К обеду синьор Гвизольфи был с извинениями выпущен. А заодно с ним - и некто по имени вощаник Петр, вообще никакого отношения к Михаилу Олельковичу не имевший. Выпущен был тоже по просьбе князя, узнавшего о самом существовании вощаника минут за пять до приезда на владычный двор из уст софийского служки Гришани. Владыко Феофил на законный вопрос Варсонофия рукой махнул раздраженно - только ссоры с новопоставленным князем ему сейчас и не хватало! Еретики-стригольники? Да пес с ними, не до них покуда. Тут дела похуже намечаются - говорят, на Ярославовом дворище мужики-вечники снова в сонмища скопляются. Да и митрополит московский Филипп никак ответ на владычное прошение не отпишет. Ехать ему, Феофилу, в Москву или нет? Никто не знает, а митрополит не пишет. Не до того, наверное. Или - не хочет. С ганзейцами бы к лету торг наладить, придется на все их условия пойти - пущай по старине воск колупают. Да что там говорить, с Новгородской-то стороны тоже всякие люди встречаются, так и норовят худой воск ганзейцам всучить, да еще и владычные клейма ставят, не стесняются. Откуда клейма-то у них? Вот о чем у владыки голова болит - раскалывается. А стригольники - да черт с ними, прости Господи, будет время - разберемся.
Михаил Олелькович остался обедать у владыки.
Проводив взглядом удаляющихся Гвизольфи и Петра (даст Бог - будущего тестя!), Гришаня довольный помчался в свою келью. Переводить на немецкий очередное тайное письмо Господы герру Вольтусу фон Герзе, магистру Ливонского ордена.
С Сувором возиться вообще почти не пришлось. Хозяин, Петр, отправил его за воском на дальние погосты. По просьбе Олега Иваныча, "случайно" встретившего вощаника и синьора Гвизольфи сразу после их счастливого освобождения из узилища. Увидав старого знакомца, итальянец жутко обрадовался и предложил немедленно вспрыснуть это дело в ближайшей корчме. Ну, в ближайшей, так в ближайшей. Все корчмы принадлежали не какому-то конкретному человеку, а Господину Великому Новгороду, то есть являлись собственностью республики. А уж кто там в корчме заправлял - дело десятое, хоть бы и тот же Явдоха - жулик, креста ставить негде. Нет, к Явдохе не пошли - далеко больно. Нашли поближе, на Лубянице. Хлопнули с морозца по чарке перевара, потом перешли на напитки, более приличествующие уважающим себя людям, - медвяной квасок, мед стоялый да мушкатель гишпаньский. Квас с медом - уж так чудны оказались, век бы и пил, а вот мушкатель Олегу Иванычу совсем не понравился - уж больно смахивал по вкусу на "тридцать третий" портвейн, разлитый в антисанитарных условиях на какой-нибудь полубомжовской кухне. Вощаник вскоре простился, а Олег с итальянцем просидели в корчме до вечера. Вполне приличное оказалось заведение - люди заходили не только выпить, но и поесть, да и просто посидеть в дружеской веселой компании, ничуть не напиваясь; кто-то рассказывал смешную историю, в одном углу азартно обсуждали городскую политику, в другом - тихо, вполголоса, пели. Не хватало только сигаретного дыма да темнокожего пианиста, тренькающего на старом фоно какой-нибудь регтайм или старый новоорлеанский блюз…
Вообще-то говоря, Олег Иваныч с Гвизольфи ушли б и к обеду, если б не…
- Иване! Захарий!!! - широко улыбаясь, шагнул к ним с порога приземистый широкоплечий мужчина с черной окладистой бородой. Одет богато - кафтан узорочьем изряден, шапка беличья, плащ бобровым мехом подбит. Кафтан, зипун, армяк, ермолка… от татар те слова появились, так и разнеслись по всем русским землям, даже, вот, до Новгорода добрались… да прижились, так что уже мало кто и помнил, что слова - не русские. Гвизольфи, кстати, многих татар хвалил, говорил, что встречаются и среди них совсем не плохие люди. А потом, понизив голос, сказал, что един Бог на небе, а Аллах, Иисус, Иегова - все названия суть одного и того же…
Ну, ежели он этим хотел Олег Иваныча удивить, то не удивил. Олег-то Иваныч в свое время и не такие богопротивные вещи слышал, даже типа экзамена что-то в холодильном техникуме сдавал - "научный атеизм" называется.
