- То есть, - перевёл Даниель, - есть способ, которым свободный, бестелесный, немеханический дух может производить физические изменения в работе механизмов мозга.
- Я полагаю сие очевидным, как и факт, что Бог, который также является бестелесным Духом, имеет власть производить физические изменения - то есть прикладывать силу к каждой вещи во вселенной.
- Коли так, исследуя причины и места нахождения сил в своём "Праксисе", вы собираетесь объяснить и силы такого рода?
- Я считаю, что любое объяснение силы, не затрагивающее эту тему, будет незавершённым.
- Когда сэр Исаак трудился над "Началами", - проговорил Даниель, - я заехал к нему в Тринити-колледж. Он просил привезти ему материалы, показавшиеся мне совершенно не связанными: таблицы приливов, данные по некой комете, астрономические наблюдения Сатурна и Юпитера. Дорога была долгая; пока я добрался до Кембриджа, мне удалось понять, что всё перечисленное связывает общая нить: тяготение. Оно вызывает приливы, определяет орбиты комет и планет. Сейчас нам это очевидно, но тогда вовсе не было общепринятым, что, скажем, комета подчиняется той же силе, которая удерживает Землю на орбите. Триумф Исаака в том, что он постиг единство столь разнородных явлений и указал на их общую причину, действующую повсюду одинаково. Меня долго смущали алхимические исследования Исаака, но с годами я понял, что он стремится повторить свой триумф: найти общее объяснение феноменам, которые мы считаем различными и несвязанными, как то: свободная воля, Божье присутствие во вселенной, чудеса и трансмутация химических элементов. На сознательно запутанном жаргоне алхимиков эта причина, или принцип, зовите как хотите, именуется философским камнем, философской ртутью, витальным началом, латентным или тонким духом, тайным пламенем, материальной душой вещества, незримым обитателем, светозарным телом, семенем, оплодотворяющей способностью.
- Вы сваливаете в кучу множество разных понятий, - сказал Ньютон, - но это хотя бы доказывает, что вы прочли мои записки, прежде чем их сжечь.
Каролина на миг опешила; затем любопытство взяло верх, и она спросила:
- Что это за начало или дух? Вы его видели, сэр Исаак?
- Я вижу его сейчас, в чувствах и мыслях, мелькающих на вашем лице. Я вижу его проявления повсюду, - несколько уклончиво отвечал Ньютон. - В природе я наблюдаю два типа действий: механические и вегетативные. Под механическим я, само собой, подразумеваю то, о чём доктора Уотерхауз и Лейбниц говорили раньше, то есть часы. Слово "вегетативный" я употребляю в древнем смысле применительно ко всему одушевлённому, живому, растущему. Оно описывает воспроизводящий и творческий процессы. Часы, даже самые лучшие, встают, когда кончается завод. Механический мир подвержен распаду. В противоположность тенденции к упадку должен существовать некий творческий принцип: активное семя, тонкий дух. Невообразимо малые его количества, действующие в несравнимо больших объёмах безжизненного инертного вещества, производят сильнейшие, даже чудесные преобразования, которые я называю общим словом "вегетация". Так же как общий принцип тяготения проявляется бесчисленными способами - в приливах, орбитах планет и траекториях пуль, - так и все, кто знает, куда смотреть, увидят вегетативный принцип в самых разных местах. Возьмём пример, о котором мы беседовали раньше: летательный аппарат, сделанный из искусственных мышц, будет механическим устройством и, полагаю, рухнет, как дохлая птица. Если такой аппарат полетит - для чего он должен чувствовать каждое колебание воздуха и правильным образом отзываться, - я вынужден буду в конечном счёте приписать это действию некоего вегетативного принципа. Однако Даниель правильно считает, что тот же принцип относится и к таким вещам, как души, чудеса и некоторые особо глубинные и дивные химические превращения.
- Но считаете ли вы, что в конечном счёте действует некая физическая субстанция - то, что можно увидеть и потрогать?
- Да, считаю, и я её ищу. Более того, я думаю, что знаю, где искать.
