- Увы, да, - ответил Бэйнс. - Для одного дня - чересчур много. Деловые хлопоты… "Будь это где-нибудь в другом месте", - подумал он. Разболелась голова. Его беспокоило, доступны ли здесь, на Побережье, те превосходные болеутоляющие средства "АГ. Фарбэн", с помощью которых он избавлялся от простуды.
- Все мы должны во что-то верить, - сказал Тагоми. - Самим нам не под силу найти ответ, ведь мы не умеем заглядывать в будущее.
Бэйнс кивнул.
- Моя жена, уверен, вам что-нибудь подыщет от головной боли, - сказал Тагоми, видя, что гость снял очки и начинает массировать виски. - Несомненно, боль вызвана усталостью глаз. Прошу прощения. - Он поклонился и вышел из комнаты.
"Лучшее лекарство - сон, - подумал Бэйнс. - Хорошо бы ночью выспаться. А может, головная боль вызвана опасениями по поводу сложного задания? Или нежеланием сопротивляться складывающейся ситуации?"
Когда господин Тагоми вернулся со стаканом воды и таблеткой, Бэйнс проговорил:
- Наверное, и в самом деле мне придется вернуться в отель. Однако прежде мне хотелось бы узнать кое-что. Подробности мы сможем обсудить завтра, если не возражаете. Предупреждены ли вы о третьем лице, которое должно присоединиться к нашим переговорам?
На лице Тагоми мгновенно отразилось изумление, однако его тут же сменило обычное бесстрастное выражение.
- Мне об этом ничего неизвестно. Но это, безусловно, очень интересно.
- Некто с Островов.
- Ах так, - проговорил Тагоми, уже ничем не выдавая своего удивления. Он полностью овладел собой.
- В прошлом бизнесмен, - продолжал Бэйнс. - Прибудет сюда на корабле. В пути он уже около двух недель.' К сожалению, ему противопоказаны полеты.
- Наверное, какой-нибудь старый чудак? - заметил Тагоми.
- Благодаря своим деловым связям он имеет доступ к информации о японском рынке. Мы сможем многое узнать у него; кстати, он и так собирался на каникулы в Сан-Франциско. Это все не столь важно, но внесет в наши переговоры элемент доверительности.
- О да, - согласился Тагоми. - Я заодно мог бы ликвидировать и пробелы в своем знании нашего рынка. Острова я не видел вот уже два года.
- Эта таблетка - для меня?
Тагоми вздрогнул, опустил глаза и увидел, что до сих пор держит таблетку и стакан воды.
- О, прошу прощения! Это очень сильнодействующее средство - заракаин. Производство фармацевтической фирмы из Провинции Китай. Не наркотик, - добавил он, протягивая лекарство.
- Тот почтенный господин, - продолжал Бэйнс, собираясь проглотить таблетку, - свяжется, скорей всего, непосредственно с вашей торговой миссией. Я запишу его имя, чтобы ваши люди случайно его не выставили. Мы не знакомы, но мне известно, что он глуховат и склонен к чудачествам. Нам придется постараться не испортить ему настроение. - Тагоми понимающе кивнул. - Он увлекается рододендронами, и, если вы найдете кого-нибудь, кто перед встречей сможет полчаса поболтатьс ним о рододендронах, он будет счастлив. Сейчас я напишу его имя.
Запив лекарство, он достал авторучку и карточку.
- Господин Шиньиро Ятабе, - с почтением произнес Тагоми и положил карточку в карман.
- И еще одно.
Тагоми, слушая, медленно поглаживал остывшую чашечку.
- Дело весьма деликатное. Почтенный господин… У него имеются определенные затруднения. Ему уже почти восемьдесят, а некоторые его предприятия под самый Конец карьеры оказались не слишком удачны. Вы меня понимаете?
- Он небогат, - догадался Тагоми. - Наверное, помимо пенсии, доходов не имеет.
- Вот-вот, одна только пенсия, - и к тому же донельзя жалкая. Поэтому ему приходится различными способами пополнять свой бюджет.
