- Да-да, та самая, - понял его взгляд Арутюнян. - Не иначе гэбэшникам опять что-то надо. А впрочем, ладно, черт с ними. В общем, Анатолий Семеновича просил вас зайти в эту самую дверь по левой стороне и сказал, что сделать это надо не позже пятнадцати двадцати. Иначе будет поздно. Очень просил, два раза повторил. Мне, грешным делом, показалось, что бредил. - Рубен Ашотович вздохнул, заглянул Бурову в глаза: - Ну что, вы поедете?
Казалось, что еще немного, и длинноносое лицо его съедет на сторону - так сильно, до потери человеческого облика исказила его судорога.
- Естественно, - ответил Буров, глянул на часы. - Да, время. Спасибо вам, Рубен Ашотович, от всей души. И держитесь от этой "Волги" подальше. Думаю, это не КГБ.
- Не КГБ? - Арутюнян прищурился на вражескую "Волгу", оценивающе хмыкнул. - Так, ладно. А давайте-ка я вас подвезу на Загородный, все одно мы собирались на дачу. Вместе и посмотрим, что это за "Волги" тут ездят за нами. Садитесь, прошу.
В "жигуленке" нависала над рулем дама, мощная, ядреная, с необъятным бюстом, Бурову она напомнила девицу-богатырку из народного эпоса.
- Здравствуйте, - сказал он, - отличный сегодня денек.
- Да уж, - ответила дама басом, - скорее бы он кончился, эта чертова "Волга" действует мне на нервы. Ох взорвусь, ох пойду на таран…
Ну да, ее бюстом можно было без труда заклинить башню среднего гвардейского танка.
- Полинушка, не надо, - строго вмешался в разговор Рубен Ашотович, - давай поехали, так, чтобы через Загородный.
- Минуточку, мильпардон, - с ходу взял тайм-аут Буров, - а нет ли у вас в хозяйстве чего-нибудь остренького?
Остренькое нашлось под креслом у водителя, мощная, заточенная до бритвенной остроты отвертка. Сразу видно, не винты крутить - дырки делать.
- Ну! - восхитился Буров. - Класс! Заводите двигатель, я мигом.
Лихо подмигнул, элегантно вылез и направился к "Волге". Близко, впрочем, подходить не стал - шагов за десять остановился, резко взмахнул рукой и, удовлетворенно крякнув, с достоинством пошел прочь. А за спиной его словно придавили хвост какой-то матерой гадине - послышалось истошное, пронзительное шипение.
Затем выстрелили двери, затопали каблуки, и у Бурова в тылу оказались двое крепких, разбитных, правда, одетых уж больно траурно, как-то похоронно, во все черное. Впрочем, с интуицией у них было все в порядке - один сразу же залег с раздробленным лицом, другой надолго, если не навсегда, потерял способность к размножению. А Буров, не останавливаясь на достигнутом, травмировал ему еще и печень, степенно уселся в "жигули" и крайне интеллигентно изрек:
- Ну вот, и не надо идти на таран…
В ответ зверем заревел мотор, шаркнула по асфальту резина, яростно затрещал глушитель. Тронулись лихо, с проворотом колес - давить на педаль Полина умела. С минуту ехали в молчании, затем Арутюнян вздохнул:
- А я-то вас, Василий, держал за шутника. М-да. Кстати, познакомьтесь, это Полина, моя жена. Полина, это Василий, израильский шпион и диверсант. Мы, похоже, вляпались в какое-то очередное дерьмо.
- Очень приятно, - улыбнулся Буров, дружески, но соблюдая дистанцию, кивнул и, дабы не вдаваться в ненужные подробности, принялся мастерски менять акценты. - Рубен Ашотыч, извините за бестактность, что это у вас с лицом? У меня нечто подобное было как результат контузии.
- Реакция на власть Советов, - рассмеялся Арутюнян, но глаза его налились злобой. - Если говорить серьезно, то остаточные явления. После галоперидола, его мне вводили без корректора. Сутками я сидел с разверстым ртом, аки скимен, раздираемый руками Самсона, истекая слюной, изнемогая от жажды. Слишком живые впечатления, знаете ли, чтобы забыть их без следа. М-да. Сорок два авторских свидетельства, двадцать пять научных трудов, шесть дипломов и сертификатов от Академии наук…
Ну да - видеомагнитофон один, фотокамера одна, кожаный пиджак - два… Такое вот, блин, кино.
- Ну все, хорош, проехали, - нахмурилась Полина и действительно проехала мимо здания, такого высокого, что из его подвалов виднеется Колыма. - За что боролся, на то и напоролся. Хватит плакаться, уже два года осталось. Как-нибудь пробьемся…
На ее лице было написано: ты, милый мой, все свое носи с собой.
