Однако, согласно предписаниям, он должен оставаться на месте, в Сан-Франциско, и направлять все усилия на организацию встречи, - цель, ради которой он и прибыл сюда. "Прилететь на ракете "Люфтганзы" из Берлина всего за сорок пять минут, чтобы теперь… Да, мы живем в удивительное время. Можно объездить весь мир, совершать путешествия даже на другие планеты. Вот только - зачем? Только затем, чтобы жить день за днем, впадая в уныние и теряя последнюю надежду? А между тем другие времени даром не теряют. Они-то уж теперь не будут сидеть в напрасном ожидании…"
Бэйнс развернул дневной выпуск "Ниппон Таймс" и в который уже раз просмотрел заголовки под общей шапкой:
"ДОКТОР ГЕББЕЛЬС ПРОВОЗГЛАШЕН РЕЙХСКАНЦЛЕРОМ!"
"Проблема высшего руководства неожиданно разрешена специально назначенной партийной комиссией НСДАП". "Все определило выступление по радио". "Толпы берлинцев провозглашают здравицы". "Ожидается официальное заявление". "Слухи о назначении Геринга шефом полиции". "Отставка Гейдриха".
Он перечитал заметки, отложил газету в сторону и поднял телефонную трубку. Набрал номер Торговой Миссии.
- Это господин Бэйнс. Можно ли пригласить господина Тагоми?
- Пожалуйста, сию минуту, господин Бэйнс.
Минута растянулась надолго.
- Господин Тагоми у телефона.
Бэйнс набрал побольше воздуха в легкие.
- Прошу прощения, ситуация, одинаково досадная для нас…
- О, господин Бэйнс…
- Ваше гостеприимство - выше всяких похвал. Я уверен: однажды вы поймете причины, которые вынуждают меня откладывать наше совещание до приезда почтенного господина…
- Увы, он все еще не прибыл.
Бэйнс закрыл глаза.
- Я думал, может, со вчерашнего дня…
- Увы, нет, - вежливый тон собеседника резко изменился. - Прошу простить меня, господин Бэйнс, - срочные дела.
- Ну что же, до свидания.
Раздался щелчок. Сегодня господин Тагоми оборвал разговор, даже не попрощавшись. Бэйнс медленно положил трубку.
Итак, он должен действовать. Ждать больше нельзя, хотя его руководство достаточно четко дало понять: устанавливать связь с Абвером не следует ни в коем случае. Он должен просто ждать, пока не удастся наладить контакт о представителем японской армии; ему надлежит организовать и провести встречу с японцем и вернуться в Берлин. Но кто же мог предположить, что именно в это время умрет Борман. А потом…
Приказ отменяется. Необходимо руководствоваться здравым смыслом. По крайней мере, своим собственным, если посоветоваться не с кем.
На территории ТША действовало не менее десяти агентов Абвера, однако о некоторых, если не обо всех, известно местному отделению СД и лично их шефу - опытному в таких делах, Бруно Крайцу фон Мере. Несколько лет назад он мельком видел его на партийном съезде. В полицейских кругах о Бруно ходила в некотором роде дурная слава: именно ему, Крайцу фон Мере, в 1943 году вовремя удалось обезвредить английских и чешских агентов, участвовавших в подготовке операции по уничтожению Гейдриха. Тем самым он спас палача от смерти. Во всяком случае, начало карьеры Бруно Крайца фон Мере в СД восходило к тем годам.
Откровенно говоря, человек этот весьма опасен.
Нельзя не исключать и того, что, несмотря на все меры предосторожности, принятые Абвером в Берлине И "Токкока" в Токио, СД все же известно о предстоящей встрече в Торговой Миссии города Сан-Франциско. Вместе с тем ТША находятся под юрисдикцией Японии, и СД не правомочна вмешиваться во внутренние дела этой страны. Правда, они могут попытаться арестовать его как представителя германской стороны, - вздумай он ступить на территорию Рейха. Однако что-либо предпринять в отношении представителя Японии или воспрепятствовать самой встрече они бессильны.
