Громыхнуло очень качественно, разрывая на мельчайшие части чуткую и беззащитную утреннюю тишину…
"А какой еще надежный сигнал можно было придумать? – чуть смущенно пояснил внутренний голос. – Уж что пришло в голову, извините…"
– Я пойду с первым батальоном! – скороговоркой сообщил Смирнов и, не дожидаясь согласия начальства, вскочил на ноги и припустил к берегу.
– Полковник, а ведет себя – как последний мальчишка! – недовольно проворчал себе под нос Егор. – Ничего, вот дело закончится, я тебе, воинственный ты наш, такую знатную головомойку устрою, век не забудешь…
Все вокруг сразу пришло в движение, загремели первые выстрелы: это солдаты третьего батальона, не участвующие в "водных процедурах", уничтожали сонных шведских моряков, неосторожно заночевавших на берегу. Егор снова приник к окуляру подзорной трубы: вдоль всей береговой кромки были видны силуэты многочисленных лодок и плотов, медленно, но целенаправленно продвигающихся к вражеским кораблям, совершенно беззащитным и беспомощным при полном штиле.
Очень похоже, что на шведских судах началась классическая паника. Одни капитаны велели поднять якоря, что привело только к тому, что фрегаты и шняги начали неуклюже вращаться вокруг своей оси. Другие же шкиперы велели спустить на воду гребные шлюпки – чтобы попытаться уйти на веслах к западному берегу, бросив сами корабли на произвол судьбы. Загрохотали беспорядочные пушечные залпы, дружные ружейные и пистолетные выстрелы…
Лодки и плоты – с русскими солдатами – густо облепили шведские корабли. Вот уже с передней мачты "Катерины" был спущен шведский сине-желтый флаг, а по штормовым трапам, переброшенным через борта "Каролуса", начали шустро карабкаться наверх крошечные фигурки…
Неожиданно над флагманской яхтой-красавицей вверх поднялся яркий огненный шар, через мгновение по ушам больно ударила сильная звуковая волна, подзорная труба предательски выскользнула из рук. "Наверное, кто-то из шведских офицеров, не желая сдаваться в плен, подорвал пороховой погреб! Скорее всего, что и сам Лешерт, больно уж он, по рассказам пленных и перебежчиков, горд и заносчив", – понял Егор, сильно тряся головой, чтобы избавится от противного звона в ушах.
Когда он в следующий раз навел подзорную трубу на место завершающейся схватки, то увидел только гигантское облако грязно-серого дыма, из которого время от времени выныривали одинокие лодки и плоты, стремящиеся вернуться на берег…
Через полтора часа из трофейной шведской шлюпки на песчаную косу, слегка пошатываясь, выбрался Михаил Сомов – командир второго батальона. Мишкина голова была туго обмотана какой-то окровавленной тряпкой, раненая правая рука располагалась в широкой холщовой перевязи, переброшенной через голову.
– Господин генерал-майор! Эскадра шведского командора Лешерта полностью переведена под руку русскую! – смертельно усталым голосом доложил Сомов. – Три судна затонуло во время взрыва порохового погреба на флагманской яхте "Каролус", остальные находятся на плаву и готовы к плаванию!
– Наши потери? – глядя в сторону, спросил Егор.
– Около шестидесяти убитых, сто пятьдесят человек – ранены и контужены!
– Что с полковниками Апраксиным и Смирновым?
– П-погибли оба, Александр Д-данилович! – заикаясь, сообщил Мишка и заплакал, тоненько всхлипывая…
Егор сидел на речном обрыве, свесив ноги вниз, и, изредка прикладываясь к горлышку прямоугольной бутылки с зубровкой, разговаривал сам с собой:
– Два молодых полковника, оба – Никиты. Молодые, русоголовые, широкоплечие, кровь с молоком – если говорить коротко… Погибли вот. Жалко – до слез… А ведь по всем документам, которые я читал раньше, в двадцать первом веке, эскадра командора Лешерта была захвачена с минимальными потерями. Причем на дно пошла только флагманская яхта, так как пороховой запас на "Каролусе" был совсем незначителен. Правда, произошло все это на три года позже… Что же получается: данные страшные смерти – плата за спешку? История так подло мстит – за свое ускорение? "Параллельный мир" собирает свою дополнительную дань?
Глава одиннадцатая
Беспокойное побережье Балтийское
Как говорится: час-другой отдали скорби и печали, помянули павших братьев по оружию, пора приниматься и за дела важные, неотложные. Война на дворе, а эта строгая дама не терпит излишней сентиментальности и расслабленности…
Егор поднялся на ноги и, сильно размахнувшись, забросил в озерные темные воды недопитую бутылку с зубровкой, после чего подозвал к себе Тихона Тыртова – командира третьего батальона, вышедшего из этой баталии без ран и контузий, поинтересовался:
– Как там подполковник Сомов?
– Сестрички милосердные его уже перевязали, дали вволю хлебнуть кагора монастырского лечебного, настоянного на разных травах. Так что уснул наш Мишаня. Барышни уверяют, что он поправится непременно – недели через три-четыре.
– Ладно, тогда слушай мой приказ! – облегченно вздохнул Егор. – До полного выздоровления подполковника Сомова ты назначаешься командиром Екатерининского полка Преображенской дивизии!
– Слушаюсь, господин генерал-майор! Оправдаю оказанное доверие…
– Не перебивай и слушай внимательно, охламон! Пусть пушкари выделят самую шуструю лошадку с умелым седоком, я сейчас письмо напишу гдовскому воеводе. Необходимо это послание ему доставить как можно быстрей. Девять шведских судов мы успешно захватили, а о корабельных командах и не подумали… Вот пусть воевода и пришлет сюда опытных моряков и рыбаков местных, способных ходить по водам на таких посудинах. Да и ты на каждый кораблик направь по пятку надежных солдат. На всякий случай. Далее, всем судам следовать в Псков – под команду шкипера Емельяна Тихого. Про то я пропишу отдельную бумагу… Теперь по Екатерининскому полку. Идете в Гдов-город, там отдыхаете дня два-три, потом двигаетесь на Псков, далее – на Москву. Все, на этот год для вас воинская кампания закончена: отдыхать, принимать пополнение, проводить маневры… Легких раненых и контуженых взять с собой, тяжелых оставить в Гдове, велеть тамошнему воеводе выделить потом подводы, чтобы доставить всех поправившихся и выздоровевших к полковому подмосковному лагерю. Плененных шведских матросов и офицеров сдать псковскому воеводе, пусть использует их на строительстве крепостных стен, рытье рвов. Ну, вроде бы у меня и все… Понял? Есть вопросы?
– Александр Данилович, а сами-то вы – куда? – чуть помявшись, спросил Тихон.
– Я к Нарве пойду – для начала, а там уже определюсь… Мои-то сотрудники живы? Все уцелели в этой схватке озерной?
– Один убит да другой – контужен сильно…
Еще через час Егор – в сопровождении восьми своих людей – пешим ходом направился в сторону Нарвской крепости. Лошадей в этот раз решили не задействовать:
больно уж низкие берега реки Наровы, вдоль которой пролегал их маршрут, густо заросли различным кустарником и мелколесьем.
На темно-багровом закате, пройдя вниз по течению Наровы порядка семнадцати-восемнадцати верст, отряд остановился на ночевку. Разожгли невысокий походный костер, сноровисто установили парусиновую армейскую палатку – одну на всех. Этот вечер, один из первых июльских, выдался тихим, теплым и очень светлым. В реке громко и часто плескалась крупная рыба, в густых прибрежных камышах сонно крякали утки, чуть слышно гоготали дикие гуси, готовясь ко сну.
После завершения нехитрого, но сытного ужина, Егор вольготно расположился на толстой войлочной кошме, не торопясь, раскурил последнюю – на этот долгий и трудный день – трубочку. Лежал себе и умиротворенно пускал в небо сизые кольца табачного дыма, раздумывая над превратностями своей непростой судьбы…
Неожиданно на противоположном речном берегу послышался громкий и утробный рык, в ответ ему раздался другой – не менее дикий и яростный.
– Что это такое? – вскочил Егор на ноги, выхватывая из-за пояса пистолет.
– Ерунда, господин генерал-майор! – заверил его Фролка Иванов – бывший денщик Якова Брюса, так и прижившийся в охранной Службе после тех памятных ноябрьских событий. – Просто тутошние медведи делят свои угодья.
Рык тем временем превратился в настоящий разноголосый рев. Создавалось устойчивое впечатление, что в этом дружном хоре принимало участие не менее шести-семи крупных медвежьих особей.
– Чего они не поделили-то? – поинтересовался Егор в редкий период тишины, недоверчиво и опасливо посматривая в сторону неожиданной "концертной площадки".
Фролка, усердно кроша в котелок с кипятком куски чаги – чайного гриба, срубленного с ближайшей толстой березы, охотно пояснил:
– Я же, господин генерал-майор, сам псковский, мне это и не внове… Медведей в этих краях – просто ужас сколько! Особенно – чуть севернее Гдова. Это место, где речка Нарова вытекает из Чудского озера, так и прозывается в народе – "медвежий угол"… Поэтому мишки всегда очень тщательно делят между собой все угодья, а всех нарушителей – прогоняют беспощадно. А сейчас-то – что получилось? Был большущий шум – от нашей недавней жаркой схватки с эскадрой командора Лешерта. Потом и вовсе – сильный взрыв… Вот тамошние медведи сильно испугались и от того испуга снялись со своих насиженных мест, решили уйти на другой берег Наровы. А здесь их никто и не ждал. Тут же набежали местные мишки, чтобы решительно прогнать всех пришлых и незваных. Оно и началось…
Рев-рык возобновился с новой силой, послышался громкий всплеск – от падения грузного и тяжелого тела в речную воду, за ним – второй.
– Эге, ишь ты! – забеспокоился Фролка, доставая из костра ярко горящую сухую сосновую жердь. – Придется, на всякий случай, сходить на берег. Иначе к нам могут пожаловать очень недобрые и опасные гости…
Кроме Егора и Фролки на речную каменистую косу выбрались и все остальные члены отряда: все равно спать под эту медвежью какофонию было совершенно невозможно. У кого-то в руках было ружье, у кого-то – пистолет.
– Вона, плывут, бедолаги! – указал Фролка своим импровизированным факелом на темно-серую поверхность реки. – Правее того белого камня…
Егор навел подзорную трубу на указанное место: две крупные черные медвежьи головы мелькали в неспокойных волнах Наровы, то появляясь, то опять исчезая из виду.
Он перевел свой оптический прибор на противоположный речной берег: там обнаружилось сразу пять матерых светло-бурых медведей (или – медведиц?), которые, угрожающе порыкивая, напряженно наблюдали за уплывающими сородичами.
– Братцы, давайте пальнем дружно – в сторону тех пловцов! – предложил Фролка. – Чтобы они, случаем, не выбрались на берег рядом с нашим лагерем.
Над рекой вразнобой зазвучали ружейные и пистолетные выстрелы, Егор увидел, как черноголовые мишки испуганно отвернули от берега, где располагался лагерь отряда, и сноровисто поплыли вниз по течению реки, а их светло-бурые собратья покинули противоположный обрывистый берег, торопливо разбредясь в разные стороны…
Через сорок часов, переночевав еще раз у глубокого речного омута, из которого удалось выловить парочку вполне приличных налимов, Егор и его подчиненные вышли к первым русским постам, охраняющим брод через Нарову. На севере все было затянуто густым черным дымом, а войска, вытянувшись узкой цепочкой, торопливо перебирались обратно на русский берег, перетаскивали полевые мортиры и гаубицы, установленные на деревянных, качественно сколоченных плотах.
– Что происходит? Почему отступаем? – строго спросил Егор у черноусого драгунского поручика, командовавшего сторожевым постом. – Ведь этот дым – стоит над Нарвской крепостью?
– Нарва-то второй день уже горит, да свейский воинский корпус на подходе, господин генерал-майор! – браво доложил поручик. – Сам генерал Шлиппенбах ведет шведов! Зело он злобен – за свою мартовскую конфузию под Дерптом… Государь приказал армейским частям незамедлительно отойти на правый берег Наровы. Наладить надежную охрану всех ближних бродов и переправ, полевую артиллерию установить – в специальных земельных укрытиях, которые надлежит дельно укрепить дубовыми бревнами…
– Петр Алексеевич уже здесь? – удивился Егор. – Когда прибыл? Где он сейчас?
– Пять дней назад, Александр Данилович! Государь – вместе с Борисом Петровичем Шереметьевым и всеми штабными офицерами – еще вчера перебрались на наш берег. Командный пункт нынче разбит на том высоком холме, что расположен в трех верстах восточнее Иван-города.
– Сам-то как? Грозен?
– Никак нет! Бодры, веселы и негневливы!
– И то хлеб…
Петр, за спиной которого маячил улыбающийся Василий Волков, встретил Егора распростертыми объятиями:
– Алексашка, сучий потрох, исчадие ада! Как же я соскучился без тебя, засранца! Эй, кто-нибудь… Быстро собрать на стол – всего самого лучшего!
Пока накрывали походный стол, Егор шепотом спросил у царя:
– Ну, как оно, мин херц, с Мартой-Екатериной-то? Срослось что-нибудь?
– Срослось, – чуть покраснев, так же тихо ответил Петр. – Все – срослось, до самого конца… Спасибо тебе, охранитель, за эту милую особу. Век не забуду! Правда, побыть довелось вместе – всего-то четыре дня… И моему сыну Алешке она, Катенька – то есть, очень приглянулась: смотрит на нее мальчонка – и улыбается…
Сели за раскладной стол: Петр, Егор, Шереметьев и Василий Волков.
Егор коротко рассказал обо всех обстоятельствах пленения шведской эскадры.
– А Лешерт-то каков! – уважительно покачал головой Волков. – Не захотел сдаваться в плен, предпочел тому смерть лютую…
– Жалко-то как – Никиту Апраксина! – искренне огорчился Петр. – Неплохой воевода получался из мальца, дельный… Все корабли плененные, охранитель, ты направил в Псков? Оно и правильно, если надо будет, то они помогут отогнать шведов от города.
По предложению генерала Шереметьева выпили по первой чарке, помянув славных воинов, погибших в озерной баталии, помолчали, закусили.
– Слышь, Данилыч, а куда ты услал Бровкина Алешку? – с аппетитом обгладывая жирное гусиное бедро, спросил царь. – А потом и про герцогиню эту поведай – как да что… Не, мне твоя Александра Ивановна вкратце обрисовала – общую картинку, только я так до конца и не понял: в чем высший смысл этой истории? Я же тебя очень даже хорошо знаю! Не иначе что-то задумал хитрое да высокоумное?
– Начну по порядку! – весело похрустев маринованной редькой, приступил к ответам Егор, прекрасно понимая, что местами придется нагло врать. – Маркиз поехал на восток, поближе к Сибири-матушке, повез прятать в дальний острог подлого шпиона турецкого. Понимаешь, мин херц, приехал ко мне в Псков один басурман – с письмом от Медзоморт-паши. Мол, надо данного турка отправить на Урал, чтобы он там все внимательно осмотрел – на предмет будущих торговых дел. Я так подумал: с одной стороны, нам в горах Уральских чужие глаза совсем и не нужны, а с другой, надо и Медзоморт-пашу уважить. Человек он хороший, почему не помочь? Вот пусть этот коварный шпион и сидит – в уральской темнице, а в Константинополь так отпишем мол: "Уехал ваш посланец на восход солнца, да и пропал совершенно бесследно. Россия – она же бескрайняя, в ней затеряться случайно – раз плюнуть…" А что такого? Как наш дьяк Прокофий Возницын в Константинополе исчез без следа – так и ничего? Вот и турецкий посланец – сгинул…
– Дурью все маешься! – недовольно скривился Петр. – Не, про Урал да "чужие глаза" я полностью согласен с тобой. Пошли все эти любопытные иноземные морды – куда подальше! Но зачем же вокруг этого – городить такой непростой огород? Свернули бы тонкую шею этому шпиону прямо в Пскове, закопали бы в ближайшем глубоком овраге, а Медзоморту отписали бы, что, мол, успешно отбыл ваш человечек – в сторону далекой Сибири… Делов-то! Впрочем, Данилыч, это твои погремушки, не буду встревать…
"Эге, будь настороже, братец! – тоненьким и бодрым комариком заныло чувство опасности. – Глаза-то у нашего Петра Алексеевича блеснули как-то очень уж недоверчиво. Запомнит он явно об Аль-Кашаре, а это очень плохо. Эх, надо было, действительно, пристукнуть этого араба по-тихому, как сам царь советует! Что теперь делать? Надо при первой же возможности, как подвернется подходящий серьезный повод, тебе лично выезжать в уральские края. Как это – зачем? Чтобы надежно исправить собственную же оплошность…"
– Ладно, давай сказывай про курляндскую герцогиню! – велел Петр. – Но сперва еще пропустим по одной чарке. Предлагаю выпить: за прекрасных и нежных девиц, что скучают по нам, непутевым, где-то…
Пропустили.
– У герцогини Луизы и маркиза Алешки амур приключился! – аккуратно промокнув губы рукавом своего камзола, поведал Егор. – Вот я и подумал, что это можно здорово использовать в наших делах прибалтийских…
– Ага-ага! – недоверчиво и смешливо покачал головой царь. – Заливаешь, наверное! Просто захотел помочь другу-приятелю увести у курляндского герцога законную супругу, а теперь вот выискиваешь серьезные причины. Ну сказывай, где в этом амуре государственная выгода?
– А вот сам подумай, мин херц, только не спеши. Алешка же этого Фридриха-Вильгельма честно вызвал на дуэль, а тот не явился, то бишь – струсил. Из-за этого наша рыженькая Луиза официально и объявила: что больше не считает герцога своим супругом и разрывает с ним всякие отношения…
– Что из того? Подумаешь! – лениво зевнул царь.
– Ничего и не подумаешь! – не сдавался Егор. – Трус – значит, не рыцарь! Следовательно, не заслуживает права носить герцогскую корону! Вот ты, государь, и пишешь письмо тамошнему рыцарству, а в этом своем послании подробно излагаешь все обстоятельства дела и строго требуешь – данного герцога незамедлительно сместить (убить, отправить в ссылку, выгнать за пределы Митавы), а на его место назначить (выбрать, определить на рыцарском турнире, метнуть жребий) нового и достойного.
– Какой в этом прок? Ну изберут митавские худосочные дворяне вместо одного худосочного придурка и слюнтяя – другого… Что из того?
– В том-то все и дело, что тамошние лентяи вообще ничего не будут делать! Так этот позорный Фридрих-Вильгельм и останется Великим герцогом Курляндским до самой своей смерти. Понимаешь теперь, мин херц?
– Не-а! – честно признался Петр, уже начиная гневно посверкивать глазами.
– Потом, когда уже возьмем Нарву, – мечтательно прищурился Егор, – можно будет и все земли прибалтийские перевести под руку русскую. Под твою, то есть Петр Алексеевич, руку. А вот и веский повод – Курляндию захватить! Мол, вас же, козлов драных, жирных да ленивых, просили добром – сменить вашего занюханного герцога? Просили! Вы не послушались, оставили старого? Теперь уж не обижайтесь, родимые: мы его сами сменим! А чтобы дальше не возникало всяких ненужных казусов, на герцогский трон мы посадим своего человека… К примеру, кто из русских дворян возьмет на свою шпагу Митаву-город, тому и быть – Великим герцогом Курляндским! А, мин херц, чем это плохо? Будет сидеть на Митаве верный тебе человек, проверенный и надежный. Не просто испуганный и дрожащий вассал, которого привели под присягу силой русского оружия, а по-настоящему – свой в доску. Русский – по своей природе! – лукаво подмигнул Волкову: – Вот ты, Василий, готов стать курляндским герцогом? Что смущаешься – как кисейная барышня? Отвечай, когда начальство спрашивает!
– Дык я то что? – смущенно и несвязно забормотал Василий, сразу поняв, куда и к чему клонит Егор. – Как Петр Алексеевич прикажет, так и исполню! Хоть завтра…
На царя, как и ожидалось, напал нешуточный приступ необузданного хохота, по окончании которого Петр пообещал: