До того какое-то время играли в вист и vingt-et-un, но последнюю пару часов игра шла по правилам зимухи. Пара человек подсела на десяток раздач; сейчас же снова осталось только пятеро. Люди проходили, приостанавливались, присматривались. Крупные суммы в банке привлекали внимание. Стюарды доливали напитки, очищали пепельницы, открывали и закрывали окна. Шары грохотали в лузах, когда Экспресс поворачивал, тормозил или разгонялся.
- И что они себе думали, засунув биллиардный стол в поезд? - дивился Юнал Тайиб Фессар. - Как только мне начинает казаться, будто бы я уже привык и начал понимать эту страну, встречается нечто подобное, и снова я начинаю чесать себе голову. Лежит король.
- Лежит туз.
- Лежит девятка.
- Господа…
- Здоровенный…
- Ого!!!
- Видно, им пришлось строить весь вагон вокруг стола.
- Или опускать через крышу. Второй кон.
- Монументальная глупость, оправленная дорогостоящим комфортом, - буркнуло под нос я-оно.
- Что вы сказали?
- Grand seigneur милостиво решил провести аллюзию к нашей отчизне, - вежливо пояснил доктору капитан Привеженский. От сарказма удержаться он не мог. Пока что удавалось не отвечать ему липкой усмешкой и просительным взглядом - поскольку я-оно вообще на него не глядело.
- Лежит туз.
- Ну у вас и раздачи. Лежит семерочка.
- Heureux аи jeu, malheteux еп amour, - как сказал бы господин журналист. Ну ладно, только по правде - какой смысл? Что можно придумать более глупое, чем биллиардный стол в поезде?
- Хм, можно предложить новые правила, - заметило я-оно, сдавая в пулю валета. - Есть шахматы, и есть зимуха.
- Что вы имеете в виду?
- Бильярд с, ммм, дополнительным элементом случайности.
- Человек бьет, а Господь Бог шары носит. Лежит пятерка.
- Ух, господин доктор, когда блефуете, нужно быть поумереннее!
- Пускай господин капитан скажет это Алексею Федоровичу.
- Господин Чушин может себе позволить блефовать по-глупому.
Алексей Чушин унаследовал от дяди (тестя, дедушки, какого-то другого родственника или свойственника) контрольный пакет в обществе по добыче зимназа, и теперь ехал, чтобы принять во владение неожиданное богатство. Занимался ли он до того горным делом? Имел хоть какой-нибудь опыт в делах? Сейчас, во время пути, так или иначе проверить это было невозможно, и по сути дела - никакого значения и не имело: он был тем, кем попутчикам представился. Темно-синий сюртук облегал его бочкообразный торс словно кишка колбасу; в черном жоржетовом галстуке-бабочке поблескивала шпилька с бриллиантом. Самый старший по возрасту из игроков, за картами он проявлял ужасное непостоянство и отсутствие логической стратегии: ему случалось сбрасывать пять-шесть карт при раздаче, чтобы потом пасовать во время торговли. При этом он вытирал лоб громадным платком и глубоко вздыхал, присматриваясь к картам на руках. Я-оно размышляло над тем, насколько такая театральность Чушина для него естественна, а насколько следует из его уверенности, будто бы именно так должен себя вести богач во время игры. Он не пил чая, кофе или водки - просил исключительно шампанского. Перед сдачей он очень долго оттирал пухлые ладони, карты клеились к его пальцам.
Манера поведения во время азартной игры - и здесь не играет никакой роли величина ставки, раз мы действительно поглощены игрой - выдает о нас вещи, которые никаким иным образом мы бы не раскрыли. И это совсем даже не вопрос крепких нервов; можно иметь нервы из стали и все время погрязать в безнадежных блефах. Говорят, что невозможно отличить труса от героя до тех пор, пока их не испытаешь, то есть, пока им не приставят нож к груди, пока они не очутятся под вражеским огнем. В жизни будничной, ни холодной, ни жаркой, в домашнем тепле, при температуре собственного тела - душа гниет, словно мясо, оставленное на июльской жаре. Так вот, азарт предлагает одно из наилучших приближений ситуации истинного испытания. Военные герои, те, что выжили, которые потом рассказывают о своих боевых подвигах, всегда вспоминают моменты, когда, пожав плечами и сплюнув - "Однова живем!" - они бросались в рискованную авантюру, полагаясь только на судьбу, довольно часто уверенные в том, что в этой ужасной ситуации не выживут.
