Он подтянул к себе ПТР, вложил патрон в патронник - ружье было однозарядным, простым, как охотничья одностволка, - и закрыл затвор. Прикинул расстояние до дороги, выставил планку прицела. Все, он готов.
На дороге появился бронетранспортер, за ним - две грузовые машины, крытые брезентом. Михаил и пулеметчик напряженно следили за приближающейся колонной.
Немцы подходили все ближе. Вот от них до сгоревшего танка и бронетранспортера осталось полсотни метров.
Михаил повел стволом, вынес упреждение и, целясь в передний край капота, мягко надавил на спуск. Выстрел. В плечо долбануло так, что Михаил просто отлетел от противотанкового ружья. Плечо сразу заныло.
Бронетранспортер остановился. Дыма и огня не было, но и шум его мотора стих. "Наверное, в мотор пуля ударила", - предположил Михаил.
Тут же длинной очередью слева ударил пулемет, пройдясь по кузовам грузовиков. Из кузовов машин стали выпрыгивать пехотинцы, прячась за грузовиками.
Михаил еще раз зарядил ПТР, поймал в прицел задний грузовик и выстрелил. Грузовик сразу вспыхнул, а потом взорвался. "Не иначе - в бензобак или в бензопровод попал", - обрадовался Михаил.
Плечо теперь не просто болело, а занемело. "Да как же из этой штукенции стреляют, когда после двух выстрелов правая рука не чувствуется?" - удивился он.
Тем временем немцы организовались и открыли огонь из автоматов и ручных пулеметов по холму. Пули изрыли весь склон, визжали над головой. Однако пока пулеметчики были недосягаемы: для прицельной стрельбы из автомата далеко, только патроны зря жечь.
Михаил засек вспышки выстрелов из-за колеса грузовика, зарядил ПТР. Стрелять из-за зверской отдачи ой как не хотелось, однако надо.
Михаил прицелился и выстрелил. Один пулеметчик сразу замолчал, но второй не унимался. Он успел перебраться к сгоревшему танку, используя его как укрытие. О-хо-хо, придется еще раз браться за ПТР.
Михаил поморщился. "Все, выстрелю еще раз - и больше не буду", - решил он. Он терпеливо выжидал, когда пулеметчик откроет огонь, высунув голову и половину туловища из-за корпуса танка. Прицелился, задержал дыхание и выстрелил. Плечо взорвалось болью.
Михаил матерился сквозь стиснутые зубы, но цель была достигнута: немецкий пулеметчик лежал неподвижно. Конечно, при попадании такой пули, как у ПТР - даже в руку, - ее просто оторвет, и болевой шок обеспечен.
Однако радоваться было рано. Что-то насторожило Михаила. "Максима" не слышно!
Михаил повернул голову. Пулеметчик лежал, уронив голову на рукоять пулемета. Пилот подполз к нему, перевернул на спину. Вот оно! Пулевое ранение в основание шеи - сразу наповал. Михаилу стало тоскливо: один ведь остался!
Пилот расстегнул шинель, вытащил из нагрудного кармана гимнастерки документы убитого и раскрыл красноармейскую книжку. Вчера вот не познакомились, а сегодня общаться было уже бессмысленно: пулеметчик после контузии не слышал ничего. Так, Светлов Дмитрий Савельевич, тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, уроженец Ленинграда… Надо запомнить.
Михаил сунул документы в свой карман. Выйдет к своим - надо будет сообщить о гибели пулеметчика. Погиб как герой, если бы все так воевали. Пусть он не останется одним из многих пропавших без вести. Солдат этого заслужил.
Пилот застегнул карман и поднял голову. Видя, что огонь с холма стих, немецкие пехотинцы двинулись вперед редкой цепью. Плотной уже не получалось - их осталось не больше десятка.
Михаил оттащил тело пулеметчика в сторону и лег за пулемет сам. Поймав в прорезь прицела силуэт, нажал гашетку и повел стволом вдоль цепи. Атакующие немцы попадали, а может, и залегли.
Михаил немного опустил ствол и длинной пулеметной очередью прошелся по фигурам, хорошо видимым на фоне заснеженной земли. Крайний в цепи солдат не выдержал - вскочил и бросился бежать. Михаил достал очередью и его.
Ствол пулемета шипел, из-под пробки пробивалась струйка пара. "Все, закипел… Охлаждение у "максима" водяное, а воды у меня нет. Да я и сам бы от глотка не отказался", - подумал Михаил.
На поле никто не шевелился.
Михаил посмотрел на последние четыре патрона в ленте и дал еще очередь. Чего уж теперь…
Над полем посвистывал ветер, и никаких других звуков - стонов, криков, обрывков человеческой речи - Михаил не слышал, как ни прислушивался. Поле, усеянное мертвыми…
Пилот посмотрел на часы. Уже двенадцать! Прошли почти сутки, как он здесь. Стало быть, выстояли, задержали немца, дали основным силам время перегруппироваться и организовать оборону. У него самого из основного оружия - лишь ПТР с двумя патронами, личный ТТ с целой обоймой и ППД с полным диском, данный политруком.
Надо уходить. Если фашисты прорвались в других местах, то он запросто может оказаться в петле, в окружении. ПТР придется бросить: длиной два метра, весит много - куда с ним тащиться?
Михаил уже привычно отполз за холм, встал, отряхнул комбинезон. Выглядел он сейчас замухрышкой: комбинезон в грязи, унты - тоже. Да черт с ними - самому бы в живых остаться и к своим выйти.
Михаил прикинул направление и пошел через лес. Он инстинктивно чувствовал, что от дорог надо держаться подальше: немцы дороги любят, и потому велики шансы нарваться на неприятеля.
Шел он довольно долго - часа два, пока впереди не посветлело. Лес кончился. Михаил остановился - надо было осмотреться.
Перед ним - поле, в километре - деревенька, дым из труб идет: прямо идиллическая картинка мирной жизни. Ни фашистов, ни наших не видно.
И тут совершенно неожиданно сзади раздался щелчок взводимого курка, и молодой голос на чистейшем русском языке приказал:
- Руки вверх!
Михаил поднял руки. "Наверное, молодой красноармеец, как бы с испугу не выстрелил", - подумал он и медленно повернулся. От увиденного глаза полезли из орбит: перед ним стояла девушка лет шестнадцати в длинной, не по росту, шинели. Прямо перед собой обеими руками она держала наган, ствол которого теперь смотрел Михаилу в грудь. Руки, вцепившиеся в рукоять оружия, тряслись от волнения.
Михаил перевел дыхание:
- Да свой я, русский - неужели не видишь? Опусти наган, мне еще жить охота.
Девушка шумно выдохнула и опустила оружие.
Михаил подошел, мягко взял из ее рук наган и снял курок с боевого взвода. Вложив наган ей в кобуру, впервые пристально взглянул ей в глаза. Детское лицо в конопушках, из-под пилотки - две косички. На петлицах шинели - змея над чашей. Медичка! А сапоги-то! Такие только мужику впору носить, не иначе - сорок второго размера.
- Ты кто? - спросил девчушку Михаил.
- Младший сержант медицинской службы Сорокина. - Девушка помолчала и добавила: - Галя.
- Младший лейтенант Борисов, летчик. К своим пробираюсь, потому как сбили немцы, - в тон ей в свою очередь отрекомендовался Михаил.
- Вы с парашютом прыгали? - округлила глаза девчонка.
- Пришлось. Тебе сколько лет?
- Семнад… Ой, восемнадцать, - спешно поправилась она.
- Врешь, наверное. Не иначе - годик в военкомате добавила, чтобы в армию взяли.
Девчонка покраснела.
- Я медсестра, на курсы ходила! - с вызовом в голосе произнесла.
- Ну-ну, я не хотел тебя обидеть. Скажи лучше, ты немцев здесь не видела?
- Не-а, - по-детски ответила она.
- Тогда пойдем.
- Не могу я.
- Что значит "не могу?" Я старше по званию - я тебе приказываю.
- Раненого бросить не могу - он там.
Михаил сглотнул комок в горле. Пигалица, ребенок совсем, а туда же - не могу… Не каждый взрослый скажет так, оставшись в лесу с раненым на руках, без еды, питья и почти без шансов выжить. Немцы найдут - на-изгаляются вдоволь и пристрелят.
- Веди к раненому.
Девчонка пошла в глубь леса, Михаил - за ней.
Рядом с лесной дорогой - скорее, тропинкой - стояла пушка-сорокапятка - низкая, маленькая, прозванная на фронте "Прощай, Родина!". Рядом с ней на расстеленной шинели лежал укрытый второй шинелью боец.
Михаил приподнял шинель. Поперек живота раненого шел ряд бинтов, пропитанных подсохшей кровью. Пилот знал, что ранения в живот должны оперироваться сразу, иначе - смерть.
- Давно его? - обратился он к девчушке.
- Второй день.
Заметив на поясе раненого финку в ножнах, Михаил вытянул ее.
- Ты что удумал? - кинулась к нему медсестра. Неужели подумать могла, что он раненого добить решил?
Михаил ухватил ее за рукав шинели:
- Погодь-ка.
Ловко орудуя ножом, он быстро укоротил длинные полы шинели, в которую была одета девушка. Получилось два суконных лоскута. Ими он обернул голени раненого.
- Так ему теплее будет, а тебе ловчей ходить - больно шинель у тебя длинна.
- И правда. А старшина не заругает? Все-таки казенное имущество. - Она посмотрела на себя: - Ой, какая шинель кургузая стала! - и засмеялась.
Ну - ребенок, право слово.
- Сегодня - седьмое ноября, праздник. В Москве парад на Красной площади, - сказал Михаил.
- Правда? - не поверила девушка. - А откуда знаешь?
- По рации слышал, в подбитом немецком танке, - соврал Михаил.
- Не врешь? - сиплым голосом вдруг сказал пришедший в себя раненый.
- Как можно? Честное слово!
- Пить! - прошептал раненый.
- Нельзя тебе, миленький, - наклонилась к нему медсестра.
- Выбираться нам отсюда надо, - решил Михаил.
- Надо, сама знаю, - грустным эхом отозвалась девушка. - Только не утяну я его одна. - На глазах ее выступили слезы.
- В деревню надо - может, подвода у них есть?
- Я схожу, - вызвалась девушка.
- Поосторожнее только там. Если заметишь хоть что-то подозрительное - бегом назад.
Михаил проводил девушку до опушки и залег там, глядя, как постепенно удаляется ее хрупкая фигурка. Идти ей мешали большие - не по ноге - сапоги, так и норовившие соскочить.
Фигура девушки исчезла среди изб, а через какое-то время из-за домов выехала подвода, на которой сидели двое. Когда она приблизилась, Михаил различил медсестру и деда в фуфайке и с окладистой бородой.
Подвода въехала на тропу. Михаил встал перед лошадью. Испуганный возница повернулся к девушке:
- Ты же говорила - раненый, а он здоровее меня будет!
- Дальше раненый. Езжайте, прошу вас, - взмолилась девушка, - плохо ему.
Дед дернул вожжи, прикрикнул:
- Н-но, пошла, родимая!
У пушки остановился, спрыгнул с подводы и подошел к раненому. Тот снова впал в забытье. Дед откинул шинель, вгляделся:
- Да-а, не жилец он. Я таких еще в Первую мировую навидался. Должно - к вечеру отойдет.
- Да что вы такое говорите, деда! - со слезами в голосе воскликнула девушка.
- А то! Ладно, давайте грузить.
Втроем, взявшись за подстеленную шинель, они подняли раненого и погрузили его на подводу. Дед принялся ее разворачивать.
- Ой, а пушка как же? - вдруг всполошилась девушка.
- Сказилась, что ли? - осек ее дед. - У меня не битюг-першерон. Да и зачем в деревне пушка? Коли немцы придут, постреляют из-за нее. Ты лучше на подводу садись: сапоги-то у тебя - того.
Чего "того", он не уточнил, но и так ясно было. Они добрались до деревни, занесли раненого в избу и уложили на широкую лавку.
- Матрена, дай чистое исподнее. А ты, медичка, сыми с него все казенное. Выкинуть надо либо притопить где.
- Зачем?
- Делай, что сказано.
Девушка обиженно засопела, однако одежду с раненого сняла.
- Документы его себе забери - отдашь кому следует. Уходить вам надо. Немцы придут - несдобровать вам. Матрена, дай ей туфли какие-нито, размером поменьше.
Жена деда - лет на двадцать моложе хозяина - принесла туфли.
- Ну-ка, попробуй надеть.
Медсестричка скинула сапоги, портянки и примерила туфли - далеко не новые, на низких каблуках.
- Чуточку великоваты, но в них хоть ходить можно.
- Зато мозоли не набьешь, - пошутил дед. - Ну чего стоишь, Матрена! - вновь повысил голос дед. - Носки дай девчонке. Не босиком же ей в туфлях-то! И узелок поесть собери, картошка теплая еще.
Матрена принесла шерстяные носки. С ними туфли совсем впору оказались. Повозившись по избе, собрала узелок с едой и вручила его девушке.
- Переночевать бы вам в тепле, да опасаюсь я. Сейчас в лесу куда как надежнее. Идите с Богом. За раненого не переживайте, что смогу - сделаю. А не даст Господь ему сил выжить - схороню по-человечески.
Михаил с Галиной поблагодарили деда и вышли. Девушка несла узелок с провизией, а Михаил - узел с вещами раненого. Когда они отошли подальше от деревни, Михаил забросил его в кусты.
Зашли в лес, положили узелок на пень.
- Развязывай скорей, есть охота, - поторопил Михаил девушку.
- Еще как охота! Я три дня не ела. Как вспомню - дома от ватрушек маминых отказывалась, все потолстеть боялась. А сейчас бы все съела - вот честное слово, не вру.
- Лопнула бы, - не удержался Михаил.
Михаил развязал узелок. На чистом платке лежало с десяток крупных вареных картофелин, два вареных яйца, две нечищеные луковицы и полкаравая серого хлеба.
- По нынешним временам и нашему положению - прямо царское угощение. Налетай!
Они быстро съели все, кроме хлеба. Михаил предусмотрительно отрезал финкой половину каравая:
- Это на вечер.
После еды он завернул хлеб в тряпицу и спрятал за пазуху.
- Ну что, идем?
- Идем, - кивнула девушка.
Они шли, стараясь прятаться, укрываясь в перелесках, лесополосах и оврагах. То слева, то справа, то впереди погромыхивало.
- Пушки бьют, их далеко слыхать, - заявила медсестричка.
Стемнело, но Михаил с девушкой продолжали движение. На земле лежал тонкий слой снега, и было видно, куда ступать. Да и вероятность наткнуться на врага была куда меньше.
Но они уже выдохлись. Даже Михаил устал, а Галина вообще дышала тяжело: великовата для нее шинель - сама ведь ростиком полтора метра, Михаилу только до подмышек достает.
Неожиданно Михаил остановился и придержал уже сделавшую шаг вперед Галину - в центре внезапно открывшегося в полумраке луга темнели большие овальные пятна. Однако, присмотревшись повнимательнее, Михаил понял, что перед ними - копны сена.
- Здесь и заночуем, - привал, - распорядился пилот. Он выбрал сено в стогу, сделав подобие пещерки, и ногами вперед забрался в углубление.
- Лезь сюда, - пригласил он девушку.
- Только не лапать, - решительно предупредила медсестричка, - а то знаю я вас, мужиков. Сам раненый, стонет, а как перевязывать начнешь, облапать норовит.
- Ну я пока не ранен, - отшутился Михаил.
- Тем более, - отрезала девушка, но в сено забралась. Попыталась отодвинуться от Михаила, однако нора была тесная - далеко не отодвинешься.
Постепенно согревшись, Михаил уже стал придремывать, как вдруг проснулся от толчка.
- Ты чего?
- Кто это в сене лазит? Слышишь шуршание?
- Спи, мыши это, - сонно пробормотал Михаил.
- Мыши?! - В голосе Галины чувствовался ужас. - Я так не могу, я мышей боюсь. А вдруг они по мне бегать начнут?
- У тебя наган есть, отстреливаться будешь, - пошутил Михаил.
Галина придвинулась к Михаилу вплотную - все-таки мышей она боялась больше, чем пилота.
К утру они основательно замерзли. Хоть и в стогу спали, а все равно на земле.
Михаил выполз из стога первым. Осмотрелся. Вокруг - ни одной живой души. Он достал из-за пазухи тряпицу с хлебом, разломил пополам и одну половинку протянул Гале:
- Ешь.
Оба быстро съели хлеб. "Колбасы бы к нему", - подумалось Михаилу. Но чего нет, того нет.
Они стряхнули с одежды сено, Михаил отцепил с шинели Галины репейник. К сукну липла всякая дрянь - не то что к комбинезону.
Они опять двинулись в путь.
Сегодня громыхало не впереди, а по сторонам.
На пути вновь встала стена леса. Немного подумав, Михаил решил идти по его опушке - так легче, потому что в случае опасности сразу вглубь нырнуть можно. Хотя и чащей лес назвать сейчас нельзя было, так как листва уже опала и пространство между деревьями просматривалось довольно далеко.
Через час-полтора ходьбы они согрелись, и Михаилу даже жарко стало.
- Галя, а ты откуда сама?
- Из Москвы, на Якиманке жила. - Девушка вздохнула.
- Интересно - где наши, где немцы? Идем, не зная куда.
Неожиданно для обоих из-за дерева впереди вышел боец в телогрейке и с винтовкой СВТ в руках.
- Стой, кто идет!
- Свои.
- Пароль!
- Какой, к черту, пароль! Не видишь, к своим пробираемся.
Боец отступил на шаг назад, обернулся и крикнул куда-то в глубину леса:
- Товарищ сержант, тут еще двое подошли.
Из-за деревьев вышел сержант - уже немолодой, примерно за сорок, и тоже в телогрейке.
- Предъявите документы.
Михаил и Галина достали свои документы и протянули сержанту. Тот их внимательно изучил и вернул.
- Как вы сюда попали?
- Пешком, - разозлился Михаил. Сержант невозмутимо продолжил:
- Немцев не видели?
- Не видел.
- Почему не со своими частями?
- Был сбит при выполнении боевого задания, иду в свой полк. Девушку - медсестричку - по дороге встретил, с раненым она была.
- Бессарабов, проводи людей к командиру. Задержавший их часовой закинул СВТ за спину.
- Так точно! Идите вперед.
Метров через триста лес кончился, и впереди открылось поле. Почти посредине его пересекала лощина, на противоположной стороне которой виднелись свежеотрытые окопы, траншея.
Командир, к которому подвел их часовой, оказался молодым коренастым человеком. Судя по выражению его измученного лица и смертельно уставшим глазам, лейтенант давно уже забыл, когда спал ночью последний раз.
- Здравия желаю, товарищ лейтенант! Вот, задержал двоих - сержант приказал к вам доставить.
И снова - проверка документов и уже традиционный вопрос, не видели ли они немцев, потом обоих повели в штаб батальона, а оттуда машиной отправили в штаб полка. Медсестричку оставили там, а Михаилу предоставили трофейный мотоцикл с коляской.
- Ну что, Борисов? Наш водитель довезет тебя до Горелок - это рядом с Тулой, где аэродром твой, а дальше уж сам как-нибудь.
Глава 5
На аэродроме, куда добрался Михаил, его ожидал шок. Аэродром был пуст. Если бы самолеты улетели на боевое задание, то все равно остался бы технический персонал, охрана.
Михаил прошелся по пустым стоянкам. Бочки из-под горючего, пятна масла, обрывки газет, негодные, покореженные детали обшивки самолетов - и никого. Стало ясно, что полк перебазировался.
Михаил растерялся. Куда идти, где искать полк?
Пилот направился в город, к военному коменданту: он-то должен знать, куда перебазировался авиаполк? Пробился к коменданту - через очередь, но тот, прикуривая одну папиросу от другой, недоуменно пожал плечами - он ничего не знал.
- Кто его знает, где они. У меня связи с Москвой второй день нет.
Видя расстроенное лицо летчика, комендант добавил:
- Езжай-ка ты, лейтенант, на станцию Узловая. Там аэродром есть. Через штаб полка быстрее своих найдешь.
Это была хоть какая-то ниточка к полку.