* * *
Алги-мурза не имел опыта полководца, но дважды, по призыву великого султана, ходил с Сахыб-Гиреем воевать в Молдавию и имел возможность узнать, каким образом положено брать крепости и города. Способов существовало всего три: развалить стену пушечными ядрами, после чего ворваться внутрь, подкопать стену и подорвать ее порохом, или выбить ворота тараном. Пушек и пороха у него не имелось, поэтому оставалось только последнее – таран.
– Гумер! – окликнул он своего преданного нукера. – Нужно вырубить в лесу толстый ствол и положить его на оглобли.
– Уже сделано, мурза. Таран готов.
– Молодец, – искренне похвалил толкового воина господин. – Тогда пусть сотник первого отряда выделит десяток воинов, а остальных поднимает на коней.
С весны русские успели поставить над стеной навес, отчего стена стала еще выше, и перебросить через нее стрелу стало куда труднее, а закидать сверху защитников частокола – и вовсе невозможно. Но в щель между верхом частокола и крышей попасть было все-таки можно, не давая русским высунуться наружу.
– Вперед! – махнув рукой, он опустился обратно на брошенную поверх ковра подушку и поджал под себя ноги.
Обе сотни, остававшиеся в его распоряжении, ринулись вперед, с расстояния двух сотен шагов начав осыпать крепость стрелами. Крыша над воротами и частокол рядом с ними быстро покрылись словно молодой порослью, головы попрятались за стену.
– Таран, – прошептал мурза, но нукеры и сами знали свое дело: они подняли бревно, побежали вперед, торопливо переставляя ноги.
– Вот, шайтан! – не смог не выругаться мурза: русские поставили крепость на холме, и разогнаться к ней снизу вверх было довольно трудно.
Внезапно торчавший в сторону тонкий пушечный ствол удивительно быстро повернулся к тарану, выплюнул белое облако: б-бах! Больше половины воинов полетели с ног, остальные выронили таран. Б-бах! Грохнула пушка с другого угла, и с ног упали еще двое… Нет, поднимаются… Убегают. Неподвижными под стенами остались только трое.
– Любимый мурза! – Нукер, резко остановивший коня, спрыгнул на землю и тут же упал на колени. – Русские напали на наш обоз.
– Как? – Алги-мурза вскочил. – Как вы допустили?!
– Прости, любимый мурза… Твоя жена погибла…
– Как? – охнул он и осел обратно на подушку. – Почему?
– Мы разбили и прогнали их, мурза. Все остальные кибитки целы.
– Где они? Где обоз?
– Он подъезжает, любимый…
Тут к ковру подскакала Даша, вся в слезах, слезла с коня и тоже кинулась к мурзе:
– Мой господин, мой господин… Это было ужасно… Они рубили всех, всех подряд. Я и не знаю, как осталась цела. Я так стремилась к тебе, мой господин. Я знала, что ты непобедим, что ты сможешь нас защитить…
Наложница упала к нему в ноги и зарыдала.
– Ну-ну, – закряхтел Алги-мурза, гладя ее по голове. – Теперь все позади. Я здесь, и бояться больше нечего. Ты еще увидишь, как я захвачу этот городишко и прикажу срыть его по самую землю.
– Да, мой господин, – облегченно вздохнула пленница. – Накажите их. Накажите их всех.
Она утерла слезы – излишек плаксивости утомляет мужчин. Прильнула к татарину – пусть чувствует свою силу и ее беззащитность. Для правдоподобия пару раз тяжело вздохнула – и ощутила утешающее похлопывание по плечу. Вообще-то, в качестве утешения мог бы что-нибудь и подарить. Но здесь, в походе, среди степей – где он хоть что-нибудь возьмет? Ничего, потом отдарится. А все-таки жаль, что узкоглазый вонючка не взял в поход весь гарем.
* * *
Остаток дня Алги-мурза провел в ожидании. Гнать нукеров под пушки, на глупую, бесполезную смерть он не мог – да и кто полез бы на рожон второй раз? Пленников не приводили… Еще неделя такого бездействия – и от Оскола сюда придет подкрепление. Впрочем, беспокоиться рано: ведь они стоят здесь еще только первые часы.
И действительно, поутру, еще до полудня, нукеры второй сотни пригнали со стороны Донца двух мужчин и женщину, пойманных на тропе у реки.
– Откуда вы, кто?
– Могилевские мы, – скинув шапку, низко поклонился один из них. – На новые земли податься хотели.
– Подадитесь, – кивнув, пообещал Алги-мурза. – Но сначала сруб мне сделайте. Шагов пять в длину и четыре в ширину. Из толстых бревен, да на колесах. Понятно?
– Да где же нам колеса взять, господин? – смял шапку мужик.
– Вон, – кивнул мурза в сторону опустевших повозок обоза. – Любые снимайте.
Мужики переглянулись, кивнули и скинули на землю котомки.
– О таком разе, господин, дозволь вернуться на полверсты. Деревья там стоят высокие и прямые. Их на сруб пустить вельми удобно.
– И повозочки две взять, – тут же добавил другой.
– Ступайте.
Работали пленники, естественно, под присмотром нукеров. Свалили пару высоченных пирамидальных тополей, на месте разделали их в размер, уложили на телеги, привезли, принялись укладывать венец за венцом.
– Окошко впереди должно быть, – спохватился Алги-мурза. – Дверь сзади.
– Сделаем, – согласились мужики. – На шип бревна посадим.
Часов за шесть сруб из бревен в локоть толщиной пленники соорудили, снизу сделали вырезы, туда вставили жерди, на концы которых и насадили колеса. Сверху, вместо крыши, тоже накатали толстые бревна, поверх которых мурза приказал настелить шкуры, старые ковры и войлочные подстилки: а то осажденные зачастую имеют привычку лить на таран кипяток или сыпать раскаленный песок. Внутри подвесили таран, и десяток первой сотни забрался внутрь.
– Все, господин, – поклонились мужики. – Сделали мы работу.
– Обождите, – отмахнулся Алги-мурза. – Может, еще чего понадобится. Гумер, прикажи их накормить!
Таран медленно двинулся в воротам. Мурза махнул рукой, пуская вперед сотни. Нукеры ринулись в атаку, засыпая стрелами частокол, а тем временем сруб, под которым семенили человеческие ноги, приблизился на полсотни шагов.
С угла крепости грохнула пушка. Таран остановился… но вскоре пополз дальше и остановился вплотную к воротам. Опять грохнула пушка – и опять ничего!
Расстреляв стрелы, нукеры вернулись к ставке, а со стороны ворот послышался первый гулкий удар. Потом еще и еще. Опять оглушительно бабахнула пушка – даже с холма было видно, как летят в стороны щепки. Но удары не прекратились.
– Сейчас… Сейчас они выбьют ворота… – Алги-мурза оглянулся на сотни, готовые устремиться в открытый проход.
Со стен крепости посыпались длинные сучковатые сучья, ветви валежника, палки, доски. Потом полетели факелы.
– О, шайтан! Вперед, вперед, прикройте их! Сожгут! О, Аллах! – Выметнувшиеся вперед сотни принялись осыпать стену стрелами, но накиданный вокруг сруба пересушенный валежник уже разгорался. – Сейчас побегут… Лучше бы они поливали кипятком!
Однако засевшие в таране нукеры догадались не улепетывать от огня под вражескими стрелами, а откатиться вместе с осадным сооружением почти на сотню шагов и, лишь потом выскочив, стремглав домчаться до лагеря. Алги-мурза облегченно перевел дух и вознес благодарственную молитву. Сырое дерево сруба от нескольких ветвей не загорится, таран уцелел, а ворота… Ворота можно будет разбить завтра.
С рассветом к лагерю подошли последние сотни, рыскавшие в окрестных землях. Они пригнали еще пару баб и мужика, привезли несколько повозок с добром. Правда, не очень ценным: деревянные миски, корыта, глиняные горшки. Алги-мурза отправил всех пленных поливать сруб водой из реки. Русские тем временем так же старательно обливали водой крыши дома, навес над стенами и частокол.
Наконец, после утреннего намаза, конники снова ринулись под стены. Правда, теперь они не просто сыпали стрелы между крышей и стенами, а дожидались, пока там промелькнет чья-нибудь голова. Это заметно снижало расход стрел – русские все равно почти не отстреливались и подведению тарана не мешали. Пальнули, правда, из своей пушки – но без результата.
Начались гулкие удары, сопровождаемые ясно различимым треском: ворота поддавались.
– Гумер, – приказал мурза. – Сажай на коней вторую и третью сотни. Сейчас начнется.
Треск перешел в громкий хруст. Еще удар, еще.
– Прикройте их! – завопил мурза, отталкивая Дашу и вскакивая со своей подушечки.
Таран покатился назад. Нукеры выскакивали из него сзади, обегали и устремлялись вперед, к воротам. Теперь стало видно, что створки висят перекошенными, и достаточно небольшого усилия, чтобы они вовсе обрушились. Первая сотня принялась осыпать верх стены у ворот стрелами, чтобы защитники не помешали воинам доделать свою работу. Повернулся ствол, грохнул пушечный выстрел. Заряд буквально смел половину дорубающих створки татар, но теперь, уже чувствуя близкую добычу, ни один из них не отступил ни на шаг и даже головы не повернул. Подлетели ближе несколько всадников, кинули веревочные петли, зацепив воротины за верх. Двоих русские тут же сбили стрелами, но трое остальных рванули…
– Да! – в азарте подпрыгнул Алги-мурза. – Гумер, коня!
Створки с грохотом обвалились, подняв облако пыли. Нукеры, пешие и конные, кинулись вперед. Послышался новый грохот, поднялись новые тучи пыли, в которых оказалось вовсе ничего не разобрать. Грохнул пушечный выстрел с дальнего угла, свалив десяток коней и нескольких татар, потом снова выстрелила ближняя пушка, добавив дыма. От ворот доносился звон железа, выкрики, стоны.
– Да что же там такое?! – в нетерпении подпрыгивал мурза и крутил головой: – Гумер! Где тебя нечистый носит?!
Наконец пыль начала оседать, и в просветах чистого воздуха татарин стал различать образовавшийся на месте ворот каменный завал. Подняться на него верховому – только ноги коню ломать. Ногайцы спрыгивали с седел и пытались вскарабкаться наверх, на ходу отбиваясь от копий, которыми русские кололи сверху. Это еще полбеды. Имея даже такой лаз во вражескую твердыню, отважные нукеры все равно пробились бы внутрь и добились победы. Но с обеих угловых площадок им в бок били лучники, а еще…
Б-бах! – выстрел пушки смел с каменистой россыпи и тех, кто уже почти забрался наверх, готовясь ступить на стену крепости, и тех, кто еще только начинал карабкаться на завал.
Б-бах! – выстрел с другой площадки ударил по тем, кто еще только приближался к стене.
Ногайцы еще надеялись на успех и торопились вперед, но их радостный порыв уже начал заметно угасать. Алги-мурза понял, что, не срыв хоть одну из угловых площадок, войти в крепость ему не удастся. Это значило подводить таран к стене, выколачивать из нее несколько тех толстых дубовых кряжей, что местами выглядывают из-под земляной насыпи, потом подкапываться под нее, пока та не начнет проседать под ногами защитников. А это не воротину выбить, это работа долгая и нудная. На нее еще и не всякий нукер согласится. Если, вообще, согласится хоть один.
Штурм захлебнулся. Ногайцы отхлынули от крепости, оставив перед бывшими воротами закатившийся в пересохший ров таран и десятки темных тел. Русские тут же принялись швырять к поставленному на колеса срубу хворост и дрова. Потом выстрелили из пушки – одно из колес подломилось, со стены донеслись радостные крики. Вскоре от метко брошенного факела занялся и хворост.
Алги-мурза испытал жгучую, невыносимую тоску. Он понял, что ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра этой крепости ему не взять – разве только тупо погнать степняков вперед на каменный завал, или с лестницами на стены, позволить русским перебить половину, чтобы другая смогла-таки прорваться внутрь. Но где найти силу, что сможет заставить нукеров пойти на такое массовое и бессмысленное самоубийство? Скорее, они поднимут на копья своего мурзу. Сесть в долгую осаду, заставив их сдаться голодом? Начать подкапывать угловую площадку? Но через несколько дней почти наверняка примчатся боярские сотни из Оскола, если только они уже не скачут сюда. И тогда им придется столкнуться с кованой конницей, а не деревянными стенами.
