Они ещё постояли на остановке, ожидая автобус. Доктор Ваня помог ему разобраться в расписании, подошёл автобус, доктор Ваня сел и уехал, помахав ему на прощание в окно рукой, а он побрёл обратно. Было уже сумеречно, не вечер, а перед вечером, из-за заборов голоса и смех… Вот так, теперь он будет здесь жить. Ему надо привыкнуть, убедить себя, что это хорошо, что он не хочет другого…
…Андрей выключил воду, аккуратно сдвинул внутренний занавес из прозрачной плёнки и перешагнул из душа на пушистый коврик, снял с крючка такое же мохнатое полотенце и стал вытираться. Сквозь цветастую наружную занавеску просвечивало, и он выключил лампу в душе. Круглый стеклянный шар на стене сразу стал из молочного серым. В цветном полумраке он вытерся, натянул трусы и, широко отдёрнув занавеску, стал убирать комнату. Застелил постель, аккуратно расправив зелёное, как молодая листва, покрывало. Вот так, а спущенный край закрывает задвинутый под кровать чемодан. Так-то у него всегда порядок, книги на этажерке, одежда в шкафу, бельё в комоде… всего, правда, по чуть-чуть, но и он же только начал своё обзаведение. Оделся он "по-воскресному". И вовремя.
- Андрюша, - позвал его снизу голос Устинье Капитоновны.
- Иду, - откликнулся он, скатываясь пор узкой поскрипывающей лестнице. - Доброе утро.
- Доброе утро, - улыбнулась Устинья Капитоновна. - Долго спишь, самовар уж когда готов был.
Говорила она строго, но улыбаясь. И Андрей улыбнулся в ответ.
И Серафима Панкратьевна улыбнулась ему и тоже сказала, что он долго спит.
- Опять, небось, до полуночи читал.
Она не спрашивала, но Андрей с улыбкой кивнул и сел за стол.
- Да, очень интересная книга.
- Ну, и слава богу.
Андрей сообразил, что опять забыл, садясь за стол, перекреститься и у себя с утра не помолился, а ведь ему Устинья Капитоновна говорила… Серафима Панкратьевна заметила и поняла его смущение.
- Ничего, Андрюша.
- Ничего, - эхом подхватила Устинья Капитоновна, ставя нса стол блюдо с пирожками. - Главное - жить по-божески, Бог всё видит, а к обедне с нами сходишь, там и замолишь грех.
Андрей молча кивнул: рот был занят горячим и необыкновенно вкусным пирожком.
- Крёстный твой тоже редко в церковь заглядывал, а человек божеский.
Божеский человек… Андрей смутно представлял смысл похвалы, но это похвала, и он снова кивнул, соглашаясь и с похвалой доктору Ване, и с предложением пойти к обедне. В церкви ему было интересно, и хор красивый, и… и не каждое же воскресенье, у него и другие дела есть, дежурства там, поездки в Царьград, ещё что-нибудь… но сегодня, конечно, пойдёт.
- Как всё вкусно, большое спасибо.
- На здоровье, Андрюша. Ещё творожку возьми.
- Спасибо, - Андрей с улыбкой покачал головой. - Я уже сыт, правда.
Его всегда, угощая, не заставляли, и сейчас Серафима Панкратьевна только и сказала:
- Ну, как сам знаешь, Андрюша. Отдохни пока. А как заблаговестят, и пойдём.
- За…? - переспросил он, запнувшись на первом же слоге.
- А как зазвонят, - объяснила Устинья Капитоновна, убирая со стола. - Благовест называется, понял?
- Д-да, - не слишком уверенно ответил Андрей.
Столько новых слов… Иногда он терялся в них. Устинья Капитоновна сейчас займётся обедом, а Серафима Кондратьевна… пойдёт в сад?
- Я… я могу помочь?
- Спасибо, Андрюша, отдыхай.
- В воскресенье грех работать, - веско подтвердила Устинья Капитоновна, накрывая стол вышитой скатертью и ставя в центр вазочку с цветами.
- А… а как же, а если дежурство?