- Например, нарушая какие-нибудь второстепенные предписания, - предположил Тагоми. - А власти со своим вечно подозрительным налоговым управлением… Ситуация мне понятна. Старик получает от нас вознаграждение за консультацию, но не сообщает об этом в Департамент социального обеспечения. Итак, мы не должны афишировать цель его визита. Для них он здесь на каникулах.
- Вы чрезвычайно догадливы, - сказал Бэйнс.
- Такие ситуации уже имели место. Нашему обществу не удалось решить проблемы престарелых, число которых неуклонно растет благодаря достижениям современной медицины. Китай показывает пример почтительного отношения к старшим, однако Германия демонстрирует нечто, в сравнении с чем наше невнимание к старости - почти достоинство. Насколько мне известно, своих стариков они убивают.
- Германия, - пробормотал Бэйнс, опять принимаясь массировать голову. Наверное, таблетка уже действует. Он ощущал сонливость.
- Как скандинав вы несомненно поддерживаете обширные связи с "Festung Europa". Например, вы прибыли сюда из Темпельхофа. Но возможно ли такое отношение? Вы-то соблюдаете нейтралитет? Нет ли у вас желания выразить свое мнение по этому вопросу?
- Мне непонятно, о каком отношении идет речь.
- Об отношении к старикам, больным, слабым, убогим, одним словом - беспомощным во всех отношениях людям. "Какова польза от новорождённого" - такой, если не ошибаюсь, вопрос задал один англосаксонский философ. Вопрос этот мне хорошо запомнился, и я много размышлял над ним. Говоря в целом - пользы-то никакой нет.
Бэйнс издал какой-то неопределенный звук, никак, однако, не соотносящийся с его мнением.
- Ни один человек, - продолжал Тагоми, - не должен выступать орудием удовлетворения потребностей другого, не так ли? - Он поклонился. - Прошу вас сообщить мне ваше независимое скандинавское мнение.
- Я, право, не знаю, - ответил Бэйнс.
- Во время войны я служил чиновником в Провинции Китай, в Шанхае. В еврейском гетто для интернированных императорскими властями обитатели содержались за счет иностранной помощи. Германский консул в Шанхае настаивал на ликвидации евреев. Я. помню ответ моего начальства: "Это противоречит принципам гуманизма". Требование отвергли как варварское. Это произвело на меня огромное впечатление,
- Понятно, - проговорил Бэйнс.
"Не хочет ли он меня спровоцировать?" - подумал он и насторожился.
- Евреев, - продолжал Тагоми, - гитлеровцы всегда представляли как азиатов и цветных. Выводы для японцев, уверяю вас, включая и членов военного правительства, - очевидные. Поэтому я никогда не беседовал на эту тему с гражданами Рейха.
Бэйнс прервал его.
- Но я ведь не немец, и от имени Германии говорить не могу. - Он встал и направился к дверям. - Завтра мы еще вернемся к нашей теме. Прошу прощения, но сейчас я не в состоянии сосредоточиться. - В действительности он мыслил совершенно четко. Бэйнс понял: отсюда лучше уйти. Этот человек заходит слишком далеко.
- Прошу извинить мою бестактную одержимость, - проговорил Тагоми, торопливо следуя за ним. - Философский азарт ослепил меня, и я забыл о самых простых вещах. - Он что-то прокричал по-японски, и парадные двери распахнулись. В проеме в легком поклоне застыл глядя на Бэйнса молодой японец.
"Это мой шофер, - вспомнил Бэйнс. - По-видимому, все это из-за моих дон-кихотских выходок во время полета, - пришла неожиданная догадка. - С этим, как его… Лотце. Каким-то образом все дошло до японцев. По каким-то неизвестным мне каналам".
"Стоило ли дискутировать с этим Лотце? - подумал он. - Жаль, но теперь уже поздно.
Я не гожусь для такой работы".