Тут Исаак повернулся, чтобы гневно взглянуть на Даниеля, но принцесса этого не увидела, потому что смотрела на Лейбница.
- Барон фон Лейбниц, - проговорила она, - можно ли примирить ваш взгляд со взглядом сэра Исаака?
Лейбниц вздохнул.
- Неловко сказать. Мне всё это представляется последними тыловыми боями доброго христианина, отступающего перед натиском механической философии.
- Вы кардинально заблуждаетесь! - вскричал Ньютон. - Есть механическое, и есть вегетативное. Я изучаю и то, и другое.
- Вы уже уступили половину поля боя механическому.
- Это не уступка, сударь. Или вы не читали мои "Начала"? Существует механический мир, и его описывает механическая философия.
- Доктор Уотерхауз скажет, что механическая философия описывает не половину, но всё, - произнёс Лейбниц. - Я придерживаюсь противоположного взгляда, согласно которому всё вегетативно, а то, что мы считаем механическим, есть лишь внешнее проявление процессов, совершенно не механических.
- Мы ждём внятного объяснения, - сказал Исаак.
- Философы механического склада разбивают всё сущее на атомы, которым приписывают свойства, на их взгляд рациональные, то есть механические: массу, протяжённость, способность соударяться и слипаться, исходя из чего пытаются объяснить притяжение, души и чудеса. Такой подход приводит их к затруднениям. Я же разбиваю всё сущее на монады и приписываю им свойства, которые некоторые назвали бы присущими душе: способность воспринимать, осмысливать свои перцепции, решать и действовать. С помощью монад несложно объяснить всё, представляющее такое затруднение для атомистической философии - всё, что вы записываете в разряд вегетативного, включая нашу способность мыслить, решать и действовать. Однако трудно объяснить то, что в атомистической философии до идиотизма просто и очевидно. Например, пространство и время.
- Пространство и время! Два мелких упущения, которых никто, вероятно, и не заметит, - проворчал Ньютон.
- Позвольте сказать, что ваша концепция пространства совсем не так логична, как представляется на первый взгляд, - начал Лейбниц, явно выпаливая первый залп очередного длинного аргумента. Однако прежде чем он успел продолжить, дверь отворилась. На пороге стоял Иоганн фон Хакльгебер, весьма выразительно держа в руках письмо. За спиной у него, прижав к губам кулак, расхаживала Элиза.
Принцесса Каролина посмотрела Иоганну в глаза и склонила голову набок. Она не сказала "Я же просила меня не беспокоить", но слова эти угадывались так ясно, что все повернулись к Иоганну, ожидая немедленных извинений. Однако тот лишь поднял брови и не двинулся с места.
Каролина закрыла глаза и вздохнула. Ньютон, Лейбниц и Уотерхауз посторонились, пропуская её к двери. Все они разом поняли, что столь значимым могло быть письмо лишь от одного человека: Каролининого тестя, ещё не венчанного короля Англии.
- Доктор Уотерхауз, пожалуйста, возьмите на себя роль моего рыцаря и доведите это дело до конца, - сказала принцесса и вышла.
- Трудноватая задача, - проговорил Даниель, когда дверь за нею затворилась.
- Отнюдь, - возразил Ньютон, - если только вы отдадите мне Соломоново золото.
- Еврей, состоящий на службе у царя… - (Даниель не хотел произносить имя "Соломон" из боязни вызвать у Исаака всплеск хилиастических чувств), - определил, что первая партия карт была изготовлена из золота с более чем обычным удельным весом, и распорядился, чтобы все следующие карты делали из того же металла. Кара за ослушание будет неумолимой и по-русски жестокой. Если б не это, я охотно обменял бы золото на обычное, ибо не верю в его особые свойства.
- Тогда как вы объясняете своё воскрешение Енохом Роотом в 1689-м?
- Что?! - изумился Лейбниц.
- Или, - продолжал Исаак, - из всего написанного Гуком за целую жизнь вы не поверили только этим словам?
- Гук пишет, что Енох дал мне какое-то лекарство, и оно помогло.
