Де Шаверни понял и намек, и то, что в этой ситуации ему не стоит играть с огнем у крюйт-камеры. Пираты есть пираты, а эта дама, как он слышал, плевала с высокой горки на всякие титулы и звания. С нее станется взбунтовать своих головорезов, и тогда он - даже с тремя могучими линкорами в распоряжении - ничего не сможет сделать. Потому пришлось улыбаться, выписывать бумажку, прикладывать даже не перстень - печать! И заверять мадам, что недоразумение более не повторится.
- Я искренне на это надеюсь. Ибо в противном случае я не смогу гарантировать вам свою лояльность, - в свою очередь заверила его мадам.
- Вот теперь можете идти, - кивнул в ответ адмирал. - И прошу вас, не забывайте о своем новом статусе. Это не только большая честь, но и некий долг перед Францией.
"Кролики - это не только ценный мех… - язвительно думала Галка, проходя к двери. - Знаете, господин адмирал из лужи, какую ошибку вы сейчас совершили? Не знаете. Что ж, для некоторых счастье в самом деле заключается в неведении".
- Да, кстати. - Галка уже в дверях обернулась, и ее взгляд стал странно веселым. - На всякий случай, господин адмирал, мало ли что… Одним словом, шляпы мы есть не будем. Доктор говорит, это вредно для здоровья.
…Городская тюрьма Фор-де-Франс мало чем отличалась от подобных заведений в Порт-Ройяле и Кайонне. Также и комендант тюрьмы выглядел родным братом своего коллеги с Тортуги: такой же цепкий взгляд записного хапуги, по самому камера плачет. Галке в тюрьме сиживать не доводилось ни на родине, ни здесь, но случалось вытаскивать с нар своих пиратов после особенно буйных потасовок. В ее эскадре такое случалось несколько реже, чем у других капитанов, но все же случалось. И тогда провинившиеся бывали не рады, что не остались досиживать в тюрьме. От трех до семи нарядов или "собачьих вахт" вне очереди, в зависимости от тяжести содеянного. А "рецидивистов" ждала откачка воды из трюма - худшей работы на деревянном паруснике семнадцатого века просто не найти. Так что Жером, когда его вместе с его орлами выпустили из камеры, был далеко не в праздничном настроении.
- М-да, - сказала Галка, увидев разукрашенные во все цвета радуги виноватые рожи своих вояк. - Хорошо вас отрихтовали, хоть картину пиши… Сколько их было-то?
- Поначалу не больше, чем нас, - ответил за всех Жером. Он-то как раз был побит меньше прочих: сказалось и его кулачное мастерство, и три года занятий экзотическим рукопашным боем. - Задираться-то они первыми начали. Ихний лейтенант меня свиньей назвал, а когда я посоветовал ему самому штаны постирать, облил меня ромом… сволочь… Ну я его на прием и взял. Он сразу орать - спасите, мол, убивают! Тут уже все сцепились, пошла стенка на стенку. Почти сразу набежало их откуда-то с полсотни, будто позвал кто, и началась гулянка. А тут и стража подвалила. Человек сорок. Навели стволы - и что нам было делать? Не подыхать же так по-дурацки.
Галка и без откровений своего боцмана знала, что драка была подстроена умышленно. И остро чувствовала свою вину перед Жеромом и его приятелями. "Нет, - подумала она. - Сколько ни вешай Джеку лапшу про циничный расчет, не бывать мне политиком крупного масштаба. Не смогу я с легкостью жертвовать теми, кто мне дорог. Совесть сожрет и не подавится… М-да, совесть пирата. Сказать кому - засмеют…"
- Ладно, - проговорила она, стараясь не смотреть Жерому в глаза. - Пошли уже, солдаты его величества.
- Вот черт! Ты согласилась на патент? - вознегодовал Меченый, сообразив, что произошло.
- А что, я должна была спокойно смотреть, как вас вешают? - нахмурилась Галка. - Нет, если ты так хочешь, я еще могу пойти к адмиралу и положить патент на стол…
- Да ладно, Воробушек, - отмахнулся Жером. - Сделанного не воротишь.
