Под ярким сверканием этих ослепительных надежд печально тускнели даже материальные выгоды, которые тоже имелись. К примеру, оплата труда. Каждому из охранников полагалось по пять рублей, а крупье - по десять. И не в год - ежемесячно.
Когда Пров Кузьмич услыхал, то даже присвистнул и… возмутился. Дескать, такой шальной деньгой я запросто испорчу народец.
Но я знал, что делал. Доход от рулетки должен быть достаточно большим, а дело опасное, и потому лучше платить как следует.
Обоз получился изрядный, состоящий аж из пяти телег. Вроде бы своих вещей негусто, котомки с нарядной одеждой да сменным бельем, ну и пищали с запасами пороха и пуль.
Зато все остальное, включая запчасти для столов, горшочки с красками и нарезанные квадратиками дополнительные пластины для обновления фишек, не говоря уж про сами столы, места заняло изрядно.
На передней телеге катил важный пан Пров Кузьмич Бжезинский. Нет, на самом деле фамилии он не имел, не в том чине, так что это уже моя инициатива.
- На чье имя делать купчую на дом? - осведомился приказчик Баруха, и я недолго думая назвал эту фамилию, которая вроде бы и соответствовала по звучанию Речи Посполитой, и в то же время не была чересчур нахальной - ведь не Сапега он, не Радзивилл и не Вишневецкий с Потоцким.
Пров Кузьмич, который своего деда вовсе не знал, был донельзя доволен самим фактом существования фамилии, которую он заполучил, а ее иностранным звучанием - вдвойне.
- Ежели с кем из купчишек дело иметь доведется, сразу иначе глядеть станут, - заметил он, счастливо улыбаясь.
Теперь оставалось только ждать результатов. Ждать, но не полагаться на то, что они вообще будут, а потому попытаться предпринять что-то еще. Только вот что именно?
"Думай, Федя, думай! - подгонял я себя. - Тебя ныне даже имя обязывает думать. Ты хоть и не Эдмундович, но все равно прозываешься Феликсом, так что давай, железный рыцарь Годуновых, поднапрягись!"
И я придумал… на свою шею…
Глава 3
Еще один "старый знакомый"
- Ежели бы сразу откачали - иное, - в очередной раз сидя напротив меня в Думной келье, разглагольствовал Годунов, продолжая обсасывать излюбленную тему о невозможности воскрешения царевича из мертвых. - Вона и ты меня тоже из мертвяков вытащил - уж душа от тела отделилась. Но то - миг краткий. А он токмо в домовине в церкви и то с десяток ден лежал. Клешнин сказывал, уж и пованивать учал, да изрядно. Смердело от тела перед захоронением зело обильно. Что ж за Исус такой середь моих бояр сыскался, кой камень надгробный отворил?! - кипел от негодования царь. - Вот бы полюбоваться на чудотворца!
Мне оставалось только понимающе вздыхать, кивать и… помалкивать. А что тут скажешь, коль даже дотошные российские историки так толком и не выяснили, кто был на самом деле человек, называвший себя царевичем. Ни происхождение, ни род - ничего не известно.
И то, что одно время его именовали Отрепьевым, вовсе ничего не означает. Царские власти ляпнули эту фамилию потому, что вроде бы все совпадало, а им позарез понадобилось как-то назвать этого неизвестного афериста, и вся недолга.
На самом же деле, помнится, я читал, что даже заговорщики, убивавшие его, в последние минуты упорно спрашивали: "Скажи, кто ты есть и чей ты сын?"
Лишь раз я раскрыл рот. Это произошло в день, когда сам себя измучивший догадками Годунов вдруг ударился в крайности, спросив у меня:
- А как ты мыслишь, Феликс Константинович, можа, и впрямь чудо свершилось?
Я вытаращил глаза.
- И кто же тот Исус, государь?
- Нет, я не о том, - поправился царь. - А ежели в самом деле мальца подменили? Людишки Семена Никитича сказывали, будто расстрига оный крестом златым бахвалится, кой, дескать, мать ему передала, инокиня Марфа. Крест же и впрямь дорогой, с каменьями. Иван Федорович Мстиславский не поскупился, егда дарил оный. Не могла ж она кому ни попадя крестильный сыновний крест отдать, так?
- Так спросить ее надо, и все, - предложил я.
- И я о том же мыслю, - кивнул царь. - Послано уже за ей. Вскорости привезут. А ты со мной пойдешь вопрошать. Кому иному не могу доверить - тебе же яко на духу.
Я, встав на дыбки - внутренне, разумеется, - как мог, объяснил Годунову, что это дело не принесет ничего хорошего, вывалив ему подробный расклад. Ну в самом деле, какая мать выдаст местонахождение своего сына, даже если он действительно был подменен?
- А на дыбе? - возразил Годунов.
- Помнишь, государь, как мой отец в твоем присутствии, когда царь пытал князя Воротынского, заявил Иоанну Васильевичу, что на дыбе любой человек от нестерпимой боли может оболгать себя самого, не говоря уж про других, и скажет все, что только нужно кату с приказными людьми?
Борис Федорович сумрачно кивнул и нервно прошелся из угла в угол Думной кельи. Он так сильно нахмурил брови, что глаз практически не было видно.
- Так ты мыслишь, что истины в сем деле уже не сыскать? - наконец спросил он.
- Нет, не мыслю, - нахально заявил я. - Умному человеку надо дать лишь ниточку в руки, и он дальше будет ее потихоньку тянуть, пока не размотает весь клубочек. Может, и не до конца, - поправился я, - но что касается того, подлинный царевич или нет, тут сыскать можно.
- А мне оное нужнее всего, - мгновенно оживился царь. - К тому ж умных людишек у меня изрядно, вот токмо с преданностью худо. - И уставился на меня.
Неправильный какой-то этот взгляд. Не понравился он мне.
- От твоих подьячих из Разбойного приказа ничего не ускользнет. А если желаешь, могу и сам с ними поговорить, чтоб нужного человечка подобрать.
Годунов продолжал молчать и смотреть на меня. Как там в гайдаевской кинокомедии говаривал Жорж Милославский? По-моему, что-то типа: "На мне узоров нет и цветы не растут".
Но ему было легче. Стой сейчас передо мной управдом Бунша, и я бы ему ответил что-то в этом духе, а тут…
Конечно, Борис Федорович не Иван Грозный, а весьма приличный мужик с пониманием, но все же царь, а это не хухры-мухры. Однако и совсем промолчать не годилось, а то мало ли что придет ему в голову.
- Только помимо преданности не забудь, государь, что твоему будущему порученцу, кто бы он ни был, надо вести розыск тихо-тихо, не поднимая шума, дабы не дать лишнего повода для всяческих сплетен, и, разумеется, он должен иметь большой опыт в сыскном деле.
Вот смотрит. Вы так на мне дырку протрете, ваше величество. А если чего задумали по принципу "инициатива наказуема", так у меня дел и без того с лихвой - только успевай поворачиваться. Вот, кстати, напомнить надо бы про…
- Я тут о Страже Верных хотел потолковать, царь-батюшка. Сдается мне, что желательно бы увеличить их количество хотя бы до двух тысяч. Ей-ей, пригодятся они твоему сыну, когда он на престол сядет…
Борис Федорович гулко кашлянул, по-прежнему не сводя с меня пытливого взгляда, и наконец-то открыл рот:
- А оное ты славно придумал. Токмо тихо-тихо не выйдет. Едва подьячий учнет опрос чинити, как о том мигом слух разлетится - попробуй-ка слови его.
Опять он о прежнем. Впрочем, все правильно, и удивляться тут нечему. У кого что болит, тот о том и говорит.
Я пожал плечами:
- Ну если заминка только в этом… Силой слух пресечь и впрямь не получится, верно. Оно все равно что огонь маслом тушить. А вот хитростью… Тут ведь главное не о чем опрос, а с какой целью. Вот ее-то и надо утаить. Тогда и сам слух о другом поползет. Если немного подумать, то выкрутиться можно.
- Подумай, Феликс Константинович. Лучше тебя навряд ли кто надумает, - кивнул Годунов и заботливо осведомился: - Денька три хватит?
- Если во дворец вообще не являться, чтоб мысли не путались, - вполне, - твердо ответил я, довольный тем, что Борис Федорович, оказывается, вовсе и не думал посылать меня.
- Добро, - согласился царь. - Но чрез три дни жду. Искать меня не надобно - сам загляну к Феденьке…
Я появился досрочно, уже на третий день. Кажется, все склеивалось. Пяток исписанных листов - подробная инструкция для неведомого подьячего была готова. Суть идеи проста - еще раз заняться свидетелями гибели царевича, но предлогом для этого взять не расследование его смерти, а совсем иное.
Дескать, долго у государя всея Руси лежала на сердце боль и гнев на тех, кто не уберег Димитрия, но ныне царь решил снять со всех опалу, посчитав ее несправедливой, и даже наградить видоков-свидетелей, дабы и они вместе с Борисом Федоровичем возносили всевышнему молитвы о безвременно почившем.
И тут же на стол тугой кошель, после чего вопрос: "Вот только берут сомнения: впрямь ли ты видок али токмо послух, коим и плата иная отмерена - впятеро меньше. А ну-ка, давай докажи, да расскажи, что именно тебе довелось увидеть из тех событий?"
