– Нет, не смеюсь. Я Карпова хорошо узнала, пока мое сердечко по нему стонало. Уж поверь мне, Ваня, он за своих людей и в огонь, и в воду. И последнее, что станет делать, это подвергать их опасности. А тут что вытворяет! Ляхи к нему заявились, так он их под корень, да еще и за пограничным рубежом достал обидчиков. И не единожды. Нешто не знал, что разворошит осиное гнездо? Знал. И сам нам о том сказал. Мол, показать гниль новгородцев. Но те, даже возжелав стремглав прийти к нам на помощь, не обернутся быстро. Просто не смогут. Потому как им времени потребно даже больше, чем нам. А тут еще и затеялся свалить Аршанского.
– Прости, Лиза, но я что-то не улавливаю, о чем ты. Мы ведь все это знали. Ну разве только Аршанский…
– Ваня, как ты не понимаешь? Вспомни, как Карпов получил дворянство.
– Ну-у, отправился впереди войска, захватил и удерживал каланчи до подхода Николая с армией.
– Так, да не так. Для начала он изрядно потратился на снаряжение своей сотни. Выпросил у тетушки дозволение нанять дополнительный десяток и экипировал его полностью за свой счет. А сколько всего громыхающего и жутко дорогого он утащил с собой, это вообще отдельная история. И как результат – добился своего.
– То есть ты хочешь сказать, что все три года он готовился к тому, что сейчас творится?
– Именно! – ткнув в грудь мужа пальчиком, подтвердила княгиня. – Он подготовился и фактически вынудил Аршанского действовать против него, начав сближаться с нами и проводя политику в пику Литве. Р-раз – и он провоцирует ляхов на крупный набег, а ничем иным это не является, коль скоро воеводство находится в рокоше. Два – и Аршанский слетает с игровой доски, а Карпов в одночасье становится боярином. Три – и пришедшее на псковскую землю войско оказывается разбито дружиной новоявленного боярина. Плевать ему на Новгород. Он добивается того, чтобы вече заглядывало ему в рот и внимало каждому слову, почитая на вес червонного золота. И госпиталь, и школы, и прием руды у крестьян – все это звенья одной цепи. С рудой он, правда, опростоволосился, но еще вывернется. Опять же, кроме крепостных, и вольные сдавали руду его приказчикам, и именно они, а не крестьяне имеют голос на вече. Так что не так чтобы и опростоволосился.
– Хм. Выглядит все очень даже стройно. Но, с другой стороны, он ведь слуга Николая, и значит, все это нам на руку.
– Ты ничего не понял? – вновь откусывая хлеб и запивая его молоком, разочарованно спросила княгиня.
– Что я должен был понять, Лиза?
– Да то, что он больше не в одной с нами упряжке. Он сам по себе. Чего так смотришь? Он верно служил московскому престолу, а его по первому огульному обвинению – в кандалы. Плевать на то, что потом разобрались и решили использовать ситуацию в свою пользу. Потому как это было потом. Он этого не забудет и не простит. Вот скажи, с кем он заявился на совет?
– Ну, сидел он…
– Не сидел. Тут каждый сидит на предписанном ему месте. Пришел. Беседовал. Переговаривался.
– С Пятницким.
– Ефим Ильич – ярый противник Москвы и Новгорода. Да по большому счету он сторонник полной независимости Пскова. Не с нами Карпов. Да и не был никогда. Он себе на уме. И если он разобьет ляхов… А он разобьет, даже не сомневайся.
– С тремя сотнями стрельцов?
– У него был только десяток, когда он разогнал больше сотни башкир. Всего сотня, когда выстоял против атаки татарской конницы, и столько же, когда положил в сырую землю больше тысячи янычар. Сейчас – три сотни хорошо обученных стрельцов. Пушки его эти, полевые мортиры и недюжинные способности преподносить сюрпризы. Ваня, он сделает это, поверь мне.
– Хм. Получается, единственное, что мы можем, – это выхватить у него славу, которая уже готова сама упасть к нему в руки.