- Тогда вперед… расписные вы мои. В порту ждет шлюпка. Наказывать вас не стану, драка наверняка была подставной. Но всем на борту передайте: еще один такой случай, и я рассержусь всерьез…
Нет, господа. Как ни романтичен был Сабатини, но он будто с натуры эту ситуацию срисовал: столичный вельможа с агромадными амбициями, губернатор, не могущий ему как следует возразить, и пиратский капитан, всеми правдами и неправдами пытающийся сохранить свою независимость. Только де Шаверни куда умнее де Ривароля, а я - не капитан Блад.
Я гораздо хуже.
Вместо одной шлюпки у пирса Галка обнаружила две: рядом буквально только что пришвартовалась посудина с "Акулы", и вот прямо сейчас оттуда на мол вылез Причард со своей неизменной трубкой в зубах. Понаблюдав за хмурой компанией с "Гардарики", англичанин едко усмехнулся.
- Что, допекли? - поинтересовался он, когда Жером со товарищи погрузился в шлюпку.
- Бывает, - пожала плечами Галка.
- Я бы своих дураков вытаскивать не стал.
- А я своих умных, как видишь, вытаскиваю, - огрызнулась капитан Спарроу. - Чего ты хочешь, Причард? Нарваться на драку? Давай, я сейчас как раз в подходящем настроении.
- Я с тобой драться не рискну, жить еще охота, - не без язвительной нотки сказал Причард. - Ты не саблей сильна, а башкой. И своей бабьей хитростью. Потому я не завидую этому придворному вертихвосту, который корчит из себя прославленного адмирала… Сукина ты дочь, - добавил он негромко, чтобы никто не услышал. - Думаешь, я не знаю, как ты наловчилась проворачивать хитрые делишки чужими руками? Ведь ты обстряпала все так, будто тебя заставили взять патент. Теперь парни и не пикнут. Даже жалеть тебя начнут, черти соленые.
- Не ворчи, старый пират, сам ведь хорош, - усмехнулась Галка. - Все мы тут сукины дети. Правда, в разной степени, но сути дела это нисколько не меняет.
- Чудесная семейка, - согласился Причард. - Что думаешь делать дальше?
- Готовиться к походу, что же еще.
В маленьких, глубоко посаженных глазках Причарда светился другой вопрос, но английский капитан был слишком умен, чтобы задавать его раньше времени.
15
Три недели. Негусто для такого рейда. Но если учесть, что эти три недели завершили полный год подготовки, то в самый раз, чтобы затариться припасами, просмолить днища, покрасить борта и привести в порядок такелаж. Зато теперь эскадру можно смело выставлять на любой морской парад. А наши пушки - на выставку "Экспо-1673", в раздел новейших технологий… Ничего. Шуточки скоро кончатся. Под этой чертовой Картахеной придется как следует повертеться. А Джек прав: на одном слепом везении далеко не уедешь. Этот де Шаверни, эти шпионские игры губернаторов, эти испанские инквизиторы, которым вдруг приспичило сделать из меня жаркое… Предчувствие опять молчит. Как тогда, перед Панамой. Но тогда нам кое-как, со скрипом удалось переиграть одного Моргана. А здесь противники… Имя им легион. И все такие, что зубы обломаю с гарантией.
Да, я боюсь. Но страх - еще не причина для отказа от борьбы. Я уже не могу отступить, потому что братва верит в меня и в мои странные по этим временам идеи. Отступление будет равносильно предательству, а отец с детства внушал мне, что это самый страшный грех.
Ты всегда был прав, батя. Потому предавать я так и не научилась. Хотя учителей по сему предмету было предостаточно хоть в той жизни, хоть в этой.
Часть III
Пиастры! Пиастры!
1
Море, море… Глядя на эти гладкие подвижные мутно-зеленые, с синеватыми проблесками, валы, Галка понимала людей, не способных жить вдали от них. Она и сама уже не представляла своей жизни без плеска волн, бьющихся о борт корабля. И любила это море в любом его виде - хоть легкой зыбью, хоть такими вот пологими волнами, хоть ревущими громадами штормовых валов… Галка навскидку могла перечислить человек пятьдесят из своей команды, которые, так же как и она, не мыслили своей жизни без моря. И первым в списке числился Влад.
