Разительные перемены! Так и подмывало спросить – что здесь, черт побери, произошло? Вы что, забыли кто я? Но Гай спросил иначе:
– Сколько меня не было?
Тобиас, подсчитывая, на мгновение задумался, но ответил, ограничившись довольно приблизительным ответом:
– Больше месяца. Может, ближе к двум.
– Долго. Показалось, что прошло гораздо меньше. Нужно мне было вести счет дням.
– Не меньше месяца – это точно. Так где ты все это время пропадал?
– Я так понимаю, что вся баржа наша? – уклонился от прямого ответа Гай.
– Конечно! От бака до кормы.
– Не возражаешь, если мы поднимемся на верхнюю палубу? Там, где я был, атмосфера – сплошной кислород. Как утверждал один, известный нам обоим, выродок, в воздухе его находилось не меньше пятой части. Так что мне было бы легче наверху.
Тобиас оглянулся, не понимая, о чем он говорит. Воздух как воздух. Что в трюме, что на верхней палубе – разницы особой нет. Но спорить не стал и указал на трап.
С самого первого дня Гай откровенно побаивался океана. Он почему-то всегда казался чем-то живым. Гаю и в голову не пришло так думать о кустах на холме, лесе, реке, отя они и были в постоянном движении. Океан же казался абсолютно неподвижен. Ни волн, ни даже легкой ряби. Но исходило от него ощущение всевидящего взгляда. И сейчас, стоило подняться на верхнюю палубу, увидеть бесконечную гладь цвета мутного бутылочного стекла, и это чувство навалилось с новой силой. Справившись с волнением, Гай прошел на корму и заглянул за край.
– Течение так и несет баржу?
– Так и несет, – кивнул Тобиас.
– Совсем незаметно, будто стоим.
– Это потому, что движется не тонкое русло, а широкая полоса от горизонта до горизонта. Я так и не смог вычислить скорость, но она постоянно увеличивается. В тот день, когда вы с Шаком исчезли, мы оттеснили выродков на это самое место. Они оказались зажатыми на корме между этим кнехтом и вон тем бортом с клюзом. Лич отбивался как мог. Его достал Свимми твоим ломом… тем самым. Вольф с Ламаром сразу подняли руки. Их мы простили и оставили в живых. Вольф лучше всех добывает водных грифов, хотя и плюется кровью. Болен – чувствую, долго не протянет. Да и от Ламара есть польза – мастер на все руки. Так что не зря. Это Вольф додумался ловить грифов на их же потроха. А вот Балу тогда свалился за борт. Он проплыл за кормой, а затем появился слева. Жутковатое зрелище – вода неподвижна, а он скользит, словно его тащат за ноги. Балу молил о помощи и греб к барже, но его уносило все дальше и дальше.
Тобиас бросил на Гая изучающий взгляд и неожиданно спросил:
– Скажи, если появился ты, то нам следует ожидать и появления Шака?
– Забудь о нем. Шак больше не вернется.
Кажется, у Тоби отлегло от сердца. От Гая не ускользнул его облегченный вздох.
– Шак был вместе с тобой?
– Да. Мы очень весело проводили время.
– Где?
– Не близко. А еще точнее – очень давно.
Тобиас ждал продолжения, но Гай молчал, и, покосившись на следующих по пятам Дрэда, Святошу и Ламара, Тоби, понизив голос, спросил:
– Ты хочешь поговорить с глазу на глаз?
– Что? – отогнал навязчивое видение Гай. – Нет. Вовсе нет. Моя история способна удивить даже покойника. Скрывать ее – сущее преступление. – Перед глазами продолжал стоять Шак с вывернутой наизнанку грудью и напоказ бьющимся сердцем. – Тоби, ты когда-нибудь слышал о кластере М?
Тобиас испуганно оглянулся на Святошу и, схватив Гая под руку, потащил за рубку.
– Где ты о нем узнал? – перешел он на шепот.
– Как же ты меня раздражаешь своей привычкой отвечать вопросом на вопрос! Так слышал или нет?
– Он уже давным-давно исчез, – неохотно ответил Тобиас. – Это было очень давно.
