А. Данилов, старший политрук 127-го ИАП:
"Навалились со всех сторон. Даю веером очередь, почти наугад. Хотел дать вторую, жму гашетки, а пулеметы молчат.
Понял: кончились патроны. Видать, это поняли и немцы: встали в круг, да и взяли меня, голубчика, в оборот. Вижу: левая плоскость ободрана, перкаль болтается, ребра наружу. Машина слушается плохо.
А гитлеровцы лупят по очереди, кругом огонь, дым, следами от трассирующих пуль все, как сеткой, затянуло. "Вот теперь, – думаю, – погиб". Эрликоновский снаряд нижнюю плоскость пробил, пуля в сухожилие левой руки угодила, лицо в мелких осколках, реглан искромсан…
Верчусь, как куропатка, а поделать ничего не могу. Гляжу: один так красиво на меня заходит. И вижу свою смерть. Теперь уже все равно – таран так таран! Он – в пике, а я задираю нос к нему.
Успел отчетливо увидеть горбоносое лицо и злорадную на нем ухмылку гитлеровца: знает, гад, что я безоружен, торжествует победу. "Ну нет, думаю, рано: ни мне, ни тебе!"
Не помню уже, как довернул свою "чайку" и винтом рубанул "Мессершмитт" по крылу. Он и посыпался.
Падает, струя дыма от него все толще и толще, – и я рядом, в нескольких метрах от него падаю. "Мессер" стукнулся об землю и сгорел, а моя "чайка", хоть и подбитая, полегче, перед самой землей как-то вывернулась. Сел на брюхо, огляделся. Своих не вижу никого, а фашистов кругом полно, бьют по мне, лежачему. Чувствую удар в живот, не знаю, чем: пулей, осколком снаряда?
В глазах сразу потемнело, какие-то круги пошли. Решаю: теперь-то уж наверняка убит…"
Глава 4
Под перекрестным огнем
Комзвена Долгушин до последнего не верил, что сможет совершить свой третий вылет – как раз зашли "Ме-110". Стали в круг и с пикирования принялись обстреливать стоянку самолетов.
Хоть там и остались одни ломаные да битые, а все равно жалко.
Перед выходом из пикирования тяжелые двухмоторные "Мессершмитты" сбрасывали "бомбы-лягушки" СД-2.
Огонь был очень мощный, два "И-16" упали, подбитые на взлете.
Бомбы рвались с черным дымом и пылью, оставляя небольшие воронки.
"Ишачок", только что заправленный, с еще горячим мотором, взлетел, и Долгушин завертел рукоятку, убирая шасси. Надо было сделать сорок три оборота, да вот только немцы церемониться не стали, открыли огонь.
Проклиная "чертова ишака", немцев, все на свете, Сергей набрал-таки высоту, не сверзившись вниз. Оглянувшись, он малость успокоился – все три ведомых шли за ним, крутя головами во все стороны. А ведь учили их!
Это комзвена просматривает воздушное пространство по часовой стрелке, слева направо; передняя полусфера сверху вниз, правая снизу вверх, затем левая – снова сверху вниз.
В звене же, когда один ведомый идет слева, а два справа от ведущего, обзор пространства ведется иначе: командир смотрит вперед – влево и вправо, вверх и вниз; левый ведомый оглядывает по часовой стрелке, правые же, наоборот, против ее хода.
Вдобавок экипажи делают отвороты то в одну, то в другую сторону, высматривая, нет ли врага на хвосте.
– Балбесы… – буркнул Сергей.
Жаль, что на "И-16" не стоят рации. Очень жаль.
Долгушин глянул на машину комэска Кулева: тот должен был дать команду на перестроение. Вот!
Самолет комэска покачал крыльями, подавая сигнал: "Перестроить боевой порядок в правый пеленг звеньев". Долгушин с ведомыми приотстал, давая возможность левому звену встать куда положено.
Внизу зеркальной лентой сверкнул Неман, а с запада наплывали целые облака пыли – она выбивалась из-под гусениц, копыт и колес гигантской колонны.
Немцы наступали.
Вдали клубились бурые облака дыма от пожаров, виднелись разрывы бомб и снарядов, сверкавших красными и малиновыми искрами. Дым, пыль и гарь поднялись до двух километров высоты.