"Влад, - думала она, отправившись с визитом вежливости к месье д'Ожерону на его заново отремонтированный "Экюель". - Кем ты был, когда мы попали сюда? Вспомнить страшно. Истерика на истерике, волчья тоска по прежней мажорской жизни. Потом не лучше - начал, не научившись драться как следует, в бой рваться… А кем стал? Нормальным мужиком. Надежным, сильным, уверенным. И упрямым. За три года повзрослел лет на десять. Будь ты таким еще там, дома - за тебя любая бы пошла и еще спасибо Боженьке говорила за такое счастье, без шуток. Но не я. Ты теперешний тоже не стерпишь жены-командирши…"
Владик уже давно был ей как брат. Но она привыкла быть старшей, несмотря на их реальный возраст - ей почти двадцать четыре, ему двадцать семь. А теперь… Теперь не так-то легко оказалось отпустить его в свободное плавание.
"Наверное, это что-то вроде материнского инстинкта. - Галка уже взбиралась по штормтрапу на борт французского фрегата. - Я, конечно, не психолог, но отсутствие детей все-таки сказывается… М-да… Хватит. Так еще, чего доброго, всякие комплексы наружу полезут".
Господин д'Ожерон принял эту даму со всем почтением, полагающимся ее нынешнему рангу вице-адмирала. Однако беседа была собственно ни о чем: мелкие детали предстоящего похода и так далее. Ни губернатор Тортуги, ни капитан "Гардарики" пока не заговаривали о главном. Д'Ожерон понимал деликатность вопроса, а Галка не стремилась углублять эту тему. Но решать вопрос так или иначе придется, потому месье Бертран ловко свернул разговор сперва на обновленный "Экюель".
- Ремонт обошелся мне в кругленькую сумму, но корабль того стоит, - произнес д'Ожерон, прохаживаясь по новенькому настилу квартердека. - Выдержать такой шторм… Впрочем, сейчас я принял меры, чтобы подобное не повторилось. Мной наняты штурман, боцман и два помощника капитана, в числе коих и ваш брат, мадам… Надеюсь, вы его не отзовете?
- Нет, - ответила Галка, отстраненно глядя куда-то в переплетение такелажа. Ишь ты! Себя с капитанской должности смещать не захотел. - Он желает сделать карьеру на королевском флоте, и я не стану ему в этом мешать.
- О, я думаю, у месье Вальдемара будет не только великолепный шанс себя проявить, но и возможность получить за это достойную награду.
- А я надеюсь, его заслуги не останутся незамеченными, что бы ни случилось. - Галкин ответ был с "двойным дном", и д'Ожерон слегка кивнул, давая понять, что принял сведения к сведению.
- Мадам, все изменчиво в этом мире, но я уверен, в обозримом будущем никаких неприятных эксцессов не возникнет…
…Галка двинулась на нос по палубному настилу, где местами виднелись длинные заплаты свежих досок. С каждым шагом голос Влада, иногда перекрываемый взрывами смеха или какими-то вопросами и восклицаниями, становился все слышнее и отчетливее. Наконец Галка смогла разобрать отдельные слова.
- …Но разве могли какие-то там сухопутные крысы сломить бравого моряка? Он сидел в подземелье и день, и два, и неделю, и месяц. Глаза его начали привыкать к темноте. Через полгода он запросто мог пересчитать пуговицы на своей куртке. Мрак, неизвестность и одиночество давили на него со всех сторон. Но он не сдавался. Разве мог он, моряк, боровшийся с ураганами и штормами, со штилями, зноем и жаждой - разве мог он сдаться сейчас? Нет! Сухопутным крысам этого никогда не понять! Нет, он думал и вспоминал, он пел все матросские песни, которые знал, и сочинял новые. Он ходил по камере - семь шагов в длину и пять в ширину - и бегал по ней, и прыгал, и отжимался, и подтягивался, чтобы не потерять силу и ловкость. И однажды он…
- Бросился на охранника и задушил его, - подсказал кто-то из толпы, завороженно внимавшей повествованию.