По крайней мере, оставалось уповать на это.
Может, СД удалось перехватить старика где-нибудь в пути? Из Токио в Сан-Франциско - путь неблизкий, а еще если учесть его возраст и то, что летать-то ему, пожалуй, непросто.
"Придется запросить руководство, - решился Бэйнс. - Он должен знать, приедет ли господин Ятабе. Если он перехвачен СД или отозван Токийскими властями, им наверняка об этом известно".
"Но если они добрались до старика, - подумал вдруг он, - то, конечно же, выйдут и на него, Бэйнса".
Однако даже теперь ситуацию нельзя расценивать как безнадежную. За время многодневного ожидания в номере отеля "Абхирати" Бэйнс успел кое-что обдумать.
В крайнем случае, уж лучше передать информацию господину Тагоми, чем возвращаться в Берлин ни с чем. Пусть и ничтожный, но все-таки шанс, что его сообщение попадет куда следует. Однако господин Тагоми может его только выслушать. Вот, пожалуй, наиболее уязвимое звено в его плане. В лучшем случае, Тагоми, внимательно выслушав и запомнив, отправится в срочную командировку на Острова. Господин же Ятабе обладает правом принимать решения. Он может не только слушать, но и отдавать приказы…
И все же это лучше, чем вообще ничего. Время не терпит. Не начинать же все сначала, - месяцами тщательно и очень осторожно вести подготовку новой конфиденциальной встречи представителей двух группировок - из Германии и Японии…
"Господин Тагоми, несомненно, будет поражен, - не без злорадства отметил он. - Осознать внезапно степень своей осведомленности и ответственности, - это вам не собирать сведения о каких-то там новых литейных формах… На этой почве вполне возможен нервный срыв. Или вдруг разболтает кому-нибудь, или, наоборот, замкнется и внушит себе, что ничего не слышал. Либо просто не захочет поверить мне. Встанет, поклонится и уйдет, как только я начну, сославшись на то, что не умеет хранить тайну. Почему бы ему и не отнестись ко всему именно так? Он, мол, и слышать ничего не желает, дескать, не его это дело".
"Как все это просто, - подумал Бэйнс. - У господина Тагоми есть такой легкий выход из создавшегося положения. Как я завидую ему!
Однако, если поразмыслить, господину Тагоми тоже деваться некуда. Мы с ним в одинаковом положении. Он может оставаться глухим к моим сообщениям лишь до тех пор, пока это просто слова. Но потом, когда от слов - и к делу… Если бы только удалось это объяснить. Ему или тому, с кем в конце концов удастся переговорить…"
Бэйнс вышел из номера, воспользовался лифтом и попросил портье в холле позвать рикшу. Вскоре китаец, энергично нажимая на педали, вез его по Маркет-стрит.
- Здесь, - сказал он рикше. - Остановись на обочине, рядом с пожарной колонкой.
Бэйнс расплатился, и рикша отъехал. Похоже, что слежки нет. Дальше он шел пешком. И вскоре с потоком многочисленных посетителей он попал в огромный центральный универмаг "Фуга".
У прилавков толпились покупатели. Продавцы - почти все белые, японцы - в основном - заведующие отделами. Везде стоял невообразимый шум. После минутного замешательства Бэйнс разыскал секцию мужской одежды и задержался у стойки с брюками. К нему тотчас подошел молодой продавец.
- Я вернулся купить вот эти темно-коричневые шерстяные брюки. Мне помогли их подобрать ещевчера, - сообщил Бэйнс. Встретив удивленный взгляд продавца, уточнил:
- Вчера я, кажется, разговаривал не с вами. Тот продавец ростом повыше. Худощавый, с рыжими усами. Кажется, его зовут Ларри.
- Он ушел на обеденный перерыв, скоро должен вернуться, - ответил продавец.
- Пойду тем временем примерю эту пару, - сказал Бэйнс, снимая брюки со стойки.
- Конечно, прошу вас, - продавец указал на свободную примерочную и отошел к другому клиенту.