- Помогло?! Ну и умеете же вы приуменьшить, Даниель!
- Это могло быть что-то… или ничего. Известны случаи, когда якобы умершие люди оживали через несколько минут.
- Я терпеть не мог Гука, - сказал Исаак, - но даже я признаю его самым внимательным наблюдателем из всех, когда-либо живших на земле. Неужто я поверю, что он не сумел отличить живого пациента от умершего?
- Я вижу, что вы тверды в своём убеждении, так какой смысл спорить?
И Ньютон, и Лейбниц расхохотались.
- Что тут смешного? - спросил Даниель.
- Вы заставили нас спорить несколько часов кряду! - воскликнул Лейбниц. - А теперь, когда перед вами поставили трудный вопрос, вы говорите, что не видите в нём смысла.
- Мне нужен лишь маленький образчик, Даниель, - сказал Ньютон. - Не забывайте, что я много лет искал исчезающе малые следы этого вещества в образцах с огромной примесью других, в том числе низких, металлов. Мои методы близки к совершенству. Я не прошу брусок, только унцию или меньше - ошмёток…
- Я сказал вам, что пробирщик Петра взвесил всё до последней унции. Они все учтены. Я могу попросить у него разрешения взять маленький образец, но…
- Нет, - сказал Исаак. - Думаю, открывать свои карты ни мне, ни вам не с руки.
Тут Даниель внезапно вспомнил про кольцо у себя на пальце, подарок Соломона, выплавленный из кусочков того самого золота. Холодок пробежал вверх по руке к затылку, однако Даниель не шелохнулся и не сказал ни слова, надеясь только, что Исаак не заметит, как он весь покрылся мурашками.
- Исаак, - произнёс кто-то. Даниелю пришлось поднять глаза и убедиться, что говорит и впрямь Лейбниц: так невероятно было, что немец назвал Ньютона по имени, без "сэр".
- Готфрид, - отвечал Ньютон неопровержимо.
- Тридцать семь лет назад я приехал сюда инкогнито, чтобы предложить вам союз. Это было через два года после того, как я разработал исчисление бесконечно малых, только чтобы понять, что всего лишь шёл по вашим стопам. Мне подумалось, что у нас могут быть и другие общие интересы и что, объединившись, мы достигнем большего и быстрее. Даниель меня поддержал.
- Я отлично помню и случай, и случника, - сказал Исаак, - и его слабость к игре с лучинами.
Острота ранила тем больнее, что Исаак прибегал к ним исключительно редко. Даниель ощутил страшную тяжесть в правой руке - как будто кольцо тянуло её вниз или от пережитого за день волнения с ним случился удар. Он сунул отяжелевшую руку в карман штанов и опустил голову.
- Тогда вы не хуже меня помните, что лучина вспыхнула ненадолго, только чтобы вновь погаснуть, - сказал Готфрид. - И вот я вернулся, теперь уж точно в последний раз. Не пересмотрите ли вы своё решение, Исаак? Не хотите ли вы подчиниться своей принцессе и объединить усилия со мной - чтобы вместе заложить надёжное основание для новой Системы мира?
- Я и так над этим тружусь, - сказал Исаак. - Не должен ли я предложить вам, Готфрид, совместный со мной труд? Возможно, для этого вам придётся отбросить монады. А, я вижу по вашему лицу, что разговор бесполезен.
- Значит, ответ отрицательный.
- Ответ положительный. Всё упирается в сроки, сударь. Ни вы, ни я, ни принцесса не властны их сократить. Она хотела бы разрешить всё нынче же - сегодня! Вы тоже торопитесь. Вы старик - как мы все - и боитесь не успеть. Но наши желания тут ни при чём. Природе нет дела до наших удобств - она откроет свои тайны, когда сочтёт нужным. "Математические начала" могли бы не появиться, не отправь нам Природа в восьмидесятых пригоршню комет и не расположи их траектории так, чтобы мы смогли сделать знаменательные наблюдения. Может пройти десять лет, сто или двести, прежде чем она даст нам подсказку для тех задач, о которых мы говорили сегодня. Не исключено, что золото Соломона - та самая подсказка, однако я не берусь это утверждать, пока не получу образец.