- Нет, - засмеялся Влад. - Он не мог задушить охранника. Это было бы совершенно бесполезно - он все равно не смог бы выйти за стены замка. Нет, он отодвинул свою койку и начал рыть подземный ход.
- Чем? - немедленно спросили пираты.
- Ложкой, - ответил Влад, наслаждаясь эффектным моментом.
- Ложкой?
- Каменную стену!
- Да как же это?
- Сколько ж ему копать-то придется!
- Несколько лет, - спокойно ответил Влад. - Но лучше уж выйти на свободу через несколько лет - пусть даже через десять или двадцать, - чем не выйти никогда и внутренне умереть еще раньше, чем тебя зароют на кладбище или бросят в море с ядром, зашитым в ногах.
- Это верно, - зашумели матросы.
- Наш человек!
- Дельно решил.
- И вот года через два, когда он уже углубился в стену на несколько футов…
- Ничего себе - стены у них были, - ахнул кто-то.
- Ты еще Бастилию не видел! - ответили ему немедленно.
- Что твоя Бастилия! А Тауэр, думаешь, лучше? - отозвался третий голос.
На них немедленно шикнули. Влад между тем продолжал:
- И тогда он из этого прохода услышал скребущие звуки, словно кто-то копал себе выход навстречу ему…
"Это же он "Графа Монте-Кристо" им рассказывает! - ахнула Галка. - Вот паршивец! Да как складно рассказывает-то!"
Голос у Владика был глубокий и чистый, с бархатистыми, обволакивающими обертонами, от одного звука которого - еще в той, другой жизни - все девчонки млели и таяли. И вот теперь, то драматически повышая интонацию, то затихая почти до шепота, он рассказывал - конечно по-своему, что-то перевирая и добавляя от себя - историю Эдмона Дантеса. И пираты слушали, затаив дыхание. Галка была просто поражена происходящим, и это изумление нарастало с каждой минутой. То есть она знала, что у Влада очень даже неплохой голос и абсолютный музыкальный слух, но актерского таланта она за ним не замечала никогда. Хотя все данные для сцены у него как будто имелись. Но - странное дело! - в своем родном мире ничего подобного Влад не демонстрировал. Никогда не пел, даже в компании друзей.
Никогда не разыгрывал такие вот миниатюры. Никогда не брался за бумагу и карандаш… Вот об этой грани его дарования Галка узнала совсем недавно и совершенно случайно. Вскоре после возвращения из похода на Мериду она заметила названого брата, возвращавшегося на борт с новенькой записной книжкой, торчавшей из кармана. Бумага в семнадцатом веке, тем более на Карибах, была вещью недешевой, а уж такие вот книжицы и подавно. Дневник он, что ли, задумал писать? Галка решила на всякий случай спросить: интересно же. За всеми делами это отодвинулось до завтра. И только Галка собралась подкатить к "брату" с расспросом, как увидела его сидящим на планшире полубака. С этой самой книжечкой в руках. Влад что-то упоенно рисовал и даже не заметил, как к нему тихонечко подошла "сестра"…
- Влад… - ахнула Галка, округляя глаза. Ей было отчего ахать: маленький, на страничку, черно-белый пейзаж Кайонской бухты с кораблями и Горным фортом был просто великолепен. - И ты молчал?
Не ожидавший ее появления Владик дернулся и чуть было не опрокинулся в воду. Но потом… вдруг покраснел, как школьник, которому предстояло первое объяснение в любви.
- Да я… и сам не знал… - смущенно буркнул он. - Увидел в церкви Мериды красивую статую, решил еще там зарисовать. Получилось. Ну я и подумал…
- Много уже нарисовал-то? - на полном серьезе спросила Галка. - Покажешь?
- Нет. - Влад покраснел еще больше. - То есть… Ты не будешь смеяться?
- Блин, Влад, ну чего ты, в самом деле? - возмутилась Галка. - Классно ведь рисуешь! Над чем смеяться-то?