Однако ему вдруг пришло в голову: настоящий швед именно так бы и поступил. "Все в порядке, ничего ie случилось. Волнуюсь я по сущим пустякам. Я автоматически привношу в сегодня свои привычки из прежшх ситуаций. Здесь же я действительно о многих вещие могу говорить свободно. Это именно то, к чему мне еще предстоит привыкнуть".
Вместе с тем многолетний опыт подсказывал: вести себя подобным образом не следует. Против этого в нем восставало все. "Ну, открой же рот, - говорил он себе. - Скажи же что-нибудь. Ну, хоть что-то. Ты должен это сделать, если хочешь чего-нибудь здесь добиться".
- Возможно, ими руководит какой-то властный подсознательный архетип. В юнговском смысле.
Тагоми кивнул.
- Я читал Юнга. Я вас понимаю.
Они пожали друг другу руки.
- Завтра рано утром я позвоню вам, - с кагал Бэйнс. - Спокойной ночи. - Он поклонился, Тагоми поклонился в ответ.
Молодой улыбающийся японец сделал шаг вперед и что-то сказал, но Бэйнс не понял.
- Что-что? - переспросил он уже на ходу.
- Он обратился к вам по-шведски, - пояснил Тагоми. - В Токийском университете он прослушал лекции о Тридцатилетней войне и страстно увлекся национальным героем Швеции Густавом Адольфом. - Тагоми понимающе улыбнулся. - Но, по-видимому, его попытки овладеть столь экзотическим языком оказались безуспешными. Он наверняка пользовался одним из этих курсов, записанных на грампластинках. Такие курсы очень популярны у студентов, ибо дешевы.
Молодой японец, явно не понимающий по-английски, продолжал с улыбкой кланяться.
- Понятно, - промямлил Бэйнс. - Ну что ж, желаю ему успехов. "У меня, как видно, тоже появились языковые проблемы, - подумал он. - Господи, а ведь этот японский студент по дороге в гостиницу, конечно же, будет пытаться заговаривать со мной по-шведски". На языке, который он, Бэйнс, едва понимал, да и то если собеседник изъяснялся медленно и правильно. Но общаться на шведском с молодым японцем, который пытается выучиться языку по пластинкам…
"Мне нипочем не понять его. А он ведь возобновит попытки, еще бы, такой шанс: еще одного шведа он, может, так никогда и не встретит. - Бэйнс мысленно охнул. - Какое, право, мучение предстоит нам обоим!"
6
Ранним утром Юлиана отправилась за покупками. Наслаждаясь солнечной погодой, она шла по тротуару с двумя бумажными сумками. Спешить некуда, и она задерживалась перед каждой витриной.
Заглянула в один из магазинчиков. Всю первую половину дня она свободна: занятия в клубе сегодня начинались только в двенадцать. Она села за столик у прилавка, поставила сумку на пол и принялась листать журналы.
В сегодняшнем номере "Лайфа" ее внимание привлекла статья, которая называлась "Телевидение в Европе: взгляд в будущее". К материалу прилагалось фото немецкой семьи, сидящей у телевизора. "Уже сегодня, - гласил текст статьи, - ежедневно Берлин осуществляет четырехчасовую трансляцию. В недалеком будущем все крупнейшие города Европы будут иметь свои телеустановки, а к 1970 году такая станция откроется в Нью-Йорке".
Другие снимки запечатлели немецких инженеров-электронщиков, инструктирующих нью-йоркский местный персонал. Немцев можно узнать без труда: выхоленные, здоровые, самоуверенные. Американцы же выглядели… обычно.
Один из немецких техников на что-то указывал американцам, а те, в свою очередь, силились это самое разглядеть. "У них наверняка и зрение получше, - признала Юлиана. - Еще бы, отличное питание в течение последних двадцати лет. Справедливо говорят: им доступны вещи, которые не в состоянии постичь никто. Возможно, все дело в витамине А?
