Улеб повернулся и пошел прочь. Но отошел недалеко. Вылетевшая из зарослей короткая арбалетная стрела, пробив броню, глубоко вошла ему между лопаток. Князь упал на колени, мгновение постоял так и повалился набок. Микула с копьем наперевес тут же кинулся к зарослям.
- Улеб! Дружище!
Вольга тер ладонями бледнеющие на глазах щеки друга, а тот непонимающе смотрел на него широко открытыми глаза. Затем вздохнул и выплюнул на русую бороду алый сгусток. Попытался что-то сказать, но не смог - зашелся в кашле. И сразу затих, глядя в небо неподвижным взором.
- Улебушка! Милый!..
Голова князя безжизненно моталась из стороны в стороны, а Вольга отчаянно тряс его за плечи. Вои молча обступили их, наконец, кто-то догадался оторвать воеводу от тела. Вольга стоял, поникнув, слезы одна за другой проделывали длинные дорожки на его покрытом пылью лице.
Позади послышались крики. Вольга оглянулся. Микула ехал к ним, ведя на аркане кого-то связанного. Слезы застилали Вольге глаза, но он сделал усилие и присмотрелся. Узнал. Это был Лисий Хвост.
- В кустах схоронился - думал, что не замечу! - сказал Микула, пихая пленника в спину. Тот покачнулся и упал на колени. - Одного я сходу заколол, с самострелом был, не успел тетиву вдругорядь натянуть. А этот притаился. Меня увидел, хотел меч достать, но я его древком. Потрох поганый!
Микула соскочил с жеребца и сорвал с пленника шлем вместе с бармицей. Отступил удивленно:
- Наш?..
- Что за вече?
Все невольно оглянулись. Впереди подъехавшей незаметно кучки всадников сидели на конях Тудор, Олег и молодой Святополк.
Вольга шагнул вперед.
- Этот!.. Они убили Улеба… Это Лисий Хвост, воевода Святополка. Это ему князь приказал… Не хотел, чтобы Улеб вернулся в Гомий!..
Тудор обернулся к Святополку.
- Я не приказывал! - вскричал тот, бледнея. - Это он сам!
- Приказывал?! - склонился Тудор к Лисьему Хвосту.
Тот хмуро молчал.
- Я не приказывал! - срывающимся голосом повторил Святополк.
- Тогда и розыску конец! - заключил Тудор и повернулся к Вольге. - Лисий Хвост убил твоего друга - выдаю его тебе головой!
- Спаси, княже! - завопил Лисий Хвост, подползая на коленях к жеребцу Святополка. - Я верой и правдой служил твоему отцу и тебе послужу! Заступись!..
Святополк молчал, нервно кусая губы. Вольга подошел к телу Улеба, вытащил из ножен князя широкую, тяжелую саблю. Снова встал перед Тудором.
- Улеб долго учил меня, - пробормотал тихо, - а у меня никак не получалось…
Внезапно он резко повернулся на месте. Сабля в его руке, описав сверкающий полукруг, со свистом ударила продолжавшего ныть Лисьего Хвоста по шее. Голова старого воеводы подскочила и скатилась ему за спину. На миг всем открылся розовый сруб с торчащей посреди белой костью. Тут же фонтаном брызнула кровь, и обезглавленное тело мешком повалилось вперед.
- Смотри! - закричал Вольга, показывая окровавленную саблю Святополку. - Для того, чтобы ты княжил в Гомии, сгинуло три человека и среди них Улеб… Ты мизинца его не стоишь, падаль феодальная! Ты обнимал его, пил с ним мед, а сам подослал убийц! Убил брата… На Руси уже есть один Святополк окаянный, погубивший братьев за княжий стол, ты будешь вторым! Не будет тебе счастья на этом княжении! Найдется тот, кто выгонит тебя, не дав шубы в мороз, как твой изверг-отец выгнал семью Улеба…
Святополк пришпорил коня и поскакал прочь.
- Что лаешься? - миролюбиво сказал Тудор. - В вашей стороне не убивают за уделы?
- Убивают… - после молчания ответил Вольга. - Но у нас убийц судят и наказывают!
- Вот и ты наказал!..
Тудор тронул бока своей кобылки каблуками и зарысил вдоль болота, осматривая поле битвы. Вольга бросил саблю на траву.
Позади кашлянули - кто-то стоял за его спиной. Вольга оглянулся.
- Говорил тебе, боярин, что тут брат идет на брата и за имение готовы глотки друг другу перегрызть, - Микула вздохнул. - Вот… Сгубили молодого князя, а за что?.. - Микула помолчал. - Улеб меня к себе звал служить, обещал сотским сделать в Гомии. Я б пошел - он добрый, хотя для виду и покричать любил… Теперь идти некуда. Ты тоже добрый человек, боярин, и друг твой Кузьма добрый. Вы волками оборачиваетесь, а сердце у вас человеческое. А они с виду люди, а суть - волки…
Что-то мешало Вольге у шеи. Он поднял руку и нащупал стрелу, все еще торчавшую в его броне; в горячке боя он совсем забыл про нее. Вольга взял за ее черен, рывком дернул и поднес стрелу к глазам. Наконечник был четырехгранный, бронебойный. Чуть ниже и…
- Кому-то и ты дорогу перешел, боярин, - сказал позади Микула.
Сжимая стрелу в руке, Вольга медленно пошел прочь. Вои расступались перед ним, а он скользил взглядом по их лицам - чужим, отстраненным. И вдруг увидел родное. На побледневшем - так, что даже пропали веснушки, лице Василько голубели широко открытые глаза. Вольга решительно двинулся к нему. Василько упал на колени.
- Прости, воевода! - заныл визгливо. - Бес попутал!
- Так это ты стрелял? - спросил Вольга, вдруг все понимая. Василько затих. - Но почему?
- Марфуша… - Василько всхлипнул. - Люблю я ее. Давно. Стрый мне все толстых сватает, какие самому нравятся, а она маленькая, шустрая… Сначала ее за другого отдали, но он погиб в Поле, я обрадовался… Попросил, чтобы Кузьму к ней поселили, чтоб в гости ходить. А тут ты приехал…
Вольга бросил стрелу и рывком вздернул Василько на ноги. Ненавидяще глянул в побелевшие от страха глаза.
- И давно ты хочешь меня убить?
- В первый раз, когда Кузьму с Микулой пошли выручать. Дело опасное, думал, если что, никто и не спросит… Ну, попала половецкая стрела в волка… Не вышло. Тогда решил здесь.
- В спину?
- Спереди тебя не убьешь. Ты заговоренный - стрелы отскакивают.
- Что ж промахнулся? Первый стрелок в Путивле?
- Руки дрожали.
- Боялся?
- Боялся. Про Марфушу думал: вдруг узнает? И не пойдет за меня?..
- Да ты б ее бил каждый день - за то, что не был первым! - разъярился Вольга. - И за то, что она меня, чужака, приняла и полюбила… Это такая девочка! Добрая, чистая, умная… Ей бы врачом быть, хирургом. Ей люди руки целовали бы! А ты б ее сапоги заставил снимать и онучи свои вонючие раскручивать, как у вас, феодалов, принято! Да еще и покрикивал бы, плеточкой помахивал!
- Что ты, боярин! - Василько испуганно отдирал руки Вольги от своей брони. - Да я ее даже пальцем… Пусть бы только согласилась! Я ей сам ноги мыть буду…
- Повесить его? - деловито спросил позади Микула. - Или сам зарубишь, как Лисьего Хвоста?
Вольга обернулся и некоторое время непонимающе смотрел на Микулу. Разжал пальцы, выпуская железную рубашку Василько.
- Загостился я здесь, - сказал хрипло…
Глава семнадцатая
Русский был странный. Среди шумного многолюдья торжища, раскинувшегося на вытоптанном лугу под стенами Путивля, он один ничего не продавал и не покупал. И не суетился. Спокойно стоял в стороне, с любопытством поглядывая на Костаса. Купца это тревожило, мешая вести торг, он и сам украдкой поглядывал на незнакомца. Одет русский был небогато, но чисто, и почему-то без шапки - это на таком-то солнцепеке! На тиуна или мытника он не походил, на дружинника или боярина - тоже. Костас уже подумывал послать слугу - расспросить о странном госте, как тот вдруг подошел сам, улучив миг, когда покупатели рассеялись.
Вблизи Костас разглядел русского лучше. Он был средних лет - в красивых волнистых волосах уже заметны паутинки седины, небольшая борода с такими же паутинками, круглое загорелое лицо. Редкие даже в Руси зеленого цвета глаза смотрят умно.
- Салут! - поздоровался русский на латыни. - Можно поговорить с тобой, уважаемый!
