Глава 4
Можжевеловый остров
– Все мужики, баб долой отсюда, детей во двор, разговор серьезный! – увидев, как скрылся за поворотом дороги последний из росинских мальчишек, развернулся от окна Кузнецов. – Лафа кончилась, пора работать.
– А что такое? – захихикали некоторые из взятых в замок девок. – Чего это вы тут замышляете?
– Я сказал: все бабы – вон отсюда! – рявкнул Виктор и грохнул кулаком по столу. – Кому неясно?!
Хихиканье стихло, разодетые в парчу и бархат сервки потянулись к дверям, зовя за собой детей. Мужчины тоже насторожились, усаживаясь за стол.
– Так уж и все бабы? – тихо поинтересовалась Неля.
– Ты не баба, ты леди, – усмехнулся Витя. – Боже мой, неужели мои уши услышали тишину? Я думал, этого не случится уже никогда! Давайте, мужики, объедки сгребите на край, разлейте вино и обмозгуем один вопрос…
Кузнецов подождал, пока дверь закроется, потом тихонько подкрался к ней и неожиданно резко распахнул. В сторону отлетели две девки, и тут же стреканули вниз по лестнице.
– Вот, черт! – Предпочтя отставить дверь открытой – хоть видно будет, если кто подслушивать подкрадется – он вернулся к столу, и тихо предупредил: – Сразу договариваемся, мужики. Остров Эзель отныне называем просто Остров, а епископа – дичь. Чтобы случайно не брякнуть лишнего. Все понятно? Теперь о деле. Значит, появился заказчик, который берется оплатить нам захват Острова. В крайнем случае он согласен на большой шурум-бурум в тамошних землях. Какие будут вопросы или возражения?
– А этот… – Низенький и пухлый, черноволосый Игорь Берч широко перекрестился. – Который "дичь"?
– О нем разговора не шло. Но мне кажется, он теперь человек для нас лишний.
– И это все? – подал голос Алексей Комов, мужчина уже в возрасте, с изрядными залысинами, ростом сто восемьдесят сантиметров, широкий в плечах и уже обзаведшийся солидным животиком. – Карты, как я понимаю, нет, где замок епископа и как укреплены подходы к нему неизвестно, численность гарнизона тоже. Что еще?
– А еще Остров может выставить армию в тысячу воинов, – скромно добавил Кузнецов.
– Нехило… – только, почесал за ухом Комов. – Мы как, станем их мочить всех разом, или поодиночке?
– Есть еще один момент, – Неля заняла свое излюбленное место за спинкой витиного кресла. – Заказчик отстегивает четыре тысячи золотых на вербовку наемников. Можно сказать, подравнивает нам шансы.
– Чего тогда трепаться? – Берч залпом выпил вино и стукнул кубком по столу. – Поехали ливонцев гонять. Давненько мы их не трогали!
– А вырезать всю тысячу обязательно? – передернул плечами Комов. – Мы ведь все-таки не мясники. Может, сработаем как здесь: вежливо зайдем в замок, свернем шею епископу и объявим Витьку новым начальником?
– Вопрос по существу, – кивнул Кузнецов. – Я тут уже покумекал, и думаю, что тысяча, это скорее мобресурс Острова. Под "ружьем" находится, наверняка, не больше сотни. Остальные сидят в своих деревнях и поместьях, и от нечего делать пьют пиво и охотятся на оленей и кабанов. Если сработать быстро, они не успеют собраться для отпора. А нам главное – закрепиться. Но… Но ни я, ни вы Острова не видели и обстановки не знаем. И первое, что нужно сделать: это съездить туда и осмотреться на месте. Возражения есть?
Никто из присутствующих голоса не подал.
– Мужики, может остаться кто хочет, за хозяйством присмотреть? За уши никого не тяну.
– Нет уж спасибо, – крякнул Комов. – Я в этом гадюшнике больше не жилец. "Эрнсту нужно курточку, Эрнсту нужно кепочку. У Матильды новая котта, у Шарлотты новый платок". На хрена мы этих баб сюда собрали? Вот, понимаю, рыцари жили: бордель за стеной и ни одной змеи в доме.
– Нет, Леша, тут ты не прав, – покачал головой Игорь Берч. – Женщина тоже человек, а не холодильник напрокат. Она всегда рядом должна быть… Просто иногда от них требуется отпуск.
– А еще лучше, отдельный дом, – согласился Комов. – И подальше.
