- Все зависит, по какому курсу вы собираетесь производить обмен. Я полагаю, у вас чеки Рейхсбанка. В таком случае рекомендую воспользоваться услугами Токийского банка на Самсон-стрит и обменять их там.
- Danke zehr, - поблагодарил Лотце. - Я обменять в отеле.
Ракета находилась почти у земли. Уже виднелись летное поле, ангары, паркинги, городские автобаны, жилые дома… "Красивый вид, - подумал Бэйнс. - Горы, вода и полосы тумана над Золотыми Воротами".
- Что это есть за огромная постройка под нами? - спросил Лотце. - Неоконченная и открытая с одной стороны. Космодром? Я думал, японцы не иметь космические корабли.
- Это бейсбольный стадион "Золотой Мак", - пояснил с улыбкой Бэйнс.
Лотце расхохотался.
- О да, они любят бейсбол. Невероятно! Они начать такой большой постройка для развлечений, для дурацкий спорт…
- Строительство уже завершено, - прервал его Бэйнс. - Это такая характерная форма - открытая. Современное решение. Они им очень гордятся.
- Это смотреться так, как будто проектировать какой-то еврей, - подытожил Лотце, глядя вниз.
Бэйнс внимательно присмотрелся к нему. На какое-то мгновенье ощутил неуравновешенность, некий психопатический изъян немецкого мышления. Действительно ли Лотце так думает? Искренне ли его замечание?
- Надеюсь, мы еще встретиться в Сан-Франциско, - сказал Лотце, когда ракета коснулась земли. - Я огорчаться, если не иметь возможность поговорить с земляком.
- Но я не являюсь вашим земляком, - возразил Бэйнс.
- О да, это так. Но наши расы очень близко. Можно сказать - мы принадлежать к одна раса. - Лотце завертелся в кресле, высвобождаясь от ремней.
"Действительно ли я близок этому человеку в расовом отношении? - думал Бэйнс. - Можно ли утверждать о нашей принадлежности к одной расе? В таком случае во мне заложен такой же психопатический сдвиг. Да, по сути весь наш мир психопатичен. Власть находится в руках безумцев. Как давно нам это известно? Или мы свыклись с этим? И… многие ли об этом знают? Но наверняка не Лотце. Очевидно, если человек отдает себе отчет в том, что ошибается, он уже не пребывает в заблуждении, и процесс выздоровления начинается. Человек пробуждается. Думается, лишь немногие понимают это. К сожалению, не везде и не все. Но широкие массы… они-то что думают? Или сотни тысяч жителей этого города? Считают ли они, что окружающий их мир в норме? Или так же догадываются, и проблески истины доходят до них?
В конце концов, что означает "заблуждающийся?" Всего лишь юридическая формула. В чем тут дело? Я вижу все и ощущаю, но как на самом деле?
Взять хотя бы то, что они вытворяют. Все - от сплошного неведения. И это их незнание других людей. Абсолютная их нечувствительность по отношению к тому, что они делают с другими, к истреблению, которое они начали и все еще продолжают. Нет. Не то. Я и сам не знаю и лишь что-то ощущаю интуитивно. И все же… они целенаправленно жестоки… не в этом ли суть дела? Нет. Боже. Я ведь не способен дать всему этому определение. Они пренебрегают целыми фрагментами действительности. Верно, но должно быть что-то еще. Их планы. Освоение планет. Безумное, не поддающееся осмыслению, впрочем, так же, как и завоевание Африки, а еще раньше - Европы и Азии".
"А эта их перспектива и, непременно, космических масштабов. Нет ни отдельного человека, ни ребенка, - но всегда существует некая абстракция: раса, страна. Volk. Land. Blut. Ehre. Честь и достоинство - но не отдельных людей, a Land. Для них реальна лишь абстракция, действительность же им неведома.