Самолет Кулева дернулся, словно поплавок, когда рыба клюет.
Это означало: "За мной, в атаку!"
С пятисот метров истребители ринулись вниз, обстреливая головные автомашины вражеской колонны. Навстречу понеслись очереди из "Эрликонов" и мелкие снаряды зениток.
Долгушин ощущал злое торжество, наблюдая, как пушки его "ястребка" рвут капоты "Опелей", кромсают покатые крыши легковушек, косят разбегавшуюся пехоту.
Чуть ли не у самой земли комзвена вывел самолет из пикирования, боевым разворотом ушел вверх и снова бросился с высоты на неприятельскую колонну, на этого стального змия, что вполз на его родную землю.
Теперь "ишачки" терзали хвост змия, чтобы застопорить его пресмыкание на восток. Когда и там загорелось, спикировали на середину колонны.
Не повезло Сашке, ведомому, что шел слева – напоролся на пару снарядов и просыпался вниз, прямо на горевшие грузовики.
Командир эскадрильи подал сигнал на выход из атаки – несколько раз переложил самолет с крыла на крыло.
Потрепанная эскадрилья прекратила штурмовку, построилась в боевой порядок и легла на обратный курс. Шесть "И-16" догорали на земле…
Пройдя над Новым Двором, Долгушин увидел, что по полю выложен крест: садиться нельзя. Да это и так ясно – воронка на воронке.
"Мессершмитты" появились снизу.
Быстро набирая высоту, "худые" набросились на толстолобых "ишачков". И закрутилось огненное колесо воздушного боя, складывались, перекрещивались в небе выхлопы моторов.
"И-16" Стоянова сошелся в лобовой атаке с "Мессером", вот только немец попался упертый, и вскоре два горящих истребителя уже неслись друг другу навстречу – никто не желал уступить.
Мгновение – и огненные шары столкнулись в воздухе, вспыхнув общим взрывом.
Долгушин кусал губы от ярости – Ишанов подбит, Чубук, Стоянов, Плющ!
"Мессершмитт" будто сам вплыл в рамку прицела, и Сергей до боли вдавил палец в гашетку. Всего два снаряда выпустили стволы.
Боезапас – йок, как говорит Марат Гияттулин.
"Мессер" шарахнулся в сторону, и ведомый мигом добавил оборотов двигателю, устремляясь за фашистом. С пятидесяти – семидесяти метров он прошил немецкий истребитель длинной очередью, почти переломив того пополам.
– Есть!
Сверху уходил в пике "худой", и Долгушин рванул за ним.
Высота резко падала: 1500… 1000… 800… 600 метров.
"Мессершмитт" выкрутился на "горку", взмыл вертикально вверх.
Глаза Сергея словно застлала темная ночь, но в следующую секунду он снова увидел противника. Врага! Гадину, которую надо раздавить!
Опять отвесное пикирование, дистанция быстро сокращалась: 400… 300… 200 метров, высота 800.
Немец рванул вверх, зависая на долгий миг – пулеметы застрочили, исполняя немузыкальный реквием. "Мессер" перевернулся через крыло и грохнулся на шоссейную дорогу, по которой ползли серые машины фрицев.
– Собаке – собачья смерть, – процедил Долгушин.
"Повторяем атаку!" – покачиванием крыльев просигналил комэск.
И пятерка "И-16" снова вошла в пике…
В эскадрилье было восемнадцать самолетов. После третьего вылета их осталось четыре. Соединили две АЭ в одну и вылетели в четвертый раз.
И тут Долгушин впервые за долгие часы войны ощутил довольство – шестнадцать "ишачков" почти сразу наткнулись на бомбардировщик "Ю-88", возвращавшийся после налета на Минск. Никакие "Мессеры" их не прикрывали – "худым" не хватило бы бензина на обратный путь.
