* * *
Запись в ЖЖ известного блогера gondonpavlon.
""Уважаемые москвичи и гости столицы! Приглашаем вас на экскурсию по центру столицы нашей Родины. Перед поездкой не забудьте надеть бронежилеты и каски, они могут понадобиться вам в районе Красной площади. За отдельную плату вам может быть предоставлен экскурсионный БТР".
Ну, вот и дожили: "дорогие мои, хорошие". Теперь, чтобы увидеть автомобили, подожженные противотанковыми ракетами, не нужно отправляться в Махачкалу или Назрань. Царь-батюшка, всяческой стабильности и благополучия гарант, привел войну в Москву. С чем и поздравляю вас, соотечественники. Надежды вам, любви и, конечно же, крепкой веры!"
* * *
"Интересно, с чем можно сравнить мою профессию?" - размышлял Турок. Образование, вернее, самообразование позволяло ему сравнивать себя с писателем-классиком, путешествующим в поисках впечатлений и вдохновений. Он и сравнивал.
Классик свободен от ежечасного прессинга клиентов, органайзера и заданий, которые должны быть выполнены "еще вчера". Он неторопливо гуляет по бульварам - благо, в Москве это пока еще можно. Кстати, квартиру, небольшую, но с комфортом четырехзвездочного отеля, ему сняли в центре - окраинный вариант даже не обсуждался. Итак, классик гуляет по бульварам, неторопливо обедает в ресторанах, за время его обеда по основному меню за соседним столиком совершаются четыре бизнес-ланча. Посещает выставки, благо их в Москве одновременно не меньше двадцати.
Однажды, спускаясь по Неглинной, он услышал звуки, непривычные для Москвы: стрельбу, причем не только из автоматического оружия, но и из безоткатных установок. Турок оценил обстановку, как интересную, но относительно безопасную. После чего зашел в ближайшую кофейню - персонал там так перепугался, что даже забыл закрыть заведение. Он успокоил официантку кондитерским заказом и выбрал наблюдательную точку: не у самого окна, но с хорошим обзором. Попутно вспомнил пословицу, приписанную китайцам, про берег реки и труп врага. В подлиннике предлагалось сесть в кофейне Барселоны, в самый разгар Гражданской войны, и наблюдать, как труп твоего врага рано или поздно пронесут под окнами.
Врагов у Турка в Москве не было, как, кстати, и везде. Были только объекты отработки. Но за оперативными действиями спецслужб он понаблюдал с интересом.
Турок редко пользовался автомобилем. Он спокойно коллекционировал презрительные взгляды, которые московские шоферы дарят безлошадным. Разве иногда присматривался чуть внимательнее. Классик, пожалуй, задумался бы: "Годится ли этот тип в мои персонажи?" Турок интересовался другим: "Заказали бы мне этого товарища, если бы потребовалось?"
Однажды Турок завязал роман, конечно, ночной. Мероприятие обошлось ему в два коктейля, порцию суши и бутылку шампанского, выпитую в съемной студии студентки. Интереса ради он предложил барышне угадать его профессию. Девушка думала-думала и решила, что незнакомец, наверное, руководитель съемочной группы, которая путешествует и снимает фильмы о дикой природе. Турок похвалил ее за мудрость и сказал: "Почти угадала". Любопытство - опасная страсть; скорее всего они расстались так легко из-за возмущения девицы: так правду и не сказал.
Классик гуляет, любуется, потребляет лангеты и девиц. Лишь иногда вмешивается капризно-непредсказуемая дамочка - вдохновение. Поэта потребовал к священной жертве Аполлон, и забыто все, кроме работы.
Источником вдохновения стал мобильный телефон. Была одна смс:
"Скоро вы понадобитесь"
Теперь Турок гулял уже не расслабленно. Он ждал команды.
* * *
Какой-то шутник-референт придумал аббревиатуру ДВС - дуумвират второй степени. Дуумвирами являлись Костылев и Степанов. Они сидели в приемной президента, без права постучать в кабинет. Учитывая, что со всеми остальными приближенными Столбов не хотел общаться вообще, начальник охраны и космический генерал чувствовали себя почти первыми лицами государства.