"Правда ваша, мадам", - внутренне согласился с ней Буров, тонко улыбнулся, кашлянул и попросился на выход:
- Прошу прощения, вы не могли бы остановиться? Ага, вот здесь, возле магазина. Уно моменто.
Магазин назывался "Хозтовары" и особыми изысками не блистал, впрочем, и Бурову нужно было не много: перочинный нож, фонарь, топор, фомку, продаваемую под названием "гвоздодер", с полдесятка напильников, гвоздиков-двухсоток и массивную, радующую глаз и руку штыковую лопату. Глянуть со стороны - человек на дачу собрался, с природой пообщаться, озоном подышать. Эх, если бы так. Нет, Буров готовился к войне, ибо ситуация ему конкретно не нравилась. Ох уж все эти шпионские страсти - резидент Саранцев, находящийся под колпаком, враг режима Арутюнян, используемый втемную, и втершаяся в доверие красавица Елена. Интересно, интересно, на кого же она работает? Уж не на этих ли мордоворотов, раскатывающих с понтом на черной "Волге"? Ну сейчас-то, положим, им не до езды, да только ведь от этого не легче - на Загородном наверняка будут неприятности. Тот, кто смог пробить Арутюняна по одному звонку, наверняка сможет устроить и засаду. Так что по идее, конечно, нужно было не дергаться. Плюнуть и на дом на Загородном, и на временной канал, и на вундеркинда Галуа с его глобальной теорией. Ага… Зассать, пустить слезу по ноге и застрять в обществе развитого социализма. Нет уж, фигушки, лучше прорываться с боем. Как там говаривал-то поручик Ржевский? Жизнь копейка, судьба индейка? Во-во. Двум смертям не бывать, одной не миновать. Если подыхать, то с музыкой. Словом, вооружился Буров по мере сил, бодро вернулся в "жигули" и прямо-таки с гагаринской улыбкой сказал:
- Поехали!
А когда миновали Литейный, проскочили церковь и свернули на Загородный, сделался серьезен.
- Все, хорош, стоп, машина. Дальше я сам. - Вытащил из кармана всю оставшуюся наличность, с галантным полупоклоном облагодетельствовал Полину. - Это за отвертку, она того стоит. - Снял со вздохом свои командирские, с торжественной суровостью вручил Арутюняну: - Рубен Ашотович, на память, хотелось бы надеяться, не на вечную. Мне, если бог даст и все будет хорошо, они уже не понадобятся. Ну а если бог не даст и возникнут трудности, то единственная надежда у меня, ребята, на вас. - Он вытащил фонарик, проверил батарейку. - Вы уж не уезжайте сразу, подождите до половины четвертого. Вдруг мне понадобится хирургическая помощь. Ну все, пошел.
Он убрал фонарик, взял лопату и, гремя железом, вышел из машины. Путь его лежал к большому четырехэтажному дому, сразу видно, расселенному - со стороны улицы он был заколочен.
"Так, лево руля". Быстро сориентировавшись, он свернул за угол, прошмыгнул во двор и узрел картину, не радующую глаз: лебеда, разруха, колотый кирпич, драное тряпье, ржавые радиаторы. Фашист пролетел, цунами прокатилось, Мамай проскакал. Да нет, коммунисты похозяйничали… Дом напоминал агонизирующего, оставленного без присмотра больного, мрачные провалы его окон-глазниц смотрели с пугающей обреченностью.
"Интересно, сидит у него кто в печенках? - Буров посмотрел по сторонам, покачал лопату на руке и направился к висящей на петле двери некогда черного, а в советские времена самого что ни на есть парадного входа. - Так, похоже, сюда". Пока все было тихо, спокойно, ничто не вызывало тревоги - где-то жизнеутверждающе пищали крысы, изнутри тянуло гадостным, запущенно-сортирным смрадом. Се ля ви - кошки, бомжи и случайные, скорбные животами товарищи постарались.
"Ну никакой сознательности в народе". Буров, задержав дыхание, вошел, прислушался и принялся подниматься по древней, густо загаженной лестнице. Вокруг, если бы не залежи дерьма, все было бы здорово: дубовые перила, лепнина на потолке, рельефные, подобранные с изяществом и вкусом цветные изразцы. Вился с плитки на плитку совершенно живой плющ, сквозь густые листья синел заброшенный пруд, в таинственном полумраке расцветали золотые и белые лилии. Ну лепота!.. Только Бурову было не до гармонии красок, крадучись он шел наверх, вслушивался, всматривался, ловил малейшие движения воздуха. Внутри него словно тикали невидимые часы, точнейшие, куда там командирским: "Пятнадцать ноль одна… Пятнадцать ноль две… Пятнадцать ноль три…" А вот наконец и квартира сорок восемь - жуткая, в рванине дермантина дверь, гроздья кнопок, снабженные кривыми надписями, резиновый, затоптанный до дыр бесформенный коврик у порога. Плюс полное отсутствие каких-либо замков. Довершала антураж табличка с надписью: "Квартира высокой культуры". Все было тихо, как в гробу, изнутри не доносилось ни звука.
"Ну, мышеловка открывается". Буров без промедления просочился внутрь, двинулся по тихо стонущему полу коридора. Луч фонарика выхватывал из темноты розы на обоях, мусор на полу, скорбную заброшенность покинутого жилья. Пока все было тихо - ни кошек, ни бомжей, ни мародеров-чердачников. Да, что-то уж больно подозрительно тихо. Когда все очень хорошо, на самом деле будет плохо.
Так-с, а вот и она, шестая дверь. Ничем не примечательная, белая, с аляповатой ручкой в виде рыкающего льва. Хм, незапертая… "Ну, Совдепия, прощай". Буров почему-то вздохнул, решительно распахнул дверь и неожиданно замер, сразу не поверил глазам - луч фонарика уперся в стену. В грамотно уложенные силикатные кирпичи, за которыми уже, видимо, открылась путь-дорожка во Францию.
"Ну, суки, такую мать!" - мигом все понял Буров, но ретироваться не стал, не удержался, дал волю ярости - отступил на шаг, расслабился и на выдохе с чудовищной силой приласкал преграду ногой. С полной концентрацией, проникающим боковым. Такими ударами калечат, убивают, разрывают внутренние органы, дробят берцовые кости, ломают ребра и позвонки. Только фигушки, ноль эмоций, ничего не изменилось в природе. Стена стояла нерушимо, результат был нулевой. Хотя это как посмотреть. Где-то совсем рядом открылась дверь, грузно метнулось тело, и темноту прорезал луч фонарика.
- А ну стоять! К стене! Лицом!
Буров не послушался, махнул рукой, и лучик, описав кривую, опустился на пол. Пущенные веером гвоздики-двухсотки угодили, видимо, точно в цель. Тут же закричали, затопали ногами, и со стороны подъезда пожаловали трое - не с простыми электрическими фонариками в руках, похоже, с морскими прожекторами. Буров сразу плотно взялся за гвоздодер, загасил прожектор и его хозяина и, не желая более блуждать впотьмах, подался на свет - в ближайшую комнату. Там его ждали. Двое плечистых, опять-таки во всем черном. С ножичками. Причем ножичками не простыми - замысловатой формы, живо напомнившими Бурову де Гарда, форма их один в один соответствовала "Когтю дьявола". Вот она, блин, связь времен, вот, такую мать, весело так уж весело. Впрочем, куда там было клинкам, пусть даже волшебной формы, до лопаты - свистнуло, чмокнуло, хрустнуло, и наступила тишина. Вернее, куда там было супостатам до Бурова - одному он с легкостью распорол живот, другому без особого труда сделал ямочку на подбородке. Нестерпимо пикантную, глубиною в пару дюймов. Потом он запер дверь, огляделся и, сориентировавшись в реалиях, вскочил на подоконник. Миг - и с треском распахнулись рамы, брызнули со звоном стекла, полетели грязь, вата, щепки, засохшие мухи. А Буров бросил следом лопату, примерился, вздохнул и на пределе сил, прыжком махнул на росшее неподалеку дерево. Эх ты, липа вековая, раскудрявый клен густой…
Долетел благополучно, пообнимался со стволом и, обдирая листья, принялся спускаться. С максимальной скоростью, недобрым сердцем и смутными предчувствиями: из подъезда с криками появились четверо и явно не для беседы по душам. А заступница лопатка, наилюбимейший инструмент, там, на грунте, на нулевой отметке, в зарослях бурьяна и лебеды. И как же без нее-то, без родимой? Как, как - да очень просто. Мягко рухнул с дуба Буров в сорняки, вытащил трехгранный напильник да и мастерски, с полдюжины шагов, засадил его супостату в горло. Второй нападающий познакомился с топором и сразу, и надолго, превратился в потерпевшего, а Буров с диким криком разорвал дистанцию и в длинном кувырке метнулся к лопате. Вот она, вот она, подруга с черенком, ждет с нетерпением его, Васю Бурова. Ну теперь держитесь, гады. Будет вам приятное общение на гормональном уровне. Только не очень-то. Гады хоть и остались на пару, но держались чинно, с достоинством - не в пример своим павшим коллегам. Причем ножи были у них не понарошные, липовые, а самые что ни на есть волшебные и настоящие, магические "Когти дьявола". Те самые, режущие все подряд с легкостью клинка, проникающего в масло. Еще как режущие-то - вжик-вжик, и лопата в руках у Бурова сделалась короче на полштыка, а сам он, вовремя не увернувшись, получил подарочек в плечо - в левое, недавно залеченное. Хорошо еще, что касательно, не глубоко, без задевания костей. Однако все одно - кровь, боль, травмированная