Die Güte, - но не добрые люди или вот этот добрый человек. Все возникает из ощущения Пространства и Времени. Минуя субстанции "здесь" и "сегодня", они пристально всматриваются в беспредельную тьму вечного будущего. И это оказывает катастрофическое воздействие на всю жизнь. Потому что когда-нибудь, в конце концов, жизни не будет, подобно тому, как некогда существовали лишь рассеянные в Космосе частицы, раскаленный водород и более - ничего. И так будет снова и снова. Теперь лишь пауза, ein Augenblick. Космический процесс неустанно сминает жизнь, создавая гранит и метан, время истекает для всех форм жизни. Все быстротечно. Но эти безумцы тоскуют о том, что безжизненно и вечно, они пытаются помогать природе.
И я знаю, почему! Они желают быть субъектом, а не жертвой Истории. Отождествляя себя с божественной силой, они считают, что они богоподобны. В этом - их самое большое безумие. Они находятся в плену некоего архетипа. Их личность психопатически разбухла настолько, что им уже не ясно, где они, а где - Бог. И это не дерзость и не спесь, а болезненно раздутое до предела собственного воображения Я, когда часть и целое переплетены. Не человек - Бога, а Бог поглотил человека.
Они просто не в состоянии постичь сути человеческой беспомощности. Я слаб и ничтожен и ровным счетом ничего не значу во Вселенной. Мирозданию неведомо о моем существовании, я живу невидимкой. Ну и что, казалось бы, в этом плохого? Не к лучшему ли это - как есть на самом деле? Ведь те, кто отмечены богами, ими же уничтожаются. "Будь ничтожен - и ты избегнешь зависти великих".
Отстегивая ремни, Бэйнс заявил:
- Господин Лотце, забыл вам сказать. Я еврей. Вы меня поняли?
Лотце посмотрел на него с испугом.
- Догадаться об этом невозможно, - продолжал Бэйнс, - поскольку в моем облике нет ничего семитского. Я изменил форму носа, высветлил химическим составом кожу и чуть подправил форму черепа. В общем, исходя из внешних признаков изобличить меня невозможно. Я могу, и часто, к вашему сведению, это делаю, вращаться в высших нацистских кругах и не опасаться, что кто-нибудь когда-нибудь меня разоблачит.-
Тут он приблизился к Лотце и сказал ему тихо, чтобы слышал только он. - И таких нас - много. Слышите? Мы не погибли. Мы живы. Но мы невидимы.
- Служба безопасности… - после минутного молчания выдохнул Лотце.
- Да, - согласился Бэйнс, - СД может затребовать мое личное дело. Вы можете донести, однако имейте в виду: у меня весьма могущественные покровители. И среди них - арийцы и евреи, занимающие высокие посты в Берлине. Ваш донос отправят в мусорную корзину, а потом я донесу на вас. И, благодаря моим связям, вас подвергнут превентивному аресту. - Бэйнс улыбнулся, кивнул на прощание и присоединился к покидающим ракету пассажирам.
Все сошли по рампе на холодное и промозглое летное поле. Уже внизу, спустя какую-то минуту, Бэйнс снова оказался рядом с Лотце.
- Откровенно говоря, - сказал Бэйнс, следуя за немцем, - не нравится мне, господин Лотце, ваша рожа. Все-таки придется донести на вас.
И он ускорил шаг, опережая немца.
В конце летного поля у входа в аэропорт их ожидала шумная толпа встречающих. Родственники и друзья пассажиров махали в приветствии руками, поднимались на цыпочки и возбужденно-весело скользили взглядами по лицам прибывших. Крупный пожилой японец в элегантном английском плаще, остроносых "оксфордах" и котелке стоял чуть впереди встречающих в обществе молодого японца. На лацкане его плаща поблескивал значок всемогущей Императорской Торговой Миссии. "Это он! - подумал Бэйнс. - Господин Тагоми обеспокоил себя, дабы лично поздравить меня с прибытием".
- Герр Бэйнс?! - воскликнул японец, делая несколько шагов вперед и нерешительно кланяясь.
- Добрый вечер, господин Тагоми, - проговорил Бэйнс.
Они обменялись рукопожатием, а затем и поклонами. Сияющий молодой японец тоже поклонился.
