Воин убежал, спустя пару минут вернулся назад вместе с трубачем.
– Играй атаку! – протянул к нему руку, меча в которой уже не было, рыцарь, и горн наконец-то запел, бросая войска вперед.
Ландскнехты радостно побежали к воротам, размахивая палашами, но тут воротные башни внезапно выплюнули густые облака сизого дыма. Пехотинцы начали падать: отлетать назад, сгибаться в поясе и заваливаться на землю, красочно раскидывать руки в стороны и проворачиваться на месте.
– Играй отступление, – схватил горниста за локоть рыцарь, и внезапно снова осел вниз.
Когда он очнулся, стоял яркий и солнечный морозный день. Кавалер Иван лежал на земле, шурша кипами соломы, а рядом стояло несколько орденских рыцарей и дерптский епископ. Командующий армией приподнялся на локте, бросил торопливый взгляд в сторону русской крепости. С его места были видны разбитые ворота, которые осажденные уже успели завалить какими-то толстыми деревянными колодами, кольями, вымазанными в земле бревнами, вязанками хвороста и массивными камнями и прочим подручным мусором. Было видно, как сейчас образовавшуюся кучу русские поливают водой.
– Я долго лежал? – негромко спросил рыцарь.
– Не меньше трех часов, брат, – отозвался барон фон Гольц.
– Я ничего не помню из того, что случилось… – пожаловался командующий.
– Мы почти собрались взять этот паршивый городишко, – доложил барон, – но тут одну бомбарду разорвало, бомбардиров разнесло в клочья, еще нескольких наемников покалечило или убило. Тебя тоже откинуло на полсотни шагов, брат, и мы все думали, что ты погиб. Но ты поднялся и приказал трубить штурм.
– Это я помню, – кивнул кавалер, и схватился за голову из-за резкого приступа боли. – Кажется, русские бомбардиры успели прибежать к пушкам.
– Ты приказал играть отступление, брат, и упал без чувств.
– Да, мы упустили время, – выдохнул сын Кетлера. – Скольких мы потеряли?
– Перед воротами осталось восемнадцать ландскнехтов.
– Да, они успели, – повторился кавалер Иван.
– Но почему, почему мы не продолжили штурм? – не выдержал епископ. – Немцы почти входили в ворота.
– Они умирали в воротах, – поправил его командующий, откидываясь обратно на солому. – Я знаю это, хотя и не видел. Во всех крепостях ворота остаются самым уязвимым местом, и их защищают лучше всего. В воротных башнях наверняка стоит несколько бомбард, которые умеют стрелять только по дороге, ведущей в город, но стреляют часто и много. Мы могли прорваться, пока русские бомбардиры не проснулись, но теперь… Теперь они убьют восемь из десяти тех, кто подойдет к воротам. У нас слишком мало людей, чтобы захватить селение такой ценой. Завтра мы начнем рыть циркумвалационную линию и начнем атаку тихой сапой. Придется пока остановиться лагерем в этой деревеньке… Как ее?
– Подкурье, – напомнил епископ.
Сына великого магистра осторожно переложили на повозку, что служила для доставки пищалей, и повезли назад. Командовать вставшими в виду крепости отрядами из полусотни вооруженных мушкетонами наемников и сотней ливонских латников из епископской армии остался Аугуст де Толли вместе с бронированным кулаком из двенадцати дерптских дворян.
В разоренной деревне истошно вопил в каком-то из домов одинокий младенец. Зарезать его рука ни у кого не поднялась, но и забирать его было некому. На земле, распятая между изгородью и бревенчатым сараем лежала привязанная к колышкам обнаженная девка лет пятнадцати. От души попользовавшиеся ею победители так и забыли свою жертву на улице и сейчас падающие на тело одинокие снежинки уже не таяли, а волосы и ресницы покрывала седая изморозь.
– Очистите мне крайний дом, – брезгливо поморщившись, распорядился епископ. – И уберите трупы на улице.
Один из охраняющих его воинов послушно кивнул и удалился.
