В худшем - хлесткое красное словцо, вроде "дешевой политической проститутки" или "иудушки". Хотя сам Ильич Льву Давыдовичу, безусловно, доверял. Многого стоила одна записка, вроде "открытого листа", в котором Ленин настоятельно призывал товарищей по ЦК партии принять предлагаемые Троцким меры для спасения судьбы революции.
- Да, я так считаю, - Дзержинский говорил твердо, веским тоном. Он раскрыл кожаную папку и достал из нее листок бумаги с наклеенными поверху телеграфными полосками.
- Это одна из листовок, которые белые сибиряки разбрасывают с аэропланов вот уже три дня. Текст передали по телеграфу. Почитайте, Владимир Ильич, она стоит того.
Ленин схватил листовку, как щука карася, цепко, намертво. Бумажный лист чуточку дрожал в его руке, пока он за считаные секунды буквально проглотил текст. И с нескрываемым удовлетворением, с ехидной, чисто ленинской улыбочкой протянул листок Троцкому.
- Это следует и вам прочитать, Лев Давыдович, весьма занимательно. Да, весьма, - он цокнул языком и лукаво прищурился одним глазом. - Оно того стоит, батенька.
Тот прочитал быстро, охватывая глазами весь текст. И, не сдержав искреннего изумления, хмыкнул. С такой белой пропагандой он еще не сталкивался, прежняя была слишком наивна, взывая к рассудку. Будто у толпы может быть разум в этой кровавой круговерти!
Нет, эта листовка прямо-таки резала привычными словами - "Московская деспотия", "алчная столица", "теперь не прежние времена", "Сибирь заново не станет московской колонией", "хватит пить с сибиряков кровь и тянуть жилы", "не дадим им жрать наш хлеб с маслом", а также прочие термины, отнюдь не безобидные.
Но главное было в самом конце, угрожающим тоном, чуть ли не ударом кулака по столу. Но и нотки довольно примирительные тоже проскальзывали. Эти моменты Троцкий уловил сразу же и поднял глаза на Ленина - тот торжествующе улыбался, сверкая глазами.
- Феликс Эдмундович, скажите, как сибирское кулачье относится к наложенной на них продразверстке?
- Резко отрицательно, Владимир Ильич! Мятеж неминуем! Особенно после таких призывов к населению!
Дзержинский негодующе дернул бородкой и крепкими пальцами смял листок, бросив его в корзину.
- Ну, тогда мы ее проводить не будем! Зачем нам принимать политически неправильное решение?
Такое откровенное заявление Ленина ошарашило его собеседников кипятком - Троцкий с Дзержинским вначале изумленно переглянулись, а затем жадно впились в вождя взглядами, как бы требуя от него объяснений. Тот в ответ захихикал.
- Лев Давыдович! А мы сможем сдержать в Сибири белую сволочь, если этим июнем они начнут продвижение до Омска и далее, вплоть до Урала?! Как и грозят нам открыто в этой бумажке! Нет, я им верю, батенька, а потому спрашиваю - что будет с советской властью и Восточным фронтом, если одновременно с этим белогвардейским наступлением всю Западную Сибирь охватит пламя беспощадного кулацкого мятежа?!
- Наша 5-я армия неминуемо погибнет! А совдепы будут вырезаны до последнего коммуниста! - Троцкий лязгнул голосом и даже привстал с кресла. - Погибнут все пять дивизий, которые просто не удержат фронт и не принесут пользу пролетарской революции своей гибелью. Слишком велико, даже чудовищно велико неравенство в силах, а перебросить резервы на восток мы не в состоянии!
- Так надо подумать, как вывести наши сибирские дивизии на Урал! А лучше перебросить их на польское направление! И по возможности немедленно, батенька!
В кабинете воцарилась тягучая тишина, Троцкий с Дзержинским онемели, переваривая слова Ленина. Их молчание нарушил нарочито веселенький, с подлинкой, смех вождя.