И Владик, преодолев боязнь новичка, все-таки показал ей свои рисунки. И из Мериды, и сделанные по пути, и свои последние… У Галки тоже в этом мире раскрылись некоторые таланты, остававшиеся в родном двадцать первом веке невостребованными или неизвестными ей самой. Но все они относились к военному делу, морской и сухопутной стратегии. То есть к сугубо "мужской" епархии. Владик же открыл в себе таланты творческие - а это вотчина девяти муз… В его прежней записной книжке было совсем мало пейзажей и батальных сцен, зарисованных по памяти. И очень много портретов. Матросы "Гардарики" - то за делом, то коротающие свободное время на палубе, то в бою. Галке особенно понравился портрет Пьера около пушки, с дымящимся пальником в руке… Джеймс с неизменной подзорной трубой. Дядька Жак с саблей в руке: этот портрет был выполнен с особенным мастерством, и у Галки даже защемило сердце - она неподдельно тосковала по старому боцману, погибшему в бою два года назад. Доктор Леклерк, делающий пометки в своей книжечке. Хайме, лезущий наверх по грот-вантам. Жером-Меченый во всеоружии, готовый к абордажу. И она сама - то на мостике, то в бою, то с книгой…
- Не нравится? - Влад немного неверно понял хмурую задумчивость, напавшую на "сестру".
- Нравится, - ответила Галка. - Даже очень.
- А чего тогда такая кислая?
- Ты точно только недавно начал рисовать или разыгрываешь?
- Чтоб я сдох! - поклялся "брат". - В музыкальную школу, каюсь, ходил. Но рисовать даже не пытался.
- Ну, Влад… И вот это все, - Галка указала на рисунки, - ты мог похоронить под своими VIP-вечеринками? Блин, голову бы твоему папаше открутить… вместе с "чистыми руками" его киевских дружбанов. А матушка куда смотрела?
- В модные каталоги, - буркнул Владик, отобрав у нее книжечку с рисунками. Воспоминания о своем "элитном" прошлом теперь почему-то обжигали его нестерпимым стыдом. - И еще к папе в карман… У меня братан мелкий там остался, Сашка. Помнишь его? В восьмой класс ходил, когда мы… Воображаю, кем они его уже воспитали.
- Хорошо хоть ты таким не стал…
…Стоя незамеченной за спинами матросов, она видела Влада очень смутно - только голову и плечо, да и то не всегда. Его фигура несколько возвышалась над остальными - на бочонок, должно быть, взобрался или на ящик какой. Лезть вперед не хотелось.
"Идиот его папаша, сто пудов, - беззлобно подумала Галка. - На фига он его на экономический отправил? Владу нужно было в театральный идти. С таким-то голосом да с такой внешностью… Стоял бы на сцене, играл Шекспира, девчонки бы пищали…"
Но сейчас, за неимением сцены, Владик стоял на палубе "Экюеля", а толпа пиратов с не меньшим успехом исполняла роль благодарной аудитории. Владик говорил по-французски - и прононс у него был безупречный.
"И выучиться успел. Базарит, блин, как коренной парижанин", - мысленно похихикивала Галка. У нее самой на всех языках, кроме, пожалуй, английского, произношение было варварское. Английский - да, он сразу как-то пошел, сказался университетский курс, а вот французский с испанским не давались, хоть стреляйся. Джеймс даже шутил, что она на всех языках говорит исключительно по-русски.
С самого начала их пребывания в этом проклятом Мэйне Владик был в тени Галкиного авторитета. Пожалуй, только сейчас, оказавшись на "Экюеле", он почувствовал себя свободным. Владику всегда казалось, что к нему никто здесь не относится серьезно. И как он ни бился, как ни рвался в первые ряды на абордаже, как ни ползал по вантам в самый шторм, убирая паруса, - это сложившееся уже представление о несостоявшемся богатеньком наследничке, утерявшем мечту растратить папашины денежки в силу форс-мажорных обстоятельств, он переломить уже не мог. Как ему хотелось хотя бы самому себе доказать, что он хоть на что-то способен! Что он не пустое место! А в это никто не верил. Прежде всего не верил он сам.
До последнего времени.