- На открытом поле довольно прохладно, - сказал господин Тагоми. - Мы направимся в центр на вертолете Миссии. Может быть, вы чего-нибудь желаете?.. - Господин Тагоми заботливо глянул в лицо гостя.
- Мы можем отправляться немедленно, - ответил Бэйнс. - Я бы хотел зарегистрироваться в отеле. Мой багаж…
- Им займется господин Котомичи, - перебил его Тагоми. - Он доставит багаж позже. Видите ли, в этом аэропорту почти час уходит на получение вещей. Дольше, чем продолжается полет.
Господин Котомичи вежливо улыбнулся.
Бэйнс не возражал.
- Я бы хотел вручить вам небольшой сувенир, господин Бэйнс, - сказал господин Тагоми.
- Сувенир? Но зачем? - удивился Бэйнс.
- В надежде снискать вашу благосклонность. - Господин Тагоми опустил руку в карман плаща и извлек небольшую коробочку. - Я выбрал это из лучших образцов американского искусства, представленных на рынке.
- Ну что ж, благодарю вас, - проговорил Бэйнс, и взял коробочку.
- Специалисты вели поиски во всех южных странах. И оказалось, что это действительно имеет отношение к исчезающей старой американской культуре, - редчайший, чудом сохранившийся экземпляр, окутанный аурой минувших золотых времен.
Господин Бэйнс открыл коробочку. На черном бархате лежали часики с Микки Маусом.
"Шутит этот Тагоми, что ли? - Бэйнс поднял глаза и увидел его напряженное и обеспокоенное лицо. - Нет, это не шутка".
- Не знаю, как и благодарить вас, - сказал он. - Невероятно.
- Во всем мире остались лишь считанные единицы, наверное, не больше десятка экземпляров подлинных часиков с Микки Маусом выпуска 1938 года, - сообщил господин Тагоми, пристально всматриваясь в гостя и ожидая восторженной реакции с его стороны. - Никто из коллекционеров, известных мне, не располагает ничем подобным.
Они вошли в здание аэровокзала и начали подниматься.
- Harusame nu nuretsutsu yan no temari kana, - раздался у них за спиной голос господина Котомичи.
- Что он сказал? - спросил Бэйнс господина Тагоми.
- Старинное стихотворение, - ответил тот. - Средневековье, Токугава.
- Весенний ливень. Мокнет на крыше тряпичный детский мячик, - продекламировал по-английски господин Котомичи.
4
Фрэнк Фринк наблюдал за бывшим работодателем, ковыляющим по коридору к главному производственному цеху Компании "У М", и думал: "Странно, ведь Уиндэм-Матсон совершенно не похож на владельца фабрики, он напоминает вымытого остриженного и выбритого пьяницу, которому для начала сделали витаминную инъекцию, выдали новую одежду и пять долларов, чтобы тот начал новую жизнь. У старика какой-то неуверенный, нервный, ну, прямо-таки вечно виноватый вид, - будто все вокруг - потенциальные враги, более могущественные, чем он сам, и поэтому он старается умилостивить их, вкрасться к ним в доверие. "Мы все уладим", - казалось, говорил весь его облик.
Однако старина У-М все еще силен. Он владеет контрольным пакетом акций различных предприятий. Не говоря уже о недвижимости и магазинах Компании "У-М".
Идя за стариком, Фринк толкнул большие металлические двери главного производственного цеха. Шум механизмов, который он слышал ежедневно в течение стольких лет, люди и машины, воздух, наполненный пылью, движением, световыми вспышками. Старик уже входил в цех. Фринк ускорил шаг.
- Приветствую вас, господин У-М! - вскричал он.
Старик задержался возле лохматого мастера, которого звали Эд Мак-Карти. Оба смотрели на приближающегося к ним Фринка.
- Мне очень жаль, Фрэнк, - проговорил Уиндэм-Матсон, нервно облизывая губы, - но я не могу принять тебя назад. Я уже взял другого человека на твое место, - думал, ты не вернешься после всего, что мне наговорил. - В его кругленьких глазках блеснула знакомая Фринку детская страсть к вранью. У старика она в крови.
