- Кому охота после бани на дождь идти, - философски заметил Тёмыч. А Генок заявил:
- Да ерунда это. В печке мыться. Так не бывает. Там и не поместишься.
- Поместишься, - неожиданно сказал Пушок. - Даже Санька поместится. Она снутри большая.
- Тебе видней, - язвительно сказал Тёмыч.
- Ага, - спокойно согласился Пушок, - я только сперва испугался. И ещё когда там через такой загиб проползал… немножко.
- Вот ты в печку и полезешь, - сказал Санька. Пушок неожиданно согласился:
- Ну и полезу, раз все такие трусы.
Остальные мелкие, недовольные таким наглёжем, заворчали, мы посмеялись. Пушок презрительно добавил:
- Это ж не сказка про Бабу Ягу.
Как раз на этих словах дверь приоткрылась, из неё потянуло паром - и Ленка, не показываясь, позвала:
- Мальчишки, идите, мы в другую комнату ушли!
Мы поднялись немного нехотя и переглядываясь. В конце концов было найдено решение - мелких погнали перед собой…
…Девчонки и правда смылись в соседнюю комнату - мы там прибрали, но не обживались. Оттуда слышались писк, смех и неразборчивые реплики. На полу было мокро, стояла жара, попахивало и правда баней. Над печью на нескольких верёвках висело девчоночье барахло, кое-что сушилось прямо на самой печке. Стояло большое деревянное корыто, найденное в одном из домов деревни и размоченное под дождём - когда они успели приволочь - непонятно. Как было неясно и когда они заготовили берёзовые веники - свежие. Дверь в соседнюю комнату приоткрылась, и Светка сообщила:
- Соломы свежей напихайте, печка ещё горячая совсем. И барахло кидайте в угол, мы потом постираем. А сами в одеяла завернитесь, мы потом всё на печи просушим.
Дверь закрылась.
- Куда солому-то пихать? - пробормотал Тёмыч. - Она же и так натоплена…
- Внутрь, - Генок открыл заслонку. - Точно внутрь. Блин, мы же чёрные все будем… о, тут какой-то чан с водой, где они его взяли?
- Пихай побольше, - предложил я. - Девчонки справились как-то…
- Угу, вот сейчас позову, чтоб объяснили, - пробормотал Генок, глядя в печку. - А вообще пацаны, тут и взрослый мужик поместится. Че слово… - он оглянулся на нас. - Давайте это. Раздеваться, что ли?
Я видел, что Саньке, например, больше всего хочется помыться просто снаружи, хотя бы стоя в том же корыте. Хотите смейтесь, хотите нет, но лезть в печку было жутко. Мелкие вообще смотрели почти все уже не круглыми, а огромными и круглыми глазами. Наконец Пушок на храбро подрагивающих ногах подошёл к печке, потрогал её пальцем. Сказал: "Ой-я, горячо." Сунул голову внутрь. Мы все наблюдали за ним с неподдельным интересом, как будто сейчас все решал он. Пушок оглянулся на нас и стал решительно раздеваться.
- Ладно, - буркнул Тёмыч, - куда он один, сожжётся… Серёнь, давай соломы напихай, я
с ним полезу. Смотрите, чтоб девки не подглядывали.
Я принялся набивать горячее нутро печки соломой. Остальные тоже неуверенно раздевались, глядя, как Тёмыч подсадил внутрь Пушка, а сам неуверенно переминается с ноги на ногу. Мелкий же тем временем завопил изнутри восторженно:
- Ой, тут здорово, лезь скорей!
Тёмыч умоляюще посмотрел на меня:
- Заслонкой не закрывай, - мне показалось, что ему хочется сложить руки перед грудью умоляющим жестом, и внезапно все мои опасения прошли:
- Да ладно тебе, - я улыбнулся, - глупости не говори, не в сказке же, правда. Давай вон, тебя зовут.
Пушок внутри попискивал что-то оптимистичное и призывное, как сурикат из документального фильма в своей норе. Тёмыч выдохнул и полез следом.
Я - если честно, не без удовольствия - прикрыл их заслонкой. На лицах у всех остальных опасение и неуверенность сменялись постепенно заинтересованностью.
