* * *
Улеб и Вольга ехали шагом (чтобы пехота не отставала), нога к ноге. Разговаривали вполголоса. Большой черный жук внезапно ударил Улеба в блестящую пластину доспеха и упал на спину в конскую гриву. Недовольно загудел, перебирая в воздухе лапами. Улеб осторожно взял его двумя пальцами, рассмотрел. Подбросил в воздух. Жук расправил крылья и стремительно улетел прочь. Улеб проводил его улыбкой.
- Чему радуешься, князь? - спросил Вольга, тоже улыбаясь.
- Вечер добрый, - звонко ответил Улеб. - Тихо вокруг, ни ветерка, солнце садится, - князь кивнул в сторону красного диска, повисшего над зубчатой кромкой дальнего леса. - Жара спала. Подойдем к болоту, о котором говорил Тудор, соловьи защекочут. Они всегда над водой поют, им надо время от времени горлышко промочить. Не посмотрят, что войско большое рядом стоит. Такая крохотная птаха, а как громко щекочет! Я еще малый был, когда полюбил их слушать. Какие у нас в Гомии соловьи! Мать ругалась - спать не дают, а я любил. Сяду у открытого окна и слушаю, слушаю. Душа к небу возносится, кажется, сам бы вот сейчас расправил руки и полетел!
- Ты поэт, Улеб!
- Кто такой поэт?
- У нас так зовут тех, кто песни сочиняет.
- Это я могу, - согласился Улеб. - Не раз князям славу пел.
- За деньги?
- За деньги холопы поют. Дружинник - от сердца. Другой раз едем после сечи, сердце от радости трепещет, что жив остался, начинаешь в уме сочинять. Пока доедешь до города - слава готова! На пиру попросишь у князя дозволения, возьмешь гусли… Все уже знают, ждут. Я пою, они слушают, а потом ревут, как бугаи - нравится. Князь тебе чару с поклоном… Меня не раз просили слова записать - чтоб другие потом пели.
- Про поход Игоря напишешь?
- Про что писать? Как наши в полон попали?
- Бились-то насмерть! Я видел.
- Правда твоя, - согласился Улеб, - но славу поют, когда князь битву выиграет. Про срам как?
- А если попросят?
- Попросят - спою! - согласился Улеб. - Коли князь Игорь из Поля живой воротится, почему б не спеть? Только не славу - слово сочинять надо. О полках игоревых.
- Хотел бы я послушать, князь!
- Услышишь… И не зови меня князем! Просто Улеб. Мы с тобой в бою не раз кровь рядом лили, как братья стали. Нет ничего крепче такого братства.
- Люди могут сражаться рядом, а друг друга ненавидеть.
- Бывает, - согласился Улеб, - но ты другой. Ты не такой, как наши.
- Почему?
- Тебя любят вои и дружина, Ярославна жалует; ты, коли захотел бы, давно стал главным даже надо мной.
- Не хочу, Улеб!
- Отчего?
- Твоя сторона, твой народ. Нет у меня права быть здесь главным.
- Другие так не думают. Многие на твоем месте сами просили бы.
- Так то другие…
- За то тебя и люблю. Добрый ты человек, Вольга. И Кузьма… За друга голову сложите - и не подумаете! Как все кончится, поедем ко мне в Гомий?
- А тебе его отдадут?
- Ярославна на кресте клялась. Игорь обещал перед походом, перечить жене не станет. Да и как не отдать, когда я столько для Северской земли сделал?
- Так ты здесь за Гомий воевал?
- За Гомий тоже. Но не обещали б удел, все равно с погаными бился! Беда от них русской земле!
- До Гомия они не доходят.
- Здесь тоже русские живут, Вольга! Я не Давыд Смоленский, который ни в одном общем походе русских на половцев не участвовал, зато против своих не раз бился, столько русской крови пролил! Я всегда на помощь приду!
- Стрыя, обидчика своего, прогонишь?
- Умер стрый, - вздохнул Улеб. - Сорок дней уже справили. Сын его, Святополк, брат мой, теперь в Гомии княжит. Вот он, впереди! - Улеб показал на всадника, едущего спиной к ним в двух десятках шагов. - Сам хоругвь привел, хотя мог воеводу послать. Хочет перед князем Игорем выслужиться, чтоб Гомий ему оставил. Только не выйдет!
