Дважды упрашивать голодных пилотов не пришлось: оба тут же уселись рядом и принялись активно орудовать ложками. Десантники засмеялись. Один не сдержался - проехался по зверскому аппетиту летчиков:
- Во летуны дают! Что-то в бою я не видел их впереди, зато за столом по-стахановски трудятся.
- Пусть едят, не трогай, - заступился за летчиков второй. - Они, может, свое в небе уже отстреляли. Ты их здесь в бою не видел, а они тебя там не видели, когда от "мессеров" транспортники с десантом прикрывали. Так что имеют право.
- Да я что, я - ничего, - смутился десантник.
Они быстро доели всю кашу, пошарили по избе, нашли солдатские ранцы. К сожалению, единственное, что могло им пригодиться, - шнапс во фляжках и бинты в прорезиненной упаковке. Их и забрали. Бинты Михаил сунул в карманы, фляжку - за пазуху. А с улицы уже донеслось:
- Выходи строиться!
Бойцы и Михаил с Антоном выбежали из избы. Десантники строились, дожевывая на ходу съестные трофеи.
Комбат дал вводную:
- По карте еще одна деревня рядом. Только, думаю, немцы теперь настороже будут, слышали нашу стрельбу. Потому атаковать их не станем, обойдем стороной. Передовой дозор - вперед!
Километра два они шли по дороге. Как это здорово - идти не по глубокому снегу, а по дороге, пусть и санной, да еще и сытым.
Незаметно стало смеркаться. Для десантников это благо: можно у немцев под носом незамеченными проскочить. А вот летчики в их броских комбинезонах были на виду…
Михаил с Антоном держались вместе. Еще бы - однополчане, одежда на обоих темная, демаскирующая, и у обоих нет навыков пехотного боя.
Они подошли к деревне и обошли ее справа. В лесу сделали привал. Комбат вместе с передовым дозором ушел к деревне, а вернувшись, отдал приказ: готовиться окружить деревню и уничтожить немцев.
Бойцы слушали внимательно. По их сразу ставшим суровыми лицам Михаил понял, что схватка предстоит жестокой, и на этот раз она вряд ли минует летчиков. Это подтверждали и последние слова командира батальона:
- Мы сюда, на нашу землю, вернулись не по лесам отсиживаться, а находить врага и уничтожать его. - С каждым убитым немцем пусть на секунду, пусть на метр, но мы ближе к победе.
Михаил посмотрел на Антона, который держал под мышкой два белых свертка. Один из свертков он протянул Михаилу. Летчик сразу все понял: это были маскхалаты, снятые с убитых десантников.
Десантники, получив приказ от взводных, скрытно стали окружать деревню.
Михаил с Антоном не остались в стороне. Вместе со старшиной Жмыхом и сержантом Лопыриным они скрытно подобрались к окраине деревни и залегли на отведенной им позиции.
В деревне грохнул выстрел. По знаку взводных десантники молча поднялись и бросились в атаку. К большому удивлению бойцов, враги почему-то не стреляли, и деревню десантники заняли без боя. Оказалось, что в деревне квартировали не немцы, а румыны, причем ездовой взвод. Воевать им совсем не хотелось, да и какие из ездовых вояки? Их без труда разоружили, трофейное оружие уложили в сани, конфискованные вместе с лошадьми у них же, и по приказу комбата двинулись дальше. Теперь даже передовой дозор ехал на санях. Эх, побольше бы саней для десантного батальона!
Десантники набились в сани битком - так, что лошади с трудом их тянули. Чтобы совсем не заморить лошадок, кое-кому из десантников приходилось периодически спрыгивать с саней и бежать вдогонку, заодно согреваясь. Глядя на бегущих бойцов, старшина Жмых неодобрительно качал головой.
- Чего их жалеть? Лошади-то фашистские! Да и утром бросать придется, - объяснил он.
- Почему? - спросил Михаил.
- Ночью немцы не воюют, и вероятность наткнуться на врага мала. Потому подъедем насколько можно - пусть ноги отдохнут. А утром все равно с дороги уходить надо, вот и бросим обоз.