Какое-то время в печке было тихо. Потом раздались совершенно определённые звуки парилки и все облегчённо вздохнули - честное слово, хором. Потом вибрирующее завизжал Пушок - но явно от удовольствия. Тем не менее в дверь из соседней комнаты постучали, и Ленок встревожено спросила:
- Эй, что у вас?!
- Всё нормально! - Санька припёр дверь спиной.
- А чего Пух орёт? Не мучайте мелких, вы, лбы здоровые!!!
Заслонка с дребезгом выпала, и Пушок, высунув голову, объяснил:
- А меня никто… уйййййййй! - голова исчезла, похоже, Тёмыч врезал ему веником.
Ленка ещё пару раз ткнулась с той стороны, но потом прекратила бессмысленные попытки и предупредила грозно:
- Уборка за вами!
Ну да, кто б сомневался. Санька кинул в дверь скомканными трусами-носками и буркнул:
- А стирка - за вами.
Мелкие вредно захихикали, сидя в ряд на нашем топчане и с интересом поглядывая на печку. Санька сказал Илюшке:
- Тебе не надо туда.
- Почему-у-у?! - возмутился наш найдёныш.
- В корыте потом помоешься. У тебя… - Санька посмотрел на пол и договорил с усилием, - …ожоги ещё не прошли…
…Как мылся - чего тут рассказывать? Знаю только, что потом я первый раз за всё последнее время спал по-настоящему глубоко, без сновидений, без кошмаров, как в уютном тёмном тихом и тёплом помещении.
Когда я проснулся, дождя не было, через открытую дверь с улицы заглядывало раннее, но солнечное утро. Оказывается, старшие девчонки уже встали и сейчас тихим шёпотом обсуждали на пороге какую-то проблему. Я прислушался:
- Я вообще не понимаю, - шептала Ленок. - Я же сама ведро вот сюда поставила, умучилась, сил выносить не было. А оно вынесено. Свет, ведь вынесено?
- Вынесено, - подтвердила Светик. - И барахло просушено всё и сложено, а я ведь не доделала, так спать хотела… Чудеса…
- Чудеса… - шептала Ленка. - Может, пацаны?
- Да ты что, они и не вставали.
- Ну, малявки наши.
- И они не поднимались, ну мы же последние легли… Лен, - Светик понизила голос совсем до дыхания, я еле-еле слышал, сам от любопытства не дыша, - а ведь в той, ну, в соседней комнате… я заходила… там кто-то убрался. Выметено, и всё сырое притёрто, и
окна вымыты… хоть сейчас мебель заноси и живи… И у нас тут тоже - окна протёрты, а мы и не делали этого… Мы спали-то часа четыре, а тут всего понаделано - человек пять должны были работать. И бесшумно.
- Ага, ты же знаешь, - Ленок заговорила было громче, покосилась на нас - я успел притвориться спящим, - ты же знаешь, у меня сон чуткий. А тут спала, как колода…
- И я тоже, - согласилась Светка. И вдруг сказала: - Ле-е-ен… а что если это… что если это - домовой?
- Кто-о-о-о?! - снова повысила голос и снова оглянулась на нас Ленка. - Ты чего, Светик, перенедоспала?!
- Ничего подобного, - Светка не обиделась. - Домовые есть, я точно помню. Я тогда ещё маленькая была и жила с родителями… - её голос немного потускнел. - Только я вот этого как раз и не помню. Ни где, ни как мама и папа выглядели… - она тряхнула головой. - Ну вот. Он посмотрел, что мы тут обживаемся, проснулся и решил нам помочь.
- Нет, ты не перенедоспала, - убеждённо заявила Ленка. - Ты недопереспала. Домовые какие-то…
- Ну а как ты эту фигню объяснишь? - спросила в голос теперь уже и Светка. - А что консервы из банки доедены, рыбные, а сама банка в мусорнике лежит?! Я проверила!
Завозился и чертыхнулся Тёмыч.
Я понял, что пора вставать.
* * *
Генок был одним из немногих, кто помнил, что его настоящая фамилия - Путин.
Вообще в самом этом факте ничего странного не было. Путиных в России намного больше, чем президентов. Просто в младших классах фамилия Генка так достала его самого, что он возненавидел её "исконного" носителя и её саму. И даже на произнесённое старшими - не откликался в принципе. Он был просто Генок. Обычный Генок. Чего вам ещё надо?