– Ты меня звал, Алги-мурза? – запыхавшись, подбежал нукер.
– Где тебя вечно носит, – поморщился татарин. Глубоко вздохнул и приказал: – Сворачивай шатер. Мы уходим назад.
* * *
– Татары! – тревожно закричал стрелец с угловой башни, оглянувшись на крепость. Потом поправился: – Татарин! – А потом, уже намного тише, поправился еще раз: – Татарка!
Всадница, ведя в поводу еще двух заводных коней, домчалась до ворот, которые ради одного возможного врага запирать не потрудились, пронеслась, не снижая галопа, до воеводского двора, перекинув ногу через голову лошади, спрыгнула на землю и заторопилась к дому.
– Ты куда? – заступил ей дорогу один из стрельцов.
– Боярыня Батова к воеводе! – грозно прикрикнула татарка, оказавшаяся выше его на полголовы.
– Да какая ты боярыня?! – хмыкнул стрелец, перехватывая бердыш горизонтально и толкая им гостью. – Пошла прочь отсюда!
– Да как ты… – Она ухватилась за древко, толкнула вперед, а потом, как давеча на берегу, откинулась на спину и, перекинув по-собачьи вякнувшего стрельца, оседлала его, придавив древком бердыша горло: – Как ты смеешь, смерд! Ты как с боярыней разговариваешь?!
– Эй, пусти его! Пусти, говорю! – подбежал второй стрелец. Рубить так, сразу, бабу, да еще безоружную – рука у него не поднималась. Этак недолго и самому на дыбе оказаться.
– Боярыня Юлия? Как ты здесь? – послышался знакомый голос боярина Храмцова. – И отпусти ты этого несчастного, задушишь. Степан, коней боярыни подбери!
Юля поднялась, кивнула:
– Здравствуй, Сергей Михайлович. Воевода мне нужен, срочно.
– Так он, вроде, у Тайной башни, боярыня, сейчас подойдет.
– Татары усадьбу нашу обложили, Сергей Михайлович. – Юля внезапно ощутила, как к горлу подкатился ком, и отвернулась, боясь, что сейчас расплачется. – Выручайте, бояре…
– Это боярыня Юлия, жена боярина Батова, Варлама Евдокимовича. Что поместье аккурат на Изюмском шляхе получил. Почти год на дороге смерти живет, – услышала Юля за своей спиной. Потом еще, и еще. Она несколько раз глубоко вдохнула, успокаивая себя, осушила слезы и повернулась.
Рядом с Храмцовым стояли несколько закованных в кольчуги и бахтерцы бородачей, а со стороны подходили другие воины.
– Татары у нас, – стараясь говорить спокойно, сообщила Юля. – Усадьбу мужнину обложили. Выстрелы с утра слышала. Бьется.
– Знаем мы, – ответил кто-то слева. – Подмогу, вот, собираем.
– Боярыня Юлия? – наконец-то появился, раздвинув толпу, воевода. – Помилуй Бог, да тебя теперь и вовсе от татарки не отличить!
– Это не мое, – мотнула головой женщина. – Это я в обозе татарском взяла.
– Тебя что, боярыня, опять в полон взяли? – встревожился Храмцов.
– Да нет, – поморщилась она. – Просто… Ну, разогнала я немножко обоз.
– Как-как? – заинтересовался воевода.
– Ну… Ну, в общем, купались мы с кухаркой, когда татары налетели. Что мне теперь, голой ходить?
– А почему голой, боярыня? – не понял воевода.
– Ну, купались мы, – вздохнула Юля. – А тут татары налетели. Трое.
– И?
– Ну, – она виновато пожала плечами. – Пришлось их немножко… Перебить.
Среди бояр кто-то недоверчиво хмыкнул:
– А одежда?
– Так, потом еще погнались… Пришлось переплыть реку. А одежда осталась.