- Эх, сколько же мяса пропадет, - тихо пробурчал Антон.
Михаил с Антоном на ходу постигали опыт и навыки десантников.
Далеко за полночь обоз встал. Мгновенно бойцы соскочили с саней и залегли по сторонам от обоза. Однако стрелять не пришлось, потому что, как быстро выяснилось, они вышли к позициям 252-го стрелкового полка. Для десантников это была радость. Одно дело - выходить неполным потрепанным батальоном, другое - вместе с полком, хоть и понесшим потери.
Как оказалось, немцы уже замкнули кольцо окружения подо Ржевом, но сплошной линии обороны пока не было - не успели еще фашисты окопы да траншеи отрыть, укрепить огневыми позициями - дотами и дзотами, вкопать орудия.
Прорываться командование полка и десантного батальона решило под утро, когда дозорных и часовых клонит в сон. И надо было спешить - каждый день и час работали против них. Ведь немцы будут укреплять свою оборону, и прорыв может обернуться большими потерями.
Комбат отдал распоряжение, и бойцы начали проверять оружие, снаряжать магазины и делиться гранатами. Потом улеглись спать - прямо на снегу, набросав лапника. Легли и оба пилота. Было непривычно, в летном шлеме мерзла голова. Уснуть долго не удавалось, и неизвестно, что было тому виной - холод или волнение перед боем. Ведь предстояла не вылазка в деревню, а настоящий бой с хорошо обученной и опытной пехотой врага. Когда же наконец всех сморил сон, прозвучала команда "Подъем".
Михаилу казалось, что он и не спал совсем. Пилот обтер лицо снегом, и сонное состояние сразу улетучилось.
Было решено: батальон десантников пойдет на прорыв первым, а следом за ними - и бойцы 252-го стрелкового полка. У десантников и оружие получше - автоматы, и выучка более серьезная. Ведь в полку, с которым они соединились, автоматы были у немногих, а в основном - мосинские винтовки с их скромной скорострельностью. Многие из солдат имели ранения - Михаил сам видел перебинтованные руки, ноги, головы.
Тяжелое вооружение полка было решено бросить, выведя его из строя, а десантный батальон, в котором находились и пилоты, выдвинуть к переднему краю.
Собрав взводных, комбат назначил атаку на четыре часа утра, предупредив, что непосредственно сигнала о начале атаки не будет. Сверив время, командиры разошлись по взводам.
Атака началась точно в назначенное комбатом время. Ни криков "ура", ни выстрелов - только бег и сиплое дыхание бойцов. Расчет был на то, что часовые в темноте не сразу увидят атакующих, поскольку на них были белые маскхалаты.
Задумка удалась полностью. Тревога у немцев поднялась, когда первые цепи атакующих были уже в десятке метров от их траншей. Десантники забрасывали полуотрытые мерзлые траншеи гранатами, простреливали их из автоматов и пулеметов.
Первую линию обороны противника штурмующие проскочили, а за ними уже пошел, навалился полк. Немцы не удержались, образовавшийся прорыв кольца окружения быстро расширился. И дальше - быстрее, быстрее… Так и вырвались.
Штурмующие сумели прорвать внутреннее кольцо и уйти в лес. И уже при свете наступающего дня с ходу ударили немцам в спину из внешнего кольца окружения. Метрах в пятистах виднелись окопы, с брустверов которых за действиями батальона внимательно наблюдали красноармейцы. Штурмующий батальон и окопы полка разделяла узкая ничейная полоса. Вот по ней-то десантники и устремились к своим. Хорошо, что наши быстро сообразили - кто-то из своих идет на прорыв, - и не стали стрелять, а поддержали огнем по флангам прорыва.
Михаил бежал вместе со всеми в передней шеренге батальона, реагируя на любое движение фигур в мышиных шинелях огнем из автомата.
Когда пошли на последний прорыв, у Михаила закончились патроны. Он отшвырнул автомат - к чему тащить на себе лишнюю тяжесть - и, с надсадой дыша, свалился в ближайшую воронку. Непросто бежать в меховом комбинезоне и унтах, да и нейтральная полоса - не гладкая беговая дорожка.
За ним туда же попадали и другие солдаты. Каждый старался в родной землице укрыться от пуль. Бойцов набилось - как пассажиров в трамвае в час пик. Жаль, не все добежали. Десантникам повезло больше: сказался эффект внезапности. А потом немцы пришли в себя и открыли огонь. Потому полк потерял бойцов больше, чем десантура.
Так, волею случая, летчикам-истребителям Михаилу и Антону пришлось плечом к плечу воевать с бойцами-десантниками и вместе с ними прорываться сквозь кольцо окружения.
А дальше - известное дело: проверки, перемещения в полковые тылы, в штаб, оттуда - в дивизию. В конце концов после долгих мытарств добрались на машине до своего аэродрома. Повезло пилотам: и в воздушном, и в наземном бою побывали, и на обоих - ни царапины.
В полку пилотов встретили одновременно с несказанной радостью и удивлением - ведь их уже считали погибшими. Дело было в том, что по возвращении с боевого задания пилоты их эскадрильи доложили: они видели, как были сбиты истребители Михаила и Антона, наблюдали падение боевых машин и взрывы на земле.
Для начала обоих пилотов отправили в санчасть - для осмотра. Кроме необходимой проверки здоровья была и другая причина не спешить сажать летчиков на боевые самолеты. Полк нес боевые потери в боевой силе и технике, и потому для "воскресших из мертвых" пилотов свободных истребителей не хватало.
Несколько дней парни болтались без дела, пока комэск не заявил Михаилу:
- Подкатили мы истребитель, принимай.
Михаил направился на стоянку. Там стоял ЛаГГ-3 - с многочисленными заплатками на фюзеляже, крыльях и хвостовом оперении. Видно, крепко досталось самолету в воздушной схватке. И механик возле него крутился другой - не Тимофей.
- Здравия желаю, товарищ младший лейтенант. Разрешите представиться - сержант Осокин, механик, - обратился он к Михаилу.
- Здравствуй, Осокин! Как машина? - Михаил с тревогой и сомнением смотрел на залатанные плоскости и заделанные пробоины.
- К полету готова.
- Что-то выгладит она у тебя… - Михаил помолчал, подыскивая подходящее слово, - …уж больно неказисто.
- Боевой же аппарат. Не скрою - досталось ему, так ведь подремонтировали, капитально, можно сказать, подремонтировали. Сам все проверил, товарищ младший лейтенант, можете не сомневаться - все исправно.
- Запускай мотор, опробуем. Механик запустил двигатель, прогрел.
Михаил забрался в кабину. Подвесную систему парашюта он застегивать не стал - так же, как и привязные ремни. Просто решил сделать рулежку и опробовать двигатель.
Он вырулил со стоянки, проехал к рулежной дорожке. Мотор хорошо набирал обороты, температура и давление масла были в норме, все остальные приборы - тоже. Зарулив на стоянку, он заглушил мотор. "Ну что ж, как будто бы все в порядке", - с удовлетворением отметил Михаил про себя. В эти мгновения он и не подозревал, что двигатель истребителя окажется с подвохом и что в его жизни уже началась черная полоса.
Утром эскадрилью подняли по тревоге. Взлетела одна пара, за ней - вторая, ведомым в которой был Михаил. Истребитель оторвался от земли безукоризненно, но на форсаже при наборе высоты мотор стал давать сбои - не выдавал требуемых оборотов.
Михаил сделал вираж, выпустил шасси и с ходу приземлился на ВПП. Зарулив на стоянку, он выбрался из кабины.
- Чего случилось? - подбежал встревоженный механик.
- Двигатель барахлит: оборотов не набирает.
Механик открыл створки капота мотора и стал осматривать двигатель. Заявление пилота о неисправности - вещь серьезная.
Тут же подъехала полуторка, на подножке стоял инженер полка.
- Отказ? - Инженер спрыгнул с подножки.
- Двигатель оборотов не набирает, - коротко доложил Михаил.
- Разберемся.
Инженер и механик ковырялись в двигателе больше часа.
- Все исправно! - доложил Михаилу инженер.
- Можно взлетать? - уточнил пилот.
- Можно.
Михаил решил взлететь и сделать круг над аэродромом, на всякий случай не удаляясь далеко.
И случай не заставил себя ждать. Уже на втором развороте двигатель засбоил и потерял мощность.
Пилот экстренно посадил самолет. Инженер с механиком стояли с тревогой на лицах.
- Опять?
- Плохо работает мотор! - Михаил с досадой ударил кулаком по крылу самолета и направился в штаб - доложить о ситуации.
К этому времени стали возвращаться с боевого задания истребители. Вернулись, к счастью, все. На стоянках засуетились механики, прибористы, оружейники.
К вечеру в штаб пришел инженер, косо посмотрел на Михаила и направился к командиру полка. Чуть позже к нему вызвали и Михаила.
- Инженер говорит - исправен самолет, двигатель работает, как часы. Что скажешь? - не отвечая на приветствие Михаила, спросил командир полка.
- Барахлит при наборе высоты, нельзя на нем летать, - возразил Михаил.
- Интересно получается, - словно в раздумье проговорил командир полка, - при проверке на земле движок ведет себя отлично, а ты утверждаешь, что он неисправен.
Михаил пожал плечами.
- Вот что, вопрос серьезный. Пусть завтра с утра комэск самолет твой облетает, сделает кружок-другой над аэродромом. Посмотрим, кто из вас прав.
Михаил козырнул и вышел. Настроение было совсем хуже некуда. Похоже, его словам никто не верил. Хуже того: инженер подозревал его в трусости - не напрямую, конечно, но получалось именно так. Летчик заявляет о неисправности, которой не находят. И на боевое задание эскадрилья улетает без него.
Но Михаил был далек от того, чтобы считать себя трусом. Да, не герой, наградами не отмечен, но воевал не хуже других.
Ночью ему не спалось, ворочался с боку на бок. Не давала покоя мысль: если у комэска двигатель в воздухе отработает нормально, пилоты его точно посчитают трусом, а то и подлецом, которому и руку-то подать зазорно.
Утром Михаил встал с тяжелой головой, под глазами - круги, настроение совсем поганое. На фронте хуже трусости - только мародерство. В столовую не пошел, боясь увидеть осуждающие взгляды товарищей. Он пошел было к стоянке своего самолета, но там уже стоял часовой с винтовкой.
- Отойди, не велено никого пускать!
Так и стоял Михаил поодаль, ожидая подхода начальства.
Вскоре подошел к самолету комэск, издали кивнул хмуро. Механик уже запустил двигатель. На соседних стоянках самолетов стали собираться летчики и техсостав. Они, естественно, с любопытством смотрели на удрученного Михаила и подготовку его самолета к вылету. О неполадках двигателя и предстоящей его проверке облетом многие уже знали.
Между тем комэск спокойно уселся в кабину, пристегнулся ремнем и закрыл фонарь. Механик по знаку пилота убрал из-под колес тормозные колодки. Летчик вырулил на взлетно-посадочную полосу и несколько раз взревел двигателем на разных оборотах, опробуя его. Мотор работал ровно.
Михаил следил за происходящим с замиранием сердца: возможно, решалась его судьба.
Вот летчик дал газ. Самолет побежал по полосе, легко оторвался от земли и, поднявшись в воздух, начал набирать высоту.
Вот он сделал один разворот, прошел вдоль аэродрома, стал выполнять другой разворот… И вдруг как обрезало - мотор стих. Среди авиаторов пронесся невольный вздох.
Пилот развернул машину носом к посадочной полосе и выпустил шасси. Но скорость и высота продолжали стремительно падать.
- Прыгай! - закричали стоящие на земле пилоты.
Дальнейшее произошло за считаные секунды. Было видно, как летчик отбросил назад фонарь кабины, готовясь покинуть самолет, но ЛаГГ свалился на крыло и камнем пошел вниз. Пилот успел покинуть машину, однако времени для того, чтобы раскрыть парашют, у него уже не было.
