Они расстались. Михась вскочил в седло. Джоана, уже подошедшая было к распахнутой дверце кареты, вновь кинулась к своему возлюбленному. Михась нагнулся к ней, неловко обнял за плечи. И леди Джоана, не дрогнувшая в неравной схватке с испанцами на борту захваченной ими "Принцессы", не проронившая ни единой слезинки во время кровавой бойни в своем замке, когда Разик вырвал ее из лап негодяев, с улыбкой выходившая из полудюжины смертельных ловушек, когда вместе с Катькой отправилась разыскивать жениха, вдруг заплакала навзрыд, как простая деревенская баба. Она рыдала, судорожно раскрыв рот, содрогаясь всем телом, не в силах справиться с внезапным приступом горя и отчаяния. Ее отчаяние передалось Михасю, на миг парализовало его волю, и он застыл, не зная, что ему делать.
Катька, резко развернувшись, бросилась к подруге, обняла ее, оттащила от Михася, прижала голову к своей груди, зашептала на ухо какие-то слова, повела к карете.
- Езжай, братик, езжай! - бросила она через плечо, чувствуя, что сама вот-вот расплачется.
Михась пришпорил коня и, не оборачиваясь, помчался через площадь к кремлевским воротам. Но на полпути он резко натянул поводья, так, что конь закинулся назад, взвился на дыбы. Михась осадил своего скакуна, развернул на месте и долго глядел вслед карете, уже скрывшейся в темном проеме улочки.
Стряхнув наконец охватившее его оцепенение, дружинник хотел было вновь направиться к воротам, как вдруг его внимание привлек стук копыт, раздавшийся с улицы, соседней с той, по которой недавно уехала карета. Михась насторожился, расстегнул кобуру пистоля и шагом пустил коня навстречу неизвестному всаднику.
Всадник выехал из улицы на площадь и, увидев Михася, остановился. То же самое сделал и дружинник.
- Кто такой?
Они оба одновременно задали этот вопрос друг другу и некоторое время молчали, ожидая ответа.
- Я - страж московский. А ты кто будешь? - наконец требовательно произнес всадник.
- А я - дружинник поморской дружины боярина Ропши, - спокойно ответил Михась и добавил с подчеркнутым недоверием в голосе: - Ну и почему ты не на заставе, стражник?
- А ты почему не в дружине, воин? - в тон ему откликнулся незнакомец. - Я поморских дружинников многих знаю. Может, имя свое назовешь?
- Откуда ж ты нас знаешь, стражник?
- Не важно! Имя? - грозно выкрикнул всадник, с лязгом выхватывая саблю из ножен.
По-видимому, огнестрельного оружия у противника не было. Михась, поколебавшись какое-то мгновение, решил, что он ничем не рискует, и, слегка пожав плечами, выпалил привычной скороговоркой:
- Головной первого десятка первой сотни Северной тысячи поморской дружины Михась!
Всадник на секунду замер, затем с ненавистью воскликнул:
- Врешь, вражина! Михась погиб на Засечной черте! - и, пришпорив коня, ринулся на дружинника, крутя саблю над головой.
Михась, вскинув руку с пистолем, нажал на спусковой крючок. Щелкнул кремень, высекая искру, ярким огоньком вспыхнул порох на полке. За тот короткий миг, пока огонек достигал запального отверстия, следовало подправить линию прицела. И Михась чуть качнул ствол, но направил его почему-то не в силуэт нападавшего, а в грудь его коня. Грянул выстрел. Конь, остановленный пулей, споткнулся на всем скаку, завалился на бок. Всадник с похвальной ловкостью и проворством соскочил с седла, по инерции пробежал вперед, но все-таки не удержался на ногах и кубарем покатился по земле. Он почти сразу поднялся, так и не выпустив из руки саблю, но, вставая, невольно охнул, рефлекторно схватившись левой рукой за грудь.
Михась, не дожидаясь, когда противник опомнится, направил на него второй пистоль, крикнул грозно:
- Стоять! Пристрелю! Отвечай немедля: кто ты есть на самом деле?
- Я - страж московской плотницкой слободки Степан, - с трудом переводя дыхание, но гордо и с вызовом ответил тот.
- Что ты врешь, гад? Степа год назад пал в бою с опричниками!
В этот момент распахнулись кремлевские ворота, и из них показался десяток всадников, мчавшихся, по-видимому, на прозвучавший только что выстрел. Михась чуть повернул голову, соображая, что ему делать, если поднятый по тревоге кремлевский караул начнет без всяких разговоров палить по ним на скаку. Но он тут же успокоился, разглядев в розовом свете разгорающейся зари характерные головные уборы всадников.
- Сейчас разберемся, кто ты есть! - с угрозой пообещал дружинник стоящему перед ним человеку и крикнул приближающемуся отряду: - Разик! Желток! Спокойно! Здесь Михась! Задержал неизвестного.
- Михась... - незнакомец уронил саблю, протянул к дружиннику руки, шагнул к нему.
- Стоять! - Михась поднял пистоль, направил на противника, но тут же опустил ствол. - Степа?!
Он соскочил с коня, причем впервые в жизни - с правой, а не с левой стороны, бросился навстречу другу, воскресшему из мертвых, заключил его в объятия.
- Михась, помочь? - крикнул подскакавший первым Желток, по-видимому решивший, что его друг проводит силовое задержание.
- Желток, брат, это ж Степа! - радостно воскликнул Михась, разжимая объятия, отстраняясь от стражника, чтобы лучше его разглядеть, все еще не веря своим глазам.
Вновь прибывшие дружинники спешились, окружили Степу, принялись обниматься с ним, пожимать руки.
- Бойцы, внимание! - прервал затянувшуюся сцену радостной встречи Желток, вспомнивший о своих обязанностях десятника. - Всем - по коням и в Кремль. А то Разик там, у ворот, сейчас впадет в недоумение от происходящего и прикажет палить из пушек! Степа, друг, давай садись ко мне за спину.
Маленький отряд направился вскачь к приоткрытым воротам, возле которых их поджидал Разик, действительно недоумевающий по поводу происходящей на площади сцены. Ему еще издали принялись в несколько голосов кричать, что именно случилось, и полусотник вскоре сердечно обнял старого боевого друга, вернувшегося с того света. Степа и дружинники некоторое время почти кричали наперебой, пытаясь рассказать друг другу самое главное, как вдруг с юга донесся протяжный и глухой грохот, похожий на отдаленные раскаты грома. В первый миг все невольно подняли глаза к небу, но оно было по-прежнему чистым и безоблачным. И в следующее мгновенье бойцы поняли, что на самом деле означает этот звук. Турецкие пушки начали обстрел позиций русского войска.
Большой воевода князь Иван Бельский отставил в сторону кружку с остатками ароматного взвара, вытер усы белоснежным вышитым рушником и поднялся из-за стола. Вслед за ним немедленно вскочили все военачальники, угощавшиеся за щедрым княжеским столом в его городской усадьбе.
- Ну, соратники мои, - обратился к ним князь, пора нам выезжать в полки, а то уж наступает рассвет, и не ровен час, враг напустится на нас, пока мы тут завтракаем.
Большой воевода и все присутствующие еще с вечера были при оружии, в бронях и шеломах, и не снимали доспехов в эту ночь, опасаясь вылазок неприятеля. Бельский поправил висевшую на поясе саблю и шагнул к двери. В это время за распахнутыми окнами что-то громыхнуло отдаленно.
- Никак гроза? - удивился князь, но тут же изменился в лице, выскочил на крыльцо и сбежал по крутым ступеням на двор. Военачальники бросились вслед за воеводой.
- Коня мне! Немедля!! - выкрикнул князь.
Но двое стремянных уже вели к крыльцу оседланного и взнузданного боевого княжеского скакуна. Бельский вдел ногу в стремя, вскочил в роскошное седло с высокими позолоченными луками. В это время раздался еще один залп, и высоко над головами воеводы и его свиты просвистело несколько ядер. Некоторые невольно втянули головы в плечи. Но князь Бельский даже не пригнулся, лишь бросил презрительно:
- Перелет! Басурмане-то, оказывается, стрелять не умеют. Наши войска ведь эвон где стоят! А они пуляют по пустым дворам с перелетом в полверсты! - И скомандовал, обращаясь к своей свите: - Что замешкались? Али свиста ядер не слыхали? По коням! За мной!
Князь выехал со двора и поскакал к окраине московского предместья, на которой, согласно предписаниям Разрядного приказа, занял оборону большой полк. Далеко растянувшись по улице, вслед за воеводой скакала его блестящая свита, состоявшая из самых знатных князей и бояр, назначенных руководить войском исключительно на основании своих родословных, записанных в разрядных книгах.
Когда военачальники во главе с большим воеводой достигли передовой линии русских войск, они не сразу поняли, что происходит. Ратники из своих укрытий за заборами и стенами домов с тревогой взирали вовсе не на простиравшееся перед ними поле, на противоположном конце которого выстраивались в атакующие порядки ордынские тумены, а назад, в сторону лежащего у них за спиной города.
- Что происходит, Доброслав? - осадив коня, обратился князь Бельский к подбежавшему к нему тысяцкому, с которым служил уже почти два десятка лет.
Мужественный и видавший виды тысяцкий был бледен как полотно.
- Обернись, воевода! - дрогнувшим голосом произнес он.
Князь повернулся в седле и увидел, как за его спиной, в тех местах, куда падали неприятельские ядра, уже вился густой дым и мелькали яркие языки пламени разгорающегося пожара. И тут турецкие пушкари перенесли огонь на самую окраину, туда, где находился сейчас большой воевода и располагались оборонительные порядки его полков.
Каленое ядро просвистело в полусотне сажен от воеводы, с коротким треском пробило крышу сарая, упало внутрь. Буквально через минуту в проломе крыши заструился дымок.
- Тысяцкий, направь людей тушить пожары! - приказал воевода.
Доброслав со всех ног кинулся к своим ратникам выполнять приказ. Но ядра вперемешку с гранатами сыпались сплошным огненным дождем. Воевода продолжал оставаться посреди улицы. Его верный боевой конь, приученный к свисту пуль и грохоту залпов, стоял как вкопанный, лишь прядал ушами. Воеводская свита попряталась кто куда. Знатные военачальники, стремянные и прочие высокие чины забились под стены заборов и лабазов или просто залегли в канавы.
- Воевода! - срывающимся голосом крикнул дьяк Разрядного шатра из подворотни, в которой он лежал, прикрыв голову своим знаменитым сафьяновым портфелем, набитым указами и доносами. - Может, выведешь полки в поле, навстречу неприятелю? Я доложу Разрядному приказу, что ты нарушил предписание не по своей воле!
Князь Бельский посмотрел вперед, через обширный луг, на темную массу готовой к атаке несметной ордынской конницы. Затем перевел взгляд на окраину предместья, по которой метались в тщетных попытках тушить разгорающийся пожар его ратники, уже более напоминавшие неуправляемую толпу, а не стройное воинство.
- Поздно! - с горечью ответил он то ли дьяку, то ли самому себе и скомандовал, перекрывая крики и треск пламени: - Ратники! Всем отходить поодиночке и малыми отрядами к Кремлю, занимать оборону на стенах!
Повернув коня, воевода, опустив голову, поехал прочь от места несостоявшейся битвы, где погибали его полки, не сделавшие ни единого выстрела по неприятелю, не вынувшие мечей из ножен. Часть свиты последовала за князем. Однако не только доехать до Кремля, но даже добраться до Москвы-реки им не удалось: ласковый весенний ветерок гнал пожар навстречу отступавшим с окраины войскам. В огненной ловушке, умело организованной турецкими пушкарями, метались толпы людей - и воинов, и беженцев. Даже в тех местах, куда ядра, посылаемые легкими полевыми орудиями, явно никак не могли долететь, к безоблачному небу поднимались столбы дыма и пламени. Огнем была охвачена вся Москва. Князь Бельский не имел возможности даже удивиться этому обстоятельству и выяснить, почему пожар охватил сразу весь город, а не только подвергшиеся бомбардировке южные посады. Ему надо было спасать свою жизнь.
Движимый скорее инстинктом, нежели разумом, воевода направил своего коня к родной усадьбе. Мощной грудью раздвигая в беспорядке мечущуюся толпу, давя людей копытами, верный конь донес его до высоких, окованных железом ворот. Пламя пока еще не добралось до княжеских хором, или же многочисленной дворовой челяди удавалось справляться с очагами возгорания. На голос князя ворота открылись и тут же захлопнулись за его спиной. Домашние кинулись к своему повелителю и защитнику:
- Князь! Батюшка! Спаси!
Князь обвел взглядом знакомые лица, вдохнул запах дыма, уже клубившегося над соседними с усадьбой постройками, и произнес решительно:
- Берите меха и ценности, посуду и каменья и укрывайтесь в погребах и ледниках!
И, соскочив с коня, бросив его посреди двора, воевода поспешил в самый большой и обширный погреб, расположенный вблизи поварни. В погребе было тихо, прохладно и, по сравнению с тем, что творилось сейчас наверху, спокойно и уютно. Вкусно пахло окороками и соленьями, оставшимися с зимы. Воевода велел зажечь лучины, завалить тяжелую дубовую дверь изнутри. Усевшись на кадку с соленой капустой, он погрузился в невеселые размышления.
Князя удручало отнюдь не поражение возглавляемого им войска и не захват столицы. Сколько их было, этих поражений! За два провальных казанских похода его даже сажали в острог, но затем выпускали. Не бесплатно, конечно, выпускали, приходилось откупаться. Но собранные предками обширные имения предоставляли князю возможность всегда задобрить тех, кто принимал судьбоносные решения. И благодаря тем же предкам он вновь и вновь вставал во главе русского войска. Он не напрашивался в большие воеводы, никого не подсиживал, не подличал. Просто в Разрядных книгах князь Иван Бельский был записан выше других князей и бояр. Веками установленный порядок выдвигал его, бездарного полководца, на самый верх военной иерархии. И никакие поражения и неудачи не могли этот порядок изменить.
И сейчас князь переживал не оттого, что сдал врагу столицу, погубил тысячи русских ратников. В конце концов, он в точности выполнил все предписания Разрядного приказа, утвержденные именем государя. Его волновало лишь одно: хватит ли у него средств, чтобы откупиться сначала от ордынцев, а затем от тех, кого государь назначит расследовать действия большого воеводы. За свою жизнь он практически был спокоен: ордынские ханы редко убивали русских князей, особенно тех, с которых можно было получить большой выкуп. А вот клеветы и наветов со стороны завистников князь опасался. Он с раздражением вспомнил, как на состоявшемся вчера вечером военном совете этот выскочка, молодой Воротынский, при всех военачальниках позволил себе оспаривать решения большого воеводы. Наверняка государю об этом донесут. Ну что ж, Воротынский этот отнюдь не в чести, лишь недавно возвращен из ссылки с Белозера. Можно отговориться, лишь бы опять-таки хватило средств на подарки. Князь обвел взглядом многочисленные ларцы и сундуки, принесенные в погреб его домашними и челядинцами, и слегка успокоился.
Сквозь выведенную на поверхность трубу, обеспечивающую приток в погреб свежего воздуха, потянуло дымком. "Наверное, наверху уже бушует пожар", - подумал князь. Запах дыма был вначале несильный, и к нему вскоре привыкли. К тому же всем находящимся в погребе вскоре почему-то захотелось спать. Князь приказал постелить ему на полке, свободной от припасов, соболью шубу и улегся на нее. Размышляя о том, что он ответит будущим расследователям его поражения на тот или иной вопрос, князь закрыл глаза и, вдыхая все более и более сгущавшийся угарный газ, заснул, погрузившись в вечный сон, после которого ни ему, ни его родным и близким, укрывшимся вместе с ним в погребе от пожара, уже не суждено было проснуться.
* * *
- Братцы, мне надо вернуться в полк! Дайте коня! - воскликнул Степа, когда до кремлевских ворот, возле которых он стоял в окружении поморских дружинников, донеслись звуки первых пушечных залпов.
- Погоди, Степа. - Разик положил ему руку на плечо. - Ты там кто? Десятник, сотник?
- Да нет, просто рядовой ратник.
- Тогда, как старший по званию, приказываю тебе поступить под мое начало и остаться здесь, в карауле у кремлевских ворот, вместе с моими дружинниками. А то у меня людей мало для выполнения задачи, поставленной воеводой князем Воротынским.
- А что за задача? - спросил Михась.
- Вовремя закрыть ворота. А потом не открывать.
- И только-то? - удивился Степа и переспросил недоверчиво: - Что, сам князь Михайло Воротынский вам это простое дело поручил?
- Так точно, сам князь Михайло Иванович. В Кремле и гарнизона-то как такового нет. Только обычный караул во дворцах да приказах. А на стенах лишь стража, как в мирное время, да и то не в каждой башне. Считается, что Кремль будут оборонять войска князя Бельского. Но князь Воротынский опасается, что они окажутся в ловушке и будут отрезаны от Кремля. Он сейчас начальствует над полком левой руки и не может отдать никому прямого приказа касательно обороны Кремля. Потому он и обратился к нам.
- А почему нельзя ворота закрыть сейчас?
- В городе много беженцев, они наверняка ринутся в Кремль. Их, конечно же, надо пропустить. А неприятель обязательно постарается использовать это обстоятельство и ворваться в открытые ворота на плечах беженцев.
- Хашар? - полувопросительно-полуутвердительно произнес Михась.
- Да, хашар, - кивнул Разик. - Осадная толпа. Пленные, гонимые на штурм крепости. А за их спинами укрываются воины. Старая тактика ордынцев, применявшаяся еще Чингиз-ханом. В общем, надо закрыть ворота в последний миг, перед носом противника. И оставить многих русских людей на убой.
Михась вздрогнул, как от удара, в упор посмотрел в глаза Разику, словно не веря, что его друг и командир только что произнес эти слова. Глаза полусотника были черные, почти мертвые. Разик выдержал взгляд Михася и ответил на незаданный вопрос:
- Потому князь Воротынский и поручил это дело именно нам. Он верит, что мы не дрогнем и сумеем опустить решетку не раньше и не позже, чем необходимо. То есть спасти наибольшее число беженцев и спасти Кремль. Но это полдела. Потом важно не позволить никому открыть ворота, как это случилось во время набега хана Тохтамыша, когда князья суздальские подговорили москвичей сдаться и якобы спастись ценой легкого выкупа. Михайло Иванович полагает, что в столицу давно прибыли тайные посланцы хана или самого султана с дарами и посулами, и кое-кто из бояр, и стрелецких голов, и даже опричников, ставших неугодными государю и опасающихся разделить участь Басмановых, готовы переметнуться на ханскую службу. Мы должны встать у Больших ворот и охранять их от вероятных изменников до конца осады. В остальных кремлевских башнях, как вы знаете, все ворота по приказу государя уже давно, еще до его переезда в Слободу, завалены и замурованы.
- Понятно, - задумчиво произнес Михась, затем обратился к стражнику: - Ну так что, Степа, ты с нами? Тут, действительно, каждый верный человек на счету.
- С вами, братцы! А насчет лазутчиков турецких князь Воротынский прав. Давайте еще постоим немного здесь, на площади, да я вам кое-что расскажу. А то там, в Кремле, я чужих ушей опасаюсь.
И Степа вкратце поведал поморским дружинникам о боярском сыне Кудеяре Тишенкове. Лешие молча выслушали рассказ стражника, затем по команде Разика построились в колонну по два и рысью вернулись в Кремль, заняв позиции вместе с караулом стрельцов возле самых ворот.