- Ну, так это ж людям помощь, Андрюша, здесь греха нет.
Андрей кивнул, соглашаясь. Оглядев убранную столовую, Устинья Капитоновна ушла на кухню. Андрей, ещё раз поблагодарив за завтрак, поднялся к себе, в свою комнату. Да, это действительно его комната. Странно, ведь он - жилец, квартирант, а комната - его. Там, в Спрингфилде, он ни на минуту не забывал, что жильё временное, не его, а здесь… надо будет спросить парней, скажем, Эда или Майкла, как это у них. У Криса-то всё ясно: где Люся, так ему и дом, и Родина.
В углу - Андрей уже знал, что его называют "красным", но всё ещё не понимал почему - висела икона, обрамлённая вышитым полотенцем. Андрей встал перед ней и, старательно крестясь, прочитал заученную ещё с голоса тёти паши молитву: "Богородице-дево, радуйся…". Слова он понимал плохо, да и не старался понимать и делал всё это: ходил в церковь и молился, чтобы доставить удовольствие Серафиме Панкратьевне и Устинье Капитоновне. Ему нетрудно, а им приятно. Чем же заняться? Почитать? Но солнце такое, и тепло… Его неудержимо потянуло в сад. А… а ну если работать нельзя, он в беседке с книгой посидит.
Андрей перебрал книги на этажерке. Рейтера… нет, это он читает серьёзно, с выписками, проверяя себя по словарям, покупному и своему самодельному, а в сад… ага, вот это. Он вытащил томик "Занимательно о серьёзном" и пошёл вниз.
Серафима Панкратьевна сидела на веранде в плетёном кресле и перематывала шерстяную пряжу. Андрей остановился, посмотрел и нерешительно предложил:
- Я помогу…
- Спасибо, Андрюша, - Серафима Панкратьевна с улыбкой показала глазами на книгу в его руке. - В библиотеку собрался?
- Нет, я думал в беседке читать, - и уже смелее: - Давайте… давайте я буду… нитки держать.
- Это пасма называется, - кивнула Серафима Панкратьевна. - Ты аккуратненько, чтоб не спутать, сними, ну вот, и на руки себе надень, нет, только на пальцы, чтоб легче сходили.
Под её указания Андрей устроился на стуле напротив Серафимы Панкратьевны, держа на растопыренных пальцах пушистые серо-голубые нити.
- Это Пасма, - повторила Серафима Панкратьевна и стала объяснять: - Вот я её в клубок смотаю, вязать буду. Видел, как вяжут?
- Да, - кивнул Андрей. - Тётя Паша, моя… крёстная, она вязала носки, я видел.
- Ну вот, - улыбнулась Серафима Панкратьевна.
Клубок быстро вращался в её руках, увеличиваясь на глазах. Андрей завороженно следил за ним и, когда нить кончилась, невольно разочарованно вздохнул. Серафитма Панкратьевна засмеялась, видя его огорчение.
- Тебе понравилось?
- Да, - кивнул Андрей.
Он не кривил душой, ему в самом деле нравилось вот так сидеть и смотреть, как Серафима Панкратьевна и Устинья Капитоновна что-то делают, хлопочут по хозяйству. Нравилось помогать им. Ещё в первые дни, да, это был третий или четвёртый день, он вернулся из госпиталя и увидел, что Устинья Капитоновна собирается мыть ванну.
- Здравствуйте, я сейчас! - крикнул он, взбегая по лестнице.
Быстро, швыряя одежду на кровать, переоделся в старые армейские брюки и скатился вниз. Решительно, сам удивляясь своему нахальству, отобрал у Устиньи Капитоновны щётку и тряпки, чуть ли не вытолкал её из ванной и взялся за дело. Нет, он всё-таки не совсем голову потерял и штаны снять не рискнул. И так… они обе даже слегка испугались. А когда он отмыл ванную и уборную, долго ахали и восхищались. И он никак не ожидал, что их похвала настолько его обрадует. Тогда же он и решил: что-что, а мытьё полов и кафеля он знает… по-настоящему. И натирку полов тоже. Вышколили его в питомнике так, что на всю жизнь хватит. Так что это его делом и будет.