- Ты говорил с ним?
- Он же брат мне! Обнялись, меда выпили, говорили долго. Стрый нас из Гомия выгнал, а не сын его - Святополк тогда совсем малый был, вины на нем нету. Я ему сказал, чтобы он перебирался в свой удел, а мою отчину оставил мне. Его земли не меньше моих. Будем жить рядом, по-братски.
- Что он ответил?
- Сказал: как Князь Игорь решит, так и будет. А князь на моей стороне.
В это время ехавший рядом со Святополком всадник оглянулся. Лицо у него было морщинистое, злое.
- Это кто? - невольно спросил Вольга.
- Лисий Хвост, воевода стрыя, сейчас Святополку служит. Никто уже не помнит, как его по-настоящему зовут. Когда нас из Гомия гнали, больше всех кричал и распоряжался. Не дал матери даже шубы в мороз. Потрох сучий! Коли б не Святополк, зарубил его здесь же!
- Плюнь, Улеб! Давай лучше споем!
- Славу?
- Славу будем петь, когда поганых побьем. Про девок!
- Любишь ты их! - улыбнулся Улеб. - Ишь, Марфушу как быстро окрутил. И молодец! Добрая она баба! Можешь ее с собой в Гомий взять, коли нравится. Только рад буду. Она как вы с Кузьмой…
- Пошли девки да по воду… - вместо ответа затянул Вольга.
- Не нашли дороги к броду… - поддержал Улеб.
- И пришлось им заголиться, - грянули ближние вои, - чтобы зачерпнуть водицы…
* * *
Как и предупреждал Тудор, неожиданно подойти к половецкому стану не получилось. Едва рассвет открыл врагу изготовившееся на пойменном лугу русское войско, как туча стрел, выпущенных с противоположного берега, накрыла воев и дружинников. Затем еще и еще… Градом падая с потемневшего от них неба, стрелы застревали в деревянных щитах и древках копий; выискивали незакрытый кусочек тела и с хрустом разрывали жилы и мясо, пробивали броню и головы. Русские лучники, прячась за щитами, не могли отвечать - так густо сеяла в их ряды тихая смерть. Конные хоругви Олега, сразу потеряв до сотни лошадей и с десяток всадников, отступили от берега, освободив брод. И тут же черная лавина, разбрасывая копытами мелкий речной песок и взбивая воду ковром из мелких брызг, потекла через мелкий Сейм.
Запоздалый залп русских лучников только на короткий миг приостановил ее. Второй залп накрыл половцев, когда их передовые ряды уже с воем врезалась в русское войско. Удар плотно сбитой массы конницы был настолько силен, что вои и дружинники, топча своих раненных и мертвых, попятилась назад. Все быстрее и быстрее.
- Так мы и до леса добежим! - зло крикнул Улеб Вольге, крутя головой. - Перекроем путь Тудору. А поганые обложат нас и будут стрелять издали. На выбор, как у себя в Поле. Нет уж… Эй, грачи путивльские!
Пришпорив жеребца, Улеб пробил изнутри пеший строй русских и во весь опор поскакал к откатившимся хоругвям Олега. Бросая время от времени взгляд в ту сторону, Вольга видел, как Улеб машет руками и что-то кричит, стоя перед сотнями; потом рядом с князем появился Олег, подтянулись знаменосцы со стягами-хоботами и хоругвями…
Наскок пришедшей в себя русской конницы был стремителен, как неожиданный удар ножа, и на короткое время отбросил половцев от начавших прогибаться передовых рядов пешего войска. Объезжая строй и наводя в нем порядок, Вольга то и дело поворачивал голову в сторону кипевшей перед его хоругвями злой схватки. Первые ряды конников с обеих сторон уже сломали или потеряли копья, и теперь ожесточенно секли друг друга мечами и саблями. Задние напирали, стремясь хоть как-то достать врага. Ржали кони, вопили люди, звенело железо, встречаясь с железом, и этот гул перекрывали предсмертные крики и хрипы. Теснота не позволяла коням, потерявшим всадников, вырваться на простор, обезумев от боли и страха, они бросались из стороны в сторону, сбивая крупами других коней вместе с всадниками. Копошащиеся груды тел людей и животных, мертвые и живые, красные ручьи, устремившиеся в мутный Сейм…
Конный бой кипел не долго. Превосходство половцев было многократное, и скоро они оттеснили белгородские хоругви на полполета стрелы. В этот миг вырвавшийся из схватки Улеб пробился внутрь русского каре.
