Егор, стоя по пояс в воде, с пистолетом в правой руке и с ручной гранатой за пазухой, осторожно выглянул из густых и высоких зарослей светло-фиолетовых камышей, начал раздавать последние указания:
– Делаем так. Ты Фролка…
– Постой, Александр Данилович! – неожиданно прервал его Волков, неотрывно наблюдавший за противником через подзорную трубу. – Погоди! Там, на носу шлюпки стоит… Треуголка, белый шарф на шее… Действительно, он, Андрюшка Соколов! Точно – наши! Опять этот голландский Антошка прав оказался…
Петра и Девиера, предварительно кратко переговорив с Соколовым, они нашли в густых зарослях островных камышей только часа через полтора: старательно выполняя наставления Егора, эта парочка успела отойти на запад почти на три версты.
– Наши? Полковник Андрей Соколов? – не поверил Петр, отчаянно стуча зубами от холода. – Алексашка, вели, чтобы на островном берегу развели большой костер! Помоги выбраться на сушу, охранитель, ноги, понимаешь, отказывают… Фляжку-то захватил с собой? Быстро давай сюда! Моя-то уже давно опустела…
Нашли сухую полянку со следами старого кострища, по центру которого лежал мятый медный котел, из сосновых веток и корневищ разожгли высокий и жаркий костер. Посадив Петра на толстую подстилку из наломанных пышных еловых лап – спиной к пламени, Егор стянул с его ног низкие кожаные сапоги, стащил английские шелковые, но далеко не первой свежести носки, полой своего камзола старательно растер замерзшие царские ступни – размера, дай бог, сорокового, может, сорок первого…
– Хорошо-то как! – зажмурился от удовольствия Петр, прикладываясь в очередной раз к Егоровой пузатой фляге, наполненной живительной медовухой. По другую сторону костра отогревался Антон Девиер, негромко ругаясь по-голландски – на подлых и коварных птиц, которые, летая над камышами многочисленными стаями, знатно изгадили его охотничий костюм и модную шляпу-пирожок.
Из-за высоких кустов ракитника показались радостные Андрюшка Соколов и Василий Волков, о чем-то весело переговаривающиеся между собой.
– Государь! – увидав царя, тут же посерьезнел Соколов, вытягиваясь в струнку. – Разреши доложить о славной виктории!
– Здравствуй, Андрюшка, здравствуй! – искренне обрадовался царь. – Садись напротив меня – вон на тот березовый пенек. Рассказывай подробно – откуда разжился этим фрегатом? Где твой полк? Вообще – как дела?
– Можно я по порядку поведаю? – солидно откашлявшись, спросил Соколов. – Значит, дело было так. Подошел мой Александровский полк к Назии, встал там лагерем. Шведы? Нет, не встречались. Крестьяне местные сказывали, что два неприятельских батальона – под командованием генерала Кронгиорта – останавливались лагерем недалеко от Назии еще в самом начале июня месяца. Потом ушли куда-то – в сторону реки Волхов… А уже к следующему вечеру к нам в лагерь и пожаловал этот самый Прохор Погодин, который поручиком служил в шведском Ниеншанце. Он еще за две недели до нашего прихода получил тайное письмо от Сеньки Ростова – воеводы староладожского. В письме было сказано, что вся семья Погодиных – включая детишек малых – находится в дальнем остроге, а сам хуторок погодинский, что под Новгородом находится, отписан под царскую руку – вместе со всем имуществом и скотиной. Предлагалось Прохору в том послании – помощь оказать русскому воинству. За что и было обещано полное и безоговорочное помилование. Вот этот Погодин и подступился ко мне, мол, располагайте, готов помочь и искупить, смыть кровью… Сперва-то я думал, – смущенно покосился на Егора, – обязательно дождаться господина генерал-майора, как и было договорено. А тут Прохор, понукаемый усердием и желанием заслужить полное прощение, мне и сообщил, что, мол, к Ниеншанцу – со дня на день – прибывают два шведских корабля. Встанут на якоря у самого обрывистого берега, даже сходни длинные будут переброшены с бортов на сушу. Мол, можно и корабли эти легко пленить… Я, конечно же, задумался, засомневался: что мне делать с теми кораблями? Морока одна. Да и Александр Данилович ничего не говорили про это… А тут к нам в Назию прибыл Бровкин Алексей Иванович, маркиз де Бровки…
– Алешка здесь? – удивился царь.
– А как же? Кто бы тогда шкипером был на нашем фрегате? Александровский-то полк – воинская часть сугубо сухопутная… И не один прибыл полковник Бровкин. Да ладно, сами потом все увидите… Так вот, Алексей Иванович, как узнал про эти корабли, так сам стал не свой: у него же патент капитанский, полученный в самом Амстердаме. Короче говоря, уговорили они меня… Кто – они? Сами скоро увидите! Ну, как пришли к крепости шведские корабли, так нам Прохор Погодин сразу и просигнализировал, прислав местного чухонского пацана… Пошли, благословясь, на Ниеншанц. Ночью на крепких рыбацких лодках переправились через реку Неву. Это Погодин заранее договорился, заплатив собственными деньгами, с жителями русских деревенек Палениха, Фроловщина и Усадьба Одинцово, – Соколов замолчал, переводя дух.
– Ну, что было дальше, любезный? – не выдержал Егор. – Не тяни уж кота за его пушистый хвост, продолжай!
Андрей улыбнулся – широко и беззаботно:
– Взяли, конечно, и крепость, и корабли!
– Молодцы, виват! – радостно воскликнул Петр.
– Что с потерями? Подробности доложи! – потребовал Егор.
– Прохор уже под утро снял с дежурства все сторожевые посты, крепостные ворота нам открыл. Два батальона ворвались в саму крепость, третий, обойдя крепостные стены, навалился – по спущенным длинным сходням – на корабли, что стояли рядом с местом, где в Неву впадает речка Охта… За полчаса и завершилось все дело. Потери? Как без них. Шведы, хоть и сонными были, но сопротивлялись – как медведи весенние, раненые да злые… Убитыми мы потеряли шестьдесят пять человек да ранеными – сотни полторы. Всех пленных шведов – кроме моряков – я отправил в Старую Ладогу, канал глубокий рыть вдоль озерного берега, как ты и велел, государь. А матросам шведским я слово дал офицерское: что если они честно будут сейчас плавать, то я уже перед самым ледоставом отпущу всех по домам… Ребята дельные, по-английски понимают немного, по-голландски. Еще Погодин нам и основные шведские слова и команды написал на листке бумаги… Капитаны и офицеры морские, правда, те, что остались в живых, отказались, предпочли отправиться на рытье канала. Их право, в конце-то концов… Фрегаты оказались весьма знатными и солидными: один оснащен десятью добрыми пушками, другой – восьмью… Вот и все, государь! Может, господа, на корабль вернемся? Там от шведов остались очень даже неплохие винные погреба…
– Винные погреба – это хорошо! – решил Петр. – Вот камзол и штаны просохнут, тогда и тронемся. Но скажи мне, полковник, а что вы делали у этого безымянного острова? Неужто нас встречали?
– Да нет, государь! Откуда мы могли узнать о вашем отряде? – улыбнувшись, покачал головой Соколов. – Шведов отлавливали! На этом длинном островке склады свейские располагались торговые, фактория называется. Ну и с десяток гренадер при ней, пара пушек… Мы позавчера здесь уже высаживались, постреляли немного, что нашли дельного в складах – себе забрали. Да ушлая троица вражин ушла на шлюпке парусной. Поэтому, когда сегодня мы увидели ваши челны, так сразу и подумали про тех шведов… Опа! И у вас тут котел валяется в кострище, и мы тогда около фактории обнаружили парочку! Прямо какой-то остров котлов и котелков, Котлин-остров…
Когда они уже на гребной шлюпке подплывали к трофейному кораблю, Егор, опустив вниз подзорную трубу и слегка усмехнувшись, весело спросил у Соколова:
– А фрегат этот, случаем, не "Луизой" нарекли – в честь одной рыженькой и симпатичной особы, которую я только что наблюдал на капитанском мостике, вернее – на капитанском помосте, рядом с нашим доблестным маркизом?
– Угадали, Александр Данилович! – засмущался Соколов. – В ее честь! Если по-честному, то и по делу. Она настырней всех меня и уговаривала – решиться на тот ночной штурм…
– Ну-ка, Алексашка, дай-ка мне твою трубу! – заинтересованно попросил Петр, потерявший свою оптику где-то в островных разноцветных камышах.
Через минуту-другую он восхищенно выдохнул:
– Вот же чертовка! Она что же, всегда разгуливает в мужском костюме?
– Так точно, государь! – с непонятными интонациями в голосе доложил Соколов. – В штанах, в морской треуголке, что сняли с мертвого шведского шкипера, в высоких сапогах и с длинной шпагой на боку. Действительно – чертовка… Не полагается женщин держать на корабле, примета плохая! Да Алексей Иванович Бровкин – нынче капитан полноправный, с ним не поспоришь…
На борту фрегата и на самом деле красовалась надпись – "Луиза", выведенная неровными белыми буквами поверх старого названия, закрашенного темно-синей краской. Когда они по штормтрапу поднялись на борт судна, то тут же прозвучали уверенные шаги, громко отбиваемые каблуками офицерских ботфорт, и подошедший кавалер – невысокий, стройный, рыжеволосый – звенящим голосом четко и торжественно доложил на немецком языке:
– Государь! На вверенном мне корабле – все спокойно! Никаких конфузий и нарушений установленного порядка не произошло! Доложила – вахтенный офицер, помощник капитана, Луиза де Бровки!
– Мадам! Я поражен – в самое сердце! – начал рассыпаться в неуклюжих любезностях всегда немного грубоватый Петр. – Никогда не думал, что нежным женщинам так может идти обычная мужская одежда…
Егор, пользуясь тем, что Петр был плотно занят с герцогиней увлекательным разговором, полным взаимных цветастых комплиментов, тихонько прошел на капитанский мостик, где одиноко скучал Алешка Бровкин, тепло поздоровался с другом, после чего спросил:
– Что там наш басурман арестованный? Ты передал его Андрею Виниусу? Как этот Аль-Кашар вел себя в дороге?
– Так точно, Александр Данилович, передал – в городе Туле. Виниус как раз собирался ехать в Пермь, а оттуда – в Березняки, где имеется крепкий острог с очень строгими порядками. Виниус обещался взять с собой и нашего турецкого гостя. Аль-Кашар же в дороге себя вел очень тихо и спокойно: не дергался, все молчал да перебирал свои нефритовые четки, а по утрам и вечерам усердно молился на своем квадратном коврике – попой вверх…
Еще через три с половиной часа, когда на борт поднялись все члены отряда, сопровождавшего царя в этом уже завершившемся сухопутном путешествии, Алешка Бровкин, дав команду на отплытие, спросил у Петра:
– Государь, пойдем к Ниеншанцу на всех парусах? Или чуть поплаваем, не торопясь, присмотримся к берегам, послушаем рассказы знающего человека?
– Давай поплаваем, конечно! – загорелся царь. – А что это еще – за "знающий человек"?
– Прохор Погодин, кто же еще! Он тут все-все знает, плавал много раз – на шведских кораблях и парусных лодках. Так звать его?
– Зови!
На капитанский мостик (обычный невысокий помост на корме фрегата) по короткой лесенке поднялся высокий и очень худой человек средних лет – с невероятно виноватым лицом и бегающими, очень испуганными глазами. Человек неподвижно замер перед царем, низко склонил голову и обреченно промолвил:
– Вели голову мне рубить, государь! Черт попутал…
– Ладно, Прохор, забыли о былом! – веско промолвил царь. – Отслужил ты знатно, полностью прощаю тебе предательство прошлое! Сегодня же письмо отпишу в Новгород, чтобы освободили всех твоих домочадцев, да и имущество чтобы полностью вернули – со скотиной вместе… Ну, расскажешь подробно – нам с генерал-майором – о невских краях?
– Расскажу, государь!
– Алексашка! – позвал Петр. – У тебя карта датского шкипера Лаудрупа с собой? Тогда доставай ее, перо и чернильницу приготовь. Будешь сверяться, исправления вносить всякие, дорисовывать! Ты для удобства-то чернильницу на шею себе повесь – на цепочке…
Фрегат "Луиза", снявшись с якорей, бодро пошел на восток, пользуясь свежим попутным ветерком. Когда корабль вошел в один из невских рукавов, Погодин начал старательно комментировать картинки, открывшиеся царскому взору:
– В устье Невы, государь, всегда было очень многолюдно. По крайней мере последние лет двести – точно.
И русские часто посещали сии места, и шведы, да и чухонцы финские. Как же иначе? Места эти – страшно рыбные! Осетры здесь ловятся – волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный, сиг озерный, жирный, минога, корюшка… Сейчас, если посчитать хорошенько, то наберется деревенек тридцать пять жилых, если не больше. А если бы не наводнения страшные, которые частенько случаются в этих местах, то еще и больше было бы. Гораздо больше…
– Что, действительно бывают сильные наводнения? – спросил Егор, макая кончик гусиного пера в чернильницу.
– Очень сильные, господин генерал-майор! – уважительно ответил Прохор. – Скоро будем проплывать мимо развалин одного графского поместья, сами все поймете… Итак, мы идем по Малой Неве, по правую руку остров. В последнее время русские называют его Васильевским. Вон, видите серые домики невеликие? Это русская деревня, прозывается Рыбные тони. Там, по берегу, действительно выстроены рыбные тони – деревянные запруды: Александровские и Олферовские. Первые рыбацкие тони, говорят, возвели в этом месте еще раньше 1500 года… Верстах в трех от Рыбных тоней, прямо на стрелке острова, находится финская деревня Хирвисари. Теперь про остров, что виден слева по курсу. Называют его – Фомин остров. ("Петроградская сторона!" – отметил про себя Егор.) Там есть две большие деревни: русская прозывается – Мишкино, финская – Коргиссари. В Мишкино даже возведена настоящая часовня. А в Коргиссари выстроены большие и дельные коптильни, где коптят не только рыбу, но и птицу – в основном гусей и лебедей, утками же брезгуют. Тут весной и осенью такие птичьи стаи останавливаются на отдых – бесчисленные. Все вокруг кишмя кишит… Эту вкусную копченость потом увозят торговыми кораблями в западные страны, вместе с рыбой конечно же, да нерпичьими шкурами и жиром, из которого потом мыло делают. На Фомином острове также имеется самый настоящий постоялый двор – для путников, проплывающих по реке. Принадлежит он какому-то дворянину ливонскому…
– Надо же – какое бойкое место! – удивленно покрутил головой Петр. – Я-то думал, что тут глухомань нетронутая, дикая…
Когда фрегат миновал стрелку Васильевского острова, Погодин уверенно махнул рукой налево:
– Вон – островок невеликий! Чухонцы его Заячьим кличут… Посмотрите-ка, господа, на него в свои подзорные трубы.
– Ох ты, какой мощный фундамент! – поразился Егор. – Как будто на этом месте целый дворец стоял раньше! – А про себя подумал: "Петропавловская крепость именно в этом месте и стояла – в моем двадцать первом веке".
– Ну, дворец не дворец, но усадьба – очень даже и великая! – пожав плечами, поведал Прохор. – Это бывшее "Веселое поместье" шведского графа Стенбока. Очень уж любил сей граф это местечко: денег не жалел, обустраивался на века… А в 1691 году было здесь наводнение великое, все строения и смыло высокой водой, жители потопли, один только Стенбок и спасся. Но после этого полностью разлюбил граф свое "Веселое поместье" и уехал из этих краев навсегда. А само место тут же и переименовали – в "Чертово поместье"… Ага, посмотрите-ка направо! Эта деревенька называется Конау. Потому что принадлежит шведскому ротмистру Конау. Хозяйственный мужичок, ничего не скажешь! Коров и коз породистых завез из Швеции, теплицы завел остекленные…
"Летний сад на этом месте потом разобьют!" – любезно подсказал внутренний голос.
Еще через две с половиной версты "Луиза", следуя за изгибами русла Невы, плавно повернула на юг.
"Примерно где-то здесь располагался (в двадцать первом веке) знаменитый Смольный, – подумал Егор. – А сейчас – какая-то очередная деревушка…"
– Это самое большое село в округе! – радостно доложил Погодин. – Называется – Спасское, здесь имеется большая приходская церковь – только старообрядческая, конечно же, а самому селу уже больше двухсот пятидесяти лет…
Все остальное время, что плыли к Ниеншанцу, Прохор безостановочно сыпал названиями местных поселений и деревень: Старухина деревня, Таракановка, Коломердово, Первушкино, Обозовщина пустошь, Новинка, Кукушкино, Гришкино, Максимовка, Вигора, Каменка, Старая деревня…
А еще Погодин сообщил:
– Сама же река Нева – очень коварна. Водовороты встречаются, очень много камней и песчаных отмелей. Ночью по ней ходить на корабле – никому не советую…
Неожиданно молоденький солдатик Александровского полка, сидящий в марсовой бочке, громко и взволнованно оповестил:
– Господин капитан, на крепостном шесте поднят сигнал тревоги! А на правом берегу Невы я наблюдаю шведских солдат!
Словно подтверждая эту информацию, со стороны села Спасского долетели звуки частой ружейной пальбы…
Глава тринадцатая
В смертельной осаде
Шкипер Алешка Бровкин громко объявил:
– Господа и дамы, прошу незамедлительно и крепко ухватиться за что-нибудь! Сейчас будем резко уходить к левому берегу! – тут же перешел на голландско-английский корабельный язык, понятный шведским матросам, отдал соответствующие указания, добавив несколько коротких команд по-шведски.
– Немедленно навести на матросов ружья! Чуть что не так – стрелять над их головами! – в свою очередь приказал своим солдатам полковник Соколов, после чего пояснил: – Если морячки поймут, что на противоположный берег вышли их соотечественники, то и учудить могут – чего нехорошего… Это батальоны генерала Кронгиорта наверняка пожаловали по наши души, больше-то и некому…
Через пятнадцать-двадцать минут фрегат встал на якоря рядом с земляными стенами Ниеншанца, на обрывистый берег были переброшены длинные прочные сходни, и пассажиры "Луизы", включая солдат Александровского полка и пленных матросов, которым тут же (после их прохождения по сходням) крепко связали руки за спиной, сошли на твердую землю. Второй трофейный фрегат на борту которого красовалась надпись "Астрил" (латинскими буквами), замер в семидесяти-восьмидесяти метрах ниже по течению. Еще дальше, там, где начиналась пологая песчаная коса, виднелись две темные рыбацкие лодки, наполовину вытащенные на берег. По высоким (почти трехметровым) каменно-земляным стенам Ниеншанца бдительно и неторопливо прохаживались часовые – солдаты Александровского полка.