К Костылеву это относилось в первую очередь. Когда Столбов заперся в кабинете, никого не допуская и не отзываясь на звонки, космический генерал взял на себя функции президентского пресс-секретаря, благо после Татьяны пост так и оставался вакантным, и никто не рвался. Он давал указания начальнику службы протокола, которые, как правило, состояли из одного слова: "Отменить". Сам, кстати говоря, провел брифинг, на котором заявил информагентствам и съемочным группам центральных каналов: лидер страны жив-здоров, но намерен отдохнуть. Политических заявлений ближайшие 48 часов не будет, а последствия трагедии на Театральном проезде - работа для следователей, медиков, дворников и ремонтников. Заявление подкрепили кадры прямого эфира, когда Столбов на камеру так оценил теракт: "Судя по реакции, работаем правильно".
Еще Столбов пообщался со Степановым, коротко сказал ему: "Спасибо".
Пока Костылев перекраивал ближайшие планы главы государства, Степанов общался с эфэсбешниками. Вчерашний теракт стал шоком для всех силовиков, ревность и подозрительность были забыты, новости передавались по дружбе, пусть и возникшей минуту назад.
Боевиков было не меньше десяти, действовали они умело и нагло. Не просто подбили, зажгли и раскурочили президентский броневик тремя ракетами, но попытались его осмотреть, несмотря на охрану и доблесть отдельных полицейских - видимо, операция без визуального подтверждения результата не считалась. Их окружили, минимум двое ушли. Остальные, в бронежилетах и сферах, накачанные каким-то боевым химическим живчиком, отбивались жестко, не сдавались. В реанимацию был отвезен лишь один, с минимумом шансов на выживание. Остальных можно было лишь изучать. Хотя три различных ваххабитских ресурса: кавказский и два международных - уже взяли вину-подвиг на себя, рожи погибших были однозначно славянские.
Все это Степанов рассказал Костылеву. Тот только что вернулся после очередного коридорного разговора. Если Степанов чувствовал себя чуть-чуть оглушенным и карьерным ростом, и драмой, то Костылев, напротив, летал.
- Ну, Кир, - азартно шептал он, - ну, попали мы в историю! Кое-кто сегодня тоже в историю попал - не завидую. А мы, видишь, тут.
- Вижу, - мрачно сказал Степанов. - Что делать-то будем? Войти, может?
- Не. Сам выйдет! Сейчас у него, у Михаила Викторовича, произойдет катарсис. Или перезагрузка, называй, как хочешь. А как выйдет, как с нами заговорит, тут будет эффект импринтинга.
- Что это?
- Запечатление. Эффект утенка, или гусенка, не важно. Гусята вылупились и идут гуськом за первым, кого увидели: хоть за гусыней, хоть за дворником, хоть за трактором. Столбов должен нас увидеть, а мы - оправдать его ожидания. Кстати, это увидит и весь растерявшийся двор. Вот главная задача.
- Моя главная задача, - отрезал Степанов, - чтобы он не ломанулся куда-нибудь без охраны.
- Кто же спорит? Вот за это я тебя, Кир, и ценю. Наконец-то ты на своем месте. Михаила Викторовича беречь надо. Он жив, и мы живы!
Своим энтузиазмом Костылев даже удивлял Степанова. Странно, вроде бы старше на пять лет. А ведет себя, как мальчишка перед первым свиданием с перспективным ночным продолжением. Или не так: такой мальчишка робеет. Как пацан, сменивший велик на мопед и пробующий новинку во дворе. Обзавидуйтесь, мелкота!
Он то названивал куда-то, то выскакивал, приводил и уводил за руку разных пожилых дядек, сохранившихся в президентском аппарате, шептал им что-то на ухо. Подбегал к секретарше, чуть ли не орал на нее, потом целовал, обещал ей построить замок из воздушного шоколада.
Степанов сам не раз испытывал подобный азарт: например, при инциденте на ВДНХ. Не понимал только, почему у Костылева он так затянулся.
* * *
Ивану Столбов позвонил сам.
- Ты понимаешь? - спросил он без "здрасте" и "привет".
- Да, - хрипло ответил тот. Хотел что-то добавить, но не смог.
- До одиннадцати утра о времени визита в Думу знал только ты. Даже охрана не знала. Это чтобы ты не стал свою совесть уговаривать: мол, может не через меня утекло… Да и в Думу никто, кроме тебя, меня не звал. Точнее, звали, и ты передал чужое приглашение. Кстати, кто пригласил-то?
- Крамин, из нашей фракции, и Олег Делягин, от "Мельницы", - тихо, бесцветно сказал Иван, так виноватый пацан выдает друзей, поджегших вместе с ним мусоропровод. Лишь бы простили, пустили на порог квартиры. - Миша, прости…
- Я-то что, я даже не обоссался. Ты у девяти семей прощения проси - группы минного контроля и эфэсбешников, которые полегли возле Думы. Еще трое в реанимации, список не закрыт. Хотел просто дачку поиметь… Жизни украл.
Иван то ли всхлипнул, то ли булькнул в трубку.
- Живи как хочешь. Сам искать тебя не буду. Если пойдет следствие, спросят меня, кто мог допустить информационную утечку, скажу правду. Выпишут на тебя ордер или нет - не мое дело. Со мной не работаешь, меня не знаешь. Все!
* * *
Поздним вечером второго дня Столбов вышел из кабинета. Походка твердая, речь прямая, только чуть замедленная - явно установил в мозгу фильтр, чтобы пропускать каждую фразу.
- Вы здесь? Хорошо. Саня, иди в кабинет, поговорить надо.
Костылев задержался, подхватил со стола несколько листов бумаги и только тогда шагнул в кабинет.
- Кирюха, с тобой тоже поговорю. Просьба есть, интимная. Саня, ступай, - это Костылеву, который, услышав про "интимную просьбу", притормозил на пороге.
- Кирюха, - тихо сказал Столбов, - я тебе во дворе по морде точно не съездил?
Личную дистанцию с собеседником Столбов увеличил сантиметров на тридцать и съел немало финских мятных шоколадок. Все равно бывшего мента не проведешь. "Литр пятьсот граммов выжрано в одно рыло, не меньше", - подумал он.
- Нет, Михаил Викторович, не съездили, - вежливо ответил президенту.
- Это хорошо. Извини, что так вышло. Просьба есть. Кирюха, сынок. Найди продолжение. Коньячишку, литр, нет, полтора. И "беленькой" тоже прихвати, не привык я поминать коньяком. И сделай это сам, чтобы без разных там зевак. Конфиденц обеспечь.
- Михаил Викторович, может…
- Кириха, надо. Реально надо! Я в засаде, Кирюха, мне из нее выйти необходимо. Если не ты…
- Хорошо, - кивнул Степанов. - Только вот что. Остается мой зам - Аверьянов, будет сидеть в коридоре. Если захотите выйти и пойти куда-нибудь, слушайтесь его, он лучше меня знает все регламенты.
- Не волнуйся, - поспешно ответил Столбов. Не просто мудро согласился, но, как заметил Степанов, проявил пьяную уступчивость: на все согласен, все сделаю, лишь бы ты, гонец, не задержался.
- Пожелания есть? - спросил Степанов, выходя.
- Э, да мне и спирт сойдет, только чтобы из госпиталя, а не с авиабазы. На твой выбор.
И удалился в кабинет.
Пока президент давал поручение главе охраны, Костылев - уже во внутреннем кабинете, не бездельничал. Посмотрел на монитор, где болталось письмо. Посмотрел на стол, на бутылку с коньком. Напитка оставалось еще на палец. Наполнил рюмку Столбова, ловко нашел вторую. Оглянулся по сторонам, на лице чуть ли не обида и злость. Сунулся в холодильник, вытащил стекляшку с "колой", довольно улыбнулся. Аккуратно налил свою рюмку, поставил бутылочку в холодильник, с беспокойством взглянул на шипящие, предательские пузырьки. Впрочем, они отшипели свое быстро и, когда вошел Столбов, рюмка гляделась вполне коньячно.
- А, молодец. Все правильно, - сказал Столбов. - Давай за то, что кроме гнид, еще остаются люди. Вот. До дна. За себя пьешь, Саня.
Костылев выпил до дна. Демонстративно поморщился, изобразил борение организма.
- Молодца, - сказал Столбов. - Саня, цены тебе нет. Ты ведь все знаешь. Ответь на вопрос. Кто это? Он или нет?
- Он - Луцкий? - спросил Костылев. Столбов кивнул.
- Если говорить об оперативных данных, на него ничто не указывает, - сказал молодой генерал. - Если по логике, то он тоже в вашей смерти не заинтересован.
- Именно, - сказал Столбов. - Не верю! Но если от него такая вот думская подлянка с голосованием? Что же мне с ним делать тогда?
- Расстрелять.
- Как это? - спросил президент вполне трезвым голосом.
- Найти исполнителя советских времен, который умел в затылок, с первого патрона. Или нынешнего, из спецназа ГУФСИН, - пояснил Костылев. - Это о технической стороне. А в правовом и политическом аспекте, да, трудно, но придется.
- Он же не виноват, - вяло ответил Столбов.
- Так виновных, Михаил Викторович, за убийства казнят и в пошлых цивилизованных странах. А нам, если мы хотим реально встряхнуть Россию, придется наказать невиновного подлеца. Тех, кто эту бяку у Думы организовал, тоже найдем, накажем. Но эффект будет не тот. Это, знаете, есть легенда про Третий рейх, будто там однажды из трамвая вывели всех безбилетников и расстреляли. До сорок пятого - ни одного зайца. И мы должны устроить такой вот госстрах, чтобы боялись реально. Внутри, конечно. Но в мире такие вещи тоже впечатляют.
- Все равно не понимаю, - задумчиво сказал Столбов, взгляд - на бутылке с остатками коньяка. - Ну, допустим, решили расстрелять. Как по закону-то провернуть?
- Ага, - с энтузиазмом отозвался Костылев, - значит, все дело в технической стороне вопроса. Действовать будем так. У Думы сейчас чувство вины - мол, президент к ним поехал и чуть не погиб. И страха чуть-чуть. Они сейчас и Конституцию перепишут, и УК, да еще в трех чтениях все и сразу. Трудно - да. Но придется именно так. Иначе над вами будут смеяться. Как в старом фильме: "Ха-ха, вот тебе и Грозный царь!". Его по носу щелкнули, а он побежал уговаривать - одумайтесь, отзовите щелчок. Вот его по дороге чуть было не прихлопнули, как муху. Спасибо, охранник проявил державное упрямство. За такой позор надо мстить. Жестоко и страшно. Не по справедливости, а от души. Вообще, такое нельзя простить и Думе, но она пока нужна, чтобы поменять законы. Потом и ей можно припомнить. А пока на сцену должен выйти Грозный царь.
- Гриша мне друг, - тихо сказал Столбов.
- Именно поэтому, - сказал Костылев еще жестче. - Вы же сами сказали - друг-вор вам не друг. А друг-предатель? Тем более. Тут - без намека на пощаду.
- Я, наверно, еще мало выпил. Не понял. Для чего это все надо?
- Страну прижать покрепче, - сказал Костылев. - Только сильная, беспощадная власть, вертикаль, от Кремля до поселков. Иначе, нельзя. Ни демократия, ни капитализм у нас не могут существовать. Климат не позволяет.
- Это в каком смысле?
- У нас две трети страны в условиях вечной мерзлоты. По сути, наш русский север - это как полярные станции. А где теплее, там все равно такие перепады температуры, каких не бывает в Америке.
- Это точно. У нас полстраны - Аляска. Кстати, чего сачкуешь? Кирюха ушел, кто младшим на раздаче?
Костылев понял взгляд-намек Столбова. Взял бутылку коньяка, наполнил президентскую рюмку, вымучил себе оставшиеся капли.
- Э, так не годится. Нельзя себе меньше, чем грозному даря наливать. Погоди, поделюсь. Будемо!
На этот раз, Костылев поперхнулся вполне естественно. Но продолжил:
- Так вот, Михаил Викторович. Из-за этих температурных перепадов любая дорога, шоссейная ли, железная, будет у нас дороже, чем в США. И продукция любая всегда будет неконкурентоспособной. Поэтому открытая экономика, капитализм для нас - смерть. Власть должна быть собственником всего производства. Частники могут только печь пирожки, да и то под контролем.
Столбов внимательно слушал.
* * *
Еще с января государственная водка и прочее спиртное существовали в Кремле лишь для официальных мероприятий. Запой лидера страны к таковым вряд ли относился. Поэтому Степанов не стал тратить время на попытки достать его в пределах Кремля. А сразу выбрал служебную машину и отправился в город.
Машину именно выбрал, точнее, шофера. Женя Шмидт, казахстанский немец, который по пути на запад из Караганды залетел в Москву, да тут и остался. Болтать о поездке не будет, даже можно и не предупреждать.
Правда, пришлось поторопиться и, к недовольству Шмидта, лихачить на грани нарушений. Было без двадцати одиннадцать.
Нужный магаз нашли недалеко от Пушкинской. Степанов вбежал в зал, ухватил две бутылки армянского коньяка, плюс пол-литру нашей, родной. Встал в кассу за двумя такими же гражданами-торопыжками.
На часах было без пяти. Кассирша торопилась и оттого ошибалась: сначала со сдачей, потом уронила на пол карту клиента и не сразу подняла. Сзади топталась-ругалась еще пара клиентов. Один затарился от души, тележка звенела от катавшихся бутылок.
- Скоро еще веселей будет, - меланхолично заметил охранник, собиравший корзины и тележки. - Этот наш народный герой, как его, Столбов?.. Новый закон готовит, чтобы оставить один магазин на один город.
- Вот за это его алкаши и заказали, - хохотнул клиент с картой, совершивший оплату.
- Алкаши заказали, алкаши исполняли, - раздалось сзади. - Вот если бы на трезвую голову - тогда новые выборы и всем в кайф.
Кирилл обернулся. Парень с громыхавшей тележкой - оказалось, кроме водки там звенит и пиво, правильно понял взгляд.
- А чего? Столбов же это - свобода, - смущенно заметил парень.
- Эй, командир, чуток поживее, - попросил Степанова охранник. - Если народ из-за тебя не купит, как бы тебя самого тут, без гранатометов.
"Дисциплина, - с уважением подумал Степанов, - ни минуты после двадцати трех".
Секундный страх - вдруг забыл деньги? Но они были, и чтобы не задерживать со сдачей, Кирилл взял две закусочные шоколадки.
"Небось, когда Ельцин просил Коржакова водку найти, тот тоже себе говорил - последний раз", - примерно так размышлял Кирилл Степанов, выходя с пакетом из магазина.
Кроме всего прочего, помнился прощальный разговор с Батяней. Тот позвонил часа два спустя после теракта.
- Вадим Сергеевич, может, вы вернетесь? - с надеждой спросил Степанов, услышав в трубке знакомый голос.
- Не издевайся, - устало сказал Батяня. - Я тоже, считай, его предал, уволился за шесть часов до покушения на президента. Без мата говорю, а так, как потом в книжках напишут. Куда мне возвращаться? Ты справился - молодец. Держись дальше. Только вот что… Постарайся ему письмо показать этой Красницкой. Я еще раз подумал: грех будет ничего не сделать. Кирюша, тебя он послушает. Не подведи.
- Обещаю, Вадим Сергеевич, - ответил Степанов.