Вошедший в кабинет Фомин яростно захлопнул за собой дверь и в сердцах бросил на стол свернутую газету, словно дохлую жабу. И не в силах сдержать подступивший к горлу гнев, генерал-адъютант зачастил скороговоркой, словно раскаленный от стрельбы "Шош":
- Если такое уже пишут в "Сибирском правительственном вестнике", то это более чем серьезно. Хуже того - прямой изменой России являются все эти разговоры о полной независимости Сибири. Это что ж такое получается?! Чухна свободу от большевиков обрела, из их рук, поляки волками смотрят, за Кавказскими горами хрен знает что творится?! А теперь и сибиряки решили в самостийность поиграть!
- Они не играют, - сумрачно бросил в ответ Шмайсер, - всерьез это, Сеня, предельно откровенно.
Флигель-адъютант взял лежащую перед ним газету двумя пальцами, словно крысу за хвост и, не скрывая брезгливости, зашвырнул ее в корзину, заполненную обрывками бумаги.
- Да ты даже не глянул!
- А зачем? Я ее уже прочитал, - Шмайсер показал на мусорную корзину с обрывками бумаги. - И туда направил - там этакой писанине самое место. Дело совсем в другом - пропаганда "местничества" опасна для нас тем, что слишком многие ее стали здесь разделять. Национализм, пусть и не в чистейшем виде, всегда пользуется определенной популярностью…
- Да какой национализм, Андрей?! Сибиряки не нация! Это ж надо такое придумать!
- Не нация, я согласен. Однако примеры автор подобрал такие, что не в бровь бьют, а в глаз. Англия и Северная Америка, метрополия и колония, что своими руками вырвала независимость. Весьма доходчиво для обывателя! И понятно - Пепеляев сегодня прямо светится от удовольствия. Про Серебренникова и говорить не нужно - тоже из "областников". Набрали правительство - сепаратисты одни, а не министры!
Флигель-адъютант Шмайсер заскрежетал зубами, что голодный волк, но гнев не сдержал. И он прорвался бурной волною:
- Подлюки! Отсидеться в своей сторонке хотят, золотишко пригребли, а страна кровью захлебывается! А еще себя "русскими патриотами" без зазрения совести именуют, твою мать, через коромысло!
- В правительстве только Михайлов и Арчегов "навозные", - Фомин с ехидцей выдавил из себя последнее слово.
- Ну и Гинс еще. Но первые два в Москве, а последний принимать решения не может, он лишь управляющий делами кабинета. Остальные коренные сибиряки, вот и заигрались в свою независимость! Им надо укорот быстрее дать, что тянуть-то?!
- Это ты правильно заметил. Давно пора им шейку перетянуть, чтоб не кудахтали! - Шмайсер потянулся как сытый и холеный кот, вот только в потягушках этих не расслабление чувствовалось, а подготовка к молниеносному прыжку на жертву. Фомин промолчал, внимательно смотря на друга.
- Нам бы только гвардию дождаться, а там…
Немец не договорил, но такая недосказанность была зловещей. Он согнул и разогнул пальцы, словно тигр выпустил когти.
- Ты бы поискал автора этой писули, а то он за псевдонимом укрылся, инкогнито блюдет!
- Уже…
- Нашел?
- Нет, не нашел. Однако определенное мнение у меня создалось. Больно убедительное чтиво.
- Так кто написал эту гадость? - Фомин наконец плюхнулся в мягкое кресло и потянулся к раскрытой пачке папирос.
- Следочек тянется от Пепеляева!
- Генерала?
- Сеня, что ты говоришь?! - Шмайсер с наигранным удивлением так произнес фразу, что Фомину послышалось недосказанное - "не тупи, родной". Но немец продолжил совсем иным тоном: - У Анатолия ума на такое просто не хватит. Это его братец постарался, министр внутренних дел. На место Вологодского временно сел, вот и закружилась головка от власти. С кадета в "областники" перешел, и ничего, сомнений не испытывает. Но скажу одно - такая статья, в другое время, принесла бы белому движению немалую пользу. Но только тогда, когда оно на ладан дышало. А именно в декабре прошлого года…
- Ты так считаешь?
- Да. Чтобы удержать большевиков, я бы на месте Арчегова тогда "скопцом" бы заделался, не то что сибирским автономистом…
Шмайсер неожиданно осекся, осмысливая сказанное, его лицо скривилось, будто хватанул уксуса. Фомин, несмотря на всю серьезность разговора, прыснул, не удержавшись от смеха. Немец тоже хмыкнул, представив последствия для себя, и поспешил исправиться.
- Я хотел сказать "хлыстом", в "скопцы" как-то не тянет. Совершенно. Профессия евнуха что-то не прельщает меня, хоть с гуриями вокруг и в гареме самого султана.
- В Константинополь собрался? Однако шутки в сторону, - Фомин вопросительно взглянул на своего закадычного друга: - Говори дальше без юмора, он сейчас не уместен!
- В данном смысле сию писанину и рассматривать нам нужно. Здесь я взгляды автора полностью разделяю. Но сейчас-то ситуация напрочь изменилась! Сибирь от коммунистов освободить можно уже нынешним летом. Наша армия пойдет вперед. Особенно после таких призывов и наглядных, весьма доходчивых пояснений!
Шмайсер вытянул папиросу из коробки и, сломав спичку, зажег вторую и закурил. Но, сделав пару затяжек, резким движением смял окурок в большой хрустальной пепельнице.
- Этот писака нам все планы на компанию порушил. Министр выискался, мать его!
Фомин хлопнул ладонью по столу.
- Сибиряки до Урала дойдут, у меня тут никаких сомнений нет. Одним рывком! Хорошо наступать станут, но только до гор. А там встанут как вкопанные! И мы их с места не стронем! Ничем, бесполезно будет! Им в своей тайге хорошо живется, все есть, жрать до пуза даже сейчас можно. А на Россию мужичкам местным глубоко наплевать и растереть после этого сапогом. Тем паче само правительство подобные мысли им в голову вбивает как гвозди! Одним ударом и под шляпку!
Генерал остановился, посмотрел на зажатую в крепких пальцах потухшую папиросу и бросил ее в корзину.
- Я не пойму только одного - почему Мики тянет кота за хвост?! К чему эти проволочки? Есть нормальные генералы, которым эти бело-зеленые тряпки не по нутру, есть офицеры и солдаты, что в семи кипятках выварились. Да сам царь за нас, в конечном итоге! Чем самодержавие хуже регентства или сибирского правительства? Чего тут тянуть кота за это самое?! А сами мы смогем дело это провернуть? Без согласия царя?! А? Как задумали с тобой, и очень быстро!
В глазах Шмайсера запрыгали бесенята - любил немец вопросы задавать и этим приемом часто пользовался, провоцируя собеседника на искренние ответы.
К такому поведению друга Фомин привык уже давно и сам его часто использовал в качестве дотошного и въедливого критика общих с ним планов. А сейчас тевтон явно замыслил нечто удивительное…
Александровская слобода
- Не поторопились ли мы с заключением перемирия в марте? Не сделали ли ошибку?!
Вологодский меланхолично помешивал серебряной ложечкой горячий чай, исходящий паром в железнодорожном казенном стакане с массивным серебряным подстаканником. Председатель Совета Министров думал, а оттого не замечал, что кусок колотого сахара, брошенный в крутой кипяток, уже давно растворился.
- Думаю, что нет, Петр Васильевич, не поторопились. Положение было отчаянное, и идти на бесцельный риск не хотелось.
- Так ведь и красным было несладко, даже хуже. Вы же сами сказали, что они до сих пор не восстановили боеспособность своих дивизий. Нужно их тогда и добивать окончательно!