Русский говорил медленно, старательно выговаривая слова. Его латынь была сухая, мертвая - такую Костас учил когда-то с ритором. Купец удивился еще больше. В южной русской земле латынь знают только монахи, да и то один из сотни. "Почему он не хочет говорить по-русски? - подумал купец. - Хочет щегольнуть, поговорив с иностранцем на его языке? Русские это любят. Но мой родной язык - греческий…"
Вслух Костас ничего не сказал, только поклонился. Когда ты двадцать лет ездишь с караванами от Понта Эвксинского в далекие северные земли да еще через дикое Поле, привыкаешь не удивляться. Даже древней латыни в устах русского.
- Тебя зовут Костас? - продолжил незнакомец (купец в ответ еще раз поклонился). - Слышал о тебе. Я Кузьма, боярин княгини Ярославны…
"Плохо одевает своих бояр княгиня, - хмыкнул про себя грек. - Надо будет предложить ему шелка на рубаху и порты, а то берут плохо. Скажу, что боярину негоже ходить в холстине…"
- Ты бываешь в Тмутаракани? - продолжал расспрос Кузьма.
- И в Тмутаракани, и в Тавриде, и в Константинополе, который вы, русские, называете Царьградом, - купец решил, что пора русскому понять, с кем имеет дело. - И в русской земле, и в греческой, и даже в Поле половецком все знают Костаса. У меня самый лучший товар и самый дешевый - таких цен ты не найдешь нигде, боярин! Смотри, выбирай!.. - грек повел рукой в сторону разложенных на повозках тканей и украшений. И себе, и жене, и детям, и матери с отцом - для всех найдется.
Но русский на товар даже не глянул.
- Есть ли где близ Тмутаракани большой каменный идол на морском берегу?
Костас удивился.
- Стоит такой близ города. С моря издалека видать.
- А почему поганые его поставили?
- Там раньше была статуя богини Ники, - Костас понял, что русский любопытен, а его интерес был приятен. - Языческой богини, - уточнил он на всякий случай. - Красивая была статуя. В руке Ника держала факел. Ночью факел горел - хороший маяк для кормчего, издалека видно. Поганые разрушили статую и поставили своего идола. Руки у него сложены на животе, поэтому маяка больше нет.
- Почему они его поставили именно на этом месте? Других не было?
- Из-за пещеры Змея.
- Какой пещеры?
- Есть там такая в скале, - грек погладил крашеную хной бороду. - Поганые говорят, что там чудище-змей живет. Сто лет тому назад он зашевелился в пещере - земля затряслась, дома попадали - много народу погибло. Из пещеры время от времени вырывается огонь и слышен грохот… Вот они и поставили своего идола - жертвы кровавые приносить, чтобы змей не гневался. Язычники! - Костас пожал плечами.
- Жертвы прямо в пещеру не носят?
- Поганые боятся к ней подойти! Страх у них великий…
- Спаси тебя бог! - прервал купца русский, схватил и обеими руками потряс кисть Костаса. Только сейчас купец заметил, что левая рука у русского больная - он двигал ей очень осторожно.
- Спаси бог и тебя! - ответил грек, заговорщицки наклонился к Кузьме и сказал уже по-русски: - Где ваши рабы, боярин? Большая битва была, большой полон взяли. Почему не ведут на торг? Я купил меньше десятка, да и те тощие, хилые - боюсь, что не доведу живыми. Где добрый товар?
- Ярославна велела оставить для обмена на воев, что в половецком плену, - ответил русский.
- Лучше продать, а на вырученные деньги своих выкупить… - начал было Костас, но Кузьма отвернулся.
- Уважаемый! А шелк?!. - крикнул вслед ему купец, однако боярин в холстине убежал, даже не оглянувшись.
Не успел Костас придти в себя после этого разговора, как на торгу появился другой странный русский. Этот был высокий, в блестящей кольчуге, но тоже без шапки. Русский был не один. За веревку он вел связанного по рукам мужчину в странной одежде и рыскал глазами по торговым рядам.
Костас сообразил первым. Выскочив из-за повозок, он побежал навстречу - чтоб другие не опередили. Без церемоний, сразу принялся ощупывать пленника, заглядывая ему в рот, глаза и уши. Раб, несмотря на бледность (по всему видно - в подвале держали!), был хорош. Крепкий, жилистый, со всеми зубами; по всему видать - выносливый. Лет пятнадцать будет работать, а при хорошей еде - все двадцать. На торге в Тавриде вырвут из рук. (В Тмутаракань везти нельзя, полон из Поля, признают поганые - заберут, было уже такое.) Русский не препятствовал осмотру, только странно посматривал на Костаса.
