростью. Словом, абсолютное сходство.
– Господи, как же так-то? - растерянно прошептал он.
– А вот его имечко ты лучше здесь не поминай, - сразу остерег Маньяк. - Очень уж они этого не любят.
– Кто они? - уточнил князь.
– Местные, что здесь живут, - пояснил ведьмак.
– Пугаются? - осведомился Константин.
– Если бы, - недобро ухмыльнулся Маньяк. - Скорее звереют. Злоба у них какая-то появляется, и ненависть тоже.
– К кому?
– Да к тому, кто сказал его.
– А… крест? - спросил князь и тут же опасливо - не забыл ли надеть - нащупал его на груди, под рубахой.
Скепсис его с каждой минутой отползал куда-то вглубь, а свободное место заполнялось уверенностью, что здесь, в этих местах, и впрямь возможно все, и даже еще чуточку сверху. Подумалось также, что лучше, наверное, крест наружу вытащить, тогда и толку с него больше будет. Ведьмак молчал, и Константин переспросил:
– Боятся они креста?
– Ты же не святой, - лаконично ответил Маньяк. - Тут главное, чтобы вера была о-го-го. А так с него проку… - Он, не договорив, пренебрежительно махнул рукой и скомандовал все тем же еле слышным шепотом: - Ну, пошли. Самое страшное пройти осталось, - и предупредил: - И молчи, главное, княже. Чтоб ни узрел - молчи. Тогда спасешься.
Они двинулись дальше. Тропинку, совершенно невидимую в кромешной тьме, Маньяк каким-то чудом угадывал, но об узловатые корневища, которые то и дело попадались Константину под ноги, князь по-прежнему спотыкался столь же часто, каждый раз с трудом удерживая равновесие.
Споткнувшись в очередной раз, Константин взвыл от боли и чертыхнулся вполголоса. Маньяк угрожающе засопел, но ничего не сказал, зато немного впереди тут же послышались голоса. Звучали они неразборчиво, и ни одного слова нельзя было понять. Оба путника застыли на месте. Голоса понемногу приближались. Было в них что-то настолько злобное, что у Константина даже мурашки по коже побежали.
Он послушно стоял рядом с Маньяком, хотя больше всего ему хотелось пуститься бежать куда-нибудь сломя голову, чтобы только их не слышать. Стараясь не то чтобы не шевелиться, а и вовсе не дышать, Константин заметил еле видимые глазу даже не силуэты, а блеклые контуры приближающихся низкорослых фигур. Выглядели они скорее пародией на человека, жуткой и отвратительной. Было их немного - пять или шесть, но шли они как бы врассыпную, занимаясь своего рода прочесыванием местности, чтобы никто из встретившихся не смог уже ускользнуть куда-либо в сторону.
Маньяк зачем-то помахал свободной рукой, чертя в воздухе замысловатые знаки, и две самые ближние и шедшие прямо на путников фигуры неожиданно повернули в стороны, продолжая двигаться в известном только им одним направлении. Текли минуты, каждая из которых казалась вечностью, но Константин продолжал стоять неподвижно, повинуясь удерживающей его на месте руке Маньяка.
Наконец голоса стали стихать, явно удаляясь. Теперь в них, помимо злобы, слышалась еще и легкая примесь разочарования. Вскоре все смолкло. Однако Маньяк не торопился. Лишь выждав зачем-то еще пару минут, он легонько потянул князя за руку, давая понять, что можно двигаться вперед.
Всю оставшуюся дорогу вплоть до выхода из леса напарник Константина только мрачно сопел, давая понять, что княжий промах зафиксирован и взбучки не миновать. Едва они вышли на опушку, где их уже встретил тусклым светом бледный рассвет, Маньяк дал волю столь долго сдерживаемым чувствам.
– Княже, - начал он многозначительно, причем даже это стандартное обращение звучало как неприличное ругательство, столько было вложено в него злости и презрения к некоему неумехе. - Это тебе не по Рязани своей шляться, - последнее слово было произнесено с еще большей злостью и сарказмом: - Это Веселый лес. ВЕСЕ-ЛЫЙ, - почти по складам многозначительно повторил ведьмак. - Он тишину любит. А ежели погорланить хочется, так сразу бы и перся туда один. Мне-то почто с тобой вместях пропадать. Тебе и нечисти особливо не надо - дикиньких мужичков [63] за глаза хватило бы. Ну и напарничком Всевед одарил! С таким… А ежели бы меня рядом не было - что тогда?
– Тогда и меня в этом лесу не было бы, - резонно возразил Константин. - Тем более ночью.
Крыть было нечем. Маньяк хотел было все-таки сказать еще кое-что, но, глянув на Константина, лишь довольно расхохотался.
– А что, напужался, княже?
– Да было маленько, - улыбнулся смущенно Константин.
– Маленько, - протянул насмешливо Маньяк. - Ежели бы я тебя за руку не держал, то такого бы деру дал куда глаза глядят…
– Это точно, - подтвердил Константин.
– А знаешь, сколько пробежал бы? Сажен десять, не более. От них не уйти. Тут спасенье одно - на месте стоять. Ну-ну, ничего, - ободрил он под конец и вновь нашел повод для похвалы: - А что честно мне тут о страхе поведал - то славно. Это я люблю. Не забоялся, что на смех подыму.
– Да такое и не скроешь, как бы ни хотел, - пожал плечами Константин.
– Это еще нам с тобой свезло непомерно. Одна только мелочь на пути попадалась, - заметил ведьмак. - Вот если бы Одноглазый Медведь навстречу вышел, то тут молчи - не молчи, бесполезно. Одно лишь спасение - на дерево залезть и рассвета дождаться.
– А он следом не полезет? - хмуро уточнил князь.
– Тю на тебя, - удивился Маньяк. - Это ж медведь, а не белка.
– Но он же одноглазый и из Веселого леса.
– Да нет. Все равно не полезет, - уже с меньшей уверенностью в голосе ответил ведьмак и снова оживился. - Жаль, что Хромое дерево показать не удалось. Дрыхло, видать. Ловкое оно - страсть. А коль нам…
– А зачем ты, зная все это, потащил меня сюда, да еще ночью? - перебил его возмущенный Константин.
– Так ты же сам просил, - несколько растерянно заметил Маньяк. - Вот и поглядел, - и ехидно поинтересовался: - Теперь-то ты совсем веришь или как прежде - не больно-то? А то, если хочешь, вернемся и еще раз прогуляемся?
Усмешка на его лице из ехидной переросла в откровенно издевательскую.
– Нет, - быстро выпалил Константин. - Для первого раза за глаза хватит, - и тут же постарался поменять тему разговора, уж очень щекотливой она была: - Кстати, а почему ты про Веселый лес сразу начал говорить? В те же Кривули, насколько я помню, и со стороны Прони можно попасть. Или на реке тоже что-то такое имеется?
– Это ты верно про реку спросил. По ней до самой деревни и впрямь путь чист. Но я в Кривули завсегда токмо через Веселый лес хаживаю. Так уж повелось. С ведьмами моими сила нужна великая, - пояснил Маньяк. - Они знать должны, что по сравненью со мной - ничто и никто, иначе им и вовсе удержу не будет. А Веселый лес всем плох, но силов тем, кто через него идет, особливо ночью, добавляет щедро, не скупится. Сам-то разве не чуешь?
Константин легонько пошевелил плечами, потряс головой и наконец сознался:
– Да нет. Ничего необычного не ощущаю.
– А легкость в теле, бодрость?… - продолжал допытываться ведьмак.
– Это есть. Но при чем тут лес?
– Да все при том, княже. У тебя за плечами ночь бессонная, а кажется, что ты готов и еще одну не спать, так?
– Вообще-то да, - неуверенно ответил князь.
– То-то и оно. Это лес тебе дал. Можно было бы и днем идти - хоть и поменьше, но все равно бы силенок подкинули. Только давно я там не был, в Кривулях-то, вот и решил, что лишку прихватить не помешает. Опять же тебе кой-какие чудеса показал, хоть и маловато. Ну да ладно. Отдышались и будя. Чего стоять-то без толку. Пошли, что ли, - предложил Маньяк, и они двинулись дальше.
Хаотично раскинувшиеся деревенские дома, беспорядочно наляпанные тут и там, открылись перед путниками уже за следующим пригорком.
Вовсю посвистывали птицы. Рассвет постепенно наполнился густыми красками грядущего солнечного дня: сочной зеленью листвы, яркой синевой неба, разноцветьем просыпающихся луговых цветов.
Тропинка, все так же причудливо извиваясь, не спеша вела Константина и Маньяка вглубь начинающей постепенно просыпаться деревни. Полусонные хозяйки уже выгоняли своих кормилиц, ловко сбиваемых ударами кнута в послушное стадо вихрастым молодым пастухом. Отчаянно голосили петухи, пытаясь перекричать друг дружку… Словом, ничто не напоминало ужас, только что пережитый ими в лесу.
Константину стало как-то весело и радостно и тоже захотелось заорать во весь голос что-то звонкое и дурашливое, но он усилием воли сдержал себя, а чтобы слегка сбить настроение, принялся глядеть по сторонам, выискивая церковь. Та, невысокая и старенькая, виднелась на одном из самых высоких пригорков. Легкий ветерок, тихонько подтолкнувший их в спину, как бы пригласил обоих на утреннюю молитву, которая должна была начаться с минуты на минуту.
– Самое время водицы испить, - хладнокровно буркнул Маньяк, останавливаясь у придорожного журавля [64] и вовсе не торопясь к цели их путешествия.
Когда он уже вытянул из сруба бревенчатую бадейку, все его движения вдруг почему-то как-то резко замедлились. Руки продолжали работать сноровисто и плавно, но глаза ведьмака не отрываясь следили за одним из домов, стоящим поодаль, почти у самого края деревни и имеющим неряшливый и запущенный вид. Достав наконец воду, он долго прицеливался, с какого края лучше напиться, затем предложил Константину.
Едва тот пригубил, как Маньяк лениво заметил:
– А вот и колдун глаза продрал, - и тут же успокоил князя: - Да ты пей-пей, не спеши. Нам после его в церкву входить надо.
Так и случилось. Когда они с Маньяком зашли вовнутрь тесно набитой народом церквушки, служба уже была в разгаре. Не обращая особого внимания на толпу, Маньяк плавно стал пробираться вглубь, таща за собой князя. Затем напарник Константина резко затормозил свое движение и пристроился сбоку возле какого-то лохматого и нечесаного заспанного мужика весьма преклонных лет.
С минуту оба - и Маньяк, и Константин - усердно изображали прихожан, слушающих священника, а затем ведьмак сунул в руки князю небольшой рябиновый прут. Будучи заранее проинструктирован, Константин незаметно коснулся им стоящего рядом мужика и от неожиданности чуть не отпрянул в сторону. Их сосед, с виду ничем не отличавшийся от прочих молящихся, едва его коснулся рябиновый прут, оказался вдруг стоящим спиной к основному иконостасу. Константин убрал прут, и мужик в ту же секунду вновь перестал чем-либо отличаться от прочих прихожан. Голова его, как и положено, была устремлена в сторону алтаря, губы шевелились, будто повторяли читаемую молитву, а взгляд глубоко посаженных глаз был безбоязненно устремлен прямо на грубо намалеванного Христа.