Он шёл по лесу почти без перерывов до трёх дня, пока не стало жарко, как в печке. Паутина липла к лицу и рукам, нудно позванивали комары. Пару раз ему казалось, что слышен гул моторов, но снова и снова он понимал, что обманулся.
Ему стало скучно и немного страшно от этой пустоты, жары и того, какой вокруг большой лес. Когда они - все четверо - стоя за околицей, договаривались, кто куда пойдёт, ему казалось, что это всё равно. А сейчас Генок начал думать - может, если бы он пошёл в другую сторону, то уже наткнулся бы…
На что бы наткнулся? Он как-то сразу вспомнил, что идёт война и опять прислушался. Нет, ничего.
Он попил из фляжки, но вода степлилась и отдавала чужими запахами - аспирином, пластмассой, ещё чем-то непонятным и неприятным. Генок вообще стал за последнее время очень чутко различать запахи, но сейчас только поморщился и брезгливо вылил воду в трухлявый пень. Вообще-то это было нерационально, но, как это часто бывает, нерациональность оказалась вознагражденной сразу - в небольшом распадочке, заросшем диким тёрном, Генок нашёл родничок. Из-под корней большого дуба пробивалась бесшумная маленькая струйка ледяной воды - и тут же исчезала непонятно где. Чавкая по мокрой земле кедами, Генок напился и наполнил фляжку. Подумал, напился снова и щедро вымазал руки и лицо холодной грязью. От комаров (надоели, паскуды!) и для маскировки.
И только потом увидел у корней того же дуба заткнутые под них утиную голову, какие-то перья и прочее.
Сперва Генок решил, что это работа какого-то зверя. Но только сперва, потому что голова была явно отрезана, да и перья - сощипаны. Кто-то, видимо, тоже набирал воды и спрятал всё это. Человек. Человек, который считает нужным прятаться.
Мальчишка прислушался и принюхался. Через полминуты его нос уловил слабый
запах дыма от костра…
…Мальчишка был обросший, волосы висели сосульками. Накидка из какой-то мешковины, под ней - майка, драные в никуда джинсы. Босой. Он сидел по-турецки и лопал жареную утку. Рядом лежали школьная поясная сумка с торчащими из неё магазинами, алюминиевая фляжка, ментовский АКС-74У со сложенным прикладом. Горел маленький и почти бездымный костерок. Жуя кусок утятины, мальчишка вскинул голову - и тут Генок его, как ни странно, узнал. И почти рассмеялся.
Это был Антон. Антон Басманов по прозвищу "Папик". Потому что его папик - большой чиновник в мэрии - и правда был крут, как три часа варёное яйцо, и Антон на это то и дело нажимал: "А у меня папик…" Жили они где-то недалеко от детдома, и во время вылазок в город Генок с Антоном иногда пересекались. Он вообще был невредный парень, только заносчивый, ну а детдомовских просто презирал, что тут сказать. Без злобы, но презирал. Поэтому многие старались у него не одалживаться и не угощаться за его счёт - а другие наоборот, липли. Это уж кто как.
Но вот такая встреча была не более возможна, чем учёба Папика в этом самом инкубаторе. В смысле, такого не могло быть в принципе.
Но было. Папик - в обносках, с голыми пятками, но с автоматом - сидел в лесу и ел жареную на костре утку. Как бы не соврать, но в окончательной победе русских Генок подсознательно уверился именно в этот момент.
Честно сказать, сперва Генок собирался что-нибудь такое ляпнуть, поинтересней. Но потом сообразил, что ответом вполне могут быть не слова, а самая обычная очередь из автомата. Поэтому, лёжа на животе за кустами, напряжённо раздумывал: а что же ему, собственно, говорить-то?!
* * *
Мальчишек было двое. Оба - лет по 15–16, чумазые, в маскировочных обносках и грязных, но несокрушимых берцах с двойной застёжкой, в ярко-зелёных беретах, с кое-каким снаряжением и с оружием. На поясах - штыки, у одного - АКС-74, у второго - незнакомый Саньке пулемёт с лентами. Они сидели под деревьями, отдыхали, но не переставали смотреть - каждый за спину товарищу.