Летчик и самолет упали на землю недалеко друг от друга. Всех оглушил мощный взрыв - ведь баки боевой машины были полны бензина.
К месту катастрофы со стоянок побежали люди.
Остатки самолета горели жарким пламенем в полусотне метров от тела упавшего пилота. Но помочь ему было уже нельзя - от удара о землю у комэска были переломаны все кости. Сильный жар от горящего самолета не давал подойти к погибшему на глазах у всех командиру.
Двое смельчаков, закрыв лица куртками, оттащили тело комэска подальше от огня.
Авиаторы сняли шапки и шлемы. Редко когда удается видеть гибель пилота так близко - обычно это происходит на боевом задании, и падение самолета товарищи видят с большой высоты.
Гибель командира подействовала на людей угнетающе. Это пехотинцы, танкисты, артиллеристы встречаются со смертью товарищей ежечасно, ежедневно и к факту смерти товарища, с которым еще час назад делили последнюю самокрутку, относятся более обыденно.
Подъехала санитарная машина полка, и тело комэска увезли. А потом к стоянке разбившегося самолета проследовал особист в сопровождении двух бойцов. Арестовав механика прямо на стоянке, они повели его к штабу.
Над аэродромом висела гнетущая тишина. Гибель командира эскадрильи, арест механика - для окружающих это был шок.
Командир полка, кашлянув, громко сказал:
- Разойдись! Готовить самолеты к полетам!
Летчики и техсостав потянулись к стоянкам своих самолетов. Только Михаил не знал, что ему делать. Идти на стоянку? Так самолета нет - вон его пожарный расчет тушит. Механик у особиста - тоже не лучшая участь.
Пилот побрел в столовую - сейчас ему не хотелось быть одному.
Но там его встретили неприветливо. В обеденном зале было пусто, а раздатчица Варя осуждающе бросила:
- У всех на глазах комэск погиб, а некоторым кусок в горло лезет, аппетит проснулся!
Михаил резко повернулся и вышел.
Вот ведь положение! Если бы двигатель работал хорошо, комэск остался бы жив, но тогда Михаил приобрел бы несмываемое пятно и позорную репутацию труса. После катастрофы его репутация осталась незапятнанной, но окружающие сочли его невольным виновником гибели комэска. Прямо заколдованный круг какой-то! И неужели механик с инженером просмотрели скрытую неисправность? Не должно было такого случиться - специалисты вроде грамотные.
Михаил ушел в свою землянку: теперь ему хотелось побыть в одиночестве.
Вечером особист арестовал инженера. В полку пополз слух: "Враги народа, вредители, технику из строя тайно выводят…" Михаил лишь горько усмехнулся про себя: "Какие же они вредители? Просто не смогли вовремя выявить неисправность".
По законам военного времени и механика, и инженера могли расстрелять, однако трибунал отправил их в штрафбат - смывать вину кровью.
Михаилу дали самолет разбившегося комэска. Михаил был не робкого десятка, но даже он, садясь в кабину самолета, испытал невольный страх. Однако летчиков и самолетов остро не хватало, и было не до сантиментов. Хотя авиаторы - народ суеверный: они не фотографировались перед вылетом и не говорили "последний", а только - "крайний" полет.
Оставшийся без ведомого, сбитого в бою, новый ведущий Петр Дудков, в звено которого определили Михаила, принял его прохладно.
- Если бы не война да не приказ командира полка - сроду бы с тобой не полетел, - заявил он Михаилу. - Самолет у тебя - погибшего комэска, причем погиб он из-за тебя!
- Я-то здесь при чем? - поразился Михаил. - Предупреждал я и механика, и инженера полка - двигатель не в порядке, так меня в трусости заподозрили, проверить решили. В чем моя вина?
- Была бы твоя вина, я бы тебя не только ведомым не взял - руки тебе не подал, но как-то оно все равно не так.
Петр махнул рукой и отошел, не желая больше продолжать разговор.