- Эта листовка показывает нам не их силу, товарищи, а слабость. Сибирь мы вряд ли удержим, но дальше, за Уральские горы, беляки не пойдут! В этом слабость всех сепаратистов и националистов. Они ограничены даже в своих требованиях. А потому не могут быть гибкими и учитывать требования текущего политического момента.
Троцкий еле заметно поморщился - не может вождь без политического словоблудия обходиться, даже оставаясь наедине с верными соратниками, но явственно никогда недовольства не показывал.
Зачем головой и нервами рисковать, и тем паче сейчас, когда рядом Дзержинский глазами в его сторону зыркает?! Замыслил недоброе? От него всякой пакости можно ожидать - вельми крут и зело свиреп, как говорят про таких русские.
- Нам принадлежит выбор! Нам, а не им, мои дорогие товарищи!
Брест
- Ничего, панове, мы еще посмотрим! - с нескрываемой угрозой в голосе прошептал Пилсудский и тяжело поднялся с кресла. Прожитые годы и бурная молодость оставили на душе и теле глубокие следы.
Его брат Бронислав вместе со старшим братом большевистского вождя Ульянова-Ленина проходил по делу "вторых первомартовцев" тридцать с лишним лет тому назад. Самого Юзефа тоже привлекли к суду - тогда он назвал себя на следствии белорусом, а не поляком, и загремел только в ссылку на пять лет.
Прошло еще немало лет, но именно он смог организовать первые польские воинские формирования в австро-венгерской армии, неплохо дравшиеся с русскими на фронте.
Неделю назад "начальник государства" подписал соглашение с "головным атаманом" Симоном Петлюрой, по которому тот передал Польше всю западную часть Украины - Галицию и Волынь, где господствовала униатская церковь.
Петлюре деваться было некуда - он просто признал польские захваты и обещал, что православная часть Украины пойдет с Польшей на федерацию - в его ситуации сам Юзеф обещал бы намного больше.
Взамен Пилсудский предложил помочь основательно потрепанному поляками и красными хохляцкому воинству освободить от большевиков всю Правобережную Украину. При этом искренне надеясь, что наступление поддержат многочисленные петлюровские мятежники, чьи банды, другого слова и не подберешь, господствовали на данной территории, внося смуту и подрывая большевикам тылы.
Момент был выбран удачный - главные силы Красной армии оказались прикованы к Дону, где временное затишье грозило взорваться грохотом очередной русской междоусобицы.
Так что московскому Совнаркому взять резервы неоткуда, а потому Ленин скоро признает и новоявленную "самостийную украинскую державу" Петлюры, и новые границы Польши.
А белые? Они не победят красных - сам Пилсудский искренне желал им поражения. С красными о будущих границах договориться будет легко. Чтобы усидеть в Кремле, они признают что угодно. А вот белые пойдут на принцип, и исход будущей войны с ними весьма проблематичен, не стоит даже и думать об этом. Боязно!
В истории ожесточенного противостояния двух соседних славянских народов было слишком много примеров, когда война с русскими для поляков выходила боком!
Пилсудский бы сам возглавил войска Южного фронта, что сейчас победно шли вперед, но…
Приходилось быть сдержанным - Франция, главный поставщик Польше вооружения и основной кредитор, весьма остро реагировала на территориальные притязания Польши к своим восточным соседям - литовцам, русским и украинцам.
Да и белые клацали зубами от злобы на Кавказе и в Сибири, собирая силы для реванша. А к ним Пилсудский относился очень серьезно и осторожно, даже с опаской, в отличие от недальновидной шляхты, что презирала и ненавидела "пшеклентных москалей".
Сам Юзеф полностью разделял такие эмоции, но не был глупцом, чтоб прилюдно показывать это. А потому идиоты в сейме не поняли ничегошеньки - белорусам и украинцам можно гарантировать, что угодно их душенькам, и даже больше того!
Красивые слова стоят-таки недорого, почти задарма, как говорили в его юности местечковые жиды, но производят большое впечатление! Большевики это хорошо знают, вот только тупые паны прут наобум, им бы только кровушку пролить!