- Я пойду в сад, хорошо?
- Конечно, Андрюша.
В саду солнечно и не жарко, шумят птицы, пахнет землёй и листвой, а в беседке сиренью. Он уже знает сирень, жасмин, шиповник… Ему рассказали, что сады здесь не для пропитания или дохода, а для красоты. Цветов побольше, овощи - только что для себя и на каждый день, ягоды, яблоки, груши с вишнями - тоже по одному, много по два дерева или куста. А беседка похожа на ту, что была в госпитале в Спрингфилде, только поменьше. Андрей сел за стол и раскрыл книгу. Ну-ка, что такое климат? Почитаем.
Из кухонного окна Устинья Капитоновна видела его чёрную, склонённую над книгой голову. Серьёзный какой парен, не в пример своему крёстному. Ваня, конечно, тоже и читал, прямо глотал книги, но и погулять был мастер, а Андрюша, как девица, домосед, скромный, не пьёт, не курит… в самом деле, будто и не парень, а… дитя он ещё. Она вздохнула, возвращаясь к работе. Ваня говорил, что парень - сирота, рабом был, ни дома, ни семьи не знает. А вот душа видно, что не застужена, тёплая душа. Это уж Ваня, конечно, постарался, отогрел. А когда Андрюша про крёстную свою, тётю Пашу, говорит, то аж слёзы на глазах блестят. Мягкий он, ласковый, каково-то ему в жизни потом будет? Нарвётся на какую-нибудь шалаву, прости, Господи, прегрешение невольное…
* * *
Выборы школьного совета провели, не дожидаясь августа - столько дел накопилось, и, к удивлению Ларри, от их класса выбрали его. Хотя… хотя чему тут удивляться? Он богат, самому себе можно не врать, богаче всех в классе, диплома, правда, и даже аттестата нет, только справка о функциональной грамотности, но что образованнее многих тоже ясно. Одно "но" - что он негр, чёрный, бывший раб, но… и опять же - на то и школа такая, новая и общедоступная. На прошлом заседании они только познакомились, да и были не от всех классов, и может потому толком ничего не решили.
Ларри позвонил домой Марку, чтобы тот пообедал без него, он задержится по делам.
- Пап, я лучше тебя подожду.
- Хорошо, - не стал спорить Ларри. - Но не сиди голодным, чего-нибудь поешь.
- Я… возьму орехов, хорошо?
Ларри улыбнулся и, хотя Марк не мог его видеть, кивнул.
- Хорошо. И обязательно выпей молока.
Попрощавшись с Марком, Ларри быстро всё убрал и вышел из салона. Маркет-стрит уже затихала. Обычно он уходил на час позже и шёл сразу в Цветной, но сегодня маршрут другой и время не то, и обменяться привычным кивком было не с кем.
Ларри шёл быстро, но без спешки, изредка быстро поглядывая на магазинные витрины. Дом он обустраивал по памяти и каталогам, но фотография - это одно, а в витрине те же шторы совсем по-другому смотрятся.
Заседания школьного совета проходили в конференц-зале, во всяком случае, именно там они собирались в первый раз, и, войдя в школу, Ларри сразу пошёл туда.
- Добрый день, Левине, - приветствовал его румяный седой Шольц от седьмого "а". - Завидная точность.
- Здравствуйте, Шольц, - ответно улыбнулся Ларри.
Прошлое заседание вёл директор и так повернул, что они сразу стали называть друг друга по фамилии, но без мистеров и сэров. И не официально, и без фамильярности.
Собрались быстро. На этот раз были все. Директор занял своё место, представил отсутствовавших в прошлый раз, и приступили к работе. Обсуждали устав, стипендии, поступление пожертвований, маршруты школьных автобусов, которые будут собирать учеников по утрам, а после уроков развозить по домам… Всё шло ровно и деловито.