- Я пришел за своими инструментами, - заявил Фринк. - Только и всего. - Голос его, как он с удовольствием отметил, звучал твердо и даже жестко:
- Гм-м, там видно будет, - неуверенно буркнул У-М, показывая тем самым, что его не слишком-то интересуют эти инструменты. - Я думаю, это по твоей части, - обратился он к Эду. - Займись-ка Фрэнком, а у меня есть другие дела. - Он взглянул на карманные часы. - Ну хорошо, Эд. Поговорим об этих фактурахпозже. Мне уже надо бежать. - Он похлопал Эда по плечу и, не оглядываясь, засеменил дальше.
Эд Мак-Карти и Фринк остались вдвоем,
- Ты хотел бы вернуться на работу?
- Да, - признался Фринк.
- Я всегда гордился тобой.
- Я тоже, - сказал Фринк. - Однако теперь-то уж мне работы нигде не найти. - Он ощущал себя подавленным, попавшим в безвыходное положение. - Да ты и сам это понимаешь.
- Не знаю, что и сказать. В литейном деле лучше тебя не сыщешь на всем Побережье. Я помню, как ты проворачивал все дела за какие-то пять минут, включая и первую отделку. Не говоря уже о сварке…
- Да, будет тебе, какой из меня сварщик, - сказал Фринк.
- А ты никогда не думал обзавестись собственным делом?
- И чем бы я стал заниматься? - от неожиданности Фринк запнулся.
- Ювелирными украшениями.
- Ради бога, не говори ерунды.
- Оригинальные изделия на заказ, а не серийная дешевка. - Мак-Карти увел его в угол цеха, подальше от шума. - За две тысячи зелененьких ты сможешь оборудовать рабочее место в какой-нибудь пивной или в гараже. Когда-то я занимался разработкой сережек и подвесок. Да ты, наверное, помнишь, - такие современные.
Достав клочок бумаги, он принялся не спеша и вдумчиво рисовать.
Заглянув ему через плечо, Фринк увидал набросок браслетика с абстрактным узором из плавных линий. Будет ли спрос на это? Ранее ему доводилось видеть лишь предметы традиционного искусства, антикварные вещи - старину. Никто со времен войны не интересуется предметами современного американского искусства.
- Ну так сам создай спрос! - зло посоветовал Мак-Карти.
- Мне, что же, не хватает самому торговлей заняться?
- Поставляй в магазины. В такие, например, как этот… как же он называется? Такой большой фешенебельный магазин на Монтгомери-стрит…
- "Американские Художественные Ремесла", - сказал Фринк. - Мне еще никогда не доводилось посещать такие дорогие модные магазины, да и большинству американцев, уверен, их ассортимент не по карману. Только японцы с их деньгами могут захаживать туда.
- Тебе известно, чем торгуют такие магазины? - спросил Мак-Карти. - И на чем там делают деньги? На дрянных серебряных пряжках для поясов, сделанных индейцами из Нью-Мексико. На паршивой дешевке для туристов. Как же, "местная экзотика".
Фринк пристально посмотрел на Эда.
- Я знаю, что там еще продается.
- И я тоже, - признался Мак-Карти.
Они знали, потому что уже давно и непосредственно со всем этим были связаны.
Компания "У-М" официально занималась производством лестниц, перил, каминных решеток и украшений из кованого железа для новых домов, а также их поставкой массовыми партиями и по стандартным чертежам. Для нового здания на сорок квартир, к примеру, изготовлялся один и тот же предмет в сорока экземплярах. Официально компания "У-М" числилась предприятием металлообрабатывающего профиля, чем-то вроде большой кузницы. Однако здесь прокручивались и другие, побочные, так сказать, дела, которые и приносили ей основную прибыль.
С помощью разнообразных сложных инструментов, материалов и оборудования компания "У-М" осуществляла подделку различных предметов антиквариата, которые со всеми полагающимися предосторожностями и вполне профессионально переправлялись в оптовую торговлю произведениями искусства, где и растворялись в море подлинников, собранных со всего континента. Так же, как и в торговле значками и монетами, никто не смог бы с точностью определить процент таких фальшивок на рынке. И никто, а тем более торговцы, да и сами коллекционеры, не пытались это выяснить.