Санька сидел за невесть как и когда попавшим в цнинские леса гранитным валуном и поглядывал вниз через кусты, как эти двое молчат и, тоже неподвижно сидя, смотрят по сторонам. Санька подумал, что Серёня был прав, когда утром сказал: а почему мы ведём себя так, как будто никого кроме нас на свете не осталось? Может, сначала надо поискать не врага, чтобы тупо его завалить, а других таких же лесовиков?
Да, Серёня умный пацан. Он был прав. Эти двое явно не были захватчиками - ни по возрасту, ни по внешности, ни по знакомым Саньке беретам. Такие носили мальчишки из тамбовской кадетки, с погранцовской роты.
Санька чуть переместил пулемёт. Он уже привык к тяжести MG и ощущал её, как присутствие хорошего друга. Но пулемёт хорошо, а двое парней-погранцов - лучше. Особенно ещё с одним пулемётом. Тем более, что они выглядели не напуганными и не прячущимися.
- Пацаны, - сказал он громко. И изумился - оба тут же оказались - перекатами - за ближайшими деревьями, из-за которых немедленно высунулись стволы. Деловито, быстро и почти бесшумно. - Пацаны, - уже растерянно повторил Санька, - я свой.
Конечно, это звучало глупо. Но потом послышался всё-таки не выстрел, а напряжённый голос, произнёсший бессмертную фразу:
- Свой своему поневоле брат… Эй, свой, из какого фильма слова?
- "Брат-2", - вспомнил Санька. И добавил: - Ну чего, поговорим? Есть о чём!
* * *
Стёпка Пеньков и Алёшка Барутов были кадетами-погранцами из тамбовского корпуса, предпоследний курс. Во время наступления "большого П", как они определяли
всё произошедшее, по корпусу саданули "томагавком", не пожалели. Уж что там и как там было - сложно рассказать, но кое-кто из оставшихся в живых кадетов побежал не к мамочке (а таких было много - наверное, одно дело в мирное время там учиться, а другое…), а драться. Бой на восточной окраине Тамбова был коротким, но яростным и кровопролитным. Конечно, не прорваться противник не мог по определению, но обошлось ему это дорого, хотя спонтанными защитниками никто не руководил. Мальчишки утащили с поля боя своего офицера-воспитателя, раненого в живот и голову, но он всё равно умер у них на руках. Потом видели, как полтора десятка попавших в плен раненых или контуженных защитников - ментов, каких-то гражданских, каких-то военных, двух кадетов с последнего курса - связанных побросали на дорогу и переехали танком. Туда и сюда.
Дальше был лес, скитания с выходами к населённым пунктам и дорогам и злой, отчаянной пальбой по всему, что этой пальбы заслуживало. Кадеты питались тем, что находили в лесу (тут у них шло удачней, чем у детдомовцев) или отбивали. Кстати, пулемёт Алёшки - "миними" - они тоже отбили, свой автомат Алёшка утопил в болоте недалеко от Галдыма, когда уходили от погони.
Санька слушал погранцов и кивал. Потом спросил, поглаживая плавный изгиб пулемётного приклада:
- Ну и это. Пацаны. Что дальше думаете делать?
- Побежим сдаваться, - мрачно ответил Стёпка. - Только носки "кометом" постираем и полосок себе на жопах нарежем, чтоб было издаля-а видать: свои, пиндосы.
Алёшка нехорошо засмеялся и тоже спросил:
- Ну а ты, человек мира? Ты чего делать думаешь?
- Да я не думаю, я делаю, - сказал Санька. Он решился. - Со мной пойдёте?
- А пошли ты с нами, - удивился Стёпка. - Не один хрен?
- Не один, - покачал головой Санька. - У нас это. Типа базы есть.
* * *
Я шёл и размышлял, почему мы ведём себя так, как будто тут никого, кроме нас нет?
Я уже спрашивал ребят об этом и искренне надеялся, что мы найдём в лесах других таких же, как мы. Может, найдём нашего физрука со старшими ребятами?