Ларри чувствовал себя уже совсем уверенно, если бы не сидевшая напротив и чуть наискосок от него женщина. Он всё время чувствовал на себе её взгляд. Не враждебный, но очень упорный, изучающий. Будто она пыталась узнать его, вспомнить. Но… но он раньше не видел её, он уверен. Она… Она… внешне белая, но что-то… нет, если и есть какая-то примесь, то очень и очень малая, незначащая, и дело не во внешности, а… нет, что-то… Её взгляд тревожил, но не раздражал, как обычные "белые" взгляды. Под конец заседания Ларри окончательно убедился в своём предположении, что она хочет поговорить с ним и не просто хочет, а ей этот разговор важен и нужен. Ну, что ж, после заседания - пожалуйста. И, когда их глаза в очередной раз встретились, Ларри мягко улыбнулся и кивнул. Она поняла и тоже кивнула.
Наконец всё обсудили, стали вставать и прощаться. Ларри задержался, обсуждая с директором и выбранной казначеем Эллен Эриксон из десятого "а" поступившие целевые пожертвования на стипендии. Решили, что конкретные вопросы станут решать, как только наберётся достаточная для решения сумма.
Она ждала его в коридоре и, как только он вышел из конференц-зала, сама подошла к нему.
- Вы… извините, вы - Левине? Да?
- Да, - кивнул Ларри, - Лоуренс Левине, - и улыбнулся, - к вашим услугам.
- Я - Эстер Чалмерс, - она запнулась.
- Да, - пришёл ей на помощь Ларри. - Первый "А", я не ошибся?
- Нет, - благодарно улыбнулась она. - Но… простите, я понимаю, это глупо, но я хочу вас спросить.
Ларри молча ждал.
- Вы… простите, - и с внезапно прорвавшейся решимостью, - Какое вы имеете отношение к тем Левине? Я знаю, вы - ювелир, ювелир Левине - это… это же не случайно?
- Да, - очень спокойно кивнул Ларри. - Вы правы. Я пятнадцать лет… прожил в доме сэра Маркуса Левине, был его учеником и подмастерьем. А…
- А я, - перебила она его, - я - сестра Дэвида, мужа…
- Мисси рут?! - вырвалось у Ларри.
- Да, - она горько улыбнулась. - Вы… вы знали её?
- Я видел её только один раз, - извиняющимся тоном сказал Ларри. - Но… но мне рассказывали о ней. И о сэре Дэвиде.
Разговаривая, они незаметно для себя вышли во двор.
- Я была совсем девочкой, родители погибли, - она говорила с привычной скорбью. - И когда Дэвид женился, Рут заменила мне мать. А потом… - она прерывисто вздохнула. - Потом, когда кольцо стало сжиматься… Словом, Дэвид сумел выправить мне документы, и я стала условной, почти цветной, но свободной и в услужении. Это стоило больших денег. Очень больших. Меня он спас. А сам… Вы знаете?
- Да, - кивнул Ларри. - Я знаю. И о сэре Соломоне тоже.
- Там… никто не уцелел?
- Нет, - коротко ответил Ларри и с удивившей его самого решимостью предложил: - Я провожу вас?
- Спасибо, - просто ответила она. - Я живу в Цветном.
Ларри постарался скрыть вздох облегчения.
Они шли рядом, но взять её под руку он всё-таки не рискнул. Она рассказывала ему о брате - дизайнере, талантливом художнике, о Рут, какая у них была дружная хорошая семья, как Дэвид и Рут решили спасать её.
- Это Рут настояла, чтобы я жила отдельно и приходила на день, будто на работу. И не входила в дом, если не видно условного знака. А потом… был погром. И я… меня не нашли. Но я осталась в чём была. На квартире знали, что я, - она улыбнулась с горькой насмешкой, - работаю на жидов, и я побоялась вернуться. Да и все мои вещи были у Дэвида, а их дом разграбили. Я не знаю, что бы со мной сталось, если бы не Эд, Эдвард Чалмерс.
- Ваш муж? - рискнул спросить Ларри.
- Да. Он был тоже… условный, и мы жили в Цветном. Эд считал, что там легче… выжить. Среди своих, - и искоса посмотрев на Ларри, сказала: - Он погиб. Его вместе с другими цветными мобилизовали на работы, и в бомбёжку… в Атланте.