Суть в том, что Пилсудский не собирался выполнять обещания - в новой Польше место только тем, кто говорит по-польски. А кто не захочет, то сам поневоле "запшекает"!
- Ничего, панове, - с угрозой прошептал Пилсудский, - посмотрим, как заговорят в сейме, когда мои войска завтра войдут в Киев! Как вы забегаете передо мною, пресмыкаясь…
Москва
- Потому встал вопрос о том, что нам следует делать - либо победить внутреннюю контрреволюцию, подписав очередной "похабный" для нас мир, но на этот раз с поляками… И навсегда потерять шансы тряхнуть мировой буржуазией. Или…
Ленин сделал долгую артистическую паузу и медленно обвел глазами присутствующих, задержав свой взгляд на Троцком.
Лицо вождя преобразилось, оно дышало неукротимой энергией и решительностью. Таким энергичным Лев Давыдович любил Ильича, "старую сволочь" - именно в самые сложные моменты тот умел заставить других товарищей принять его политически выверенное и, как показывала практика, совершенно правильное в той ситуации решение.
- Что или, Владимир Ильич?
Троцкий моментально подыграл вождю, зная, как тот любит слышать подобные вопросы.
- Или договориться с белыми о заключении мира или, по меньшей мере, продлении перемирия на год. С надежными гарантиями, чтобы эта сволочь не вздумала ударить нам в спину.
- А все силы перебросить на поляков?! А там Германия, где еще пылают костры революции?!
Троцкий не скрывал восхищения перед дерзким замыслом - ленинский стиль предстал перед ним во всей красе. Уступить в малом, разъединить врагов и бить их по частям.
- Да, батенька! Вы совершенно правильно поняли…
- Не выйдет, Владимир Ильич!
Дзержинский разрушил возникшую в ленинском кабинете радостную эйфорию своим строгим и скрипучим голосом.
- Деникин никогда не пойдет на соглашение с нами. Никогда! Ни при какой ситуации! И еще одно: к нам приехали Вологодский с генералом Арчеговым, а ведь именно их именами подписана эта листовка. Не кажется ли это очень странным?!
Председатель ВЧК показал пальцем на корзину и сразу скрестил руки на груди, показывая свое неприятие ленинского решения. И продолжил говорить тем же весомым голосом.
- Их "царек" данным решением Сибирского правительства недоволен. И хотя он не пользуется влиянием, действенным, я имею в виду, но не учитывать этот фактор нельзя. Более того, я считаю, что вначале необходимо нанести полное поражение нашей внутренней контрреволюции и лишь потом начинать действия против внешней! Если мы не сделаем этого, то диктатура пролетариата может быть свергнута общими усилиями наших врагов после коварного удара в спину!
- Их так называемый "царь Сибирский" не только недоволен, он уже предпринимает определенные действия!
Лев Давыдович повернулся лицом к Дзержинскому, издевательски усмехнулся, сверля того насмешливым взглядом. Тот с ненавистью вернул такой же монетою.
- Пока дивизии Сибирской армии сосредотачиваются под Омском, части гвардии, присягнувшей лично царю, сейчас перебрасываются в Иркутск. И это как раз в то время, когда Вологодский с военным министром уже здесь. К чему бы это?!
- Монархисты замыслили провести там государственный переворот?! Взять власть в свои руки?! Убрать "независимость" Сибири, которая их раздражает, вернуться к самодержавной форме правления, с принципами "единой и неделимой"?!
Ленин соображал просто молниеносно и расцвел улыбкой - хорошее настроение прямо лучилось из его глаз нездоровым блеском.
- Так это просто чудненько, батенька! Не успев начать войну с нами, они уже готовы перегрызться между собой! Это точные сведения, Лев Давыдович? Не ошиблись ли ваши люди?
- Да, Владимир Ильич. Разведка Красной армии имеет хорошие источники информации в Сибири.
- Вот так надо работать и вашим людям, товарищ Дзержинский! - только и сказал Ленин, победно взглянув на насупившегося председателя ВЧК Он не был бы вождем партии, если бы не умел стравливать даже в малом своих подельников по ЦК.
Троцкий это прекрасно понимал, а потому только улыбнулся, поймав злой взгляд главного чекиста.
- Хм… - Ленин снова пробежался по кабинету, забыв про болезненное состояние и размышляя вслух: - Если беляки передерутся между собой - то зачем нам вмешиваться? Мы придем позже и добьем "победителей". Весьма перспективно… Остается только решить - кого нам из них следует поддержать, чтобы выиграть в главном! Мировая революция - вот наша цель, товарищи! А все остальное есть жалкая чепуха!
ГЛАВА ВТОРАЯ
С отрядом флотским, товарищ Троцкий…
(10 мая 1920 года)
Петропавловск
Сравнительно большой, по сибирским меркам, город окаймляла с запада неширокая синяя лента Ишима. Маячками летчикам послужили золотистые купола церквей, хоть и потемневшие от лихолетья гражданской войны, но тройка "Сальмсонов" с бело-зелеными кругами на крыльях долетела до заветной цели, обрушив на дома и улицы города дождь из белых листков прокламаций.
Теперь следовало поторопиться с возвращением домой, на родной аэродром - дальность полета и так была предельной для аэропланов, отнюдь не новых и уже потрепанных несколькими месяцами непрерывных полетов, причем в феврале и марте - не самое лучшее для того время. Поручику Михаилу Вощилло совсем не улыбалось совершить вынужденную посадку в начавшей зеленеть степи и нервно ожидать помощи от рыскавших там казачьих разъездов.
Офицер находился в задней кабине наблюдателя, в турельном кольце с пулеметом Льюиса. Он выбросил из фанерного нутра последнюю пачку листовок, умело содрав с нее тонкий жгут. И сейчас, закончив "бомбометание", Вощилло огляделся по сторонам.
"Сальмсон" поручика Иванова шел впереди, за ним летел их аэроплан, а вот капитан Сергеев почему-то отстал и снизился, за его "этажеркой" потянулся белый след.
- Твою мать!
Офицер не сдержал ругательства - потеря командира авиаотряда была для него недопустимой. За эти пять месяцев они крепко сдружились, а такая беда просто ножом по сердцу!
- Ты только подальше от города отлети, степь просохла. Сядем рядом, подберем, командир! Не беспокойся, не сдадим!
Вощилло не собирался оставлять своего друга красным. Если тот удачно спланирует, то их аэроплан сядет рядом. Мотор надежный, груза нет, так что десять лишних пудов можно вывести, даже пулемет выбросить ради такого дела вместе с патронными дисками не жалко.
- Эх-ма! Иптыть!
К великому удивлению Михаила, идущий далеко внизу и сзади аэроплан отнюдь не собирался планировать к земле - он судорожно лез вверх, тянулся за ними, задрав свою курносую морду и оставляя за собой черный след выхлопных газов.
"Курносую?! Так это же "Ньюпор" красных, мать его! Как же я лопухнулся, что сразу не признал!"
Вощилло стал лихорадочно оглядываться, стараясь отыскать в лазурном, словно выстиранном небе капитанский "Сальмсон". И вскоре углядел, как за грязной дымкой, идущей от истребителя, промелькнул силуэт разведчика, что споро настигал "Ньюпор".
Еще бы не догнать противника - у "Сальмсона" движок чуть ли не в два раза мощнее, заправлен он настоящим авиационным бензином, да и сам аэроплан намного лучше.
Шлейф, тянувшийся за истребителем, сразу сказал знающему летчику о многом - красные от полной безнадеги продолжали заправлять свои самолеты не чистым бензином, а жуткой "казанской смесью" из бензина, керосина и спирта. А с таким "коктейлем" в баке летать просто опасно - мало того что движок в мощности резко теряет, так он в любую минуту "обрезать" запросто может.
- Да бей же его!
"Сальмсон" обрушился на истребитель внезапно и сверху - атака произошла молниеносно. Пилот красных даже не заметил приближение собственной смерти.
Два синхронных "Виккерса" за считаные секунды превратили несчастный "Ньюпор" в дуршлаг, и хуже того, воспламенилась "казанская смесь" в баке. Спустя секунды в голубом небе вспух черный клубок взрыва, и вниз полетели обломки.
Вощилло чуть заметно поморщился, глядя на планирующее к земле оторванное крыло со змеящимися лентами растяжек. Ему даже стало жаль красного летчика - отчаянно храбрый парень, раз на этой рухляди решил с "Сальмсонами" сражаться.
И летел "красный" без парашюта, в отличие от них, ощущавших на своих плечах широкие лямки, вселявшие дополнительную уверенность, - мало ли что может быть в небе?!
- Храбрый, но полный дурень!
Поручик выругался, облегчив крепким словом душу. Зачем ввязываться в погоню, если нет никакой возможности догнать врага?! И тем более с ним на равных сразиться он никак не мог.
- Зачем?!
Осуществляя полеты на советскую территорию, пилоты отряда разбрасывали только листовки и вели разведку. Бомбы их аэропланы не несли - требовалось соблюдать перемирие. И вот оно нарушено - неизвестно откуда красные раздобыли допотопный "Ньюпор" - до этого дня их самолеты в небе не появлялись.
"Сальмсон" Сергеева догнал, пристроился рядом, крыло к крылу. Капитан поднял руку - Вощилло разглядел три разогнутых пальца в кожаной перчатке. Понятная радость - ведь две первых победы командир одержал давно, еще три года назад, сбив германский и австрийский аэропланы. И вот теперь третья победа.
Во многом случайная - до сегодняшнего дня пилоты имели категорический приказ уходить от красных аэропланов, если они в небе появятся. И ни в коем случае их не атаковать, строго соблюдая подписанное с красными перемирие.
Но утром неожиданно для всех пилотов зачитали приказ графа Келлера, что временно замещал отсутствующего на переговорах в Москве главнокомандующего генерала Арчегова - в случае атаки немедленно сбивать аэропланы противника! Они выполнили приказ, но отчего на сердце смутно?!
- Это же свой, русский парень, - прошептал Вощилло сквозь зубы, - с которым я мог летать на той войне с германцами. Да когда же этот кошмар наконец закончится - брат на брата?!
Киев
- А ведь я показал чванливым "православным", как воевать надо! Теперь утрутся!
Подтянутый генерал в ладно пригнанной польской форме, с золотыми галунами по воротнику мундира, в начищенных до блеска сапогах, презрительно скривил тонкие губы. Эдвард Рыдз-Смиглы был самым молодым из генералов Войска Польского - в марте ему исполнилось только 34 года. А сколько уже пережить пришлось за это время!
В 1908 г. молодой поляк родом из Тернополя вступил в ряды организованного Юзефом Пилсудским "Стрелецкого союза". Австрийские власти, готовясь к войне с русскими, отнеслись к этой польской инициативе с пониманием. Ведь ничто так лучше не сближает давних недоброжелателей, как один общий враг.
Но видимость приличий приходилось соблюдать - "стрельцы" действовали на полулегальном положении, а потому каждый имел псевдоним. Эдвард Рыдз стал "смуглым", и это прозвище после обретения Польшей независимости стало его второй фамилией уже официально, которую он по давней польской традиции сделал двойной.
Когда грянула война, он сделал стремительную карьеру в польских легионах, что сражались на стороне австрийцев. За два года от командира роты молодой офицер прямо взлетел на должность начальника бригады, получив чин полковника.
Но карьера оборвалась - австрийцы уволили из армии всех сторонников Пилсудского, когда последнего немцы засадили в узилище за слишком нетерпеливое желание воссоздать независимую Польшу в "дораздельных" границах. Такое ни Берлину, ни Вене не могло понравиться, ибо они сами в этих разделах и участвовали.