– Не сама. Для этого он много трудился, не щадя себя. Но выхватить ее нужно. Иначе ситуация с присоединением Пскова к Русскому царству станет еще хуже, чем была раньше.
– Ладно. Тогда я дождусь, когда ляхи завяжутся с карповской дружиной, и навалюсь с тыла. Никакая армия не устоит перед таким коварным ударом. Карпов решит разбить ляхов в чистом поле, а он должен пожелать именно этого, чтобы не подвергать опасности Замятлино. Мало того, у такого деяния должны быть явственные и благодарные свидетели, готовые превознести его роль. И я уже представляю, где он устроит встречу ляхам. Извини, Лиза, но я пойду. Нужно еще очень много сделать.
– Стой.
– Что еще?
– Разошли гонцов собирать всадников, а заодно попроси бояр Офросимова, Севрюгина и Барановского прийти сюда, – перечислила она членов московской партии.
– К чему? Что ты еще задумала?
– Открою им глаза и расскажу, что удумал этот хитрован.
– Это плохая идея.
– Да ты что? – даже возмутилась княгиня. – Я вовсе не собираюсь говорить о тайном. Просто преподнесу в нужном свете, вот и все. Зато почешут бояре свои бороды, не станут жадничать да выделят тебе поболее своих людей. Глядишь, и не шесть сотен выйдет, а уже семь. И еще, Ваня.
– Да? – с готовностью откликнулся Трубецкой, восхищаясь прозорливостью жены.
– Если погибнешь в бою, домой не возвращайся. Я тебя сама придушу, – вновь прильнув к груди мужа и шмыгнув носом, тихо произнесла она.
– Не волнуйся, ладушка. Когда так ждут, погибнуть невозможно, – зардевшись и засияв, как начищенный медяк, радостно ответил князь.
– Ладно. Иди. Мне еще нужно собраться с мыслями, чтобы убедить бояр.
Глава 6
Вас сюда никто не звал!
Василь в очередной раз взглянул на алый диск солнца, поднимающегося над деревьями. Прислушался к ощущениям своего тела. Все одно к одному. И примета за то, что будет жаркий день, и пробежавшая по телу тоскливая волна говорит о том же. Не любил он жару. Куда лучше пасмурные деньки с непролившимся дождем, ну или время от времени начинающимся и прекращающимся, так и не успев обильно смочить землю.
А о какой еще погоде должен мечтать землепашец? Нет, понятно, что род Василя от веку шляхетский. И до объединения Литвы с Польшей его предки были воинами, пусть и не гнушались пахать землю. Просто так уж сложилось, что жила его семья в обычной избе да имела надел в шесть десятин пахотной земли, которую сама же и обрабатывала.
Правда, при этом Василь никогда не расставался со своей саблей. Оно и сынишку старшего учить надо. Что же за шляхтич, который не умеет обращаться с саблей? Ну и защита никак не помешает. Нет, не от лихих. Что с него брать, кроме неприятностей, чтобы грабить?
Зато если какой иной шляхтич будет проезжать мимо, то и не подумает выказывать пренебрежение. Так-то Василя с домашними от простых крестьян и не отличить. Сабля же, что на виду, сразу говорит – семейство это благородное. И тут дело такое, что хочешь не хочешь, а выказывай уважение или готовься ответить за оскорбление на честном поединке. Будь ты магнат с парой тысячей клиентов или безземельная голытьба, у которой только и того, что драные обноски да сабля, шляхтичи все равны. Так было, так есть и так будет.
Вообще-то Василю не так уж хотелось в этот поход. Война с турками ничем хорошим для него не обернулась. Нет, поначалу-то даже очень. Целый воз добра набрал. Но потом так уж случилось, что пришлось все бросить. Своего-то оруженосца у него отродясь не водилось. Вот и договорился с обозником. Когда же войско разбили, тот спас только свою повозку, добро же Василя бросил без раздумий. Так и вышло – с чем шляхтич ушел на войну, с тем и вернулся.
В поход на турок он отправился в составе шляхетского рушения. Не сказать, что без надежды улучшить свое материальное положение, но все же без особой охоты. В этот же напросился сам. Еще и напомнил ротмистру о том, как рубился с турками. Оставил хозяйство на жену и старшего сына, коему уже пятнадцать, сел на единственного коня и двинулся в набег.
Да, надо поставить на место одного зарвавшегося псковского боярина. К тому же ходят упорные слухи, что у него серебра – на миллионы злотых. Нет, Василю столько не надо. Ему достанет и куда более скромной суммы. Хотя бы восемьсот злотых. За эти деньги можно будет подправить и обновить инвентарь, прикупить еще одну лошадь и коровенку, ну и подлатать иные дыры в хозяйстве. Да, ста рублей вполне достанет.
Неплохо бы получить плату за службу, чтобы оставить семье. Но не получится. Набиравший хоругвь ротмистр сразу оговаривал, что поход полностью за счет шляхтичей, в расчете на добычу. С командования только провиант. В этот поход вообще набирались по большей части бедные шляхтичи. И в основном русины. Пехота – немецкие наемники. Вот этим платили звонкой монетой. Но и права на добычу они были лишены.
Присоединились, конечно, и состоятельные шляхтичи. Но полковник уточнил, что те смогут войти в дело, лишь отказавшись от собственного обоза. Обоз в войске Речи Посполитой – это и вовсе отдельная тема. Если у шляхтича был мало-мальский доход, то он непременно отправлялся в поход хотя бы с оруженосцем. Если имелся достаток – то с прислугой, шатром, а его скарб умещался минимум на паре повозок.
Полковник Савенок справедливо рассудил, что они как бы отправляются не на войну. Им нужно поставить на место распоясавшегося боярина. Ну и за добычей, чего уж там. А значит, и большому обозу в походе делать нечего. Максимум, что могли себе позволить шляхтичи, – это оруженосец и одна вьючная лошадь.
И, по мнению Василя, это справедливо. Ну к чему всяким богатым неженкам браться за это дело? Отомстить за побитых братьев и предать суду зарвавшихся псковичей? Нет, все это верно. Но ведь и добыча тут стоит не на последнем месте. Да чего уж там, себе-то врать не надо. На первом. Ну и зачем этим богатеям добыча? Что для них неполная тысяча злотых? Так, мелочь.
Василь в очередной раз осмотрел свой взвод. Три десятка шляхтичей. Все из бедных родов. Собственно, именно поэтому и оказались в легкой кавалерии, а не в гусарии. Экипировка крылатых гусар стоит немалых денег, и позволить себе служить в ее рядах может далеко не каждый.
– Ну что, други, пошли, – подбадривая как товарищей, так и себя, громко произнес Василь.
– У-ух-ха! – возбужденно ответили ему три десятка глоток.
Василь дал шпоры коню и двинулся к броду через пограничную реку. Надобности в мосте тут никакой. Речушка легко преодолима даже в половодье. Разве что тут большой разлив, но это несущественно. Грунт песчаный, а потому и грязи особой нет. Мокрый и слежавшийся песок вполне сносно держит колеса повозок. Правда, непонятно, каково оно будет, когда тут прокатятся сотни колес. Но это не его проблема.
Двигаясь передовым дозором, они заметно отдалились от основных сил. Ничего удивительного. Польская армия, даже состоящая из одной только кавалерии, весьма медлительна. И причина все в том же обозе. Потому как скорость движения армии определяет самая медленная повозка. Ну а при наличии большого количества пехоты так и говорить нечего.
До Замятлино неполный дневной переход для конницы. Ну или полуторадневный – для пехоты. Но только не для польской армии. Будет большой удачей, если даже при подходе полковника они сумеют добраться до Великой хотя бы за двое суток. А там еще и переправа через эту большую реку.
Впрочем, для Василя ничего нового. Так было всегда. И никакого отторжения или недовольства он не почувствовал. Дело-то привычное.
Они как раз проезжали очередную березовую рощу, внимательно вглядываясь в редкий подлесок. В этот момент Василь вдруг услышал частые легкие хлопки, едва различимые сквозь шум листвы. Он даже не понял, что это. Не похоже ни на арбалет, ни на лук, вот только грудь отчего-то взорвалась огненной болью.
Едва слышно прохрипев проклятие, шляхтич схватился за рану и сполз с седла. Он еще какое-то время слышал заполошные выкрики. Ржание лошадей. Стенания и ругательства. А затем пришли темнота, покой и осознание окончания бренного земного пути.
– Поворачивайтесь, парни! Живее! Андрей! – окликнул Григорий командира первого десятка и указал рукой в том направлении, откуда появился дозор ляхов.
Десятник только кивнул, обозначая, что команда понята, и увлек за собой своих людей. Штурмовики, обряженные в лохматые одежды, с измазанными сажей лицами, походящие на каких-то страшил из детских сказок, скользнули за Андреем, выдвигаясь навстречу основному войску. Их задача – прикрывать товарищей, пока они разбираются с пленниками и трофеями.
– Контроль! Муром, Сашка, подберите мне парочку для беседы, – продолжал раздавать команды командир роты штурмовиков.
Есть такое дело. Помимо трех стрелковых рот, минометных и пушечной батарей, Карпов озаботился и формированием отдельной роты штурмовиков. Правда, по численности в ней было только сорок шесть человек. Командир роты, два командира взвода, пара взводов по двадцать человек. Ну и трое нестроевых: старшина, каптенармус и повар.
Костяком роты являлись соратники Григория еще по Азовскому походу. Они все без раздумий покинули царскую службу и пошли за… Нет, не за Карповым. За Григорием. Потому что именно с ним делили все тяготы и рисковали своими жизнями.
Кроме них, нашлось еще пятеро из линейных взводов. Эти как раз пошли за своим сотником и приняли самое деятельное участие в создании стрелкового батальона и минометной батареи. Нет, недаром Иван делал ставку на молодых и не обремененных семьями. Как, впрочем, набирает их и сейчас. Самому старшему из рядового состава едва исполнилось двадцать лет.
– Ну что, голуби мои ясные, русскую речь разумеете? Ладно. Я не гордый, могу и на русинском, – пожимая плечами и переходя на означенный язык, произнес Григорий. – По какому маршруту движется войско? Цель наступления?
– И к чему нам о том говорить? Вы же все равно нас убьете, – сплюнув под ноги Григория кровавую юшку, произнес один из пленных.
Ну а какой он еще должен был сделать вывод, глядя на то, как добивают его товарищей. Опять же, репутация за замятлинцами закрепилась особая. Так что ничего хорошего им ждать не приходилось.
– Убьем, конечно, – не стал возражать Рыбин. – Но ведь и умереть можно по-разному. Одно дело – быстро. И совсем иное, когда тебя режут на ремни. Итак, кто из вас начинает говорить, тот умирает быстро. Кто станет артачиться – долго и мучительно, – перекладывая воздушку на сгиб левой руки, подытожил он.
Ага. Репутация – она дорогого стоит. Поверили сразу и безоговорочно. Не сказать, что начали говорить наперебой. Но разговор все же сложился. Да и не поведали они ничего нового. Так, только подтвердили то, что и без того было известно.
Штурмовики уж не одну ночь лазят вокруг войска, собиравшегося близ Виляку. Языков не брали, чтобы никого не всполошить. Но достаточно и просто послушать, о чем говорят караульные по периметру лагеря, коротая ночные часы у небольшого костерка.
– Саня, срежь кусок бересты. Да подбери почище, – приказал Григорий, глядя, как относят в сторону тела убитых.
Как показывает личный опыт, чем больше раненых в войске противника, тем лучше. Ну не добивать же своих. Им нужно оказать помощь или организовать их эвакуацию в тыл. А как следствие, на это приходится отвлекать дополнительных людей, причем совершенно здоровых. Даже если это обозники. Однако не тот случай. Потом – да. Но не сейчас.
Итак. Тут практически все. Трофеи так себе. Ценности особой не представляют. В лавке их примут за сущие копейки. Если только среди клинков попадется какой знатный. Но то нужно смотреть отдельно. Самое ценное – это лошади и седла. И уж тут-то они постарались, чтобы ни одна животина не пострадала.
– Господин ротмистр, вы должны на это взглянуть, – едва не выкрикнул подскакавший к Острожскому молодой шляхтич.
– Что там еще случилось? – спросил Константин Иванович, пришпоривая коня.
– Там наш дозор.
– И что, эти бездельники решили привал устроить? – наблюдая за тем, как всадники его хоругви останавливаются, силясь понять, в чем дело, вновь спросил он.
– Вам лучше самому взглянуть, – гнул свое юноша.
Наконец они обогнали колонну и оказались во главе. Н-да-а. Дела-а. Острожский замер, перекатывая от злости желваки на скулах. Сволочи! Ну дай только бог, отольются еще вам материнские слезы.
– Скачи к господину полковнику. И смотри там, загадками не разбрасывайся. Говори как есть, четко и ясно. Да побыстрее оборачивайся. Мне нужно знать, пожелает ли он увидеть это самолично. Крыштав, – позвал он своего заместителя, едва молодой посыльный пришпорил лошадь.
– Я здесь, господин ротмистр, – сразу отозвался тот.
– Озаботьтесь могилами. Вон на той проплешине.
– Слушаюсь.
Нет, шляхтичи копать могилы не станут. Даже при том, что большая часть из них трудится не меньше обычных крестьян. Есть обозники и оруженосцы, вот пусть и работают. Шляхтич же сел на коня для войны. Не больше и не меньше.
Впрочем, не об этом сейчас задумался Острожский. Его взгляд был прикован к трем десяткам убитых шляхтичей. Тех, кто, отправляясь в этот поход, доверился его опыту и лично ему. Тех, с кем ему уже доводилось воевать против турок.
Василь. Горемыка с храбрым сердцем и воинским талантом. Если бы в Речи Посполитой была регулярная армия, то ему там самое место. Но коронных войск совсем немного, и они попросту не способны вобрать всех желающих.
Их не просто убили. После этого их тела посадили на дороге в некоем подобии колонны по четыре, лицом в сторону приближающейся армии. К четверым в первой шеренге была прикреплена большая полоса белоснежной бересты, на которой угольком на польском и русинском была написана только одна фраза: "Вас сюда никто не звал".
– Что тут у вас? – поинтересовался подскакавший полковник Савенок.
– Я подумал, вы захотите это увидеть, – глухо ответил Острожский.
– Уже увидел, ротмистр, – сквозь зубы процедил полковник. – А теперь освободите дорогу. И… Вот эту бересту доставьте в мой штаб. Я забью ее в глотку тому, кто это написал.
– Слушаюсь, господин полковник.
Хм. Не звали, значит. Ладно. Но они уже здесь. И кое-кому придется сильно пожалеть об этом.
Сашка Редькин сидел так уже битый час. Устал, и тело затекло дальше некуда. Вот так скрючился в неглубокой яме в три погибели и костерит себя любимого. Лень ему, вишь ли, было выкопать окоп полного профиля. Тут ведь не просто откопать, но еще и землю нужно отнести в сторону да разбросать. А то мало ли, пустят по лесу боковое охранение, те и нарвутся на свежую землю. А оно ему надо?
Как ни крути, а их сейчас тут только двое, и на чью-либо помощь рассчитывать не приходится. Оно ведь, по сути, плевать, что двоих отправить, что десяток. Случись начать отбиваться всерьез, и все. На штурмовиках можно ставить крест. Поэтому тут работает только одна тактика. Нашкодил – и бегом подальше в лес. И чем быстрее, тем лучше.