– Так, а татары? – развел руками воевода. – Неужели отстали?
– Я их немножко…
– Перебила, – не удержавшись, закончил кто-то, и бояре разразились хохотом.
– Чего заливаетесь! – прикрикнул Храмцов, хотя и сам не смог сдержать улыбку. – Вон, у коновязи посмотрите. Три коня татарских боевых стоят. Со всей упряжью. Думаете, боярыня Юлия на дороге их нашла?
Головы дружно повернулись к дальней стене, потом обратно на женщину. Смешки стихли.
– Сколько же ты их, боярыня?
– Штук двадцать, наверное.
– Действительно, немного, – кивнул воевода, и все опять залились хохотом – но на этот раз обидным он не был.
– Татары у нас, Дмитрий Федорович, – спохватилась Юля. – Муж третий день бьется.
– Знаю я, боярыня…
– Так если знаешь, чего здесь сидишь?! – сорвалась на крик женщина.
– Ты, боярыня, не серчай, – взял ее за плечи воевода. – Я ведь не просто сижу. Я для отпора ворогу волость исполчил, людей собираю. Дело сие за один день не делается. Полста бояр уже пришло с людьми своими вместе. То две сотни кованой конницы получается. К вечеру еще не менее ста соберется. Потому, боярыня, с Божьей помощью, завтра спозаранку и выступим. А ранее – никак нельзя. Пусть держится твой Варлам Евдокимович. Не бросим. А пока пойдем, супруге своей я тебя представлю. Покушаешь, отдохнешь. Притомилась, поди, сюда поспешая…
Ранним утром, когда над зелеными корочаевскими лугами еще не рассеялся туман, ворота крепости Оскол медленно и торжественно раскрылись. Оттуда, на широкой рыси, начала колонной по двое вытекать сверкающая начищенными латами рать – словно гигантский стальной змей, извиваясь по дороге, двинулся к замеченной вдалеке жертве. Колонтари, бахтерцы, панцири, зерцала иногда перемежались стегаными тегиляями, сильно походящими на длинные татарские халаты. Замыкали колонну две сотни стрельцов, с бердышами за спинами и пищалями на крупах коней. А впереди, рядом со спрятавшимся под ширококольчатую байдану воеводой, скакала Юля в накинутом поверх легкого татарского костюма храмцовском бобровом налатнике.
Тяжелый обоз одолел прошлой осенью дорогу до нового поместья за два дня. Но то тяжелый обоз – а идущая на рыси, да с заводными конями, кованая рать промчалась по этому пути всего за несколько часов, к полудню окружив усадьбу живым щитом. Бояре, крестясь, смотрели на полуобгоревший таран, лежащий на боку в канаве, переломанные и лежащие на земле ворота, на груду камней, из-под которой торчали босые ноги, и ворс из стрел, торчащий по верху частокола. Но татары – татары уже ушли.
По камням вниз запрыгал рыжеволосый бородатый боярин в панцире, но уже без шелома. Спрыгнула и кинулась навстречу Юля.
– Супруги, – покачал головой, отворачиваясь, воевода и широко перекрестился. – Велика мудрость государя нашего. И коли отдал он землю эту боярам Батовым… Стало быть, жить они тут смогут.
Глава 10
Дети ифрита
Только осенью Александр Тирц понял, насколько не доверял ему Девлет-Гирей, снаряжая весеннее воинство или выделяя летом пять сотен для взятия усадьбы. Если в прошлые разы почти все татары, за редким исключением, были одеты в стеганые халаты да меховые шапки, то теперь бумажный доспех казался редкостной причудой. Поверх ватных поддоспешников сверкали многочисленные кольчуги, куяки, зерцала и простые, но надежные колонтари. Пятнадцатитысячный отряд, собранный Мансур-мурзой и Мерев-мурзой, стал показателем того, что Крымское ханство действительно способно в любой момент показать врагам свою силу, дать железный, смертоносный отпор – даже силами всего двух родов.
– Да, – уверенно кивнул Девлету Менги-нукер, – ты – Московский царь. С такой силой можно пробить даже ворота к Богу.