Глава 11
Посох Перуна
Вот вдруг поляна под ветвями.
На той поляне бог громов
Перун стоит, грозя очами.
У ног его лежит тропа
Языческого богомолья…Игорь Кобзев
И все равно, хотя особо на это и не надеясь, он еле слышно прошептал:
- Ты вот что, старик. Одно прошу - выслушай меня. Говорят, перед смертью самому последнему злодею и то слово дают…
- Покаяться, стало быть, решил? - презрительно усмехнулся волхв. - А ты, часом, не спутал? Я ить в вашего распятого не верю. Да и слабоват он для истинного бога.
- Не то, - прошептал Константин. - Не покаяться…
Дышать было неимоверно тяжко, поэтому каждое слово давалось ему с огромным трудом, но Константин твердо вознамерился договорить все до конца, каких бы усилий это ему ни стоило, вот только…
Он протянул правую руку к горлу, кое-как нащупал тугой ворот рубахи, но рвануть его не вышло - сил не хватило.
- Никак на крест надежу питаешь, - неверно истолковал его движение старик. - И сызнова тебе поведаю: понапрасну оно. Тута в моей дубраве у него силенок вовсе нетути, да и хлипок твой бог супротив моего.
- Не то, - вновь повторил Константин. - Не то я сказать хочу.
- А что же?
- Девок-словенок не я… - Слова давались Константину тяжело, но он упрямо продолжал выжимать их из себя. - Двойник это мой. Тело у нас одно и лик един. Только душой мы отличны. - Он прервался, вновь потянувшись к вороту рубахи.
- Ишь ты, - усмехнулся Всевед, вновь неправильно истолковав порыв умирающего. - Гля-кась, даже на кресте готов роту дать в оной нелепице. Хотя да, он уже столь всякой непотребщины выдерживал, что… - И ободрил, помогая справиться с непослушным воротом: - Ну-ну, одной боле, одной мене, валяй, клянись, а я пос… - И осекся, уставившись на оголенную грудь Константина.
Пауза длилась не менее минуты - один пытался набрать в грудь побольше воздуха, что у него никак не получалось, а другой озадаченно таращился на лежащего.
Первым прервал молчание Всевед.
- Оное у тебя откель? - спросил он, бесцеремонно ткнув пальцем.
Константин недоуменно нахмурился, но потом его осенило.
Оберег.
Он же как надел его, так ни разу и не снимал, даже в бане.
Непонятно только, почему эта вещица так заинтересовала волхва и откуда она ему знакома, хотя да - медальон-то языческий, и делали его, судя по словам Доброгневы, эти, как их там, Мертвые волхвы.
- От девушки одной, - пояснил он.
- Ишь ты, - покрутил головой старик. - Одно мне дивно - яко он тебя доселе не изничтожил. Али очи меня подводят, и он… - Не договорив, волхв вновь протянул руку и стал бережно водить над оберегом ладонью.
И вновь наступила пауза, которую первым опять прервал Всевед. Он встал и, угрожающе нацелившись посохом в грудь Константина, повелительно приказал:
- Сказывай яко на духу - с мертвой содрал, али сам ее в навь спровадил, ибо живой она бы его тебе нипочем не отдала.
"Она - это бабка или внучка?" - не понял Константин и возмутился.
Эдакий зловредный стариканище ему попался! Так он вообще на него все грехи мира повесит. Вообще-то наплевать, но все равно обидно.
Ладно там словенки. Их хоть его двойник мучил, а уж тут…
- Сдурел ты, старый! - От негодования у него даже голос получился громче прежнего, пусть тихий, но уже не шепот. - Если ты о бабке, то она его не мне, а внучке своей отдала, а уж та мне, как… брату названому.
- Внучке? - озадаченно переспросил Всевед и потребовал: - А теперь возложи свой перст на него да далее сказывай. И не мешкай! - поторопил он, ехидно добавив: - Чтой-то худо мне верится, будто внука Снежаны эдакого нелюдя в братья названые взяла. Разве ты у ей хитростью выманил, тогда конечно.