Константин улыбнулся - нежданная воинственность Вологодского была уморительна. И он попытался ее охладить:
- Если бы так! Омск мы бы взяли, до Ишима, может быть, и дошли. Но не до Тобола - грязь остановит любое наступление лучше пулеметов. И что в итоге? Деникин и так удержался чудом - если бы красные поднажали на него, то в конце марта или в апреле, в лучшем для нас случае, скинули бы белых в Черное море. И ситуация для нас стала бы горшей - выигрывая по мелочи здесь, мы проиграли бы в большем там.
- Да, вы правы, - в голосе Вологодского извинительные нотки, - о таком итоге я как-то не задумался.
- Зато сейчас мы имеем возможность вытребовать у красных всю Западную Сибирь без кровопролития. Причем они это прекрасно понимают, иначе бы не пригласили нас на переговоры. Да и выбор у Москвы, как мне представляется, невелик. Или заключать очередной "похабный" мир с поляками и обрушить все силы против нас. Или…
- Что или, Константин Иванович?
Премьер-министр даже заерзал от сдерживаемого нетерпения, не в силах дождаться, когда Арчегов закурит первую за долгую беседу папиросу. А тот нарочно не торопился, пыхал с удовольствием, щуря глаза, как довольный кот в масленицу.
- Или договориться с нами и обрушить все силы на поляков!
- Даже так?! В такое я не поверю! Ленин никогда, ни при каком случае, не пойдет на это! Он же не может не понимать, что такой шаткий мир, тут надо видеть очевидное, мы можем легко нарушить и ударить по большевикам в любой удобный для нас момент!
Голос Вологодского сочился едкостью, его щеки покрылись румянцем, ноздри возбужденно трепетали. Он схватил генерала за рукав.
- Даже сейчас, пока еще идет перемирие, мы ведь явственно готовимся к войне. И они это прекрасно видят и осознают, тем паче сосредоточение наших войск на Оби и развертывание новых трех дивизий вы не смогли уберечь от них в тайне.
- Я и не собирался этого делать. Подготовка к наступлению ведется демонстративно, нарочито на глазах красной агентуры. Мы им даже такую информацию подбросили, как вербовка китайцев в маньчжурские батальоны или поставка танков и аэропланов от Северо-Американских Штатов. Да и про наших узкоглазых союзников японцев тоже…
- Вы сами? Зачем?!
Вологодский от изумления выпустил ткань из пальцев и даже привстал с кожаного дивана, потирая пухлые ладошки.
- Не понимаю, зачем это нужно!
- Я не желаю проливать лишнюю кровь! А так получается обычный шантаж - не отдадите добром наше, кровное, вернем силой! Большевики это поняли, иначе бы давно перебросили из-за Урала резервы. Потому на переговоры согласились, не рассчитывая, что удержат завоеванный кусок Сибири в своих руках. И вас пожелали принять!
"Я бы мог сказать вам больше, Петр Васильевич. История уже изменилась настолько, что раньше и представить было невозможно. И сейчас практически невозможно предугадать, какие выкрутасы нашу Россию ждут. Но одно для меня уже ясно - большевики всерьез, вслед за "союзниками", приняли идею независимой Сибири. Как Латвию, Финляндию и прочие Грузии. А потому на перемирие с нами пошли и договориться пожелают. Понять их можно - у власти удержаться, время выиграть, враждебный лагерь расколоть, силенок поднакопить. А потом и ударить крепко.
В тойистории они за годик, как раз в это самое время, с закавказскими "самостийниками" покончили да хивинского хана с бухарским эмиром в Туркестане прихлопнули, как мух. А уж с Прибалтикой, Финляндией, Румынией и Польшей Сталин потом разобрался, когда с Гитлером полюбовно столковался. А ведь это же идея! Если на них самих метод товарища Кобы использовать - что-то выйдет?!"
Мысль настолько захватила разум, что Арчегов на какое-то время почти полностью отключился от действительности, не слушая своего собеседника, но краешком мозга впитывая его слова…
- Россия никогда не станет такой, как прежде, - голос Вологодского вернул Константина к действительности.
Вагон сильно раскачивало, мотало из стороны в сторону - дорога была сильно разболтана, и даже здесь, почти в окрестностях Москвы, ее не ремонтировали, не меняли трухлевшие шпалы. В чистом окне проплывали грязно-белые стены старинной крепости.
- Здесь, в Александровской слободе, царь Иван Васильевич Грозный держал своих опричников, с которыми наводил ужас на все население несчастной страны. Странно, что история опять повторяется, Константин Иванович. Теперь за кремлевскими стенами новые опричники надолго поселились, и кошмар по всей России разошелся. А ведь от тех времен три с половиной века минуло.
- История действительно имеет свойство повторяться. Но тогда был фарс, если по масштабам судить, а сейчас трагедия на все полторы сотни миллионов населения.
- Потому Россия никогда не станет прежней. Я в этом все более и более убеждаюсь, - Вологодский говорил тихо, впившись глазами в мощные, когда-то бывшие белокаменными, а сейчас серо-пепельные крепостные стены, мимо которых, словно на речных порогах, вихляя из стороны в сторону, проплывал их комфортабельный салон. В голосе прорвалась горечь:
- Слишком много крови уже пролито, ненависть гложет людские души. Примирение попросту невозможно. Единственный выход в этой ситуации - это разделиться и попытаться создать пригодную жизнь на своей территории. Смешно, но я вижу, что принцип "единой и неделимой" абсолютно оторван от реальности. Никогда уже не будет прежней империи, потому что многим она стала ненавистной.
- Да, я понимаю это, Петр Васильевич. Как и то, что победить большевиков мы просто не в состоянии, слишком несоразмерны силы. И, более того - раз сто миллионов человек искренне считают, что коммунисты выражают их самые заветные чаяния, то победа невозможна по определению. Военная победа, я имею в виду, силой одного только оружия.
- Вы правы, мой молодой друг. Против идей пушками не воюют. Так, если я не ошибаюсь, сказала императрица Екатерина Алексеевна по поводу французских якобинцев. Но вы не договорили, Константин Иванович, а возможна ли вообще победа над большевизмом?
- Более чем возможна, Петр Васильевич. Весьма вероятна, я бы даже так сказал, - Арчегов натянуто улыбнулся, припомнив перестройку, что в народе "катастройкой" была метко именована. И пояснил:
- Самый худший враг большевизма - это они сами, их невыполнимые априори обещания, их крайне неэффективные способы управления с запредельной концентрацией, особенно в экономике.
- Даже так? Но ведь в этом их сила, мой генерал! Централизация власти и диктатура позволила им создать огромную армию. И подавить выступления всех недовольных…
- Сейчас сила, ваше высокопревосходительство. Только сейчас. Завтра, то есть через год-другой, в этом будет их слабость, такая, что и "ахиллесова пята" символом надежной защиты покажется.
- Очень интересно вы говорите, - протянул Вологодский и бросил лукавый взгляд на своего собеседника. Тот промолчал, и премьер спросил:
- И как вы, Константин Иванович, собираетесь этой слабостью противника воспользоваться?
- Выиграть время - это первое. Это позволит создать приемлемые условия жизни для "наших", а население красной части убедится, что большевики ничего для них не делают, а только обещают. Возникнет сомнение в честности власти, и недовольство выплеснется…
- Вы настолько уверены?
- Да, Петр Васильевич. У них сейчас царит экономическая разруха - вы ее видите собственными глазами. Заводы стоят, выпуск продукции минимален и не удовлетворяет самые насущные нужды. Продовольственная разверстка привела к тому, что посевные площади уже сократились более чем в два раза, а поголовье скота уменьшилось на треть. Это данные нашей разведки, а я им полностью верю.
Последние слова Арчегов произнес как можно более убедительно - не говорить же Петру Васильевичу, что эти знания имеют привнесенный характер из будущего. И развел руками.
- Еще год, и это максимум отсрочки, как здесь наступит самый настоящий голод, который не тетка. И вся большевистская демагогия из крестьянских голов разом выветрится, ибо на пустой желудок словами сыт не будешь. И тогда кремлевским властителям придется либо политику "военного коммунизма" отменять, либо…
- Это невозможно, Константин Иванович, - резко прервал Вологодский, - они никогда не пойдут на это. Это же полное банкротство той политики, которую они объявили единственно верной.
"Еще как пошли, когда крестьянские восстания заполыхали", - подумал Арчегов, но сказал совсем иное:
- Либо отобрать хлеб на юге и у сибиряков.
- Вот это будет скорее! Значит, война неизбежна?
- Да, и кончится для нас она очень скверно. У большевиков трехмиллионная армия против нашего объединенного с "южанами" полумиллиона. У Москвы все запасы боеприпасов и снаряжения, что остались на складах от царской армии. Этого им хватит, чтобы нас победить. Я имею в виду не только Сибирь, но и анклавы "белой" власти на юге и в Заполярье. Хотя потери будут просто огромны…
- Тогда наше общее положение почти безнадежное, - сказал Вологодский и неожиданно добавил, задорно тряхнув головой, будто ощутив себя молодым: - Остается уповать только на поляков!
- Почему? - Арчегов искренне удивился.
- Да потому, что война с ними порядком обескровит кремлевских тиранов, лишит их всех накопленных при царе запасов. И чем они тогда с нами воевать станут?!
Лукаво улыбнувшись, Вологодский меленько засмеялся, прикрывая рот платочком. Глаза щурились, как бы говоря: "Эх, Константин Иванович, не надо нас, стариков, недооценивать!"
"Да уж, старый конь борозды не портит! Потому-то Петр Васильевич и премьер-министр, что варианты различные давно просчитывает. А я, как дурачок, его в том убеждаю, что он сам давно понял. Иначе наш "Дед" в Москву бы просто не поехал!"
Арчегов поднял руки, как бы капитулируя перед этими доводами Вологодского, и искренне, от всей души, улыбнулся тому в ответ, не скрывая своего восхищения.
- Нам с вами остается только детально проработать тактику "злого и доброго" переговорщиков, чтобы убедить наших заклятых друзей-большевиков разыграть именно эту карту!
Москва
- Отчаянная разруха нас просто давит за горло, Лев Давыдович. Смертельно давит, удушает!
Голос Ленина чуть дрожал от сдерживаемого возбуждения. Вождь революции пробежался по кабинету от стола до задернутых оконных штор, потирая руки от волнения.
"Сдал наш Ильич, крепко сдал за последнее время", - с нескрываемым удовлетворением подумал Троцкий, устраиваясь поудобнее в жестком кресле, и бросил короткий, почти незаметный взгляд на Дзержинского, что сидел от него чуть поодаль.
С председателем всемогущей ВЧК отношения у него не складывались, и это еще мягко сказано. "Янек", потомок гонористых шляхтичей, хорошо подсел на кокаин, как знал Лев Давыдович, отчего его и без того скверный характер стал хуже некуда. И глаза постоянно блестят, а ноздри трепещут, как крылья птицы.
- Отчаянная разруха!
С каким-то смакованием в голосе Ленин повторил понравившееся ему слово, улыбнулся и внимательно посмотрел на молчавших коллег.
- Положение архисложное, товарищи! Мы вынуждены сражаться против поляков, на юге контрреволюция готовится перейти в самое решительное наступление! В Сибири…
- Делегация Вологодского уже прибыла в Москву, Владимир Ильич, - несколько невежливо вставил свое слово в монолог вождя глава ВЧК, - вряд ли они с войной приехали.
- Вы так считаете, Феликс Эдмундович?
Ленин остановил свое хаотичное броуновское движение по кабинету и посмотрел на Дзержинского.
Троцкий скривил толстые губы в пренебрежительной улыбке - поляку председатель Совнаркома прощал очень многое, не как ему, грешному. Сам Лев Давыдович, если бы попробовал перебить вот так по-хамски Ленина, то в лучшем случае удостоился от того самого уничижительного взгляда, преисполненного презрения.