Так вот, о госте-то вошедшем… Старый знакомец оказался - купеческий староста Панфил Селивантов, с кем не так давно в посольство ездили, да и раньше немало погулеванили. Панфил домой возвращался, к себе, на Ильину улицу. С женой-то, помирясь, опять поссорился, да вот сегодня опять замирился. По такому случаю в корчму и зашел по пути, опростать перевара чарочку - да и ветер на улице-то: не долго и простыть в плащике-то бобровом.
Так и просидели с Панфилом до вечера. Сидели, беседовали, медвяный квас потягивая, других слушали. Олегу Иванычу то любо было. Песен попеть, гусляров послушать, эх-ма, развернись душа! Не все работать - и отдыхать когда-то надо! Жаль, репертуар у местных не очень. Снулый больно. Ничего, дайте время - и рок-н-роллу научатся! Сбацают в лучшем виде какие-нибудь там "Синие замшевые ботинки". Олег эту песню и попытался напеть Панфилу - бубен у корчемных отобрал. Панфил на ложках наяривал, Гвизольфи по полу скакал усердно. Веселуха! Оглянуться не успели, как в окошке стемнело.
Вышли, коней от коновязи отвязали. Гвизольфи, шапку сняв, помахал, прощаясь - ему не по пути было. А Панфил вспомнил - давно хотел на Славенский конец заехать, дружка старинного навестить - отца Хрисанфия, настоятеля церкви Воскресения, что на Павлова улице, совсем рядом с Олеговой усадьбой. Так и поехали вместе - веселей и не так опасно - на двух-то вооруженных мужиков напади, попробуй.
Взяли в путь медку стоялого кувшинец изрядный, не для пьянства, здоровья ради, ветер-то… нет, утих, кажись… Ну - все одно, не май месяц!
Так и ехали. Остановятся, выпьют - и дальше. Не езда - счастье! И никаких тебе гаишников! Хорошо, каурый Олегов конек дорогу сам знал.
Доехав до развилки на Павлова, остановились прощаться. В кувшине-то уж на донышке плескалось.
- Слышь, Олега… Ты зачем меня просил в какую-то трубку подуть? - чуть заикаясь, переспросил Панфил. - В какую трубку-то? И зачем дуть?
- Проба на алкоголь, Панфиле! - хохотнув, Олег Иваныч приложился к кувшину. Да так и застыл, словно римская статуя!
На углу Ильинской и Славной горело. Хорошо так горело, весело. Можно даже сказать - пылало ярчайшим пламенем. То место, где находилась усадьба Феофилакта - родной дом Олега Иваныча!
- Стой, Панфил, кажись, мои хоромы горят! - враз протрезвел Олег Иваныч. Вскинулся в седло - шпоры! Вмиг до усадьбы домчался. За ним и Панфил, может, помочь чем.
Пока горел только овин и часть стены, у которой, как знал Олег, лежало заготовленное на зиму сено. Не поместилось все в овин-то…
Сторож Акинфий да дедко Евфимий со своими оглоедами деловито таскали ведра с водой от ближайшего колодца. Колодец на самой усадьбе, судя по всему, был уже до дна вычерпан. Кособокий Пафнутий, кренясь, несся в сторону ближайшей церкви Ильи. Через минуту с колокольни послышался звон. Набат называется. Со всех домов на Славной, Ильинской, Павлова, Нутной выбегали люди. С ведрами, баграми, крючьями.
- Какая-то падла паклю на двор швырнула, - увидев Олега, пояснил дед Евфимий. - Вон, смотри-ко, как бы ишо…
Старик кивнул на заднюю часть двора, за хоромами, куда, брошенная из-за ограды, полетела горящая головня.
- Ну, шильники, ужо…
Выхватив шпагу, Олег Иваныч бросился на двор. С разбега перемахнул ограду.
Увидев его, отпрянула в темноту чья-то фигура.
- Стой! Стой, сволочь!
Фигура внезапно обернулась, выбросив пылающий факел. Всего на какой-то миг обернулась. Но и этого мига хватило. Хватило, чтоб узнать.
Тимоха Рысь! Закоренелый садист и убийца, а теперь вот еще и поджигатель!
Ну, на сей-то раз не уйдешь, собака!
Тимоха тоже узнал Олега. Разбушевавшееся пламя ярко осветило округу. Шильник стоял, ухмыляясь, никакого оружия в его руках не было.
Ну и не надо! Не тот это человек, чтоб играть с ним в благородство.
Олег подбежал ближе, взмахнул шпагой…
Что-то ударило его в левый бок, резко и сильно, словно гадюка кусила. Зашатался окружающий мир, затуманился, и вдруг приблизился к самым глазам грязный жесткий снег. Впрочем, его холода уже не почувствовал Олег Иваныч. Упал лицом вниз, ткнувшись головою в наметенный ветром сугроб.
- Дострелить, Тимоша? - вышел из тьмы шильник с самострелом.
- Не спеши, Митря, - ухмыльнулся Тимоха Рысь. - Сам добью, то мне сладко.
- А боярин?
- Боярину скажем - отбивался уж больно сильно.
- И то правда.
Подойдя к лежащему на снегу телу, Тимоха вытащил из-за пояса широкий кинжал непривычной формы… такой, какой иногда используют палачи. Примерился половчее.
Пущенное умелой рукой полено ударилось в голову шильника, кинжал упал на снег, сам Тимоха, ничего не понимая, еле успел сообразить скрыться…
- Окружай, окружай, робяты! - громко закричал Панфил Селивантов. - Там они, хари злодейские! У второго самострел - паситесь! Эх, Олежа, Олежа…
Панфил опустился на колени прямо в снег, рядом с Олегом. По его опаленной пожаром бороде текли слезы.
Глава 11
Москва. Ноябрь - декабрь 1470 г.
Приукрашивать облик Ивана Третьего нет ни необходимости, ни возможности. Его образ не окружен поэтическим ореолом. Перед нами - суровый прагматик, а не рыцарственный герой.
Ю. Г. Алексеев, "Государь Всея Руси".
…Время Ивана Третьего, время закручивания гаек, превращения уже не только дворян, но и бояр в забитых, знаюших свое место слуг великого князя.
А. Бушков, А. Буровский, "Россия, которой не было. Русская Атлантида"
Москва не знает ни блеска словесности, ни света просвещения, и сначала побирается крохами из Ростова и Новгорода…
И. Г. Прыжов, "История кабаков в России"
- Испей-ко, господине!
Бывший палач, а ныне костоправ и, по совместительству, лекарь, Геронтий, темноволосый худощавый мужчина среднего роста с аккуратно подстриженной бородкой, протянул лежащему на лавках Олегу какое-то дымящееся зелье в оловянном - с поллитра - кубке.
Олег Иваныч, подозрительно понюхав варево, скривился, глотнул и тут же закашлялся:
- Вечно ты, Геронтий, эдакой дрянью напоишь, супротив которой перевар корчемный нектаром ангельским кажется!
- Пей, пей, да не ворчи, Олег Иваныч, коль выздороветь хочешь. До дна, до дна. Вот и славно! - Геронтий принял из рук лежащего кубок. - Завтра еще раз перевязку сделаю - и на поправку пойдешь.
Палач-лекарь (Олег Иваныч, в зависимости от настроения, именовал его то патологоанатомом, то судмедэкспертом) поставил пустой кубок на стол, поправил висевший на поясе кинжал и поинтересовался, не найдется ли в доме красного вина, романеи иль мальвазеи какой. Болящий, вишь, потерял много крови, а для крови красное вино зело полезно, это еще древние говорили. Ну, раз древние… Вино, конечно же, нашлось. Правда, не очень большой кувшинчик - и трети ведра не будет…
Геронтий наполнил кубок, протянул раненому.
Олег Иваныч нахмурился:
- А сам что, не будешь?
- Гм… - замялся лекарь, потом махнул рукой: - А, ладно… Если только с сыром.
- Понял. С сыром, так с сыром. Пафнутий! Тащи сюда сыру! Что, что ты там кричишь? Только козий остался? Так тащи козий, какая разница, - мы ж не есть собрались - закусывать! Ну, здрав будь, Геронтий!
- За твое счастливое избавление от ран, господине!
Чокнулись.
Хороша романеица, пахуча, терпка.
- Давай-ка, Геронтий, еще по одной. Да успеешь ты еще на Торг. Кого там лечить-то? Смердов? И что с ними, бедными? Драку затеяли? Ребра друг другу пересчитали? Велика провинность! За дело хоть бились-то? Прям у Никольского храма, на паперти? Ну, богохульники, не могли другое место выбрать… А что, без тебя некому полечить?
Геронтий немного подумал и пояснил, что полечить кому, конечно, найдется. Но все это специалисты аховые - так бедных смердов ухайдакают, что те с неделю работать не смогут. Хотя, правда, какая в ноябре работа?
- Ну, иди уж, неволить не буду, - Олег Иваныч развел руками, попрощавшись с Геронтием, встал на ноги, прошелся по горнице. На этот раз хорошо получилось - башку, как третьего дня, не кружило. Видно, помогло… варево иль романея.
Короткая стрела-болт, выпущенная из арбалета Митрей, попала Олегу Иванычу точнехонько в левое нижнее ребро. Слава Богу, на излете попала, а то б вышибла ребро-то. Да и так, почитай, три ночи кость ныла, сейчас только и успокоилась. Ну, Митря, ну, смерд…
Смерд… На Москве это было ругательным словом, да и здесь, в Новгороде, мало кто уважал смердов - крестьян, живших за городскими стенами по всем обширным новгородским владениям, от Невы до Студеного моря. Никто и никогда не признавал за смердами права голоса на городском вече, однако именно они, эти забитые, лишенные избирательных прав труженики, в основном, и кормили Великий Город, несли в его пользу многочисленные повинности, от которых были освобождены свободные горожане. Алчные новгородские бояре силой, хитростью и коварством захватывали земли смердов, превращая их в свои вотчины, и самым коварным был здесь боярин Ставр. Почитай, половина его вотчин - бывшие смердов земли…
От раздумий о правовом положении смердов и возможных отрицательных последствиях этого отвлекло Олега Иваныча появление старого слуги - мажордома Пафнутия.
- Снова гости к тебе, господине, - убрав пустой кувшин, сообщил старик. - А вернее - гостья.
Гостья?
Только одна могла тут быть у него гостья…
Олег Иваныч быстро накинул на плечи кафтан и уселся к столу, разбросав перед собой кучу берестяных грамот, - изобразил кипучую деятельность.
Софья - конечно же, это была она - войдя, увидела Олега Иваныча за работой. А ожидала - лежащим и беспомощным…
- Входи, входи, боярыня-краса, - выйдя из-за стола, поклонился Олег Иваныч. - Садись, вина моего отведай. Оп… уж нету вина-то! Пафнутий, эй, Пафнутий!
Улыбнувшись, боярыня чуть пригубила принесенное Пафнутием рейнское.
- Рада наконец видеть тебя в добром здравии - за то и пью. Здрав будь! Вижу, уже весь в делах.
- Такова работа наша, - притворно вздохнул Олег Иваныч. - Некогда и щей похлебать вчерашних.
- Что ж - вчерашних-то? - засмеялась Софья. - Зашел бы… Хоть бы и завтра, после обедни. Может, нашлись бы для тебя и не вчерашние щи…
- Понял. Завтра после обедни! - закивал головой Олег Иваныч. - Сегодня все важные дела переделаю, а завтра всенепременно зайду, боярыня-краса. Сразу после обедни. Больно уж щей хочется.
Софья прыснула в рукав. Посидела еще немного. Поболтали. Хорошо, Новгород - не Москва. Попробовала б Софья на Москве так вот прийти, запросто, к малознакомому человеку в гости. Да хоть и к знакомому. Хоть и боярыня, да вдова. Поди, попробуй на Москве-то. Со свету сживут! Не то - Новгород, Господин Великий - свобода! Захотела прийти Софья - взяла да пришла! И плевать на всех хотела - имеет право - свободная женщина, новгородская гражданка!
Видно было, пр сердцу пришелся ей добрый молодец Олег Иваныч. А что, чем других хуже? Мужчина видный, статен осанкою, ликом светел; не молод, правда, так ведь и не стар - сорока нету. И при должности важной. Вот только… Хорошо бы земельки в поместье… хотя бы пару деревенек. Тогда б уж точно можно было б к Софье посвататься… А Феофил обещал, кстати!
После ухода боярыни не долго в одиночестве просидел Олег Иваныч. Зашел Панфил, купеческий староста, Селивантов, потом Гришаня заглянул. С усадьбы вощаника Петра возвращался отрок - к зазнобе своей ходил, Ульянке, - опосля Олега Иваныча решил проведать. Эдакого крюка дал - путь не близкий. Вон, дрожит, от холода, видно.
- Чего на руки-то дышишь, замерз, что ли?
Гришаня кивнул, улыбнулся.
- На вон, винца выпей, погрейся.
- Твое здоровьице, Олег Иваныч!
- Спасибо, сами не сдохните! Ну, что там на дворе владычном деется?
- Посольство в Москву собирается. Феофил-владыко решился-таки поставления от митрополита Филиппа добиваться. - Отрок вдруг хлопнул себя рукой по лбу: - Вот ведь чучело! Чуть не забыл: о тебе в палате Грановитой речь шла. Главой посольства назначил Феофил Никиту Ларионова, грамотея изрядного, а ему в помощь отец Варсонофий тебя посоветовал.
Олег Иваныч скривился:
- Какой милый, сердечный человек.
Посольство в Москву по степени опасности можно было сравнить разве что с поездкой к людоедам, причем со своими овощами в качестве гарнира.
- Что еще в Новгороде плохого?
- Михаиле Олелькович не всей Господе люб.
Вот те раз! Не люб! А на хрена тогда, спрашивается, приглашали? Хватило бы и прежнего князя - Василия Горбатого-Шуйского. Не фиг было его в Заволочье гнать. Иль он сам туда подался? Ну, да пес с ними, с обоими. О посольстве думать надо.
- У тебя, Гришаня, конечно, знакомых бояр да дьяков на Москве нету?
Отрок лишь сокрушенно развел руками.
- И у меня нету. Вот если б в Питере… Тьфу-ты. В общем, ладно, без знакомых обойдемся, первый раз, что ли. Так, думаешь, точно меня Феофил назначит?
- Как ты говоришь - "к бабке не ходи"!
- Ладно, посольство так посольство. Должность обязывает. Бок, правда, побаливает… ну, да черт с ним. А за посольство справное, знамо, можно и поместьишко выхлопотать, не всю жизнь в голых да небогатых ходить.
- Какое поместьишко, Олег Иваныч?
- Да ты не вникай, Гриша! Это я так… о своем, о девичьем.