– Вы тоже ступайте с ним, – отогнал остальных телохранителей священник и в гордом одиночестве двинулся к прибрежным камышам. Оглядевшись и убедившись, что его никто не видит, он тихо позвал: – Демон, ты здесь?
– Разумеется, смертный, – зашелестел коричневыми кисточками камыш. – Ты наконец придумал для меня задание?
– Ты можешь узнать, успели послать из крепости гонца за помощью, или нет?
– Конечно, – мелко задрожали стебли. – Конечно послали. Лукьян Мошин вышел из задней железной калитки у башни с колодцем, и вывел с собой двух коней.
– Ты можешь его остановить?!
– Могу… – довольно рассмеялся голос и камыш облегченно замер.
Отрок Лукьян, сын стрельца Мошина, по темноте никуда не торопился, двигаясь неспешным шагом по огибающей болото тропе, ведущей к юшкинскому хутору. Он понимал, что весть о нападении ливонцев на город нужно отвезти во Псков как можно скорее – но понимал и то, что если он по глупости своей налетит в сумерках на какой-нибудь сук или оскользнется на льду, то помощи его родной крепости дождаться уже не удастся.
После того, как позади осталось версты три дороги, а на быстро светлеющем небе погасли почти все звезды, он пустил коней рысью, потом в широкий намет. Он подумал о том, что Юшкиных нужно тоже предупредить об опасности, чтобы они успели отогнать скот и спрятаться сами в непроходимой лесной чаще, а так же о том, что проскочив через бобровую вязь к озеру, можно сэкономить немного времени.
Лукьян сильно удивился промелькнувшей в голове бредовой мысли, но коней все-таки повернул. Продираясь через густой осинник, волей-неволей пришлось перейти на шаг, однако отрок продолжал упрямо ломиться вперед, сожалея о том, что от чистой озерной глади его отделяет не меньше пяти верст.
– Этак я до вечерней зари здесь застряну, – понял гонец, понукая коня.
Под копытами затрещал лед, тонкие ноги скакуна провалились сразу почти по колено.
– На дорогу возвращаться потребно, на дорогу, – испугался отрок и… с силой хлеснул плетью коня.
Жеребец прыгнул вперед и провалился почти по брюхо. Заводной конь испуганно заржал, замотав головой, вырвав поводья и шарахнулся назад.
– Пропаду, – засосало холодом в желудке. – Совсем я здесь пропаду.
Лукьян слез с коня на лед и пешком двинулся дальше в глубь топи. Мерзлая корка под ногами прогибалась и трещала, но вес бездоспешного кметя выдерживала.
– А может, обойдется? – с надежной подумал молодой Мошин и подпрыгнул.
Лед угрожающе хрустнул, покрывающий его снег начал быстро намокать. Лукьян прыгнул еще раз, и на этот раз провалился в бурую, холодную торфяную воду по пояс. Штаны промокли мгновенно – вода, впитываясь в ткань, стала забираться все выше и выше по телу. Мальчишка, скребя беличьми варежками по льду и не находя опоры не выдержал и завопил от ужаса.
Над головой послышался смешок, метнулся из стороны в сторону – Лукьян, ясно понимая всю смертоносную глупость своего поступка и не переставая кричать, поднял руки высоко над головой. Болото, словно дожидаясь именно такой возможности, рывком всосало тело почти до плеч. Руки снова подчинились доводам рассудка, принялись соскребать снег вокруг в надежде на затаившуюся под тонким слоем травяную кочку или плавучую корягу, но ничего, способного ему помочь не нашлось. Жижа неторопливо потекла по плечам, приласкала холодом горло, устремилась за ворот косоворотки.
Смешок снова прозвучал над головой, вихрем взметнул снежинки, дохнул в самое ухо.
– Помогите! – с надеждой повернул голову отрок, от резкого движения погрузившись еще на несколько пальцев, но смешок звучал уже с другой стороны. – Помогите!!!
Но странный невесомый смех уже растворился среди бурых осиновых стволов, оставив незадачливого гонца наедине с болотом и предсмертным ужасом.