– Значит, все-таки существовал… – задумчиво констатировал Гай. – Это оказался не горячечный бред угасающего рассудка. Чем этот кластер занимался?
Не хотел Тобиас на эту тему говорить. Ох как не хотел. Смущенно потупился, потом отвернулся и с подчеркнутым интересом ткнул пальцем в не дождавшуюся, пока скроется солнце, и медленно выползающую из-за горизонта луну.
– Так и светит в полную силу. У нее исчезли фазы.
– Я задал вопрос! – нахмурился Гай.
К Дрэду и Святоше присоединился Свимми. Навалившись плотным кольцом, они мрачно молчали и смотрели Тобиасу в лицо. Не выдержав тяжести безмолвия, скрепя сердце, ему пришлось уступить.
– Я очень мало обо все этом знаю. Слухи ползли всякие, и уже не поймешь, где правда, а где вымысел. Одно я знаю точно, что такой кластер был. Но за одно упоминание о нем нам всем грозила досрочная утилизация. Не взирая на ранги. Нельзя было даже написать или указать где-нибудь в документах одинокую большую М. Это сразу расценивалось как намек. Во всех кластерах и секторах правительства дается клятва под электрическим импульсом. Вбивается рефлекс на неприятие любой как-то связанной с этим информации. Такую клятву давал и я.
Тобиас взял паузу, и его неловкое молчание показалось Гаю неуклюжей шуткой.
– Ты над нами издеваешься? Какая к черту клятва? Считай, что мы тебя от нее освободили! Почему правительственные вельможи боялись даже упоминаний о нем? Или ты решил хранить им клятву до конца и молчать?
– Нет, конечно, нет, – стушевался Тобиас. – Хотя, нужно признать, в этой тайне был смысл, потому что, узнай община правду, и это развалило бы ее снизу доверху.
– Любопытно, – усмехнулся Гай. – Ты попал на баржу за то, что проповедовал горожанам правду о гибели мира, но боялся разрушить их единство одним лишь упоминанием об этом кластере? По-видимому, сегодня у нас будет очень интересная ночь – полная откровений. Сначала ты, потом я. Историй хватит до рассвета. Ты первый – тебе начинать, Тоби.
Приготовившись слушать, Гай отодвинул Дрэда и опустился на подвернувшийся ящик, вытянув ноги. Тишина и белый свет луны настраивали на расслабленный неспешный разговор.
– Не тяни, приступай! Можешь быть уверен, я в долгу не останусь и развлеку вас историей не хуже твоей.
Подошел Вольф и, окинув удивленным взглядом столпотворение вокруг Тобиаса, плюнул кровавым сгустком, недовольно заметив:
– Шли бы вы лучше травить ваши байки в трюм. Срываете мне вечернюю охоту. А мне еще потом дежурить.
– Оставь. Сегодня обойдемся старыми запасами, – отмахнулся Тобиас. – Пусть будет по-вашему, расскажу, что знаю. – И, присев рядом с Гаем, он нехотя начал: – Стоит мне об этом подумать, как в груди так и передергивает, словно меня опять бьют электрическим током. Кластер М исчез лет пятьдесят назад. А то и все шестьдесят. Когда земля уже вовсю уходила под воду, и катастрофа стала очевидна даже последнему тугодуму. Вряд ли кто из вас слышал, что тогда еще всерьез верили, будто все можно исправить. Проекты по спасению суши сыпались один фантастичнее другого. Но все они сводились к дамбам, плотинам и прочей чепухе. Вот тогда, на этой волне спасателей и появился кластер М. Поначалу их так и воспринимали, как единственных спасителей исчезающего мира. Молодые ученые, с ярким лидером, они решили перевернуть само понимание проблемы. Начисто изменить подход к осмыслению происходящих событий. Бунтари! Вместо того чтобы бороться за погибающий мир, они призывали к нему приспосабливаться. Если человек не может выжить в новом мире, значит, необходимо изменить человека. Таков был их главный принцип. Если наш атмосферный слой весь пошел дырами, и солнце палит как кварцевая лампа, то не нужно прятаться под крышу. Спасение в трансформации человеческой кожи, приспособлении ее к усилившемуся излучению. Если плотность воздуха падает, то не надо запасаться баллонами с воздухом. Выход в увеличении человеческих легких.