Бэйнс вошел в примерочную, плотно прикрыл дверь, уселся на один из стоявших внутри стульев и принялся ждать.
Через несколько минут раздался стук. Дверь отворилась, и вошел невысокий японец средних лет.
- Вы иностранец? - спросил он Бэйнса. - Я хотел бы убедиться в кредитоспособности господина, - проговорил он, запирая дверь изнутри.
Бэйнс протянул японцу бумажник. Тот взял его и, усевшись, принялся изучать содержимое. Его внимание привлекло фото девушки.
- Какая красавица, - сказал он.
- Моя дочь, Марта.
- Мою дочь тоже зовут Марта, - сообщил японец. - Она сейчас в Чикаго, учится на пианистку.
- А моя вскоре выходит замуж.
Японец вернул Бэйнсу документы и выжидательно замолчал.
- Я здесь уже две недели, - объяснил Бэйнс, - а господин Ятабе до сих пор не появился. Мне необходимо знать, приедет ли он, а если нет, то как мне действовать дальше.
- Прошу вас наведаться завтра во второй половине дня, - ответил японец и встал. Поднялся и Бэйнс. - До свидания.
- До свидания, - ответил Бэйнс. Он вышел из кабины, вернул брюки и покинул универмаг.
"Однако все заняло не так уж много времени, - думал он, шагая в толпе прохожих. - Неужели он и впрямь успеет получить информацию до завтра? А ведь ему еще нужно связаться с Берлином, передать запрос, но прежде зашифровать его. Надо надеяться, успеет".
Жаль, не сообразил связаться с агентом раньше. Мог бы тогда и не переживать столько. Похоже, чтои риска особого не было, прошло все гладко. Фактически потребовалось не больше пяти-шести минут.
Бэйнс медленно шел по улице, задерживаясь у витрин. Самочувствие его существенно улучшилось. Он остановился перед витриной второсортного кабаре с выцветшими, засиженными мухами снимками голых белых женщин. Их отвисшие груди напоминали спущенные мячи. Бэйнса это зрелище настолько позабавило, что еще некоторое время он глазел на фотографии, не обращая внимания на спешащих прохожих, которые непроизвольно задевали его на узкой улице.
Наконец ему хоть что-то удалось сделать. Наконец-то!
Какое облегчение!
Откинувшись на спинку сиденья, облокотившись о подлокотник дверцы, Юлиана погрузилась в чтение. Небрежно, одной рукой, Джо управлял машиной. Это не требовало от него особых усилий, и они уже преодолели большую часть пути. Из радиоприемника доносился один из тех слащавых мотивчиков, которые обычно исполняются в пивных.
На какое-то мгновение он привлек внимание Юлианы.
"Свирель или волынка, - машинально отметила она. - Наверняка одна из этих приевшихся бесчисленных полечек, которые, по сути, все на один мотив".
- Кич, - заявил Джо, когда музыка смолкла. - А знаешь, я ведь немного разбираюсь в музыке. Сказать тебе, кого по праву можно назвать великим дирижером? Ты его, наверное, и не помнишь. Артуро Тосканини.
- Не знаю такого, - ответила она, не отрываясь от чтения.
- Он итальянец. Однако после войны немцы так и не позволили ему дирижировать. Причина - его политические убеждения. Его уже нет в живых. А этого фон Караяна, неизменного дирижера Нью-Йоркского Филармонического общества, вспоминаю с содроганием до сих пор. Нас заставляли посещать его концерты всем общежитием. А тебе, должно быть, известно, что любят итальянцы. - Он взглянул на нее. - Ну, как тебе эта книжка?
- Очень увлекательная.
- А я люблю Верди и Пуччини, - продолжил о своем Джо. - В Нью-Йорке нас пичкали этим помпезным Вагнером или каким-нибудь Орфом; а эти еженедельные принудительные посещения Мэдисон-Сквер-Гардена, глупейших представлений, организованных нацистской партией, с их неотъемлемыми атрибутами - штандартами, литаврами, фанфарами и пылающими факелами. С последовательным изложением истории арийской расы и тому подобной псевдопросветительской чепухой; и все это непременно декламировалось, - как же, ведь произносить такое с обычной интонацией нельзя: как-никак, подлинное искусство… Ты бывала в Нью-Йорке до войны?