Заодно достигается, пусть и частично, вторая цель. Человек, рассказавший все как есть, получивший за это энную сумму серебром и помолившийся за упокой души Дмитрия, после, если до него дойдут слухи о воскресении царевича из мертвых, непременно станет с пеной у рта опровергать эти сплетни.
Ну хотя бы из опасения, что царские слуги могут быстренько отнять подаренное серебро, раз молитва за упокой теперь вроде как и не нужна.
- Мудер, княж Феликс, - одобрительно кивнул Борис Федорович. - Эдакое измыслить суметь надобно. Таковское не кажному по уму. Да яко глыбко истину запрятал - там ее и впрямь не сыскать. Ой и мудер. - И подытожил, словно давно решенное: - Вот ты оным и займись.
- Да у меня… - возмущенно начал было я, но тут же был остановлен.
- Охолонь! - приказал Борис Федорович, но, правда, почти сразу же смягчил интонации и вкрадчиво продолжил: - Сам не хочу в такое время тебя лишаться, хошь и ненадолго, одначе, яко тут ни крути, иного столь же верного человечка мне не сыскать.
- Да мне ж Стражу Верных расширять надо. Подполковник Христиер Зомме и без того который месяц один с ними мается - тяжело.
- Подполковник, - иронично хмыкнул Борис Федорович. - Почти как у казаков…
- Полки нового строя должны не только иметь новую выучку и быть одетыми в новую форму, но и иметь над собой воевод, отличающихся от всех прочих новыми званиями, - пояснил я.
- А ты тогда, выходит…
- Просто полковник, - продолжил я. - Царевич же, как первый воевода, является старшим полковником.
Вообще-то было бы лучше окрестить его генералом, но я посчитал это преждевременным. Если полковничье звание всем более-менее понятно - действительно, как еще называться, коли командуешь полком, то насчет генералов могут быть излишние вопросы.
Да и не горит оно. Тут главное - полученные юными ратниками знания, а все остальное как приложение, своего рода обертка для конфетки. Лишь бы сама была вкусной, а бумажку разрисовать можно и потом.
Но увильнуть, сменив тему, не получилось.
Тогда, чтоб царю стало еще понятнее, насколько велика моя загрузка, я решил приоткрыть кусочек тайны, заявив, что вдобавок к куче неотложных дел со Стражей Верных жду важных новостей из Кракова.
- Как раз в это время они обещали меня известить, что успели выведать. Вот приедут, а меня нет, и что тогда?
- От Варшавы до Москвы, я чаю, подале, нежели от Кремля до Углича, - усмехнулся Годунов. - Опять же вчера снежок первый выпал. Коль что важное - живо по первопутку домчат.
- Да и не сведущ я вовсе в сыскном деле. Опять-таки ни чина, ни титула, и молодой я совсем - тут кого посолиднее бы да повнушительнее, - лепетал я, лихорадочно подбирая один аргумент за другим и с каждой секундой ощущая, что все больше и больше уподобляюсь гоголевскому Хоме Бруту.
Для вящего сходства оставалось только добавить, что "у меня и голос не такой, и сам я - черт знает что. Никакого виду с меня нет".
Но "пана сотника" недавнему философу, пускай и не киевской, а московской бурсы, переупрямить не получилось.
- Я со стороны зрил, так совсем иное глянулось. Эвон яко ты про Сократа Федору сказывал, кой людишек вопрошал да мог все, что душе, угодно выпытать. Потому и мыслю, что лучшей тебя… - Годунов отрицательно покачал головой. - Коль без дыбы, без углей да без кнута истину сыскать - у боярина Семена Никитича таковских людишек нетути. - И для ясности подчеркнул, как припечатал: - Ни единого. - В довершение он развел руками. - Ты ж и без всего сумеешь выведать.
Так что неча губы дуть,
А давай скорее в путь!
Государственное дело -
Ты ухватываешь суть?
Он замолчал, на ощупь, по-прежнему не сводя с меня своих черных глаз, нашарил на столе кубок с лекарством, морщась, осушил до половины и глухо произнес:
- То не повеление тебе - просьбишка. Ентот злыдень уже и рубеж пересек. Да не токмо рубеж - грады мои один за другим к его ногам так и падают, так и падают. Худо мне, княже, а что делать - не ведаю. Войско слать? То понятно. Но иное в толк не возьму - отчего к нему не токмо простецы льнут, но и князья иные пред ним выю склоняют, вот и терзают душу сомнения - кто он?
"А действительно, почему бы мне этим не заняться?" - вдруг подумал я.
В конце концов, для успокоения его величества от меня требуется вовсе не выяснять фамилию самозванца, а только еще раз установить факт смерти царевича Дмитрия, что, по сути, является простой формальностью.