- Теперь наша очередь выручать! - закричал, подъезжая. - Покажем, воевода, поганым, что пешее войско может!
По сигналу Вольги запели трубы, крикнули сотские, объезжая ряды, и ратники, как давеча на поле, быстрым шагом тронулись на врага. Удар пешего русского каре был настолько неожиданным, что растерянные половцы, ломясь через груды убитых и раненых, прыснули к броду. Лучники и арбалетчики позади русских копейщиков спустили тетивы, затем еще и еще… Падали с коней сшибленные калеными стрелами половцы, вставали на дыбы и предсмертно ржали кони, прежде чем рухнуть на вытоптанный луг вместе с всадником, безумно метались перед строем русских раненые животные и люди. А строй, мерно шагая, топтал теперь не своих, а врагов.
- Тудор говорил, что пеший всадника не догонит! - оскалился Улеб, наблюдая за суетой перед строем. - Бегут! Да еще как! Вот вам! Еще! За Римов! За Путивль!..
Однако растерянность в половецком войске продолжалась не долго. Степняками управляла жесткая и решительная рука. Гнусаво и оглушительно завыли рожки, непонятно и зло закричали предводители; пространство перед русским войском вмиг очистилось. Колыхающаяся конная масса вновь обрела строгое очертание; Улеб с Вольгой увидели, как на высоком берегу появился всадник в блестящей броне и червленым конским хвостом на высокой пике шлеме. Всадник протянул руку в их сторону и что-то прокричал.
- Готовься, боярин! - воскликнул Улеб, наблюдая, как выехавшие из рядов половецкого войска всадники натягивают тетивы. - По нашу душу!
И точно: рой стрел в этот раз не рассыпался тучей, накрывая все войско, а ударил узко - по русским воеводам. Улеб отработанным движением вскинул щит, но он не понадобился - смертоносные жала в двух шагах перед ними словно наткнулись на невидимую преграду; железные и деревянные обломки осыпались, острым ковром усеяв поле перед мордами коней.
- Когда-нибудь ты научишь меня этому! - вскричал Улеб, поворачиваясь к Вольге. - Мне нравится!
Русские лучники ответили, и одна из стрел из-за слишком низкого прицела скользнула Вольге под бармицу и, оцарапав плечо, пробила бронь возле шеи навылет.
- Кто там так стреляет! - свирепо заревел Улеб, оборачиваясь. - Вобью в землю по уши! - он обернулся к Вольге: - Перевесь щит на спину! Зачем он спереди, если свои скорее поганых подстрелят?!
Вольга спешно последовал его совету и вовремя - при следующем русском залпе очередная стрела сильно стукнула в край окованного железом овала и, не пробив его, упала, сломанная, на землю. Улеб, приподнявшись на стременах, погрозил лучникам кулаком.
Тем временем всадник с конским хвостом на шлеме прокричал еще раз, и в этот раз рой стрел ударил не по воеводам, а по прикрывавшему их строю. Многие вои, глазевшие на Улеба с Вольгой после первого залпа, не успели закрыться щитами и с воплями покатились по вытоптанной земле. В следующее мгновение конная сотня половцев ударила в расстроенные ряды, пробивая их наконечниками копий и стремительным напором.
Это была самоубийственная атака; предводитель, отдавший такой приказ, ясно понимал, что посылает своих на верную смерть. Оправившиеся от неожиданности русские встретили сотню частоколом копий. Кони степняков, поражаемые в грудь широкими наконечниками рогатин, падали на колени, всадники летели через их головы прямо в русские ряды, где их, ошеломленных, закалывали сулицами, били дубинами или рубили топорами. И все-таки удар сотни оказался настолько мощным, что пробил, пробуравил передовые ряды. Трое всадников, прорвавшись внутрь, галопом неслись к Улебу и Вольге.