Интересно, каково это, не выходя из дома, иметь возможность наблюдать весь мир на маленьком сером экранчике. Если эти нацисты способны слетать на Марс и обратно, почему бы им не развивать и телевидение? В любом случае, я предпочла бы смотреть развлекательные телепрограммы и, наконец, узнать, как выглядит Боб Хоуп или Дюран, чем шляться по Марсу.
Может быть, в этом все и дело, - думала она, откладывая журнал в сторону. - У нацистов нет чувства юмора, так зачем же им телевидение? В конце концов они истребили большую часть по-настоящему талантливых артистов только по той причине, что это в основном евреи. Уничтожили большую половину людей, занятых именно в сфере "индустрии развлечений". Диву даешься, что Хоупу все его выдумки сходят с рук. Правда, пленка записывается в Канаде, где немного посвободнее. Но он и на самом деле многое себе позволяет. К примеру, этот последний его анекдот про Геринга… как Геринг покупает Рим и приказывает перенести его в свою резиденцию в горах. А потом пытается возродить христианство, чтобы его львы могли чем-то…"
- Госпожа покупает этот журнал? - настороженно спросил сухонький коротышка - владелец магазинчика.
Смутившись, она отложила "Ридерз Дайджест", который только начала просматривать.
Идя опять с покупками по улице, Юлиана размышляла, станет ли Геринг после смерти Бормана фюрером? Ей казалось, он несколько отличается от остальных. Вообще-то Борман пришел к власти лишь потому, что вовремя оказался на месте, когда Гитлер иссяк, - ведь усугубляющийся процесс деградации могли наблюдать только особо приближенные. А старый Геринг в это время отсиживался в своей резиденции в горах. Стать фюрером после Гитлера должен был именно Геринг, - ведь это его "Люфтваффе" уничтожили английские радарные установки и разгромили Королевский Воздушный флот. Гитлер приказал им разбомбить Лондон, как это сделали с Роттердамом.
"Но, наиболее вероятно, фюрером станет Геббельс, - решила она. - Все так говорят. Только бы не этот страшный Гейдрих! Он всех нас поубивает. Настоящий сумасшедший! А вот единственный, кто нравится мне, так это Бальдур фон Ширах. Единственный из них, ктовыглядит как нормальный человек. Но у него нет никаких шансов".
Она свернула с главной улицы и через несколько минут уже поднималась по ступенькам старого деревянного дома, где жила.
Открыв двери, Юлиана увидела, что Джо Цинанделла лежит в той же позе, что и до ее ухода: поперек кровати, лицом вниз, свесивши руки. Он все еще спал.
"Нет, - подумала она, - он не должен оставаться здесь: ведь грузовик-то его уехал? Ну, конечно же…"
Она прошла в кухню и поставила сумки с покупками на стол рядом с грязной посудой.
"Он что, нарочно остался? - задала она себе вопрос. - Интересно. Странный человек… Всю ночь такой активный и вместе с тем как бы отсутствующий, делал все как-то бессознательно. Казалось, мысли его витают где-то далеко".
Она автоматически стала запихивать продукты в старенький "Дженерал электрик". Затем позавтракала и убрала со стола.
Наверное, он проделывает это так часто, что оно стало как бы его второй натурой; его тело выполняет такие движения автоматически, как это делаю я, например, когда убираю тарелки и столовые приборы в мойку. Наверняка он смог бы сделать это и после удаления большей части его мозга, как те декопитированные лягушки, подергивающие лапками на уроке биологии.
- Эй, - позвала она. - Проснись!
Джо пошевелился и фыркнул.
- Ты слышал последнее выступление Боба Хоупа? - громко спросила она. - Великолепный анекдот про немецкого майора, допрашивающего первых из встреченных им марсиан. Они не смогли предъявить документов, подтверждающих, что их предки были арийцами. И тогда этот майор отправляет в Берлин рапорт о том, что Марс населен евреями. А рост их всего тридцать сантиметров, и у них две головы… Ты знаешь, этот Боб Хоуп так умеет выдавать свои анекдоты…
Джо открыл глаза и, не проронив ни слова, устремил на нее немигающий взгляд. Лицо его выглядело почерневшим от выросшей за ночь щетины, а темные глаза, казалось, полны боли… Юлиана притихла.