– Нет! – испуганно вскинула руку Настя, словно отгораживаясь от надвигающегося на нее призрака. – Он идет! Никита, он идет!
– Кто? – выскочил из соседского дома Хомяк.
На Неву уже опустились первые холода, и свиньи в их символической загородке могли замерзнуть. Навь предложили запустить их, по чухонскому обычаю, на зиму в избу, но бывший сотрудник мэрии категорически отказался. Он, конечно, любил животных, но не до такой степени, чтобы делить с ними кров. По счастью, после летнего набега варягов в деревне остался бесхозный дом. За прошедшие полгода у него успели оборваться двери, прохудиться пленка на окнах и просесть пол у печи, зато печь стояла целехонькая. Никита решил пожертвовать парой дней и привести жилище в надлежащий вид – во всяком случае, достаточный для того, чтобы хряки не накатали жалобу в райсобес. Он предпочитал топить на протяжении зимы два жилья, но спать без жизнерадостного похрюкивания под кроватью.
– Так что случилось, Настенька? – поинтересовался молодой человек, привычно засовывая топор за пояс.
– Там кровь! – указала она пальцем на запад. – Я чувствую смерть.
Никита рефлекторно посмотрел в указанном направлении, ничего не увидел и примирительно пожал плечами:
– Почему ты так решила?
– Я чувствую, – опустила руку Настя. – Он идет.
– Кто?
– Тот, кто давностью равен отцу варягов, кто силой сравним с новым Богом, а жадностью с тысячами Припекал.
– И кто это?
– У него нет имен. У него есть сила и жажда власти. Ты должен остановить его, Никита! – неожиданно повернулась к своему супругу навь.
– Как? – Хомяк на всякий случай проверил наличие кистеня за пазухой. – Я ведь не священник, чтобы заклинать духов.
– Нет, нет! – остановила его Настя. – Он не боится заклинаний волхвов нового Бога. И он не может сражаться сам, ибо бесплотен. Но он подчинил себе смертных и заставил их воевать вместо себя.
– Зачем?
– Наверное, он хочет придти сюда, к отцу варягов и уничтожить его.
– Да? – засомневался Хомяк. – А то, что на земле люди уже давным-давно поклоняются Христу, Будде, Аллаху, Элтону Джону и Ошо Раджнишу, это всем по барабану?
– Ты говоришь про музыку нового Бога? – навь пожала плечами. – Дух слишком древен и может не знать о его существовании.
– А я, значит, должен отдуваться за всех? – понимающе кивнул Хомяк.
– Нет, тебе не нужно брать в руки меч, – Настя подошла к супругу и прижалась к его груди. – Ты не вой, ты плоть земли. Твое дело не сражаться, а трудиться на ней. Но ты можешь предупредить людей железа, что на землю пришла беда. Она крадется тайно, как змея, увидевшая мышонка, она ядовита и станет умерщвлять всех, кто встретится на пути.
– Людей железа? – зачесал в затылке Никита. – Это реконструкторов, что ли?
– Тех, кто защищает землю.
– Ну, судя по тому, как они примчались после появления разбойников, предупреждать следует именно их.
– Так ступай, Никита. Кровь уже пролилась. Я чувствую… Я чувствую ее запах, я ощущаю бесполезно истекающую жизнь. Торопись.
– Ну да, – кивнул Хомяк. – А что я им скажу? Жене кровь мерещится? Кто мне поверит?!
– Правду скажи, Никитушка. Что хочешь говори, но только пусть они в поход собираются. Змею в свой дом пускать нельзя. После нее остается яд…
– Завтра пойду, – решительно отрезал Хомяк. – Свиньи в наших бедах не виноваты, их в тепло перевести нужно. Да и не успею я засветло до Суйды дойти. Лесом туда пути нет, а по реке дорога втрое длиннее выходит.