- Не ворожи на них! - крикнул Улеб Вольге, поудобнее перехватывая щит. - Сам справлюсь!
Скакавший впереди половец вытянул перед собой копье, пытаясь на скаку достать им князя, но Улеб увернулся, и неуловимым движением сделал короткий выпад рогатиной. Степняк уронил щит и сунулся лицом в гриву коня. Второй половец, скакавший обочь, воздев копье над головой, метнул его в Улеба. Тот выпадом щита отбил оружие и снова выбросил перед собой рогатину. На месте глаза половца возникла черная дыра, мгновенно заполнившаяся красным, всадник сполз с седла и конь потащил его по лугу за застрявшую в стременах ногу.
Третий половец напал на Вольгу. Копье он, видимо, потерял, пробиваясь внутрь, поэтому, занеся над головой саблю, ударил ей наотмашь. Вольга, жалея о щите за спиной, уклонился. Степняк осадил коня и, развернувшись, снова занес саблю. Вольга выбросил вперед руку с кистенем. Половец прикрылся щитом, но гибкая цепочка обогнула его, гирька смачно шмякнула о мягкое тело. Степняк уронил щит, но саблю все еще держал над головой. Вольга движением кисти раскручивал гирьку кистеня, оба настороженно ждали выпада. И в этот миг наконечник сулицы, прилетевшей откуда из-за спины воевод, впился половцу в горло. Тот захрипел и рухнул на землю.
Вольга оглянулся. Микула спокойно сидел на коне в трех шагах позади.
- Не нравится мне, когда моим воеводам в спину стреляют, - сказал он сумрачно. - Да еще спереди норовят зарубить. Я побуду тут!
Вольга пожал плечами и повернулся к Улебу. Тот уже сидел ровно, воткнув копье тыльным шипом в землю.
- Мог бы и своего половца мне оставить, - сказал спокойно. - Я б успел. Не умеют поганые толком копьями, насквозь пробить норовят. Замах большой, силы много - переменить удар нельзя. А не надо насквозь, достаточно на полнаконечника, - Улеб бросил взгляд на острие своей рогатины, с которого медленно ползли на потемневшее древко красные струйки…
Повторять нападение на русских воевод хан не стал. Степняки растеклись по лугу, полукругом охватив русское войско. Засвистели стрелы.
- Сходу не получилось, будут помалу долбить, - оценил Улеб. - Постреляют - наскочат, постреляют - наскочат… Пока не измотают. Это у них в обычае. Все, Вольга, отступаем к болоту. Только медленно, чтобы Тудор успел…
Вновь поскакали вдоль русских рядов сотские, и колючее каре медленно стронулось с места, перетекая от реки к дальнему лесу. Половцы неотступно двигались следом, засыпая отступающих стрелами. Русские лучники не оставались в долгу. Оставляемое врагами пространство было густо засеяно телами убитых и раненых. Половецких трупов оставалось больше - всаднику на скаку щитом укрыться труднее… Время от времени какая-нибудь малая орда с воем и улюлюканьем неслась на каре, но, встреченная острыми иглами копий, почти сразу же отскакивала.
- Видал когда-нибудь, как лиса на ежа охотится? - спросил Улеб Вольгу, сплевывая. - Еж свернется клубком - она отскочит, еж станет убегать - она следом. Гонит так, пока лужа на пути не случится. В воде еж обязательно раскроется, чтобы плыть, тут она его - и за брюхо!.. Так и они. В Поле полки Игоря к соленому озеру прижимали, нас - к болоту. Там будут ждать, пока раскроемся…
Солнце над лугом стояло высоко, когда русское войско остановилось у болота. Под напором половцев передние ряды накатились на задние - все теперь стояли единой плотной массой, в которой стрелы степняков все чаще находили цель. Микула, под которым давно убили коня, подбежал к Вольге.
- У лучников осталось по пять стрел, а то и менее, - сказал хрипло.
- Пусть оставят по две! - велел Улеб. - И берегут их на последний случай!
Микула убежал, и Улеб повернулся к Вольге.