Они подходили к Цветному кварталу. Ларри вдруг понял, что сейчас они простятся и… и ему будет не хватать её. Хотя они просто шли рядом, она рассказывала о себе, но…
- Я живу на Новой улице, третий дом слева от перекрёстка.
- У вас большая семья? - заинтересованно спросила она.
Интерес этот был обычным женским, но у Ларри вдруг перехватило дыхание.
- Нас двое. Я и сын. Он в третьем "Б".
- А… его мать?
Ларри улыбнулся.
- Прошлым летом я нашёл сына. Я работал в имении, а сюда мы приехали этой весной.
- А…? Ну да, - кивнула она. - Я поняла, простите.
- Что вы? - удивился Ларри. - Вам не за что просить прощения. Я был рабом. После… смерти сэра Маркуса меня продали с торгов, и три года, до самого Освобождения…
На этой стороне Цветного грудились многоквартирные дома-коробки, поделённые на множество клетушек, ни клочка зелени, пыльная мостовая с выщербленным, в ямах и трещинах асфальтом. Но это по меркам Цветного не самый плохой и даже совсем не плохой квартал. У большинства живущих здесь есть работа, пьют по выходным, скандалят по-семейному. Встречные вежливо и даже уважительно здоровались со спутницей Ларри, а его оглядывали с живым, но не враждебным интересом.
У одного из домов - длинного двухэтажного с облупившейся местами штукатуркой, но достаточно крепкого - она остановилась. И сразу на втором этаже с треском распахнулось окно, а звонкий детский голос на всю улицу провозгласил:
- Мама!
Эстер подняла голову и строго погрозила пальцем.
- Не высовывайся! Упадёшь!
- Я поймаю, - рассмеялся Ларри, глядя снизу вверх на кудрявую, похожую на Эстер девочку.
Увидев незнакомого, та сразу подалась назад, будто хотела спрятаться.
- Я сейчас поднимусь, - сказала ей Эстер, - не трогай замок, - и повернулась к Ларри. - Большое спасибо, что проводили.
- Да… я… я надеюсь, мы ещё встретимся?
- Конечно, - она помедлила и нерешительно продолжила: - Следующее заседание через месяц.
- Да, но, - Ларри сам на себя удивлялся, но остановиться не мог и не хотел. - Но мы, я и сын, будем счастливы видеть вас у себя. Вы согласны?
- Да, но…
- Я приглашаю вас с дочкой на обед. В воскресенье. Или… - он вдруг вспомнил. - Или в субботу?
Она благодарно улыбнулась ему.
- Спасибо. Давайте, как у всех. В воскресенье.
- Вы оказываете мне большую честь, - склонил голову Ларри. - Я благодарю вас и не смею задерживать. До свидания, миссис Чалмерс.
- До свидания, мистер Левине.
Они обменялись рукопожатием, и Ларри поспешил домой.
Сразу нахлынуло множество мыслей и соображений. Марк наверняка совсем заждался его. В воскресенье… надо будет приготовить хороший обед… а если… Энни научила его, и если купить хорошую рыбу, тогда он сделает настоящую фаршированную… Тогда салат, скажем… если рыба, то куриный салат, или… нет, салат с курицей, а на десерт… пирожные или желе… сегодня четверг, в субботу они сделают большую уборку и всё подготовят, да, десерт надо сжелать в субботу, иначе не успеет с рыбой…
После шума и пыли центральных улиц Цветного квартала Новая улица поражала тишиной, зеленью газонов и живых изгородей, блеском отмытых окон. Её уже заселили на десять домов с каждой стороны от перекрёстка, и шум продолжающейся стройки не беспокоил живущих в начале улицы, да и время уже позднее, стройка затихла до утра.
Марк сидел на ступеньках крыльца. Увидев отца, он вскочил на ноги кинулся навстречу.
- Пап! Ты пришёл! Я газон полил! Сам! Из шланга!
- Вижу, - рассмеялся Ларри, обнимая сына.
Лужи на газоне подтверждали слова Марка.
- Хорошо, Марк, ты поел?