- А вот и взяла, - упрямо заявил Константин, с удивлением заметив, что стоило ему приложить палец к оберегу, как дышать сразу стало легче.
Ненамного, конечно, но все-таки. Во всяком случае, воздуха вполне хватало на одну полноценную фразу, даже если она не очень короткая.
Правда, было чуть непонятно, каким боком тут неведомая Снежана, о которой говорил волхв, поскольку Константин точно помнил, что Доброгнева, рассказывая о своей бабке, упоминала совсем другое имя.
Мария? Вроде нет. Марьяна? Тоже не то. Ах да, вспомнил.
- А может, мы с тобой о разных бабках говорим? - усомнился он. - Мою, то есть которая бабкой Доброгневы была, Марфой звали.
- То она сама себя так прозывала, чтоб на крестильное похоже, - равнодушно отмахнулся Всевед, но осекся и с еще большим недоумением воззрился на лежащего. - Так ты и подлинное имечко внуки ее ведаешь? Неужто и ее в наложницы поял?!
- Лечила она меня, - пояснил Константин. - Да и потом пару раз жизнь спасла. - И усмехнулся, вспомнив и повторив вслух: - Сестра Милосерда.
- Странно мне от тебя таковское слышать, - удивленно покачал головой волхв. - И ведь правду сказываешь, ни единым словцом покамест не солгал. А что ж ты тогда с девками-словенками так обошелся?
- Еще раз говорю - не я это был, а мой двойник, - терпеливо пояснил Константин. - Его душа в этом теле пребывала, а уж потом я в него вселился. Точнее, вселили, - поправился он и торопливо, пока еще были силы, закончил: - Знаю, что все равно не поверишь, но я за всю жизнь ни одной женщины силой не брал. А за такое, что он учинил, сам бы убивал на месте. Прав ты, нелюди это.
- Близнец, стало быть, - недоверчиво усмехнулся волхв, но, переведя взгляд на оберег, вздрогнул и отшатнулся. - Да что ж это такое-то?! - чуть не плача взмолился он. - Почто терпишь-то?! Ведь явная ложь, а ты эвон?! Али ты вовсе своей силы лишился?! - Он вновь склонился над лежащим, аккуратно убрал его палец с медальона и еще раз поводил над ним открытой ладонью. - Да нет, есть в нем сила, - пожал плечами волхв. - Токмо все одно - безлепица выходит. - И, посуровев, властно велел: - А ну-ка в очи мои зри не отворачиваясь!
И стариковские зеленые глаза испытующе впились в княжьи, буравчиками проникая все дальше и дальше, в самую сердцевину мозга.
Сколько времени это длилось, Константин сказать бы не смог, однако честно продолжал смотреть, пока силы окончательно не оставили его и тяжелые, словно налитые свинцом веки вопреки его воле не закрылись, торжествуя победу, и уже не было мочи сопротивляться этому натиску.
- Неужто правду сказал? - сквозь наползающий смертный сон еще услышал он растерянный голос волхва, но тут сознание окончательно отказалось ему служить, и он погрузился в темноту.
Спустя некоторое время Костя вновь ненадолго пришел в себя и увидел волхва, сосредоточенно помешивающего что-то в котелке, висящем над огнем костра, весело облизывающего его стенки.
Словно почувствовав на себе княжеский взгляд, старик почти в тот же миг повернулся к раненому и буркнул:
- Лежи себе да шевельнуться не удумай. Сейчас тебе полегчает.
- Ты вот что… - медленно проговорил Константин, с усилием ворочая одеревеневшим языком.
Он уже не чувствовал ни губ, ни всего своего тела.
"Зато хоть перед смертью ничего не болит", - порадовался он по старой привычке автоматически искать и находить хоть что-то приятное в самых гадких ситуациях.
- Ты слушай меня, - продолжил он, отчаянно борясь с непослушным языком. - Коль я и впрямь так плох, то ты не жди рассвета. Сейчас уходи да спрячься как следует. Они придут, увидят, что я мертв, и тебя искать станут. Не хочу, чтоб тебя безвинно… - Он не смог договорить.
Силенок оставалось только на то, чтобы не дать глазам закрыться. Да и то, как он понимал, хватит их лишь на минуту-две, если не меньше, а как хотелось сказать еще и про то, что главная опасность грозит волхву даже не пасть от рук его дружинников, но погибнуть от Хлада, ибо кровь Константином пролита, а потому и появления этого страшного существа можно ожидать с минуты на минуту.
- Ты стерегись не… - еще выдавил он кое-как, но дальше язык отказался слушаться, да и рот почему-то не захотел больше открываться.
Волхв меж тем перестал помешивать свое варево, не отрывая глаз от князя, подошел к нему вплотную и занес над ним свой резной посох.
Будучи не особенно толстым - сантиметра три-четыре в диаметре, никак не более, - он производил впечатление чего-то непомерно могучего и… воинственного.
Сами узоры, которые в своем хитросплетении тесно обвивали посох и устремлялись по тугой крутой спирали сверху вниз, хищными зигзагами неуловимо напоминали то ли копья, то ли стрелы, то ли молнии.
А может, такое впечатление создавалось еще и за счет контраста между коричневой, темной его частью, там, где не была удалена кора, и молочно-белой, в которую были окрашены зигзаги вырезанных стрел-молний.
К тому же, скорее всего, из-за отблесков костра, освещающего посох своими огневыми всполохами, Константину показалось, что узоры все время меняют свой цвет, посверкивая откуда-то из глубин зловещим багрянцем.
"Красивая работа, - почему-то мелькнула у него не совсем уместная в данной ситуации мысль, которую сменила более подходящая: - Ну вот и все. Сейчас проткнет, и прощай, мама. А я его, заразу, еще и пожалел, о Хладе предупредить хотел. Вот и делай после этого добро людям. Хорошо, что хоть сразу, без мучений".
Но старик почему-то не торопился втыкать посох в беспомощно распростертое перед ним тело. Вместо этого он почти торжественно произнес:
- Зародил ты все ж таки в моей душе сомнение. Либо и впрямь неслыханное сотворилось, либо… - Он замялся, но затем твердым голосом продолжил: - Оберег вовсе исхудал и ложь от правды отличить уже не в силах. Да и то взять - сколь лет уж ему. Хошь и Мертвые волхвы над ним трудились, одначе и время, окромя Числобога, свово хозяина, над всеми власть имеет, потому… - Он, не договорив, тяжко вздохнул. - Да и очи у тебя уж больно… не те. Сколь ни зрил я в них, ан не углядел ни злобы лютой, ни… - Волхв кашлянул, вновь оставив фразу незаконченной, и поправился: - Одначе мыслю, что в том моя вина. Скорей всего, просто я на старости лет в душах людских читать разучился. Ну да ладно. Будем считать, два испытания ты выдержал. Теперь третьему черед настал.
"Точно, сдурел. Ему бежать отсюда надо, да без оглядки, а он испытания устраивает, - подумал Константин. - Ну и черт с ним. Коли так хочется помирать вместе со мной, его проблемы, а моя совесть чиста - я предупредил".
А волхв продолжал:
- Ежели и впрямь неповинен ты в зверствах и чиста душа твоя пред Перуном-громовержцем, пред Ладой преславной да пред Лелем синеглазым, - пусть о том посох мой поведает. Теперь ему решать - рано тебе в царство Марены дорожку торить али пора пришла.
"Вот здорово! - поневоле восхитился Константин. - Это что же, он сейчас тыкать им в меня начнет? Ну красота! Прямо как испытание водой для ведьм. Если всплыла, значит, колдунья подлая, а если утонула, то невиновна. Вот только ей самой что хрен, что редька - один черт как помирать. Да и мне тоже". - Однако вслух ничего не произнес, ибо сил не было.
- Пусть теперь боги правому помогут, придут на выручку, ну а коли обманом решил извернуться от кары за злодеяния свои, то Перун и тут не сплошает, - закончил тем временем свою речь волхв, и его посох устремился к груди Константина.
Правда, втыкать его в грудь, как предположил Орешкин, старик не стал, лишь легонько, эдак деликатно коснувшись им оголенной груди князя.
Но это только поначалу, поскольку чуть погодя нажим заметно усилился, хотя Константин по-прежнему совершенно не ощущал ни боли от давления, ни самой тяжести посоха.
Скорее наоборот - какая-то новая, свежая сила вливалась в него полноводным, щедрым ручьем, заставляя сердце биться как-то посвободнее.
Да и дышать стало гораздо легче.
Скосив глаза на посох, он увидел, что с его нижней половинки, даже четвертинки или вообще осьмушки текло вниз призрачное голубоватое пламя, разливаясь тончайшим равномерным слоем по всей груди.
И странное дело - но он мог бы поклясться чем угодно, ему все время слышался негромкий ободряющий, веселый, заливистый женский смех.
"Наверное, помощница из леса тихонько к деду подошла, - подумалось ему. - Вот только чего тут смешного, непонятно".
И еще одно показалось ему удивительным. Сил у него с каждой минутой прибывало все больше, но вместе с тем нарастала какая-то сонливость.
Константину очень хотелось дотянуть до конца диковинного процесса, все сильнее и сильнее напоминающего какую-то сказку, но непослушные веки оказались упрямее, и он вновь ушел в небытие.
Правда, на этот раз не было темной враждебной черноты, зло тащившей его в свою глухую страшную бездну. Точнее, она была, но уже наполовину от прежней и продолжала с каждым мгновением уменьшаться в размерах.
Жизнерадостное соцветие ярких узоров, которое поначалу робко ветвилось где-то на краях, ширилось, выдавливая темноту, а где-то сбоку от буйного половодья веселых красок, словно из зарослей, на мгновение мелькнуло красивое женское лицо в кокетливом венке из дубовых листьев.
Женщина ободряюще кивнула князю, весело подмигнула и… бесследно исчезла, оставив только чувство легкой досады, будто он не успел подметить что-то нужное и очень важное для себя, но и оно быстро улетучилось от незнакомого спокойного голоса, звонко заявившего: "Еще успеешь. Ты все успеешь".
В голосе звучал оптимизм и столь твердое обещание новой встречи, такая непоколебимая уверенность в том, что она непременно состоится, что Константин больше не думал уже ни о чем, погрузившись в крепкий, здоровый сон.
Спал он долго, чуть ли не сутки, и когда волхв вливал ему в рот, бережно приподняв голову, свой настой, Константин глотал, почти не просыпаясь, машинально, продолжая пребывать в тесных тенетах своих радужных сновидений.
Лишь пару раз он за все это время приоткрыл глаза и вяло удивился, увидев возле старика какого-то невысокого мальчугана лет десяти, не более, а рядом с ним маленького щенка.
Зато когда он пришел в себя, то все его тело, включая раненую руку, уже не было чужим, враждебно откликающимся на малейшее движение пронзительной болью.
Он попробовал медленно приподняться, осторожно опираясь на здоровую правую руку. Вроде получилось.
Однако стоило ему встать на ноги, как из-за высокого кряжистого дуба, росшего метрах в десяти от места отдыха Константина, появился нахмуренный волхв.
- Рановато поднялся, княже. Тебе еще денька три, не менее, лежать надобно, - сурово проворчал он, на что Константин ответил смущенной извиняющейся улыбкой.
- Благодарствую, дедушка, за постель мягкую…
Он окинул взором свое ложе, сооруженное из травы и мха и покрытое сверху рубахами верных дружинников.
Тут же с удовлетворением отметил про себя, что ни мальчишка, ни щенок не были галлюцинацией или плодом воспаленного воображения. Вон они оба, затаились за дубом, осторожно выглядывая из-за него.
- За лечение славное, за заботу, за участие, - продолжил он, улыбаясь. - Однако надо мне ехать.
- Ежели ныне поедешь, - предупредил волхв, - рана вскрыться может. Тогда вои твои сызнова тебя ко мне привезут. - И ехидно поинтересовался, поглаживая свою бороду: - И кому от того лучше будет? Потому лучше всего тебе бы здесь еще пару деньков побыть. Я за то время успел бы и баклажку с настоем приготовить. - И пояснил: - Настой варить недолго, зато травы нужные собрать… Мой Радомир на что шустер, ан и тот притомился.
- Внук, что ли, твой? - осторожно поинтересовался Константин.
- Вроде того, - усмехнулся старик, но пояснять подробнее не стал, лишь указал князю на его мягкую травяную ложницу, продолжавшую бережно сохранять отпечаток тела, и порекомендовал: - Чем меньше будешь возиться да на ноги вскакивать, тем быстрее настои мои телу твоему смогут подсобить.
Константин хотел было возразить, объяснить старику, что нельзя ему тут долго быть, да и опасно это для всех них, включая самого волхва, но тут неожиданно ноги его стали подкашиваться, и не упал он лишь потому, что в самый последний момент на удивление твердая рука волхва успела поддержать его и непринужденно перевести в лежачее положение.
Голова у Константина вновь закружилась, все поплыло перед глазами, и последним, кого он увидел, был щенок, ласково лижущий ему пальцы больной руки, после чего забвение вновь нахлынуло на него и уволокло в шумные мутные воды.
Правда, на сей раз оно было недолгим, потому что, очнувшись, Константин заметил, что солнце, слегка подмаргивавшее ему сквозь густую зелень дубовых листьев, сместилось всего на два пальца в сторону и теперь нежным теплом лучей скользило по его правой щеке.
Впрочем, на сей раз Константин уже не пытался вскакивать на ноги, а послушно оставался лежать, старательно глотая огненно-горячее варево, которым его вновь поил старик.
Самому лекарю, казалось, сон был не нужен вовсе. Во всяком случае, когда бы князь ни проснулся, он все время видел волхва бодрствующим - то возле себя с дымящимся котелком в руках, то близ костра, что-то усердно помешивающего в том же котелке, а то задумчиво сидящего с потупленной головой и о чем-то напряженно размышляющего.
Зато ни мальчика, ни щенка он больше не видел.
Лишь на четвертый день волхв разрешил ему собираться в путь-дорогу. Перед тем как Константин забрался на коня, старик надел ему на шею какую-то небольшую деревянную грубовато вырезанную статуэтку на кожаном шнурке и сказал загадочно:
- Замену тебе приготовил. Ныне тебе дар Мертвых волхвов не надобен, потому взял я себе то, что внука Снежаны на тебя надела.
Константин недовольно засопел, но деваться некуда, пришлось смолчать, хотя горгона Медуза была пусть и страшнее, но зато и куда красивее, чем этот грубо вырезанный деревянный человечек.
- Едешь в один град, а приедешь в другой, - загадочно произнес волхв. - Мыслишь, что делать надо, ан все уже без тебя обмыслено. Тело я твое излечил, а душу другой волхв укрепит. Бездна пред тобой, но она лучше, нежели тьма позади тебя. Помни, коль вперед шагнешь, един живот потеряешь, а назад отступишь - души лишишься.
- Это ты жизнь мою предсказываешь? - настороженно спросил Константин, когда Всевед умолк.