– Им не откажешь в логике, – не удержался от комментария Гай.
– Все оказалось не так гладко, как могло показаться на первый взгляд. Изменение ДНК, перестройка хромосом, провокация мутаций человеческих органов воздействием на них радиоактивных изотопов, все это скорее приносило больше вреда, чем пользы. Сейчас уже трудно судить, что там было на самом деле, и где выдумка, а где истина, однако поговаривали, что опыты и операции они делали сами на себе, постепенно превращаясь в жутких монстров. Поначалу ими восхищались, потом испугались и хотели образумить. Талант был на лицо, а в таких случаях его стремятся причесать и направить в нужное русло, а не бороться с ним и наказывать. Но их смелость повергала в шок даже немногочисленных сторонников в правительстве, и в конце концов кластер закрыли. Кому захочется, чтобы его изуродовали, вживив вторую камеру в желудок для того, чтобы переваривать грубую пищу, или приспособили почки под морскую воду, превратив их в огромные сепараторы. Человек превращался скорее не в хозяина нового мира, а в безобразного калеку с отвисшими боками.
– А на сердце? – заволновался Гай. – С сердцем они что-нибудь делали?
– С сердцем? Не знаю. Для чего нужно что-то делать на сердце?
– Для того, для чего и все остальное. Сердце всему начало. Будь я медик, я бы тебе сказал точнее. Но мне кажется, если изменить сердце, то оно могло бы перестроить под себя весь организм в целом.
– Может и так. Вполне возможно, что так оно и было. Спорить не буду, соглашусь, что улучшенное сердце вполне могло оздоровить все тело. Усилить, к примеру, иммунитет, сделать организм невосприимчивым к внешним опасным факторам.
– Увеличить рост мышц, – задумчиво продолжил Гай. – Накачав кровью, дать им огромную силу. Что там было дальше?
– А дальше еще туманней. Наши гении ушли в подполье. Чем они потом занимались – никому неизвестно. Поговаривали, что им удалось выделить ген долголетия, добиться кое-каких успехов в иммунной медицине. Теперь об этом можно только гадать. Вот и все.
Тобиас поблагодарил всех за внимание натянутой улыбкой и попытался встать.
– Все?! – потрясенный Гай оказался проворней и, надавив на плечо, усадил его на место. – Ты шутишь? И только из-за этого нельзя даже вспоминать название их кластера под страхом утилизации? Что в этом такого, что могло бы развалить общину снизу доверху? Ты нас держишь за идиотов, или тебе перехватили горло вбитые током рефлексы? Ночь только началась, Тоби. Так что времени тебя послушать у нас еще достаточно. Не валяй дурака и рассказывай все, как есть. Почему воспоминание о них расколет общество?
– Потому что тогда рухнет объединяющий стержень, который выстроен на всеобщем несчастье. Пока что только оно еще сплачивает общину вокруг правительственных вельмож. Народу хочется хоть какой-то стабильности. Пусть даже такой тяжелой, как наша. А они ее гарант.
– Перестань, общество уже и так давно расколото на нормальных людей, суррогатов и прокаженных.
– Да, но никто не связывает эти мутации с правительством. Считается, что это естественное вырождение, вызванное изменившимся климатом, породившим глобальную катастрофу.
– А разве это не так?
Прокашлявшись, Тобиас тоскливо взглянул на луну, проделал замысловатую манипуляцию с пальцами, сцепив их в замок и, постучав по собственным зубам, недовольно двинул скулами, словно решая, стоит или нет продолжать рассказ.
Его никто не торопил.
– Не так.
– Не так? Разве проказа не от повысившейся радиации?
– Послушайте, это лишь догадки, которые мы, наладчики, передавали друг другу шепотом, на ухо, и где-нибудь подальше за пределами кластера. Если слухи о том периоде, когда кластер М существовал вполне законно, еще звучали сколько-нибудь правдоподобно, то после этого – что ни слово, то сплошные противоречия. Но был один факт, который отрицать нельзя. Кто-то из наших рылся в архивах блоков памяти и наткнулся на декларацию о награде. Датировалась она как раз тем временем, когда начался всплеск всех этих мутаций. Тогда за их главного давали большую награду. Но найти так и не смогли. Потом обещали наградить хоть за кого-нибудь из научной группы. Но если и случалось находить, то уже только покойников. Кто-то покончил с собой, кто-то не выдержал собственных опытов, а кто-то умер от выпущенного на свободу вируса. В декларации ни слова не говорилось, за что их ищут, но мы догадывались. Объявив кластер М вне закона, правительство само подтолкнуло его на решительные действия. Дело в том, что ученым удалось создать иммуноген, который, как они считали, способен спасти человечество. Он должен был изменять организм в зависимости от изменяющейся среды. И тогда эти мудрецы не додумались ни до чего умнее, как скрытно распылять вирусный штамм среди людей. На улицах, площадях, через домовые воздуховоды. Когда это поняли, то заражены были уже все. Иммуноген свирепствовал и видоизменял всех вокруг без разбора! Одних убивал, другие покрывались язвами, превращаясь в прокаженных. На кого-то он никак не подействовал, а у кого-то вдруг проявились удивительные способности, превратив их в суррогатов.
– Да-а… – только и смог вымолвить Гай. – Ты знал такое и молчал?
– А что бы дало, если бы я не молчал? Ты только представь – каково это стать прокаженным, жить за горами в пустыне, в невыносимых условиях под испепеляющим солнцем, добывать для правительства ресурсы и при всем при этом знать, что именно это правительство сделало тебя таким, какой ты есть? Или примерь на себя шкуру всеми преследуемого суррогата? Что бы ты сделал с виновником твоих бед? А для всех понятие кластеров, консульств, технических секторов неразрывно связано с правительством. Они все порождение правительства. И никого не устроит ответ, что даже в отлаженной системе иногда случается так, что рождаются чудовища вроде кластера М. За все в ответе только правительство. Тогда его вельможи и решили все скрыть, а мутацию свалить на изменившийся климат. Так что молчали мы все. Любой, кто хоть что-то об этом когда-то слышал, держал язык за зубами. Это было нетрудно, тем более, если этот самый язык загнать туда электрическим разрядом. Потому что все понимали – иногда случается так, когда правда убийственна. Получи она огласку, и все бы сгорело в огне волнений, а точнее, что в уничтожающей войне всех со всеми.
– Ты сам видел декларацию о награде? – спросил Гай.
– Да.
– В ней, конечно, указывали имя лидера?
– Там перечислялись многие. Что не имя, то научное светило. Длинная череда титулов и званий. Но его имя стояло обособленно и без обозначения заслуг.
– Хочешь, я тебе его назову?
– Ты? – лицо Тобиаса вытянулось, будто перед ним вдруг предстал сам лидер кластера М, собственной персоной. – Откуда? Ты не можешь этого знать!
– И все же я попробую. Ван Дюк, тебе о чем-нибудь говорит?
– Верно… – дальше Тобиас наглядно изобразил растерянность, в самом мощном ее проявлении. – Откуда ты его знаешь?
– Успокойся, Тоби, а то от изумления у тебя случится вывих челюсти. Ты его тоже знаешь. Все мы его знаем. Кто же не знает нашего могучего и ужасного Шака?
– Шак?! Да ты с ума сошел! Чем ты слушал, когда я сказал, что кластер М исчез полвека назад?
– Но ты же сам утверждал, что они открыли ген долголетия?
– Нет, нет, нет… – натянуто засмеялся Тобиас. – Ван Дюк был гений! Что общего может быть у великого гения с выродком?
– А ты полагаешь, что Шак был безмозглым идиотом? Я видел в действии его мозги. Свалившиеся на наши головы ребусы он раскалывал одним зубом. Бунтарь, не жалеющий ни себя, ни других. Кажется, так ты его нам обрисовывал? Когда я слушал, то представлял именно Шака. Научное светило, перевернувшее мир с ног на голову, отец суррогатов и прокаженных, гений, скрывающийся среди выродков. Разве это не о нем? Дело в том, Тоби, что гении помимо светлых, бывают еще и темными. А наш Шак был цвета угольной пыли. Да и откуда я бы узнал его имя, если бы он сам мне не представился?
Потрясение – это тяжело переживаемое волнение. Гай посмотрел на Тобиаса и вдруг понял, что когда-то прочитанный классик ни черта не понимал в потрясениях. Если он имел ввиду напрочь отказавшую речь, то попал где-то рядом. Но если бы еще добавил исказившуюся в конвульсиях мимику лица, то был бы гораздо точнее. А накинь он еще выкатившиеся из орбит глаза, то… но это уже совсем другие критерии психического состояния.
– Невероятно, неужели я стоял рядом с самим Ван Дюком? – Спустя минуту Тоби наконец смог издать хотя бы что-то членораздельное. – Я даже представить не мог, что находился рядом с Великим Ван Дюком! Ну почему я этого не узнал раньше?
– А если бы узнал, то что? Ты бы устроил с ним научный диспут?
– Ты не понимаешь! Такой человек, как Ван Дюк, рождается лишь один раз в тысячелетие! Ты расскажешь мне о его последних мгновениях жизни?
– Ну почему же только о мгновениях? Неужели ты удовлетворишься такой мелочью? О днях, Тоби! Я расскажу тебе о последнем месяце жизни этого упыря. Вы там, в своем кластере, перешептываясь, напридумывали себе несусветную чушь и сделали из него ученого-мученика. Кластер М, значит, чудовище, а Ван Дюк – великий гений? Вам запрещали о нем даже думать, и лишь поэтому он для вас превратился в бога. Существует такой эффект запретного плода.
– Ты – переписчик и ничего не смыслишь в коэффициентах полезности! Если у нас кто-то выдавал коэффициент хотя бы на десять процентов выше остальных, мы на него смотрели с восхищением. Ему сразу же прощались все прошлые промахи и гарантировался служебный рост! А мне даже страшно представить, какой показатель выдал бы Ван Дюк. Представляешь, если бы он стал во главе правительства?
– Вполне. Так и вижу нас с тобой прогуливающихся по выжженной пустыне на шести лапах и щупальцами вместо рук. Очнись, Тоби! Для меня он как был Шаком, так им и остался. Выродком, каннибалом и убийцей. Глядя на него сегодняшнего, я вполне представляю его пятидесятилетней давности, убивавшим людей направо и налево ради того, чтобы опробовать собственную идею. Выродком жил, выродком и сдох. А в коэффициентах я смыслю. У меня был один из самых высоких среди переписчиков. Но это не спасло меня от отчуждения. Зато его вполне хватило, чтобы раз и навсегда покончить с Шаком.
– Ты его убил?
– Угу. Сейчас расскажу, как. Но прежде еще один вопрос, Тоби. Раз уж ты оказался такой осведомленный о кластере М, то, может быть, еще скажешь, что такое уловка Брикса?
– Да кто же этого не знает? – искренне удивился Тобиас. – Я от Сида этот термин слышал не один раз!
– Надо же, а я ни разу. Я был так к нему невнимателен. Это термин игроков?
– Сид говорил, тех, кто был далеко не новичком. Чтобы на нем сыграть, нужно хорошо чувствовать психологию противника.
– Что он означает?
– Кратко говоря – создать проблему там, где ее нет. Уловка Брикса применялась, если надо было вызвать у противника сомнение, вывести его из равновесия, заставить сделать ошибку. Ты понимаешь, о чем я?
– Вполне. Вбить клин между нами, вынудить друг друга подозревать, не доверять. Заставить искать предателя там, где его нет. Это вполне в духе твоего гения.
Шак словно стоял между ними и ухмылялся во весь оскалившийся рот. Еще один его обман, достигший цели, неприятно задел за живое. Гай вспомнил, как подозревал Святошу, затем Свимми, даже раненный Дрэд иногда казался хорошо внедренным предателем. А уж Метиса он был готов убить по нескольку раз на день. Чтобы как-то отвлечься и заглушить горечь обиды, он кивнул на луну, обращаясь к Тобиасу:
– Так, говоришь, у нее нет фаз?
– Светит так, что даже в трюме от нее не скрыться. Поднимается над горизонтом, как и положено – вслед за солнцем. На рассвете послушно исчезает, а вот с фазами никак. Не хочет наша луна, чтобы мы плыли в темноте.