Будем считать, что у меня месячный отпуск, но с ограничительным правом отдыхать только в Угличе, вот и все.
А царь продолжал жаловаться:
- И до того я в думках своих исстрадался, что ажно в наказе Постнику-Огареву, коего я к Жигмонту послал, не токмо просьбишку о выдаче вора указал, но и помету сделал. Мол, ежели человечек сей и впрямь царевич Дмитрий, то все одно - он от седьмой жены Грозного рожден, потому незаконный, ибо у православного люда более трех раз венчаться нельзя. Вона как. А теперь помысли, насколь у меня душа в смятении, ежели я такие словеса Жигмонту отписать решился.
Я помыслил. Действительно, чтобы откровенно сознаться в таком королю соседней страны, с которой и мира-то нет - сплошные временные перемирия, тут и впрямь надо быть в жутком смятении.
И я сочувственно посмотрел на Бориса Федоровича, только теперь заметив, как разительно он переменился за последний месяц.
До этого все изменения в его внешности проходили как-то мимо моих глаз, а тут вдруг я сразу увидел и набухшие темные мешки под глазами, и изрядно углубившиеся морщины на некогда моложавом лице, и обильную седину, которой всего пару недель назад еще не было видно.
Да он после сердечного приступа выглядел куда лучше.
- А кому оные сомнения развеять? - уныло произнес Годунов. - Един ты у меня, да и у сына мово тож един. Потому и прошу подсобить.
Голос был печальный, да и вид как у побитой собаки, причем побитой неизвестно за что. Во всяком случае, взгляд у него был именно такой - тоскливо-недоумевающий. Такое ощущение, что даже лепестки алых бархатных цветов, вышитых на золотой парче кафтана царя, и те привяли.
Как еще зеленые листья возле них, уныло свесившиеся книзу, не пожелтели?
Аж не по себе стало.
Я молча кивнул, не говоря в ответ ни слова, и царь сразу оживился, на глазах повеселел и тут же, словно опасаясь, что я передумаю, сменил тему разговора:
- У самого душа болит - до того с тобой расставаться неохота, но что делать, коль иного пути нетути. Хотя, - Годунов задумчиво посмотрел на меня, - ежели до завтра сыщешь себе славную замену, токмо чтоб и верен был, и умен, яко ты, слова поперек не скажу. Более того, даже рад буду. Вот тебе и весь мой сказ.
Хитер Борис Федорович. Получается почти добровольная командировка, от которой я вправе отказаться, если… Вот только если б я внутренне не согласился, то все равно не смог бы найти достойного кандидата, да еще до завтрашнего утра, когда на дворе уже вечер.
Однако я сразу предупредил царя, что дело для меня новое, непривычное, побеседовать с каждым свидетелем предстоит вдумчиво и дотошно, не имея возможности подхлестнуть воспоминания кнутом, а действуя только на добровольной основе, так что времени на расследование понадобится не одна неделя.
Борис Федорович поморщился, но вновь еще раз утвердительно кивнул:
- Хошь и надо было бы тебя поторопить, но, боюсь, потом от твоего недопеченного каравая у меня брюхо вспучит, потому дозволяю хошь месяц, а коль занадобится, то и поболе.
Так что в числе прочих обновлял зимний первопуток и я, сидя в удобных санях, кутаясь в бобровую шубу - царский подарок и любуясь лесами, где каждое деревце батюшка Морозко успел заботливо укутать в белоснежные теплые платки.
На санях, следующих передо мной, сидели четверо здоровенных стрельцов. Эдакая силовая поддержка на случай ежели что, плюс они же - даровые носильщики.
Не мне же таскать три огромных сундука, один из которых был до половины заполнен золотыми и серебряными монетами - царь не поскупился, приказав отвесить мне тысячу рублей. В двух других, полегче, лежали личные вещи, как мои, так и трех моих спутников.
Первым из них был… Игнашка.
Получилось все непроизвольно, когда я сидел в тереме и гадал, с чего же начинать процесс предстоящего опроса. С чего и с кого. Все-таки пусть и формальность, но и она должна быть проведена на совесть.
Если бы Игнашка, как примерный ученик, к вечеру не нагрянул ко мне на очередное занятие, то я бы и не подумал о нем как о помощнике. Но он явился, и при взгляде на него меня осенило.
А чего я терзаюсь? Да, у меня нет ни малейшего следственного опыта, я не умею ни допрашивать, ни выведывать, но… вот же передо мной сидит, можно сказать, профессиональный следователь.
Правда, до этого времени у него был несколько… гм-гм… специфический профиль, но не суть. Главное, у человека имеется все то, чего нет у меня, - и необходимые навыки, и многолетний опыт "работы" по выбранной специальности.