Ходить по лесу мне за последнее время понравилось. Чувствуешь себя неожиданно спокойно и нервы не мотаются. Вообще по-моему когда кругом зелень - это самая правильная жизнь. Я и в приюте мог подолгу смотреть на обгрызенные тополя напротив, хотя они стараниями коммунальных служб на деревья мало походили. И даже оставшаяся за плечами одинокая ночёвка в лесу оказалась вовсе не страшной. Я усиленно начал бояться ещё когда только-только устроился на ночлег… и вдруг понял, что в лесу не страшно, а красиво и загадочно. Уснул без страха - и проснулся в мире, который был полон косыми лучами утреннего солнца и миллионами сверкающих капелек росы.
Правда, я сильно промок. Но дело шло к полудню, и просохнуть я успел тоже.
А ещё я успел выйти на полузаросшую тропинку. По ней уже сто лет никто не то что не ездил, но, похоже, и не ходил, однако я насторожился, замедлил шаг и шёл, прислушиваясь. И был вознаграждён.
Впереди стреляли…
…Тропинка выходила к кустам, по краю цепочкой огибавшим большущую луговину. Чуть в стороне оказалась настоящая просёлочная дорога. Вот такие декорации. И на их фоне разыгрывался нехилый спектакль.
Происходившее на луговине было интересным и весёлым. Во-первых, у края луговины стояли три "хаммера". Один скучно горел. Рядом лежали два трупа. Вернее - один лежал, второй свисал из верхнего люка. Ещё два трупа лежали на дороге, ещё пять виднелись на лугу. С десяток живых шустро ползали по лугу в разных направлениях.
Выглядело это какой-то идиотской игрой, тем более, что по ним никто вроде бы…
Трх! Я не понял, откуда донёсся звук, но один из ползунков ткнулся лицом в землю. Остальные открыли беспорядочную пальбу в разные стороны, и я увидел, как вскинулся и осел под шумок ещё один. Потом - тоже непонятно откуда, вроде бы отовсюду - донёсся мужской голос:
- Пиндосы, а пиндосы! Бросай оружие, а то всех перещёлкаем!
Пальба в разные стороны. Як в кино. Но в жизни, похоже, удача отвернулась от воинов демократии. Ещё один - это я видел точно - получил пулю в висок, другой - в затылок вроде бы.
- И их осталось восемь. - пробормотал я, теперь точно подсчитав уцелевших. Картина мне нравилась. Только я не мог понять, кто же так здорово постреливает и сколько их, этих стрелков? А голос опять раздался:
- Пиндосы, ну хватит в камбойцев играть, тут вам не Дикий Запад, а Русь-матушка, тут всё всерьёз, хоть и в шутку!
Пальба… Ещё один готов. Оставшиеся семеро залегли плотно. Потом один пополз к "хаммерам", ага, решил добраться до рации. Я прицелился, собираясь тоже повеселиться, но тут как раз опять хрякнул выстрел, и янки осталось шестеро.
- Энд шо маст го о-о-о-он! - веселился невидимка. - Бросай оружие, вам говорю, вставай с поднятыми руками! Это… дроп ё ганз, стенд ап, хэндз ап энд го ту зе род! Квикля!
Выстрелов в ответ не было. Прошло ещё с полминуты - и вдруг кто-то что-то истошно заорал - и в сторону полетела первая винтовка…
…Из кустов на склоне холма появился тощий, длинный, как жердь мужик лет сорока, в сапогах, болтающихся, как вёдра, на его журавлиных ногах, и в камуфляже, сидящем, как вторая кожа. Он шёл к стоящим на дороге американцам чуть ли не танцующей походкой, держа на локте "тигр". Шёл неспешно, по-хозяйски и, когда один из американцев, увидев, что к ним движется одиночка, дёрнулся было за пистолетом на бедре - на ходу небрежно выстрелил. Вопль боли - пуля раздробила янки кисть - и слова мужика:
- Э, пиндос. Не надо. Ну вот, я ж предупреждал…
Подойдя, он по-хозяйски оглядел пленных - в том числе сидящего на земле раненого - и сокрушённо покачал головой:
- Ой, много вас… Никитос, давай сюда!
- Иду, па! - из кустов за дорогой появился мальчишка лет 12, такой же тощий и камуфлированный, но в кроссовках, и со складной мелкокалиберной "сайгой" в руках. Лицо мальчишки было азартным. Он оседлал передний "хаммер" и ловко взял янки на прицел. Деловито заявил: - Каску одну надо взять, Мишке ночной горшок нужен. И соль мамка просила. А этих чё, валим?