конечность, и как следствие - дурные перспективы. А супостаты все не унимались, перли, гады, как на буфет, и по всему - хотели видеть Бурова в гробу и в белых тапках. Правда, у одного из них было нехорошо со зрением, другой же явственно хромал, но тем не менее размахивали они "Когтями дьявола" с экспрессией, помноженной на энтузиазм. Хрен дотянешься даже и лопатой. В общем, пришлось Бурову браться за топор. Не индеец, казак, но метнул топор не хуже томагавка, так что одноглазый супостат сразу сделался на редкость умиротворенным. Второй, одноногий, оскалился, рванулся, пошел было ва-банк, но тут же встретился с лопатой - хоть несколько и укороченной, но рубящей по живому преотлично. Свистнула сталь, чмокнула плоть, и словно в дурном кино рука супостата, сжимающая нож, мягко упала на землю. Следом рухнул и сам супостат - грузно, с расколотым черепом. По идее, конечно, нужно было не спешить и пообщаться с ним приватно, по душам - кто, где, когда, откуда, сколько и зачем. Однако Буров торопился, внутренний хронометр давил ему на психику: "Пятнадцать двадцать три… Пятнадцать двадцать четыре… Пятнадцать двадцать…" Не дай бог Полина подведет - тогда быть беде. Ни денег, ни жилья, ни перспектив, только резаная рана, покоцанная лопата да вражеская конечность, отхваченная по локоть. Хорошенькое сочетаньице, внушающее оптимизм!
Словом, не побрезговал Буров трофеями, не забыл про вооружение и снаряжение да и подался прочь в самом скверном настроении. Вот ведь, блин, компот, съездил, называется, в Париж по делу. Что ж это творится-то в стране Советов - мало того что беспредел властей, так еще и оккультный бандитизм, какие-то люди в черном, размахивающие волшебными клинками. Ну да, все правильно, мы родились, чтоб сказку сделать былью. Только больно уж страшная получилась сказочка, кровавая, не для слабонервных. На ночь такую слушать не стоит. Жуть. Зато вот если сейчас Полины не окажется на месте, вот будет весело так уж весело…
Нет, Полина не подвела и раньше времени не уехала.
- Здравствуйте, товарищи. - Буров нарочито бодро залез в машину, вытащил с ухмылочкой топорик из-за пояса и развалился в кресле. - Со свиданьицем. Давненько не виделись. Есть предложение включить форсаж. И как можно быстрее.
Бодриться-то он бодрился, однако чувствовал себя не очень - кружилась голова, хотелось пить, в теле ощущалась противная, какая-то ватная слабость. Пятый десяток, рана в плече, драка на шесть персон с поножовщиной - джентльменский набор еще тот, доконает любого джентльмена…
- Ну сегодня и денек, такую мать! - выругалась вдруг Полина, выщелкнула сигарету и с неожиданным хладнокровием посмотрела на Бурова: - Плечом не надо прислоняться к сиденью. Испоганите обивку. Лучше раздевайтесь, будет вам та самая хирургическая помощь. А ну давай за руль, - глянула она уже на Рубена Ашотовича, колыхнула бюстом, изогнула бровь и живым болидом сменила дислокацию - из водительского кресла к Бурову, на заднее сиденье. - Ну-ну, раздевайтесь, раздевайтесь. Мне пришлось немало видеть голых мужиков. И теплых, и холодных. Так, так, так…
Похоже, ее совсем не трогали ни кровь, ни липнущий топор, ни розовая лопата. Судя по всему, работала она на мясокомбинате, в разделочном цеху.
- Господи, а это что? - выдохнул Рубен Ашотович, когда Буров снял с груди вражескую отрубленную конечность. - Полинушка, ты даже не представляешь, в какое мы влипли дерьмо! По сравнению с ним КГБ - это так, детские какашки.
Гм, странно. Похоже, зрелище отрубленной руки подействовало на него не так, как вид магического кинжала, к слову сказать, совершенно невзрачного. Рубь за сто, "Коготь дьявола" он уже где-то видел. Интересно, блин, интересно…
- Ты поедешь или нет? А ну трогай! - рявкнула Полина, выкатила глаза и, засопев, принялась за Бурова. - Ну-ка, ну-ка, так, так… Ерунда, - веско констатировала она, криво усмехнулась и вытащила из автоаптечки йод. - Надо бы, конечно, заштопать, да, думаю, и так заживет. Эх-ма. - Выпятила губу, открутила крышечку да и вылила на рану Бурову жидкого огня. - Ничего, шпион, терпи, атаманом будешь. А это правда, Василий, что у вас в Израиле самая лучшая в мире медицина?
Нет, похоже, работала она не на мясокомбинате. Потрошила не животных - людей.