- Две ногаты! - решительно сказал купец и достал из кожаного кошелька монеты. Но русский на них даже не взглянул.
- Три! - заторопился Костас, видя, как у соседних повозок зашевелились другие купцы.
"Сейчас набегут, перехватят! Все приехали сюда за рабами, а их не продают! - заволновался купец. - За такого можно и пять дать, все равно в Тавриде будет вдвое! Но втрое - лучше…"
- Где твои возы, купец? - вдруг спросил русский, оглядываясь.
- Туда, боярин! - торопливо схватил его за рукав Костас - побыстрее увести его от других!
"Наверное, хочет товаром, в обмен! - торопливо размышлял грек по пути. - Так даже лучше. Лишь бы не запросил много! Хитрый, денег сходу не взял…"
Но этот русский, как и тот, давешний, на товар даже не посмотрел. Спросил, глядя в упор черными глазами:
- Где рабов будешь продавать, купец?
- В Тавриде, - неожиданно для себя сознался Костас.
- Кто их у тебя берет?
- У кого деньги есть, - удивился грек.
- Я хотел узнать, где он будет работать, - поправился русский.
- Смотря, кто купит. Может, будет за в виноградниками ухаживать или пшеницу сеять. Может, возьмут в каменоломню - тогда ему больше двух лет не протянуть, - Костас решил приврать, чтобы русский не торговался - пять лет в каменоломне пленник выдержит точно. - Если повезет - станет домашним рабом: помогать на кухне, носить покупки… Но этому не повезет, - оценил грек. - Вид у него диковатый, такого в дом брать боязно - еще зарежет! И языков цивилизованных, кроме своего, поганого, не знает.
- Знает, - сухо возразил русский. - Он и сейчас нас понимает.
Костас с любопытством посмотрел на раба. Но в глазах пленника не отражалось ничего. Русский сунул конец веревки в руки слуги Костаса и взял грека за локоть.
- На галеры у тебя рабов берут? - спросил, когда они отошли.
- Случается, - удивленно сказал грек, не понимая, что хочет от него странный продавец.
- Можешь целовать мне крест, что этот попадет на галеру? Что там его прикуют цепью к скамье, и он до конца жизни будет видеть небо только через решетку в палубе? Что будет сидеть в собственном дерьме, а надсмотрщик будет стегать его бичом за нерадивость?…
- Что он сделал? - спросил Костас, начиная понимать.
- Убил много людей. Очень много.
- Посади его на кол! - сказал купец и тут же пожалел - вдруг русский и в самом деле…
- Я не могу его убить - друг мне этого не простит. Да и сам не хочу. Хватит крови…
Грек замолчал, раздумывая, что ответить. В Тавриду заходят военные корабли из Константинополя, гребцы им нужны всегда. Капитаны галер берут свое, где только могут, даже на еде для матросов наживаются, что говорить про рабов? Но надо ждать, когда галера зайдет в порт…
Русский понял его молчание по-своему. Достал из кошелька на поясе пригоршню серебра и всыпал в ладонь купца. "Ногат десять! - сходу прикинул купец. - Знает цену!"
- Это тебе, - сказал странный русский. - Если побожишься, что отдашь его на галеру.
- Он христианин? - спросил Костас, машинально ощупывая монеты в ладони. - Или язычник?
- Магометанин.
Грек изумленно посмотрел на русского и подбежал к пленнику.
- Ты поклоняешься Магомету? - спросил на арабском.
- Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его, - тусклым голосом ответил тот тоже по-арабски.
- Держи! - грек высыпал серебро обратно в руку русского. - Не надо денег! Крест целую! Определю его так, что он каждый день будет жалеть, что родился на свет. Долго будет жалеть!
- Только смотри, чтоб не убежал по пути, - сказал русский, возвращая монеты в свой кошелек. - Он очень умный и хитрый. Целое войско ловило его несколько лет.
- Сейчас же велю слугам заковать его цепи! - успокоил Костас.
Русский молча поклонился и пошел прочь. "Надо было взять серебро! - запоздало спохватился купец, глядя ему вслед. - Благому делу не помеха". Но бежать вослед русскому было неловко, и Костас успокоил себя тем, что хороший раб достался ему даром. Капитан военной галеры не даст за него десять ногат. Семь - и то, если хорошо поторговаться. Но если вычесть три, которые он собирался заплатить русскому… Зато придется ждать прихода в порт военной галеры. Серебро все-таки следовало взять…