Сергея бесила эта немецкая наглость – гитлеровцы до того уверовали в собственную непобедимость, что даже не дали бомбовозам сопровождения! Они, выходит, и в грош не ставили советских летчиков или были убеждены, что тех, вместе с самолетами, пожгут на земле. Гады…
"Ишачки", как и было задумано, разделились на четыре четверки и напали на строй бомберов. Генерал Рычагов, когда мотался по округу, всех убеждал, что биться надо не тройками, как следовало по уставам, а парами и четверками. Командиры с комиссарами держались уставов, опасались нового или воспринимали идею в штыки, зато пилоты быстро разобрались в сути дела.
Да и чего тут разбираться: тройка – это когда один ведущий и два ведомых – сковывает маневр, а пара – тут крутись, как хочешь.
Говорят, кого-то из командиров полков Рычагов бросил уговаривать и сунул тому дуло пистолета под подбородок. Наорал на упертого. Дескать, для победы над врагом можно хоть задом наперед летать, главное – бить этого врага в хвост и в гриву! Понял, мать твою? Комполка оказался понятливым…
"И-16" Долгушина подобрался к "Юнкерсу" снизу и выдал очередь по двигателю. Пара пулеметов ШКАС особого ущерба немцам не причинила, зато две пушки ШВАК наделали делов – задымил бомбовоз.
Винт его замедлил вращение, крутнулся и замер, дым повалил гуще. Показалось пламя, полыхнуло, разгорелось… "Юнкерс" накренился, и гансы полезли с парашютами прыгать.
– Сигайте, сигайте…
Сергей спустил истребитель с "горки" и снова нырнул под брюхо очередному бомберу. Тот, чуя смерть свою, лег на крыло, пытаясь свалить, да не тут-то было. Даже трассеры из подфюзеляжной гондолы Долгушина не остановили – снаряды продолбили по "Юнкерсу", нащупывая бензобаки, и нащупали-таки – фюзеляж вывернуло, словно крышку у консервной банки, и наружу ударил фонтан огня. "Подфюзеляжник" мигом смолк.
Вот, тоже мне, додумались, – мелькнуло у Сергея, – куда засунуть стрелка! Главное, в кабине все сидят, как фон-бароны, а этот лежа!
Тут его едва не подловили с подлетавшего "Юнкерса".
Два или три пулемета у "88-го" были нацелены вперед, правда, изо всех этих установок огонь вел один стрелок-бомбардир, но все равно получить очередь – это неприятно.
"И-16" вильнул, уходя с линии огня, и тут же выпустил трассу из пушек. Бомбовоз находился так близко и приближался с такой скоростью, что снаряды били в упор, расколачивая граненое остекление носа у "Юнкерса". В следующее мгновение "ишак" пронесся в каком-то метре над крылом бомбардировщика, едва не задевая плоскостью вращавшийся винт.
Задний верхний стрелок открыл огонь по верткому "И-16", но лишь задел крыло, оставив две дырки в перкале. Ничего, переживем…
Долгушин заложил вираж, чтобы добить "Ю-88", но когда глянул с разворота, то понял, что это уже лишнее – его ведомый выпустил по бомберу три эрэса подряд. С трехсекундным замедлением, они сработали на "пять с плюсом" – один порвал немцам крыло, а два других пробили фюзеляж, оставив по себе две здоровенных дыры, в каждую человек пролезет.
Этого бомбер не пережил, свалился. А следом, словно перечеркивая "Юнкерс" черной копотной лентой, пронесся горящий "ишачок". Подбили-таки!
– Гады… Вот же ж, гады какие…
Долгушин потянул вверх. Строй бомбардировщиков распался, "Юнкерсы" уходили на запад, однако скорость у них была не ахти, догнать можно. А огонь задних пулеметных точек куда слабее, чем спереди…
Змейкой "ишачок" погнался за бомбардировщиками. Сергей осклабился, замечая товарищей и справа, и слева.
Трассеры протянулись навстречу, и точно такие же дымчатые шнуры очередей просекли воздух, добираясь до "Юнкерсов" – куроча тем хвостовое оперение, разбивая двигатели, прорывая дюраль бортов и крыльев.
Задымил еще один "ишачок", но пилот вроде был жив – самолет разворачивался к аэродрому.