Капитан Привеженский играл очень осторожно, никогда не продавая "горячих" карт и часто пасуя сразу же после раздачи; зато он три раза последовательно повышал ставку и торговался до самого конца. Но, поскольку он делал это с такой солдатской правильностью, очень быстро все это поняли и сразу же отступали, как только он бросал вызов. То есть, даже сохраняя достойное удивления спокойствие, не выдавая себя ни словом, ни жестом, ни выражением лица, наш капитан никогда крупных денег не выиграет.
В свою очередь, действия доктора Конешина предусмотреть было совершенно невозможно. Нам были известны такие игроки - когда им везет, то они выигрывают целые состояния, если же нет - эти же состояния спускают.
Юнал Тайиб Фессар представлял собой совершенно отдельный случай. Он скучал. Скучал, когда проигрывал, и точно так же скучал, когда выигрывал. Все, что делал за столом, он делал как бы нехотя и машинально. Действительно ли игра и деньги не имели для него никакого значения и, в связи с этим, для него это совершенно не было испытанием - или же турок именно так всегда и вел себя в сложные минуты? Лысый и худой тип с левантийским типом красоты, с жилами, натянутыми под сожженной солнцем и морозом кожей, будто фортепианные струны - в нем не было костей и мышц, одни только суставы и сухожилия; когда он улыбается, кривые зубы скрипят в деснах; когда он глотает густой кофе, адамово яблоко прокалывает шкуру шеи, словно проклевывающийся шелковичный червь. Длинными ногтями он постукивает по рубашкам карт, постреливая пальцами, словно кастаньетами. Если ударить по его яйцеобразной голове, наверняка раздастся сухой стук, словно стучат по дубовой древесине.
Господин Фессар возвращался с переговоров в Константинополе. В Иркутске он занимался делами коммерческой компании, продающей в Средиземноморском бассейне природные богатства Сибири, в основном, зимназо, тунгетит и олово. При этом он утверждал, что половину жизни провел в иркутском губернаторстве.
Рассказывая Алексею Федоровичу живописные истории из Страны Лютов, он, казалось, скучал уже не так.
- И не верьте западным геологам, они вам продадут карты, из которых можно вычитать историю гор, положение доисторических поселений якутов и месторождений самых редких минералов, но люты им не по зубам. Берите русских, поляков, в самом крайнем случае - людей с Балкан, закончивших австрийские учебные заведения. Как-то раз был у нас специалист из Америки - ну что, господин доктор, чья сейчас очередь - ага, так был у нас такой фрайер с аляскинских месторождений, так вот, kurtlu baklanin kor alocisi olur, двадцать тысяч профукали на пустые скважины и теплые месторождения.
- Я слышал, что существует полная карта холодных месторождений…
- А, знаменитая карта Гроховского! Можете быть уверены, в первую же неделю после приезда вы получите с дюжины предложений купить ее, всякие темные типы, бродяги, бывшие каторжники, мартыновцы, искатели легких денег; вы же понятия не имеете, что это за место; совсем еще недавно Южная Африка, перед тем - Калифорния, а теперь авантюристы и мошенники всех мастей катят именно сюда: за Байкал, в Зиму. Господин Бенедикт, вы продаете или нет? Тогда не мусольте карту - кладите или спускайте. Ну вот, и кофе остыл, только собаке такие помои отдать…
- Лежит дама в огне.
- Лежит восьмерка, - сказал капитан Привеженский. - Погодите, а разве компания господина Чушина уже не имеет концессии на эксплуатации этих месторождений? Ведь, по-видимому, им известно, что и где они добывают?
- Все зависит от того, чем занимаются. Если, к примеру, речь идет о Черемховском перемороженном угле, то Боже их благослови. Но если речь идет о зимназе… Так что, Алексей Федорович?
Чушин вытер лоб.
- Вы любите меня пугать, господин Фессар, вы злой человек.
- Я его пугаю! Нет, господа, только поглядите. Сижу тут и жду, десять и десять. Господин доктор?
- Спокойствие. - Конешин отложил комплект на руке и закурил новую папиросу. Мы же толстые журналы почитываем; то ли "Абразавание", то ли "Савременный Мир" недавно поместил приличную статью. Сибирский тунгетит… так или иначе, но ведь шахт тунгетита не существует, правда?
- Для этого есть сороки, местные проспекторы. Отчасти это охотники, в том числе - из якутов и тунгусов; за тунгетит платят гораздо лучше, чем за лис, соболей, выдр и куниц, и, говоря по правде, его гораздо легче встретить. Отчасти же это столыпинские мужики, другая часть - бывшие золотоискатели. И, наконец, обычная сибирская шушваль когда уже пропьет последнюю копейку, а к честной работе на шахтах или холодницах в Холодном Николаевске испытывают полнейшее отвращение, так что эти бездельники делают? Бредут на север, сорочить.