- Да, - ответила она, не отрываясь от чтения.
- Тогда ты должна помнить те по-настоящему прекрасные театры. Я знаю, мне рассказывали. А теперь с театром то же, что и с производством фильмов - всем заправляет берлинский концерн. Я уже тринадцать лет в Нью-Йорке, но за все это время ни разу так и не довелось посмотреть приличный спектакль или мюзикл…
- Не мешай мне читать, - попросила Юлиана.
- И в книжном деле та же монополия, - продолжил, будто не слыша ее, Джо. - Единственный издательский концерн со штаб-квартирой в Мюнхене. В Нью-Йорке теперь только печатают. По сути, он превратился в одну большую типографию. А ведь до войны этот город по праву считался центром мирового книгоиздания, по крайней мере, многие так утверждают…
Юлиана, заткнув уши пальцами, с головой ушла в чтение лежащей на коленях книги. Она дошла до того места, где описывалось поистине фантастическое телевидение. Особенно ее восхитил отрывок, где речь шла о крошечных телеприемниках, предназначавшихся для отсталых регионов Африки и Азии.
"…только изобретательные янки с их системой массового производства (что за магические слова: Детройт, Чикаго, Кливленд!..) могли достичь подобных чудес: создать такой поистине волшебный поток - это сумасшедшее изобилие дешевых, стоимостью в один (китайский!) доллар - наборов деталей для телеприемников; поток, способный достичь каждой деревни, даже распоследней дыры на всем Востоке. И, стоило какому-нибудь исхудалому деревенскому энтузиасту, готовому недоедать, лишь бы приобрести то, что предлагают эти щедрые американцы, стоило емусобрать такой приемничек, как сразу же наперебой вещали станции. И какие программы! Уткнувшаяся в экраны молодежь, а часто и старики, смотрели передачи, где в популярной форме им объяснялось, как научиться читать, как вырыть колодец поглубже, как лучше вспахать поле, дезинфицировать воду и лечить больных. А над всем этим вертелась без устали американская искусственная луна, непрерывно посылая сигналы, которые доходили до каждого, кто жаждал знаний, до всего полного ожиданий и надежд народа Востока…"
- Ты читаешь подряд или только просматриваешь? - спросил Джо.
- Великолепно, - вместо ответа сказала она. - Он пишет, что мы даем пищу и образование миллионам азиатов.
- Благотворительность в мировом масштабе…
- Да. Новый миропорядок президента Тагвелла, подъем жизненного уровня масс. Ты только послушай. - Она начала читать вслух:
"…Что представляет собой Китай сегодня? Единый гигантский организм, жаждущий перемен к лучшему, с надеждой взирающий на Запад, целостное образование, возглавляемое величайшим демократическим президентом Чан Кай-ши, который вел его в годы войны и теперь, в мирное время, в Десятилетие Восстановления. Впрочем, для Китая - этой поистине необъятной страны, по-прежнему пребывающей в вековом сне, термин "восстановление" неточен. Правильнее сказать - "Пробуждение". Этому гиганту, исполинскому существу только предстояло очнуться, пробудиться к сознательной жизни в цивилизованном мире, - с его реактивными лайнерами, атомной энергией, автострадами, заводами и лекарственными препаратами. Откуда прогремит гром, которому суждено разбудить его исполина, Чан знал еще во времена освободительной войны с японцами. Гром грянул из Соединенных Штатов. К 1950 году американские техники, учителя, врачи, агрономы объявились будто новый вид живых существ, в каждой китайской провинции, в каждом…"
- А знаешь, что он делает? - перебил ее Джо. - Он берет все лучшее, что есть в нацизме: его социалистические идеи, организацию Тодта, экономическую программу и прогресс, достигнутый благодаря усилиям Шпеера, - и зачисляет все это в актив сзоему Новому Миропорядку. Плохое же - СС, экзекуции, расовую сегрегацию - попросту отбрасывает. Да это же чистейшей воды утопия! Ты думаешь, если бы Союзники победили, этот Новый Миропорядок смог бы, как он пишет, "воскресить экономику" и добиться всех этих "социалистических преобразований"? Черта с два! Да он просто описывает некую форму государственного капитализма; то самое корпоративное государство, которое уже создано Дуче. Он только обещает, без…
- Ты дашь мне читать? - с раздражением осведомилась она.