- Вот и нас так в Поле побили. Стрелы кончились, люди изнемогли… Поганые передовую орду поставят - по русским стрелять, остальные ждут в тени или стрелы по полю собирают. Где нам собрать?! - он поднял шит, в котором торчало с полдесятка оперенных черенов. - Отсюда их, не поломав, не вытащишь, а луг за ними. Ну, если Тудор запозднится! Как ты сказал? "Мертвые сразу не имут"?..
Жаркое июльское солнце тем временем распалилось вовсю, нагревая железные доспехи так, что руку обжигало. В русских рядах вои стояли мокрые, все чаще кто-то падал, сомлев от жары. Поначалу упавшим помогали, обтирая лица и шеи водой из баклаг, но и вода скоро кончилась. Передние ряды уже не стояли прямо - колыхались. Половцы, видя это, ослабили натиск, словно ждали, когда русские сдадутся сами. Стреляли лениво - то ли стрелы берегли, то ли будущий полон.
Улеб давно слез с коня и сидел на земле, прячась в тени животного. Но все равно лицо его было мокрым, все чаще он зло смахивал со лба влагу - от пота щипало глаза. Вольга молча топтался рядом. Вдруг Улеб решительно встал.
- Больше не выстоим! Кричи, Вольга, чтоб достали последние стрелы! Ударим и пойдем к лесу. Хоть кто-то спасется…
Сотские, получив приказ, прокричали команду, и в этот миг орда степняков перед русским войском заколебалась, то ли крик, то ли вопль пронесся над лугом. И то был вопль ужаса.
- Тудор! - посветлел лицом Улеб. - Наконец-то! Старый лис - ждал до последнего! Пойдет потеха… Разворачивай строй - чтоб ни одна курва в степь не ушла! Будет им здесь речка Каяла!
Стремительный и нежданный удар свежих полков Тудора, мгновенно прижал половецкую орду к ощетинившемуся остриями копий войску Улеба. Потрепанные, но еще боеспособные конные хоругви Олега перекрыли степнякам дорогу к броду - вся орда оказалась в мешке. Судьба, которую половцы готовили русскому войску, совершила мгновенный поворот. Русская земля, куда они пришли за добычей, теперь несла захватчикам одно - уничтожение. И вершители этой судьбы, русские вои и дружинники, молча и деловито кололи, рубили, сбивали с коней стрелами охваченных ужасом врагов. И в этом молчании при страшной работе было нечто такое, что парализовало половцев, лишало их воли к сопротивлению.
Вой рожков и крики начальников не смогли привести орду в чувство. Хан с крашенным конским хвостом на гребне шлема в ярости метался среди своего гибнущего войска, пока его не заметил Тудор. Молча указал рукой своим гридням. Закованные в броню русские всадники как масло разрезали строй ханских нукеров и окружили зятя Кзы. Тот, ощерившись, бросился на врагов с саблей. И первый же гридень, мимо которого скакал хан, извернувшись, переломил ему хребет палицей. Увидев смерть предводителя, половцы стали бросать оружие…
Войско Улеба только подпирало орду сзади: у пехоты осталось слишком мало сил, чтобы нападать яростно, да и половцы помнили, что за строем русских - болото, а путь к жизни и свободе лежит через полки Тудора. И все-таки одна обезумевшая сотня бросилась на пехоту. Не ожидавшие этого русские поначалу замешкались, а потом по приказу Улеба расступились. Конная сотня на полном скаку влетела в болото и завязла. Степняки, скакавшие последними, успели остановить коней и тихо сдаться подбежавшей пехоте. Но большинство залетело в трясину, и теперь половцы барахтались в коричневой жиже, погружаясь в нее все глубже и глубже. Некоторые уже захлебывались, другие голосили, что-то отчаянно выкрикивая по-кипчакски. Без толмача было понятно: гибнут и зовут на помощь.
Молодой вой, стоявший у края болота, не выдержал и протянул ближнему к нему половцу копье. Микула перехватил его руку:
- Жарко им! Пусть напьются! Вдоволь…
- Наши также топли в соленом озере, - хмуро сказал Улеб, подойдя, - а они смотрели и смеялись.
- Коней жалко, - вздохнул Микула, забираясь на подведенного к нему половецкого жеребца. - Скотина не виновата.