Юнал сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул свежую сигару, сорвал бандероль, после этого вынул тяжелый перочинный нож, пригодный, скорее, для свежевания тигров, при этом он прищурил левый глаз, чтобы обрезать поровнее - наверное, это было единственное действие, которое полностью занимало его внимание.
- Ммм. Понятное дело, что эти искатели продают нам и сообщения о месторождениях зимназа - это целая сфера деятельности для всяких мошенников. Но за информацию о хорошем месторождении платят тысяч десять, а то и больше. Потом, естественно, необходимо забить за собой права на добычу, при чем, настолько быстро, чтобы конкуренты не перебежали дорогу. Все крупные компании запускают друг к другу шпионов. В конце концов, перекупить можно любого, так что нужно держать ухо востро. Вот информатора и садят в подвал, чтобы он не смог одно и то же место продать кому-то другому.
- А если окажется, что именно вы и были тем другим или третьим?
- Для того его в подвале и держат, чтобы, в случае чего, и башку свернуть. Они это знают. Тут делишки для острых ножичков… Таак.
Турок покрутил свой нож в руке, только потом его спрятал и прикурил сигару.
- А вы, господин Саксонский, снова игру задерживаете, карточку продаете, ждете, на чудо рассчитываете или как?
- Не может решиться, то ли труса сыграть, то ли рискнуть, - буркнул под нос капитан Привеженский.
Я-оно в очередной раз глянуло в карты. Раздача паршивая, сплошной высокий огонь: бубновая дама, десятка, девятка и семерка тех же бубен. Даму продал, на ее место пришел холодный король. Продать сейчас десятку? Сразу же поймут, что на руке сплошная жара, точно так же можно сразу же и пасовать. Не продавать? Тогда с раздачей можно попрощаться, равно как и с приданым дамы.
- Здоров.
Турок приподнял бровь.
- Харашо. Капитан?
- Лежит холодная десятка. Так что, вы говорите, будто бы все разработки зимназа - это разработки открытые случайно. Но, раз люты доходят уже до Одера…
Я-оно разгладило бумажную салфетку на краю стола, кивнуло стюарду.
- Можно попросить карандаш? Благодарю. - Совершенно инстинктивно послюнило кончик карандаша. - Так, до Варшавы они добрались в тысяча девятьсот пятнадцатом, то есть - через шесть лет и где-то восемь месяцев; четыре тысячи девятьсот километров за пятьдесят восемь тысяч триста двадцать часов, ммм, восемьдесят четыре метра в час; что-то тут не сходится, в городе, если будет метров восемь в час, то самое большее, скорее они не промерзают.
- Видать, по земле они тянутся раз в десять быстрее.
- Земля лучше проводит Лед, это факт. - Юнал кивнул сигарой. - Покажите-ка ваши расчеты.
Я-оно подвинуло салфетку к нему.
- Таак. Забавно, в свое время мы на фирме считали, у нас вышло около сотни метров в час, это по Дорогам Мамонтов. Я хорошо помню, девяносто шесть или девяносто семь.
- Лед притормаживает.
- Такое возможно.
- В самом начале, как правило, люты распространялись намного быстрее.
- Но вы не обязаны руководствоваться моими подсчетами. Быть может, Лед не распространяется равномерно. Быть может, имеются привилегированные направления, привилегированные места, вторичные эпицентры. Все это тоже можно рассчитать. Почему Зима господствует в городах? Следующим этапом была бы целевая индукция и… Простите.
Турок даже вынул сигару из рта, уже напряглись сухожилия лица и шеи - но тут он замялся и так замер, секунда, две, три. Сражаясь сам с собой; в конце концов, он проиграл и не сказал ничего.
- Это словно волна, расходящаяся от места возмущения, - сказал доктор Конешин. - Алексей Федорович, как я понял, спасовал?
- Ну… наверное, да. Так.
- Господин капитан.
- Десять.
- И я.
- Я тоже.
- Пажалста.
- Так вот, как я рассуждаю. - Доктор откинулся на спинку стула, выпустил дым, задумчиво дернул себя за левый бакенбард. - Если бросить камень в пруд, по воде пойдут круги. Но ведь эпицентры есть разные, вода, не вода; могло случиться возмущение, которое никогда ранее в нашем присутствии не случалось. Как мы узнаем? А никак не узнаем. Явление, случившееся раз сто - это закон природы, явление, случившееся один раз - это чудо. И вот так оно и расходится, как круги по воде…
- Люты, Лёд?
- Да.
- Но все дело в том, господин доктор, что здесь все гораздо сложнее простой арифметики волн. Нам не известны законы, которые данным явлением управляют, да и откуда нам их знать? - Я-оно коснулось языком нёба, подыскивая слова, наиболее близкие мысли. - Но вот, скажем, человек в первый раз становится на берегу моря, в первый раз видит морские валы… И точно так же, как незнание законов, управляющих поведением жидкости, не сделает в наших глазах из волн - независимых, разумных существ, точно так же, незнание физики Льда не сделает их из Лютов. Господин Фессар?
- Да. Десять и двадцать, продолжаю. Господин капитан?
- Нет, спасибо.
- А что скажет наш граф?
На столе лежало уже около двухсот рублей. Конешин и Фессар остались в игре, они не продавали почти что ничего - доктор сбросил одну черную семерку; шли на холодных картах. Или же серьезно блефовали. Так или иначе, их не достать: я-оно уже успело сегодня продуть больше восьмидесяти рублей, в бумажнике оставались неполные две сотни, остаток от министерской тысячи. В кредит скомпрометированному мошеннику, понятно, никто тут не даст. Даже если пойти на все, турок всегда может перебить. И проверить. А на руке сплошной огонь. Разве не идеальный это способ спустить все до последней копейки?
Так что понятно, что следует сделать: имеется намерение, мысль и воля бросить карты и выйти из игры.
Но вместо этого:
- Повышаю.
Я-оно выложило все банкноты из бумажника. При этом даже сердце сильнее не забилось.
Все присматривались с интересом. Чушин попросил еще один бокал шампанского. Капитан Привеженский с иронической усмешкой выбивал трубку, господин Фессар жевал свою сигару. За спинами играющих и с другой стороны биллиардного стола приостановилось несколько человек, которых приманил вид выложенной наличности. Заглянула даже какая-то женщина из салона, что было слышно по шелесту платья. Я-оно держало глаза на уровне карт.
- Таак, - вздохнул Юнал, отсчитывая и бросая на сукно сорок рублей, затем еще сорок. - Должен признать, но я нахожу аналогию доктора весьма увлекательной. Но почему бы не пойти дальше? Может быть, жизнь вообще, может быть, мы - растения, животные, люди - тоже представляем собой всего лишь такие вот "более сложные волны", расходящиеся от момента, от места Первого удара? А? Каким образом отличить? Доктор?
Доктор Конешин посчитал взглядом выложенные ставки, поправил на носу пенсне, выдул губы.
- Простите, господа, я погляжу со стороны.
- Гаспадин Ерославский?
- Вы сами не верите в то, что говорите. - Я-оно выпрямилось на стуле, уложило запястья на отполированный край стола. - Вам кажется слишком абсурдным, чтобы честно над этим поразмыслить. Вы рассуждаете так: "Уж я, наверняка, не являюсь какой-то там волной". Вы считаете, будто бы существуете каким-то иным, более независимым образом. Вы считаете, что раз мыслите, то уже и существуете. Вы ошибаетесь.
- О! - Турок наклонился над столом, наконец-то разбуженный и заинтригованный. - Выходит, мы вам снимся, так? Я прав, молодой человек?
- Ничего подобного. Я тоже не существую. Сорок и мои сорок.
У Юнала загорелись глаза. Кончиками пальцев левой руки он ласково погладил кожу, натянутую круглым черепом.
- Вы не существуете! Вы говорите мне, что не существуете. Кто же мне говорит это?
Я-оно отмахнулось папиросой.
- Язык. Тоже мне аргумент. Вот я назову эти солнечные лучи каким-нибудь эффектным именем и стану утверждать, будто существует некий ангел света - иначе, кто бы нас тут согревал?
- Ага, то есть, дело не в том, что вас вообще нет, но…
- Именно так, как сказал доктор. Мы существуем настолько, насколько существуют люты, насколько существует цветок инея на оконном стекле. Временное возмущение материи, в форме которого как раз и содержится способность к мышлению. - Я-оно начертило в воздухе синусоидальную кривую.
- Временное?
- Временное, то есть, относящееся только к настоящему - той бесконечно тонкой линии, по которой несуществующее граничит с несуществующим. Я не могу этого доказать, но уверен, что в категориях истины и лжи можно говорить лишь о том, что замерзает в Настоящее. А вариантов прошлого и будущего существует множество, в одинаковой степени правдивых-неправдивых. Это естественное состояние. Зато люты…
- Да?
- Они замораживают все, к чему не прикоснутся. Разве не таковы легенды про Царство Льда? "Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого". Вы играете или нет, сколько мне ждать?
Господин Фессар сложил руки на груди.
- Пас.
- Пас?! - подскочил Чушин. - Да ради Бога, что вы делаете…?
- Пас.
Изумление было слишком большим, оно заморозило лицо и гортань, никакая эмоция не вышла наружу. Играло - играло - играло - и выиграло.