Когда Фринк оставлял работу, на его верстаке лежал недоделанный "Кольт" времен Дикого Запада. Он собственноручно изготовил формы, произвел отливку и уже работал над ручной доводкой. Спрос на оружие ближнего боя времен гражданской войны и завоевания Дикого Запада по-прежнему оставался высоким. Компания "У-М" реализовывала столько товара, сколько Фринк успевал сделать. Это и было его специальностью.
Фринк медленно подошел к своему станку и взял в руки еще неотполированный шомпол для револьвера. Еще три дня - и оружие готово. "Неплохая работа, - подумал он. - Эксперт, пожалуй, и отличит подделку, но коллекционеры-японцы не считаются здесь знатоками, они не имеют ни собственной точки зрения, ни материала для сравнения".
Им и в голову не приходило задаться вопросом, являются ли предметы купли-продажи в магазинах Западного Побережья подлинниками. Возможно, когда-нибудь они и проявят интерес… и тогда мина взорвется, а спрос упадет даже на подлинники. Согласно закону Грэхема, подделки сбивают цену подлинников. Несомненно, тут кроется причина умолчания во всех этих делах. В конечном-то счете довольными оставались все. Заводики в разных городах, производящие подобные предметы, исправно приносили устойчивую прибыль. Оптовики распространяли товар, торговцы в розницу охотно его выставляли и рекламировали, а счастливые коллекционеры тащили "бесценные" покупки домой и приводили в изумление коллег, соседей и подружек.
Подобно послевоенным бумажным деньгам, антиквариат продолжал оставаться в цене до тех пор, пока она не подвергалась сомнению. Ложь еще никому не наносила и не нанесет ущерба до самого Судного дня. А тогда все так или иначе потеряет всякую цену. Но пока никто об этом не вспоминал; даже те, кто кормился от реализации предметов "старины", старались не думать о том, чем занимаются, сосредоточивая основное внимание на чисто технической стороне вопроса.
- Когда ты перестал проектировать оригинальные предметы? - спросил Мак-Карти.
Фринк пожал плечами.
- Да уже много лет назад. Мне чертовски хорошо удавались копии, однако…
- Знаешь, о чем я думаю? Даже тебя заразила гитлеровская пропаганда. Ты поверил в неспособность евреев творить, они, мол, могут лишь торговать и посредничать. - Мак-Карти устремил на Фринка немигающий взгляд.
- Может, и так, - признался Фринк.
- А ты попробуй. Сделай какой-нибудь оригинальный узор. Или начни работать непосредственно по металлу. Развлекись. Вспомни детство.
- Нет.
- Тебе недостает уверенности, Фрэнк. Ты полн стью утратил веру в собственные силы. Очень жаль, уж мне-то хорошо известно, сколь многое от этого зависит. - Мак-Карти отошел от станка.
"Действительно, очень жаль, - думал Фринк. - Жаль, но это факт. Я не могу заставить себя уверовать в собственные силы, только лишь потому, что это необходимо.
Этот Мак-Карти - чертовски хороший мастер. Он способен пришпорить человека, спровоцировать его на максимальные усилия, заставить выложиться полностью, даже вопреки желанию. Он - прирожденный руководитель: минуту назад он почти что убедил меня. Но сегодня Мак-Карти отступился, его уговоры не подействовали.
Жаль, что при себе нет гадательной книги. Я бы посоветовался с ней, обратился бы к ее опыту, опыту глубиною в пять тысяч лет". И вдруг он вспомнил, что экземпляр "И-чинг" находится в бюро Компании "У-М", и во всю прыть помчался по коридору, соединяющему цеха с Дирекцией.
В холле он уселся в металлопластиковое кресло и записал вопрос на обратной стороне конверта: "Согласиться ли мне на предложение заняться самостоятельно творчеством?" И приступил к гаданию, - на этот раз используя монетки.