Даниель улыбнулся.
- Во всём, что не касается Соломонова золота, ваше терпение воистину безгранично. Забавное дело. Из нас троих только я считаю, что скоро умру совсем; вы оба, Исаак и Готфрид, верите в вечную жизнь. Почему бы вам не почерпнуть мужество в своих убеждениях и не сговориться о встрече веков так через несколько или когда там у вас будут нужные данные, чтобы разрешить все вопросы философски?
Это был в общем-то дешёвый трюк: нажать на обоих, поставив под сомнение твёрдость их религиозных убеждений. Однако Даниель бесконечно устал; он видел, что затея обречена, и хотел скорее положить ей конец.
- Я согласен! - воскликнул Лейбниц. - Это будет своего рода дуэль - философическая дуэль, которая разрешится не оружием, но идеями - в неведомый пока час на поле ещё не избранном. Я согласен.
И он протянул руку.
- Тогда я буду ждать вас на этом поле, сударь, - сказал Ньютон. - Хотя философии наши столь различны, что вряд ли мы окажемся там вместе; ибо один из нас непременно ошибается.
Он пожал руку Лейбницу.
- Каждому дуэлянту нужен секундант, - напомнил Лейбниц. - Может быть, Даниель согласится быть секундантом у нас обоих.
Даниель фыркнул.
- Исаак может верить, что меня воскресили, но я не думаю, что в такое верите вы, Готфрид. Нет, если вам нужны секунданты, тут, как выяснилось, полно бессмертных персонажей, которые охотно явятся в назначенное время подержать ваши плащи. Для вас, Готфрид, есть Енох Рот, а для вас, Исаак, ветхий годами еврей, состоящий на царской службе и называющий себя Соломоном.
Таким образом, он не вынул руку из кармана и не обменялся с ними рукопожатиями, ибо кольцо казалось страшно тяжёлым и заметным. В мозгу Даниеля на миг возникла безобразная картина: Исаак с Готфридом угадывают, из чего оно сделано, и бросаются за него в драку.
- Брр, мой тесть ужасно на меня зол, - объявила Каролина. - Во всяком случае, если я правильно понимаю его письмо.
Перед этим она трижды перечла послание. Иоганн и Элиза смотрели. Весь Лестер-хауз гудел: вещи принцессы укладывали и тащили к выходу.
- Столько времени прошло, столько событий приключилось с тех пор, как я будто бы уехала в тот замок оправляться после июньского потрясения… немудрено было позабыть, что его величество ждёт меня назад. А теперь он, кажется, понял, где я.
- Возможно, какие-то известия достигли его после нашего маленького приключения на Темзе, - предположил Иоганн. Он говорил отрывисто и поддерживал голову рукой - а может, массировал себе лоб. Для Каролины нагоняй со стороны короля Англии и курфюрста Ганноверского мог быть банальной семейной стычкой, но Иоганн воспринимал дело совершенно иначе.
- Отлично, - сказала Каролина. - Значит, я возвращаюсь в Ганновер.
- Хорошо! - Иоганн вскочил и вышел. Если бы кто-нибудь отважился остановить его и спросить зачем, он бы ответил, что намерен сделать нечто очень важное и практическое. Однако и Каролина, и Элиза прекрасно понимали, что причина в его взвинченности: если бы он остался сидеть и разговаривать, то сошёл бы с ума.
- В Ганновер, - продолжала Каролина, - только чтобы через несколько недель снова ехать сюда! В письме говорится, что его величество рассчитывает быть в Англии к концу сентября. Если мы с принцем Уэльским будем его сопровождать, то мне, едва достигнув Ганновера, придётся поворачивать в обратный путь.
- Географически, да, вы вернётесь на ту же широту и долготу, - согласилась Элиза после недолгого раздумья. - Но вы уже не будете здесь инкогнито. Так что в общественном смысле вам предстанет незнакомый город и совершенно иная жизнь.