- В чем дело? - спросила она минуту спустя. - Ты что, испугался? - И тут же подумала: "Нет, это Фрэнк испугался бы, а здесь… сама не знаю, что".
- Грузовик уехал, - сказал Джо и сел на кровати.
- И что ты теперь собираешься делать? - Она присела с краю, вытирая руки кухонным полотенцем.
- Буду его ловить на обратном пути. Напарник меня не подведет. Он знает: я поступил бы так же.
- У вас уже случалось подобное?
Джо не ответил. "Он сам хотел остаться, - убеждала себя Юлиана. - Я же вижу, это так". А вслух сказала:
- А если он будет возвращаться другим маршрутом?
- Он всегда выбирает "пятидесятый" и никогда - "сороковый". Случилось там как-то происшествие: он врезался в лошадей, - они как раз вышли на дорогу. Где-то в районе Скалистых Гор. - Он взял со стула одежду.
- Сколько тебе лет, Джо? - спросила она, оценивающе изучая его обнаженное тело.
- Тридцать четыре.
"Значит, ему пришлось повоевать". Она не заметила никаких дефектов или следов ранений. У него действительно прекрасно сложенное, поджарое тело и длинные ноги. Джо, почувствовав, что его разглядывают, нахмурился и отвернулся.
- Уже и посмотреть на тебя нельзя? - спросила она, пытаясь сообразить, в чем дело: ночь они провели вместе, и вдруг такая стыдливость. - Нам что, придется теперь прятаться по темным углам, как клопам, которые не выносят света?
Недовольно что-то буркнув, он отправился в ванную, почесывая на ходу подбородок.
"Это мой дом, - думала Юлиана. - Я дала тебе приют, а ты даже не позволяешь смотреть на себя. Зачем же тогда остался?" Она направилась за ним в ванную, где он напускал в умывальник горячую воду.
Заметив на его руке татуировку - голубого цвета букву "К", она спросила:
- Что это? Первая буква имени жены? Конни? Коринна?
- Каир, - проговорил он, умываясь.
"Какое экзотическое имя", - подумала она, но тут же почувствовала, что краснеет.
- Вот глупая, - сказала она вслух. Ведь понятно же: этот итальянец, тридцати четырех лет от роду, из немецкой части мира, побывал на войне. На стороне держав Оси. И воевал под Каиром: татуировка - символ братства итальянских и немецких ветеранов этой кампании… разгром британских и австралийских войск генерала Готта, победа Роммеля и его Африканского корпуса.
Она вышла из ванной и принялась нервно застилать постель.
Вещи Джо аккуратно сложены на стуле: одежда, чемоданчик, всякие мелочи. Она обратила внимание на обтянутую бархатом коробочку, по форме напоминающую футляр для очков; не удержалась и заглянула вовнутрь.
"Да, ты действительно воевал под Каиром, - подумала она, разглядывая Железный Крест второй степени с выгравированной вверху датой: "10 июня 1945 года". Такая награда доставалась далеко не каждому, а только самым храбрым. Интересно, что ты сделал такого… тогда ведь тебе едва минуло семнадцать?"
Джо стоял в дверях ванной и смотрел на нее. С Крестом в руках она вздрогнула от неожиданности и смутилась. Однако, похоже, он не рассердился.
- Я только хотела посмотреть, - оправдывалась Юлиана. - Никогда не видела Железного Креста. Тебя что, сам Роммель наградил им?
- Генерал Байерлен. Корпус Роммеля тогда уже перебросили в Англию, чтобы он там закончил все дела. - Голос его оставался спокойным, но рука вновь стискивала виски и расчесывала волосы. Движения эти напоминали хронический нервный тик.
- Расскажи мне, - попросила Юлиана, когда он приступил к бритью.