И тут грохнуло – у летевшего впереди "Юнкерса" взорвались баки. Огненное облако восклубилось, деля самолет надвое – передняя половина с крыльями закувыркалась по дуге вниз, а следом, обгоняя, крутился дымившийся хвост. Одно крыло оторвалось, и вот уже просто груда горящих обломков высыпается на землю, на леса и болота. Там вам и место.
– А кто на самолете к нам придет, – сказал Долгушин, – перефразируя князя из фильма, – тот от самолета и погибнет! На этом стояла и стоять будет советская земля!
А. Игнатьев, разведрота 7-го танкового полка, башенный стрелок БА:
"Привели себя в порядок и стали двигаться дальше, но попали под первую очень сильную бомбежку… Немцы снизились и начали бомбить с головы колонны.
Нас спасло от полного разгрома, что с левой стороны был лес и экипажи, кто как мог, шмыгнули в лес, и уже точно попасть было сложно.
Мы пытались по самолетам стрелять из пушек и пулеметов, но это было очень неэффективно. Танки почти не пострадали, пострадали наши три или четыре бронемашины из 16 и очень много автомашин, которые везли снаряжение и горючее.
Когда наш экипаж выехал на дорогу, то на дороге все горело и рвались снаряды. Командир роты дал команду собрать роту в колонну.
И я здесь увидел разбомбленные и простреленные наши бронемашины и раненых товарищей. Когда колонну привели в порядок, двинулись дальше по направлению Слонима".
Глава 5
На западном фронте перемены
После пятого вылета Жилин ощутил, что вымотан полностью.
Вот только день еще не кончился.
Люфтваффе, как ее ни били, все равно завладела небом.
Значит, что? Значит, будем скидывать оттуда немчуру, пока не прояснеет…
Иван не ведал, насколько изменилась ситуация на Западном фронте после его вмешательства, да и как тут узнаешь?
Не до того было.
Немцы не просто устраивали налеты, они шли и шли, перли и перли, сотни и сотни самолетов бросая против "большевистских фанатиков". А "фанатики" давали сдачи.
Жилин сумел сесть на аэродром в Щучине, несмотря на то что его "Як" был изрядно поклеван вражескими снарядами.
Когда истребитель зарулил на стоянку, к нему бросились техники, и даже подкатился целехонький "наливняк", хотя и со свежей заплатой на цистерне, отмеченной потеками.
Красноармейцы из БАО спешно восстанавливали взлетно-посадочную полосу – заваливали воронки землей и гравием, утрамбовывали, укатывали. А механики с техниками починяли самолеты, дырявые после многочисленных попаданий.
Кроме "ишачков" и "чаек" на поле поместились два бомбовоза – СБ с двумя пробоинами и "Пе-2" с конченым движком.
Разминая затекшие ноги, Жилин прошкандыбал к КП. Навстречу вышел Николаев с перевязанной головой, лицо его было бледным, осунувшимся. Осунешься тут…
– Товарищ генерал, – сказал комполка просительно, – над позициями 152-го корпусного арт-полка "рама" вьется, как тот ворон. Прогнать бы…
– Прогоним, чего там… Мне бы еще одного в пару.
– Дадим! На аэродроме по соседству звено "-МиГов" село, и связь есть пока. Я сейчас!
– Давай, моего пока заправляют.
Жилин присел на ошкуренное бревно близ импровизированной курилки. Самих любителей табака не видать – смолили на ходу, короткими, нервными затяжками.
Все были при делах, даже особист – мужик вполне себе адекватный, щеки не надувал, а занимался общественно-полезной деятельностью – отмывал затвердевший автол со снарядов к зениткам.
– Товарищ генерал! – окликнул он Жилина. – Возьмите у меня в кармане, а то у меня руки липкие… Там шоколад. Трофейный! Чую, обеда нам еще до-олго не видать!
– Спасибо, – улыбнулся Иван, выуживая шоколадку, – не дали помереть с голоду.
Особист хохотнул и сунул очередной снаряд в таз с горячей водой, оттирая боеприпас от смазки.
Жилин прикончил шоколад в два укуса. Хорошая штука. Не эрзац какой – настоящий бельгийский шоколад. Хоть чуток энергии прибавится…
– Товарищ генерал! – прибежал Николаев. – Вылетел "мигарь"! Лейтенант Литвинов. Игорь, кажется!
– Понял.
– Ну, готовьтесь!
Минуту спустя Иван уже сидел в кабине "Яка". Удивительно, но никакого негатива он не ощущал. Да, была злость на фрицев, но не возникало ненависти, этого "перегноя страха".
Враг напал? Бить его, гада! И готово дело.
Единственно, горько было за ребят, что гробились многими тысячами, кровь проливали, калечились. И тут известное присловье – "На войне как на войне" – звучало малость издевательски.
Машу жалко. Этот ее жалобный голос… "Котя…" Спаси, мол.
Иван тоскливо выругался.
Зеленая ракета – сигнал на взлет – прервала размышления.
"Як" прокатился, разгоняясь, и поднялся в небо. В стороне, над лесом, Жилин заметил самолет, но вроде бы не из ведомства Геринга.
Тотчас же в наушниках захрипел голос:
– Эй, на "Яке"! Здорово! С тобой, что ли, на "раму" идем?
– Привет "мигарям". Со мной.
– Добре. Лейтенант Литвинов.
– Генлейт Рычагов.
После недолгого молчания донеслось:
– Я, конечно, дико извиняюсь, товарищ генерал-лейтенант…
– Перестань, лейтенант, в драке званий нет. И "выкать" прекращай, я пока не состарился.
– Есть не выкать! Кстати, наведение во‑он там, за излучиной.
– Понял.
– А какой у вас… в смысле, у тебя позывной?
– Хм… – Жилин вспомнил бандеровцев, что окружили его, как упыри и вурдалаки Хому Брута, усмехнулся криво и ответил: – "Москаль".
– А у меня – "Хмара"!
– Вперед, "Хмара"!
"Як-1" и "МиГ-3" сделали два круга над радиостанцией наведения, и Жилин тут же услыхал:
– Видим вас! "Рама" идет южнее меня, курсом триста шестьдесят градусов. Высота триста-четыреста метров, истребителей прикрытия нет.
– Добре, – сказал Литвинов.
– Вон она! Лейтенант, идешь ведущим.
– Понял… э-э… Ну, понял.
– Ну, поехали. Бьешь в лоб, а я – с задней полусферы.
"Рама" шла прямо на советские истребители.
Рванувшись резко вперед, Жилин отвернул чуть влево, затем на 180 градусов вправо и зашел "Фокке-Вульфу" в хвост.
"Як" с "МиГом" открыли огонь почти одновременно, "рама" огрызалась, но вдруг затихла. Видать, стрелка убило.
Литвинов проскочил стрелой мимо "Фокке-Вульфа" и начал разворачиваться на сто восемьдесят вправо.
Немецкий летчик, поняв, что дело швах, попытался уйти левым разворотом, но огнем пушки Жилин преградил ему путь. Снова атака, но попасть по маленькой кабине между двух тонких балок фюзеляжа было непросто – "Фокке-Вульф-189" зверь опасный, не всякому охотнику достается. Вот и этот ушел из-под удара и стал быстро тянуть к линии фронта. На полной скорости Иван понесся вдогонку.
Когда до "Фоккера" осталось каких-то пятьдесят метров, он нажал на гашетку. ФВ-189 вздрогнул, накренился на правую плоскость и полетел вниз.
Подоспевший Литвинов послал очередь вдогонку, расколачивая двигатель. Теперь точно – хана "-раме"!
Через какие-то мгновения вражеский корректировщик врезался в железнодорожную насыпь.
Готов.
Сделав круг над горящими обломками, "Як" с "МиГом" потянули домой. Но сбитая "рама" все же наделала делов – в кабине сильно пахло гидро-смесью.
– "Хмара"! Глянь, что с моим фюзеляжем.
"Мигарь" приблизился.
– Три большие пробоины! Ничего страшного, вентиляция стала лучше!
Отлетев, Литвинов сказал:
– Вентиляция вентиляцией, но… А ну, попробуй выпустить шасси. Я посмотрю.
Жилин поставил кран шасси на "выпуск", красные лампочки погасли, но вот зеленые не загорелись. Он посмотрел на правую плоскость: механический указатель находился в положении "шасси выпущено". А вот левая…