Зима
Путь, который еще прошлым летом, организуя праздник города, Хомяк преодолевал на своем "Додже" всего за час, на этот раз оказался заметно, заметно длиннее. Двигаться, правда, пришлось почти по тому же, что и раньше, пути. Четыре километра от Келыми до Ивановского, и оттуда поворот на Ульянку. Вместо поселка с многотысячным населением на небольшом взгорке сейчас имелась только опрятная барсучья нора с чертовски осторожными хозяевами: неоднократно натыкаясь на их следы, самих барсуков Хомяк ни разу так и не увидел.
Путь на Ульянку теперь шел не по двухполостному шоссе, а по куда более гладкому льду извилистой Тосны, все еще сохраняющей название "Тесна" из-за своего слишком узкого русла. Четырнадцать километров, которые машина преодолевала за считанные минуты, на широких охотничьих лыжах, найденных по подсказке Насти на чердаке, пришлось вымахивать почти два часа. Никакого жилья на здешнем болоте, естественно, не было и Хомяк, не останавливаясь, двинулся дальше, к Тосно.
Десять километров по шоссе составляли не менее пятнадцати по руслу, или полтора часа хода. Будущая столица бытовой химии и "крупный железнодорожный узел" ныне обозначивалась тремя длинными высокими избами, над трубами которых курился теплый воздух, временами перемежающийся хлопьями сизого дыма. Как ни хотелось Хомяку познакомиться со своими соседями, но времени на это не оставалось, и он продолжил отмахивать километр за километром по временами потрескивающему льду. Каждый раз в душе зарождался неприятный холодок, но Никита знал, что провалиться под лед на лыжах – это нужно сильно постараться. Тем более, что промоин за середине русла ни разу не встречалось, а значит лед уже достаточно окреп.
Еще полтора часа – и Тосна повернула точно на запад. Хомяк остановился под невысоким обрывом, усевшись на положенные рядом лыжы, развязал заплечную котомку и достал проложенную ломтями густой пшенной каши буженину. Холодная еда распарившемуся путнику показалась вкусной вдвойне. Он запил ее чуть теплой медовой водой из спрятанного на груди бурдючка, и снова встал на лыжи.
Километра три-четыре – река повернула обратно на юг, и Никита стал внимательно присматриваться к уходящим вправо ручейкам. Пару раз Хомяк уже почти было решался повернуть, но потом все-таки продолжал двигаться дальше.
Отличить Листовку оказалось неожиданно легко: по ширине она немногим уступала самой Тосне. Хомяк с облегчением повернул под скелетоподобные, раскрашенные инеем березовые кроны и еще быстрее задвигал лыжами. За спиной осталось больше шести часов дороги, и день уже подумывал о переходе в сумерки.
Здесь, в густых еловых борах и березовых зарослях, временами неожиданно обрывающихся в широкие замерзшие болота, никаких ориентиров не имелось. Никита двигался по руслу примерно полтора часа, а потом наугад повернул на запад, прямо под садящееся в островерхие вершины солнце.
Трудно даже представить, сколько бездонных топей и вязких ям промелькнуло под лыжами одинокого путника, надежно спрятанные под новорожденный ледяной панцирь. Наконец стройные высокие сосны, сменившие лиственные рощи, показали, что болота остались позади. Никита продолжал упорно пробиваться вперед, стараясь не смотреть на опускающийся все ниже и ниже ослепительный диск, а начиная подумывать о том, чтобы выбрать место для ночлега.
Внезапно плотный лесной массив прорезала ровная полоса шириной метров в пять. Хомяк остановился, посмотрел налево, направо…
– Эх, весь день против течения иду, – решительно махнул он рукой и повернул направо.
Через пару сотен метров русло вывело его к обширному полю, уходящему далеко на север. Судя по тому, насколько оно возвышалось над руслом – это было не очередное болото, а именно поле. Немного впереди на фоне быстро темнеющего неба различался изящный православный крест. Никита побежал к нему и вскоре вышел к небольшой крепостице, составленной из трех построенных буквой "П" домов.
Утром командующий армией окончательно пришел в себя и в сопровождении епископа и рыцарей, командующих отрядами, направился к Гдову. Захваченных в Закурье лошадей как раз хватило на семерых дворян и даже двух охраняющих епископа воинов. За прошедшие дни земля окончательно промерзла, и лишь подрагивала под ударами копыт, уже не разбрасывая влажные комья и брызги оставшейся под ледяной коркой воды.
В полумиле от города рыцарь изумленно натянул поводья, оглядываясь на священника:
– Вы же говорили, что это всего лишь небольшая крепостица, господин епископ?! Да ее стены вдвое выше Кельнских и втрое выше стен Риги!
– Так оно и есть, господин кавалер, – кивнул тот. – Разве я не предупреждал вас, что в русских землях все нужно умножать на десять? По русским меркам это всего лишь маленькая пограничная крепостица с гарнизоном из ста стрельцов и небольшим пушкарским нарядом. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не советовал наступать на язычников мимо Иван-города или Пскова? Вспомните Кельн, умножьте его на десять, и вы поймете, что даже после мора горожане уничтожили бы вашу армию, и после поленились бы отписать о таком пустяке в Москву. До сего дня их удавалось взять только с помощью подкупа и предательства.
– Великий Боже! – покачал головой рыцарь. – Если бы мне удалось разглядеть эти стены вчера… Вы уверены, что их защищает всего сто воинов?
– Это маленькая русская крепостица с гарнизоном из ста стрельцов. Возможно, им помогает еще десяток-другой окрестных сервов, – повторил священник. – Неужели вы разуверились в своих силах?
– Ни на мгновение! – решительно отрезал кавалер Иван. – Просто, если гарнизон слаб до такой степени, нет смысла тратить силы латников на прокладывание контрвалационной линии. Вряд ли они решатся на вылазку против многократно противостоящих сил. Мы можем начать атаку сапой сразу.
Рыцарь тронул коня.
– Господин фон Кетсенворд! Позаботьтесь о том, чтобы в виду крепости, прикрывая саперов, постоянно находилось не менее двухсот воинов. Для отдыха их можно отводить в селение. Фон Регенбох, барон. Вам придется заняться прокладыванием циркумвалационной линии южнее крепости и севернее селения. Господин епископ!
– Да, господин кавалер? – удивленно вздрогнул священник, не ожидавший получить приказ наравне со всеми.
– Когда в лагерь подвезут припасы порох и чугунные ядра, оставленные в монастыре Кодавера?
– Я предполагал, что лоймы вернутся уже завтра, но мороз оказался неожиданно силен. Сейчас трудно определить, сколько потребуется времени лодкам, чтобы пробиться сквозь лед.
– У нас всего полторы сотни ядер для бомбард, господин епископ. Этого запаса хватит на четыре дня. К пятому дню мы должны получить свежие припасы.
– Может быть, есть смысл начать вязать лестницы?
– Лестницы? – рыцарь выхватил меч. Всадники шарахнулись в стороны, но сын Кетлера всего лишь указал клинком на город: – Вы видите эти стены, господин епископ? Прямые участки между выступающими вперед башнями? Это итальянская оборонительная система. Если приставить к стенам лестницы, фланкирующий огонь из башен снесет их прежде, чем воины успеют помянуть имя Господа! Прогресс современного вооружения сделал использование лестниц бессмысленным уже пару десятков лет. Сами башни уланкированны огнем бомбард со стен. Имея достаточно артиллерии, можно попытаться разрушить одну из башен или обвалить куртину. Тогда пехота не станет задерживаться в зоне досягаемости вражеской картечи, сразу проникая вглубь укреплений. Артиллерия, господин епископ! Нам нужны ядра и порох, а не лестницы!
– Я понял вас, господин кавалер.
Хотя речь молодого командующего временами была чересчур жесткой, священник все равно порадовался тому, что доверил своих воинов в его руки. Готард Кетлер смог дать своему ребенку отличное европейское образование! Если кто и сможет дойти до Новгорода в назначенный Господом час, то только он.
– Вы знаете, что русские пищали бьют вдвое дальше наших бомбард? – не удержался от напоминания священник.
– Преимущества языческого оружия бесполезны, когда сталкиваются с итальянским инженерным искусством, – презрительно усмехнулся в ответ рыцарь.