Он недовольно пожал плечами, однако замолчал, предоставив Юлиане возможность читать не отвлекаясь.
"…новые рынки, несметные миллионы китайцев обеспечивали гигантский объем работы заводам Детройта и Чикаго. Даже спустя столетие этим людям будет мало грузовиков, кирпича, стали, пишущих машинок, консервов, часов, радиоприемников и капель от насморка… Американский рабочий образца 1960 года имел самый высокий в мире жизненный уровень, - и все это исключительно благодаря реализации того, что сухо именовалось "принципом наибольшего благоприятствования" Востоку. США больше не оккупировали Японию и никогда - Китай, но факт оставался фактом: Кантон, Токио и Шанхай покупали все не у англичан, а у американцев. И каждая новая сделка означала дальнейший рост благосостояния рабочих где-нибудь в Балтиморе, Лос-Анджелесе или Атланте.
Людям, способным прогнозировать будущее, вынашивающим в Белом Доме новые планы, уже казалось, что цели их достигнуты. Вот-вот ракеты начнут исследовать Космос за орбитой Земли, которую, наконец, покинули ее вечные беды: голод и болезни, войны и невежество. Жизнь простых людей стала легче и в странах Британской Империи, - в Индии и Бирме, в Африке и на Ближнем Востоке;
давали плоды усилия, направленные на общественный и экономический прогресс. Заводы Рура, Манчестера и Саара, нефть Баку - все приходило в состояние сложнейшей, но подлинной гармонии, и народы Европы, наконец, могли насладиться чем-то, напоминающим…"
- Я так и думала: править должны только они, - сказала Юлиана, прервав чтение. - Ведь они всегда здесь первые… Понимаешь, о ком я говорю? Об англичанах.
Джо не ответил. Через минуту Юлиана снова углубилась в чтение.
"…реализацию идеи Наполеона, - все же достигнуто оптимальное единение разнообразных этнических групп, чья вражда в недалеком прошлом доходила до взаимного истребления и превращала Европу в подобие балканского государственного калейдоскопа времен упадка Римской Империи. Материализовалось, казалось, и видение, посетившее некогда Карла Великого: объединенный Христианский мир не только привел во внутреннее согласие все свои составные части, но и гармонировал с окружающим миром…
На земле оставалось единственное нездоровое место - Сингапур.
Малайские государства населяли многочисленные китайские меньшинства, состоявшие в основном из торговцев и предпринимателей. Эти необычайно гибкие и энергичные представители средней буржуазии считали: американская администрация в Китае демонстрирует гораздо более справедливое отношение к так называемым "туземцам". В странах же британского протектората представители "цветных" лишались доступа в аристократические клубы и отели, в лучшие рестораны. Им, как и прежде, отводились специальные места в поездах и автобусах и (что хуже всего) сужалось право выбора места обитания в черте городов. Именно этими "туземцами" впервые отмечен (как в частных беседах, так и публикациях) факт: к 1950 году в Соединенных Штатах проблема "цветных" была полностью решена. Черные и белые селились, работали, одним словом - сосуществовали даже на крайнем Юге: Вторая мировая война покончила с расовой дискриминацией…"
- Чем, интересно, все это закончится? Их ожидают какие-нибудь неприятности? - спросила Юлиана.
В ответ он лишь досадно крякнул, не отрываясь от дороги.
- Ну скажи мне, что будет дальше, - попросила она. - Я не успею дочитать, мы почти уже в Денвере. Вспыхивает англо-американская война? Победитель завоевывает весь мир?
После минутного молчания Джо сказал: