- Вот видишь, - поучительно сказал Глеб и повторил задумчиво: - Он его убил. Но ведь он ему ничего не сказал перед смертью. Ничего не предложил. А я предлагаю.
- Это потому, что Каин был умнее, - грустно ответил Константин. - Он знал, что Авель все равно не согласится.
- Но он мог попробовать, - упорствовал Глеб.
- Может быть, - пожал плечами Константин. - Но зато он его и не пытал.
- Глупый. - Из-под раздвинувшихся в улыбке губ Глеба блеснули белизной острые зубы с двумя верхними клыками, по-волчьи выступающими вперед. - И пытку я задумал лишь для того, чтобы спасти свою душу.
- Свою? - удивился Константин. - Ты не ошибся?
- Нет, - покачал тот головой. - Именно мою. Если пытка развяжет тебе язык, то не надо будет убивать тебя. Значит, она спасет меня от братоубийства.
- Хорошо сказано, - удовлетворенно согласился узник. - Ты всегда был очень умен.
- За последние полгода и ты как-то вдруг поумнел, - парировал Глеб и пояснил: - К своему несчастью. Согласись, что два умных князя на одной земле никогда не уживутся. Наш пращур Владимир поставил на мечи Ярополка, а его сын Ярослав обязательно сделал бы такое же с Мстиславом, если бы смог.
- Но ведь победил Мстислав, - возразил Константин. - И он не убивал своего брата.
- Потому что тот хоть и хромой, но со страху дал такого стрекача, что поди догони, - пренебрежительно хмыкнул Глеб. - Когда быстрый заяц уходит от погони, нельзя же сказать, что волк отпустил его по своей доброй воле.
- Но он его позвал назад и отдал ему Киев. Сам отдал, - не унимался узник.
- Верно, - кивнул Глеб. - Дабы тот был поближе к нему. Глядишь, и зельем черным извести удастся.
- Но ведь не извел.
- Кто сказал? А может, не вышло, хоть и пытался. Ныне тяжко доказать мое слово, но и на твое тож ни видоков, ни послухов. Да и зачем столь далече лезть? Ты поближе взгляни, - почти ласково предложил Глеб Константину. - Сыновья Всеволода два года друг на дружку зуб точили и о прошлое лето все ж таки сошлись под Липицей. Славная сеча была. И согнал твой тезка князя Юрия с Владимира. Вон аж где, в Городце поселил.
- И опять скажу - согнал, но не убил, - усмехнулся Константин.
- Не убил, - не стал перечить Глеб, но тут же вновь все переиначил по-своему: - Стало быть, вскорости его убьют, ежели только он сам ранее богу душу не отдаст. Поверь мне, брате, князь князю завсегда волк. Так было издавна, и так пребудет вовеки. Жаден человек до сладостей жизни. Делиться ими хоть с кем для него нож вострый в сердце. А княжья шапка на главе самое сладкое изо всего, что бывает. Какой уж тут брат.
- И кто же его убьет? Неужто Юрий, которому Константин жизнь подарил? - спросил узник.
- Может, и он, - кивнул, соглашаясь, Глеб. - Но если он, то зельем черным, а не в бою честном.
- Отчего ж?
- Трусоват Юрий для такого. Вот Ярослав - тот сможет как угодно. Этот настоящий волк. За власть не одному брату в глотку вцепится и уж, как Константин, в живых после победы никого не оставит.
- Но он пока молчит.
- Так одно лето и прошло всего. Куда спешить-то. Он покамест в Переяславле раны зализывает, и правильно делает, - кивнул Глеб, полностью соглашаясь с разумностью нынешнего поведения Ярослава. - Я бы и сам помалкивал. Негоже волку со свежей раной на новую охоту выходить, ежели особой нужды в том нет. Но вот помяни мое слово - случится какая беда у того же Константина или Юрия, ежели тот во Владимире сядет, и Ярослав пальцем не пошевелит, дабы помощь им оказать, потому как его черед следующим в стольный град ехать. И мыслю я, что быть ему во Владимире рано или поздно. - Чуть подумав, Глеб равнодушно добавил: - И дети у него такие же будут. У волков ягнята не рождаются.
Тут Константин вспомнил, что Глеб и здесь угадал.
Действительно, согласно неопровержимым историческим данным, сын Ярослава Александр Невский кляузничал на брата, причем Неврюева рать, которую он привел на Русь, желая спихнуть того Андрея с владимирского стола, причинила стране бедствий как бы не больше, нежели Батыевы полчища. В свою очередь дети героя Ледового побоища - Андрей и Дмитрий - неоднократно водили свои дружины друг на дружку и тоже всякий раз брали себе в помощь татар.
Внуки же победителя крестоносцев вовсю поливали гнусной клеветой своих двоюродных дядьев и братьев - тверских князей и тоже потомков Ярослава, из-за чего, а вовсе не из-за выгодного географического положения - от Москвы только до Оки сколько плыть надо, а Тверь сразу на Волге стоит - им и удалось одержать верх.
Ему с тоской подумалось: "Неужто Глеб во всем прав? Неужто лишь подлейший может победить в борьбе? Дудки. Ведь был же Святослав, который даже врага предупреждал: "Иду на вы". Хотя… как раз у него никогда и не было соперников в борьбе за власть. А Владимир Мономах? - всплыло спасительное, и тут же к нему добавилось еще одно имя: - И отец его, Всеволод Ярославич. Он ведь тоже уступил двоюродному брату Изяславу".
Однако Глеб будто читал мысли узника.
- Ты, может, скажешь про то, какой был добрый сын Ярослава Мудрого, кой княжение Киевское старшему брату отдал? Так и тут причина иная может быть - сил ратных не хватало для сечи, вот и все.
- Он сам его позвал на Русь из ляхов. И пришел Изяслав в Киев лишь с малой дружиной.
- Бывает, - понимающе кивнул Глеб. - Вон яблоню взять. Плоды все сплошь румяные, будто солнышко, а поискать - и такое же спелое с ветки сорвешь, но зеленое, будто смарагд. Токмо оно одно-одинешенько, а остальные…
- Но нынче во Владимире сидят как раз потомки зеленого яблока, - не уступал Константин.
- Сидят, - не возражал Глеб. - Стало быть, семечки его побеги хорошие дали, а на побегах тех выросли… - Он сделал многозначительную паузу и жестким, уверенным тоном закончил, как отрезал: - Сызнова румяные яблочки.
Он неспешно прошелся по темнице, провел рукой по земляной стене, зачем-то притопнул, словно проверяя прочность пола, после чего, повернувшись к Константину, вновь обнажил в улыбке белоснежные, слегка влажные, выпирающие вперед клыки.
- Думаешь, не ведаю я, почто ты память нашу родовую копать удумал да уверить меня в чем-то добром возжаждал? Мыслишь, будто и опосля услышанного сопли тут распущу, обниматься полезу, на груди твоей слезу горячую уроню? - И с упреком продолжил: - Эх ты! Раньше о том думать надо было, до Исад. Порубили бы всех дружно на пиру том, и ныне ты мед хмельной пил бы в светлице чистой за столом широким али девкой услаждался в опочивальне своей. Ожск твой опять же целый стоял бы, а не в головешках дымился, да и сам бы ты тож не в нем сиживал, а куда как повыше, в Пронске.
Он подошел поближе к Константину и присел на корточки, не спуская с узника своих глубокопосаженных маленьких змеиных глаз.
Правая рука его машинально опустилась на земляной пол, нащупала Парамоновы приспособления для пытки, выбрала из них кочергу с расплющенным концом, и Глеб, даже не поворачиваясь, молча через плечо протянул ее палачу.
Тот услужливо схватил протянутый инструмент, метнулся к жаровне и, опустив его туда, принялся энергично раздувать багряные угли, успевшие подернуться тончайшей серой пленочкой.
- А еще потому ты так охотно говоришь со мной нынче, - грустно произнес Глеб, продолжая гипнотизировать своим гадючьим взглядом Константина, - что боишься. И правильно. Как токмо закончим беседу нашу, так к делу и приступим. А знаешь, - едва замолчав, вновь начал он, чуть кривя в усмешке тонкие губы, - почему я тоже не спешу? Вовек не угадаешь. Хошь на спор?
- А на кону что?
- Проиграешь - мой Парамон начнет, помолясь. Выиграешь - отсрочу твои муки на то время, пока поп десяток молитв не прочтет от начала до конца.
- И ты его тогда не тронешь, - быстро произнес Константин.
Глеб, чуть поколебавшись, весело махнул рукой, соглашаясь, но при этом искорка коварства все же мелькнула где-то в глубине глаз.
- Быть по сему. - И пояснил свою податливость: - Ты все едино не угадаешь. А коли чудо случится, так поп твой мне все одно ни к чему. Потому я ничего не утеряю. Ну давай, - потребовал он и уточнил: - Один раз у тебя. Другого нет.
Константин принялся лихорадочно размышлять, не зная, за какую мысль уцепиться. Причин для такой неторопливости могло быть сколько угодно, к тому же не имелось никаких гарантий, что Глеб не соврет, даже если Константин угадает верно.
Впрочем, здесь узник почему-то был уверен, что ему скажут правду. Да и выигрыш был очень мал - всего десять молитв. Даже если каждая по пять, пусть даже десять минут - все равно и двух часов отсрочки нет, так что какой смысл не держать слова.
Но почему же его братец так уверен, что он никогда не догадается? Значит, причина необычная, а может быть, и парадоксальная.
И вновь сразу несколько ответов пришло в голову, но ни в одном из них Константин не был до конца уверен.
- Я уже устал, - капризно протянул Глеб. - Сроку тебе даю до окончания молитвы. Чти, поп, "Отче наш".
"Совсем короткую молитву, гад такой, выбрал", - мелькнуло в голове узника, а отец Николай дрожащим голосом принялся медленно, нараспев, произносить слова молитвы, которые в свою очередь изрядно мешали Константину в поисках правильного ответа.
- Готово уже, княже, - почтительно прошептал, склонившись к самому уху Глеба, Парамон.
- Да погоди ты! - досадливо буркнул Глеб. - Не видишь, что ли, думает мой братец, мыслит. Хотя тебе, сиволапому, не понять, потому иди отсель. Вон, на угли лучше подуй, а понадобишься, сам тебя покличу.
- Да я что ж, - обиженно пожал жирными плечами палач. - Я завсегда готов. Как повелишь, так и исполню. - И вновь отошел к жаровне.
- И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, - медленно отчеканил последние слова молитвы отец Николай, и в тот же миг долгожданная догадка молнией вспыхнула в голове Константина.
- Ну так что? - Тонкие губы Глеба еще больше скривились. - Я медлю, потому что…
- Боюсь, - произнес Константин.
- Чего ты боишься? - не понял Глеб.
- Я договорил за тебя, - пояснил узник. - Ты медлишь, потому что боишься. - И сразу же почувствовал, что угадал.
От изумления узкие глаза Глеба и вовсе превратились в маленькие щелочки. Некоторое время он молча буравил ими Константина, расслабившегося от маленького, совсем малюсенького, но выигрыша, затем, не выдержав, признался:
- Но как ты догадался? - И тут же потребовал уточнения: - Боюсь чего?
- Это в спор не входило, - отрицательно покачал головой Константин, на что Глеб нетерпеливо махнул рукой:
- Я проиграл. - И, повернувшись к отцу Николаю, властно крикнул: - Чти десять молитв! - И, вновь уставившись на Константина, он бесхитростно развел руками: - Вот видишь, я слово держу. Но не сидеть же нам молча, ожидая, пока десятая не закончится. Так чего я боюсь?
- Ну, во-первых, дело для тебя новое и к тому же мерзкое, - неспешно начал Константин. - На пиру под Исадами с маху острым мечом двоюродного брата располосовать, как Святослава, например, куда как легче. Раз, и все.
- И сейчас все это пред очами вижу явственно, - кивнул согласно Глеб, пояснив: - Ведь живой я, и душа у меня тоже имеется.
- Имеется, - не стал возражать узник. - Только черная.
Глеб несогласно хмыкнул, но перебивать не стал, и Константин продолжил:
- Иное же дело - родного брата медленно, не торопясь, примучивать. Да чтоб с чувством все, без суеты, без спешки ненужной. С передышками. - Он чуть не сказал "с перекурами", но вовремя поправился. - На это особый навык нужен. Руку опять же набить надо. Ведь любое дело, пусть трижды паскудное, оно умения требует. А где его взять, коли ранее такого никогда не делал? Вроде бы совсем недавно в князьях ходил, вот и непривычно.
- А ныне?
- Ныне в катах, - отрезал Константин.
- И все? - почти ликуя, спросил Глеб.
- Нет.
- Что же еще?
- А еще то, что ты сам себя боишься, - добавил Константин. - Вдруг тебе это по душе придется, в усладу ей станет. Сам-то ты себя Каином никогда не считал и не величал, да всегда оправдание содеянному находил. Вон, даже ныне, пытать меня собираясь, и то нашел на что сослаться. Здесь же, коли ты радость почуешь, навряд ли хоть самую малую лазейку сыщешь, дабы, прячась от самого себя, стыдливо в нее заползти, как гадюка болотная.
- Ишь ты как ловко крутанул! - мотнул головой Глеб, но от дальнейших комментариев отказался, лишь сердито буркнул в сторону отца Николая: - Эй, чтец! Ну-ка, потише! Мудрым речам мешаешь. - Он помедлил, прислушиваясь, и одобрил: - Вот так. А еще лучше и вовсе шепотом. - После чего попросил Константина: - А ты чего умолк-то? Излагай уж далее, братец, коли начал.
- Да я уже все сказал, - пожал плечами тот. - Одно лишь забыл. - И поинтересовался: - Путь твой будущий ведом ли тебе самому?
Глеб иронично усмехнулся:
- Откуда же нам, глупым да убогим, об этом знать. Такое токмо пред смертью открывается. Вот хоть тебе, к примеру.
Константин вздрогнул от столь прозрачного намека, если это вообще можно было назвать намеком, но тем не менее продолжил:
- А он у тебя таков. Ныне моя медленная казнь будет твоим последним испытанием, ниспосланным дьяволом. Коли достойно его пройдешь, тот в награду твою душу пред тобой откроет. Всю вывернет и даже на самое донышко заглянуть дозволит.
- Ты же сказал, будто черная она у меня. Какой интерес туда глядеть? - хмыкнул Глеб. - Чего такого я в ней увижу?
- Верно я сказал и от слов своих не отказываюсь, - согласился Константин. - Вот мрак ты этот свой и увидишь. Сплошную черноту. Бездну. Попытаешься вглядеться, чтобы хоть что-то узреть, но не сможешь. И очей отвести в сторону тоже не сумеешь, ибо манить тебя эта бездна станет. И долго ты в нее заглядывать будешь, дьяволу на потеху. А потом сама бездна в тебя заглянет. И страшен будет ее взгляд, ибо не в силах человека вынести то, что пока не дано ему богом…
Гадючьи глазки буравили Константина, ввинчиваясь, впиваясь в него зло, и наконец Глеб, не выдержав, истошно заорал, вскакивая на ноги:
- Довольно! - Тут же он повалился назад на земляной пол, с испугом пролепетав, растерянно глядя на Константина: - А я ног не чую вовсе.
- Отсидел, поди, - усмехнулся тот.
Глеб будто отрезвел. Уверенно вытянув ноги вперед, давая время восстановиться кровообращению, он откинулся слегка назад, опершись на руки, и задумчиво произнес:
- Вишь ты, как оно все завертелось. А я ведь, брате, еще с весны засомневался. Подменили младшего моего, думаю.
Настала пора вздрагивать от неожиданного изгиба Глебовой мысли Константину, а будущий палач продолжал:
- Мед хмельной еле-еле потребляет. Ишь, раны не дозволяют. Девка ядреная идет мимо, а ты и не глянешь в ее сторону. На охоту ездил последний разок аж в студенце. Из слуг да дворовых своих хоть бы одного с тех самых пор зашиб. И ведь не токмо ни единого разочку никого не изувечил али прибил бы слегка, для острастки, так ты и руку ни на кого не подъял. Ну хошь бы перстом ткнул, ан и того нетути.
"Ничего себе, насколько он наблюдателен! - восхитился Константин. - А главное, как лихо систематизировал все изменения. Силен, бродяга, черт его дери. Даже жаль, что мы с ним по разные стороны. С его-то умищем, чутьем и прочими знаниями Средневековья, которых у меня никогда не будет, ибо для этого надо тут родиться, мы бы…"
Додумывать не стал. А зачем? Умерла так умерла, ибо того, что случилось, назад не вернуть.
А Глеб меж тем продолжал:
- Опять же сыновец мой Святослав от учения тяжкого не бегает, как ранее. Пытаю его давеча яко стрый: "Поведай-ка мне, почто так умучиваешься, чтя Библию али ину каку книжицу?" Он же степенно ответствует, что князь-батюшка так повелел. На пирах невесть кого без роду-племени привечать стал. Один гусляр чего стоит. Воев в дружину чуть ли не из канавы подбираешь. Да что там… Ежели все перечесть, перстов на руках не хватит.
- А ты на ногах еще добавь, - посоветовал Константин.
Глеб шутку понял и, странное дело, почти не обиделся. Даже попытался ее продолжить:
- Так неудобно. Как счет вести, так разуваться надо. А надумал я вот что, - вернулся он к своей мысли. - Собрал я все перемены, что с тобой приключились, воедино и понял: не может человек так перемениться, да еще за столь короткий срок. Это ведь не молонья какая на единый миг сверкнула, ан глядь, а ее уж нетути. Стало быть, ты… - И вдруг резко, без малейшего перехода, повелительным тоном приказал: - А ну перекрестись! - Он торопливо отпрянул назад, наблюдая за реакцией Константина, но, когда тот спокойно и уверенно осенил себя крестом, сокрушенно протянул: - Стало быть, ты не сатана, - и расстроенно вздохнул: - А жаль.
Однако чуть погодя лицо его вновь оживилось и приняло эдакое лукавое выражение, напоминая забавного чертика из мультика по пушкинской сказке.
Только в отличие от нее помимо бесенка с попом, которые были и здесь, и Ивана-дурака, на роль которого Константин самокритично назначил себя, тут присутствовал еще и палач.
Взаправдашний.
И был он совсем не веселый, хотя и набожный.