– Будет вам и отпуск, и отдельный дом, – пообещал Кузнецов. – Если никто оставаться не хочет, кинем жребий. Не совсем же без присмотра замок оставлять? А потом… Два дня на сборы, и уходим к Гапсолю. К середине сентября нас должны там ждать.
* * *
Клуб "Ливонский крест" покинул замок почти в полном составе ночью, вскоре после полуночи. Виктору совсем не хотелось уведомлять своих настроенных не самым дружелюбным образом соседей, что в случае нападения Сапиместкая фогтия не сможет оказать достойного сопротивления. Поэтому одноклубники не просто ушли из своего дома тайно – первые трое суток они пробирались по полутемным дорогам только во мраке, на день забираясь в лесные чащи и отсыпаясь в своих сохранившихся с двадцатого века ярких шелковых палатках. Только на четвертый день, обойдя далеко стороной Нианурму, давшую знать о себе громким собачьим лаем, Кузнецов решил показаться дневному свету и повел своих людей дальше уже открыто, ни от кого не таясь.
Спешить было некуда – пройти двести верст за пятнадцать дней не представлялось сложным даже пешему, а потому одноклубники с удовольствием сорили накопившимся в карманах серебром, снимая в постоялых дворах целые этажи, затаскивая к себе продажных девок и вдосталь отпиваясь местным кисловатым пивом. Единственное, за чем строго присматривал командир – так это, чтобы его соскучившиеся по ратному делу воины не затевали шумных драк. Ему совсем не хотелось рассказывать какой-нибудь поселковой страже, кто они такие и куда идут. Не вырезать же всех на своем пути ради секретности операции?
Выхма, Вяндра, Ярваканди, Марьяма, Сипа – каждый городок, понемногу облегчая их кошельки, приближал отряд к конечной цели путешествия. Природа тоже готовилась к предстоящей войне: солнце наконец перестало нестерпимо припекать плечи и голову, по небу поползли тяжелые темные тучи, увозя куда-то в далекие земли нескончаемые массы долгожданной, дождевой воды, а пару раз путники и сами попали под проливной ливень, вынужденные с позором бежать к ближайшему ельнику.
Как бы то ни было, но вскоре после полудня тринадцатого сентября вразвалку бредущий по дороге отряд с рюкзаками за спиной, поднявшись на очередной взгорок, увидел впереди, над вершинами деревьев, зубчатые края городских башен.
– Привал… – коротко распорядился Кузнецов, скинул на землю рюкзак и расправил затекшие плечи.
Потом оглянулся на своих ребят, устало развалившихся в придорожной траве. Разумеется, они уже давно мало чем отличались от местных рыцарей и богатых купцов – одежду проезжие торговцы доставляли им из Вайсенштайна, сами они привыкли вести себя, как наглые и уверенные в своем превосходстве над окружающими дворяне, кое-кто даже начал вставлять в разговор всякие чухонские словечки. Он оставалось два очень важных момента. Во-первых, местные рыцари предпочитали передвигаться верхом – а одноклубники за все годы ни к одной из лошадей даже не прикоснулись. В набеги на соседей они ходили пешком, а когда требовалось что-то вывезти – телегой управляли смерды Егор Клепатник или Никон Рядопрях. Во-вторых – если местные жители и пользовались заплечными мешками, то они отличались от туристских рюкзаков, как лопата от бульдозера. И самое главное – богато одетый дворянин с мешком за плечами выглядел здесь как нищий, просящий подаяние, не снимая с руки золотого "Ролекса".
За время долгого пути задавать двум десяткам вооруженных людей разные вопросы не решился никто. Ну, идут откуда-то ландскнехты с добычей. Ну, пешком и без повозок. Ну, смогли добыть хорошую одежду. Однако одно дело – деревня с отрядом караульных из пяти человек, а другое – город, где только на воротах десяток стражников может стоять. Да еще гарнизон, муниципалитет, какая-нибудь префектура… Не научишься вежливо отвечать на вопросы – быстро окажешься в каменном мешке. Да и пустят ли вообще в город двадцать вооруженных людей, не способных объяснить, кто они такие? Крестоносцами назваться нельзя – в ганзейские города их не пускали. А правдоподобно соврать что-нибудь другое одноклубники не могли, так как плохо владели местным фактическим материалом.
– Нет, пожалуй в город мы соваться не станем, – задумчиво проговорил Кузнецов.
– А куда тогда? – поинтересовалась Неля.