- Наверное, да, пока мы будем жить в Сент-Джеймском дворце, окружённые придворными и послами, через забор от герцога Мальборо, - сказала Каролина. - Но если я что и узнала от Софии, так это следующее: принцессе полезно иметь не одну резиденцию. Лейнский дворец был для неё тем же, чем станет для меня и Георга-Августа Сент-Джеймский. При первой возможности она переезжала в Герренхаузен, чтобы жить, как ей нравится, и гулять по саду. Вот почему я так хотела получить этот дом. Он будет моим Герренхаузеном, а вы - моей дуаенной.
- Слава Богу! - воскликнула Элиза. - Я боялась, что вы скажете "дуэньей".
- Камер-фрау, обергофмейстериной или кем-нибудь ещё, - рассеянно произнесла Каролина. - Надо будет подыскать вам английский титул. Как бы вы ни звались, суть в том, что вы будете жить здесь, по крайней мере часть времени, гулять со мною по саду и беседовать.
- Обязанности представляются не слишком обременительными, - улыбнулась Элиза. - Однако знайте, что через любое место, где я живу, проходят толпы странных людей, связанных с моими усилиями добиться отмены рабства и тому подобным.
- Замечательно! Тем больше он будет напоминать мне Шарлоттенбург той поры, когда была жива София-Шарлотта.
- Меня могут посещать ещё более странные и грубые люди…
- У вас такой мечтательный вид… Вы вспомнили своего давно пропавшего возлюбленного?
Элиза вздохнула и нехорошо посмотрела на Каролину.
- Я не забыла нашу увлекательную беседу в Ганновере, - сказала та.
- Давайте поговорим о другой увлекательной беседе! - воскликнула Элиза. - Какие вести из библиотеки?
- Когда я уходила, они всё ещё ругались. Оба очень гордые люди. Ньютон особенно не склонен уступать. Двор переедет сюда, бедный Лейбниц останется в Ганновере. Преимущество на стороне Ньютона. Он выиграл спор о приоритете, по крайней мере, так считают члены Королевского общества. Неприятности вокруг Монетного двора, судя по всему, разрешились.
- Это он вам сказал? Коли так, вот уж и впрямь чудо! - заметила Элиза.
- Почему?
- А разве ковчег не под надзором Чарльза Уайта? И разве Ньютону не предстоит испытание ковчега?
- Всё это он мне сказал, - ответила Каролина, - но Ньютон считает, что преодолел трудности, арестовав архипреступника по прозвищу Джек-Монетчик. Этот мерзавец теперь в руках сэра Исаака; скоро его повесят не до полного удушения, выпотрошат и четвертуют на Тайберн-кросс… Иоганн? Иоганн!!! Принеси нюхательную соль, герцогине дурно!
Иоганн вбежал в комнату всего несколько секунд спустя, однако к этому времени его мать уже овладела собой: она по- прежнему крепко держалась побелевшими пальцами за подлокотники, чтобы не сползти на пол, но краска уже вернулась её щекам.
- Пустяки, - сказала Элиза, поднимая взгляд на своего первенца. - Можешь заниматься своими делами.
Иоганн ушёл, взволнованный и обескураженный.
- У меня бывают такого рода каталептические припадки от перенапряжения, когда приходится думать о слишком многих вещах сразу. Всё уже в порядке. Спасибо за участие, ваше высочество. Перейдём к…
- Ни к чему мы не перейдём! - объявила принцесса Уэльская. - Мы продолжим обсуждать эту увлекательнейшую тему в мире! Вы любите самого знаменитого преступника за всю историю человечества!
- Ничего подобного! - возмутилась Элиза. - Он меня любит, вот и всё.
- Ах, это совершенно меняет дело.
- Ваша ирония излишня.
- Как вы познакомились? Я обожаю истории про то, как встретились истинные влюблённые.
- Мы не истинные влюблённые, - отрезала Элиза. - А как мы познакомились… ну, это не ваше дело.
Распахнулась другая дверь, и вошёл Лейбниц. Он с мрачной торжественностью поклонился дамам.