– Куда?.. – ставить лагерь в лесу Виктору не хотелось: холодно уже по ночам. Да и внимание наверняка привлечет. Возле города народу всегда много, как в чащу не забирайся, кто-нибудь, да наткнется. – Вот куда! Подъем, мужики. Привал окончен.
Сапиместкий фогтий свернул с дороги на накатанную колею, прошел по ней через пахнущий сыростью осинник, и сразу увидел впереди то, чего хотел: поднимающуюся за усыпанным кочанами капустным полем черепичную кровлю.
– Вот нам и гостиница. Только чур мужики – вести себя, как ангелы. Ни к чему, чтобы серв хозяевам жаловаться побежал.
Отряд по дороге обогнул поле, вышел к хутору, состоящему из дома и четырех больших сараев, чуть в сторонке от которых стоял высокий колодезный журавль. Возле журавля две сервки – одна лет тридцати, а вторая от силы пятнадцати, тискали в деревянном корыте белье. Гостей они увидели, когда до тех оставалось от силы полторы сотни шагов. Бросив стирку, бабы с истошным визгом кинулись к дому и заскочили внутрь, громко захлопнув за собой дверь. Из-под ближнего сарая выскочили собака, верно, разбуженная воплями, и с истошным лаем кинулась на воинов в атаку – но в паре шагов от гостей опомнилась и попятилась назад, не переставая угрожающе рычать, время от времени переходя на лай.
Не обращая на псину внимания, одноклубники подошли к дому, подкидывали свои ноши и расселись, кто на ступеньках крыльца, а кто на стоящей у высокого фундамента лавочке.
– Заткнись, охрипнешь, – посоветовал собаке Комов. – Так, все сараи нараспашку, коровы мычат, овцы блеют, куры возле колодца бродят. Хозяйство, похоже, работает вовсю. Видать, и хозяин поблизости, должен вскоре появиться.
Леша оказался прав – примерно через час на ведущей к хутору дороге показалась запряженная пегой кобылой телега, наполовину груженая капустными кочанами.
При виде множества вооруженных людей серв натянул поводья, остановился. Похоже, в эти мгновения больше всего ему хотелось бросить все и удрать куда-нибудь подальше. Однако впереди был дом, в котором оставалась вся его семья, и вся его жизнь – а потому он все-таки огрел лошаденку концами вожжей по крупу и покорно поехал вперед навстречу судьбе.
– У меня для тебя хорошая весть, раб, – шагнул к нему Кузнецов. – Мы поживем у тебя на хуторе несколько дней. Держи.
Фогтий кинул ему золотую монету.
– Это за жилье. А это, – он кинул ливонцу второй талер, – за еду. Привяжи собаку, открой дом и заколи свинью, коли есть. Не люблю баранины. Когда станем уезжать, получишь еще столько же.
* * *
Утром следующего дня к воротам Гапсоля подошел молодой, высокий дворянин в бархатном берете, темно-синем журнаде плотного сукна, из-под которого выглядывала дорогая атласная камизоль. На тисненом кожаном поясе у него висел короткий широкий тесак, а свободные коричневые шаровары уходили в высокие черные сапоги.
– Конь у меня ногу сломал, пришлось добить, – по-русски, хотя и с акцентом, сказал дворянин, подходя к сжимающему длинную алебарду стражнику, потер пальцами, и стражник увидел небольшую серебряную монетку. – У вас тут лошадьми торгуют?
– За воротами сразу налево если свернуть, – караульный быстрым движением прибрал монету и сунул ее за пояс, – то шагов двести пройти придется. Там двор постоялый, и коней хозяин часто путникам продает.
– Налево, – понимающе кивнул дворянин и шагнул под нависающие сверху пики падающей в случае опасности решетки.
Про то, что за вход в город положено заплатить два артига, стражник напоминать не стал. От потери двух артигов муниципалитет не обеднеет, а серебро с утра пораньше – это хорошая примета для наступающего дня.
Дворянин и вправду повернул за воротами в указанном направлении, однако пройдя по узкой, чавкающей вонючей улочке две сотни шагов не остановился в поисках постоялого двора, а пошел дальше, уверенно продвигаясь в сторону порта, со стороны которого веяло чистотой и свежестью.
Вскоре перед ним открылась гавань со множеством причалов. Пожалуй, для столь мелкого городишки – даже слишком большим количеством причалов. Однако в порту кипела работа, достойная настоящего торгового центра: по истертым широким сходням потные грузчики в холщовых, насквозь промокших рубахах скатывали бочки, таскали большие тюки и пыльные мешки, высокие плетеные корзины. На первый взгляд, люди занимались сизифовым трудом, поскольку точно такие же бочки, мешки, корзины и тюки они затаскивали обратно на корабли.
Впрочем, при более внимательном рассмотрении можно было заметить, что часть грузов перегружается с тяжелых мореходных кораблей на легкие лоймы – видимо, для отправки в Новгород через мелководный Финский залив. Часть грузов перекочевывает уже с лойм на крупные суда. Что-то из товаров уходит в обширные портовые склады, а что-то подвозится на телегах прямо на причалы.
Впрочем, дворянина интересовали не столько грузы, сколько корабли. У причалов во множестве стояли и угловатые одномачтовые ганзейские коги, и более округлые одно и двухмачтовые коги английские, пузатые венецианские нефы. Наконец среди леса мачт удалось разглядеть и характерный силуэт новгородской ладьи – ровная палуба с небольшой надстройкой на корме. Безлошадный гость Гапсоля направился туда, к ней, остановился у сходен, пытаясь угадать среди суетящихся на борту людей хозяина судна.
– Кого ищем, господин кавалер? – окликнул его с кормы воин из судовой рати.
– Купца Баженова. Знаете такого?
– Илью Анисимовича? Как же не знать! Он, вроде бы, к венецианским купцам торговаться пошел. Вина у них несколько бочек взять хочет.
– А ладья его где?
– Дальше, в самом конце. Он ноне без ладного товара пришел, сгружать ничего не станет. Вот и оставил на воде ладью, на якоре.
Дворянин пошел вдоль причалов дальше, к самой стене, огораживающей с суши подходы к порту с внешней стороны. Там, среди покачивающихся на рейде кораблей и вправду обнаружилась еще одна ладья с привязанной у борта лодкой. А стало быть, забирать хозяина моряки должны были откуда-то отсюда. Поправив берет, дворянин уселся на влажный береговой валун и приготовился к долгому ожиданию.
Примерно через час послышался шорох береговой гальки – со стороны порта к стене приближался одетый в высокую бобровую шапку, длинную, до середины сапог, валянную епанчу, отделанную серебряным кружевом и украшенную коричневыми яхонтовыми пуговицами купец, с солидным, заметно выступающим вперед брюшком и длинной ухоженной бородой.
– Да уж, с немцем наших людей не перепутаешь, – усмехнулся дворянин, и громко окликнул: – Как вино, Илья Анисимович, сторговал?
– Не сторговал, добрый человек, – вздохнул купец. – Цену большую голландцы ломят.
– А сказывали, ты к венецианским торговцам ходил.
– И к венецианским ходил, и к немецкими, и к голландским. Подняли цену на вино схизматики окаянные, ни деньги скинуть не хотят.
– Чуют, наверное, что скоро им всем напиться захочется, – не удержался дворянин.
– А с чего бы это, добрый человек? – моментально насторожился купец.
– А с того, что не "добрый я человек", а Виктор Кузнецов. И у тебя, Илья Анисимович, посылка ко мне должна быть.
– Есть, коли должна, – понизил тон купец. – Да только тяжеловата в порту разгружать.
– Да и мне она в городе только мороки доставит, – оглянулся по сторонам сапиместкий фогтий. Может, за стенами лучше встретимся? Где-нибудь поблизости…
– Нехорошо поблизости, – покачал головой Баженов. – Стража береговая заметит, в контрабанде заподозрит.
– А мы выгружать ничего не станем, Илья Анисимович, – улыбнулся Кузнецов. – Мы сами к тебе поднимемся.
– Уговора такого не было…
– Так договоримся, – кивнул Виктор. – Тем паче, посылка эта нам здесь ни к чему. Она нам понадобится на Эзеле.
– На Эзеле? – купец задумчиво зашевелил губами. – Пожалуй, медь в слитках, сукно и кружева все-таки сторгую… А зеркал и кошельков и так хватит. Это с погрузкой день целиком уйдет… Давай так договоримся, господин кавалер: на восток от города, за большой бухтой мысок вперед выступает, от сторожевых башен берег закрывая. Ты с сотоварищи жди меня там завтра, после полудня. А как шлюпку спущу, зараз в нее садитесь, не медля. Много вас?
– Двадцать душ.
– Ну, коли волн на море не станет, за два раза перевезем, – перекрестился купец, развернулся и снова пошел в сторону порта: торговать медь, сукно и кружева.