- Василий, быстро курс!
А штурман уже готов докладывать:
- Семь градусов вправо!
Медленно сбрасывая газ, Михаил планировал, находясь в страшном нервном напряжении. Если не дотянет до полосы, добавлять газ, исправляя ошибку, будет поздно - перетяжелен самолет, на второй круг не уйдет. Значит, садиться надо с первого захода, второй попытки может не получиться. Помогало еще то, что темнота рассеялась, стало хоть что-то видно.
Михаилу удалось посадить самолет - на основное шасси, потом уже опустил хвост. Получилось мягко, осторожно, даже бережно. Уже в конце пробега выключил зажигание и перекрыл бензокран. По инерции направил самолет ближе к санчасти.
На стоянках многие видели, что с самолетом что-то не так: на центроплане слева темнеет фигура, из задней кабины две головы торчат. К самолету рванули механики, техники, прибористы и отлетавшие пилоты, которые еще находились у своих самолетов. Из санчасти, почуяв неладное, выбежал фельдшер - не каждый день самолеты к ним подруливают.
Михаил выбрался из кабины на крыло, отстегнул на летчице ремень, которым она была пристегнута к растяжке.
- Вставай, прибыли. Багаж только не забудь, - пошутил он.
Но женщина обеими руками вцепилась в стойку тахометра, торчавшую из центроплана. Пересохшими губами она прошептала:
- Руки… помоги… отцепить.
Михаил по одному разжимал пальцы, онемевшие от мертвой хватки. Досталось ей. Конечно, страшно было: иной мужик на ее месте штаны бы обмочил.
Михаил помог ей слезть с центроплана, буквально стащив на землю за ноги. А с другой стороны самолета набежавший люд вытащил тело раненой летчицы. Уложив ее на носилки, они бегом кинулись в санчасть.
Только теперь почувствовав невероятную усталость, Михаил сбросил с себя телогрейку и без сил опустился на землю, прислонившись спиной к колесу шасси. Он тут же ощутил странный холод во всем теле и, когда стал ощупывать одежду, понял, в чем дело: гимнастерка под телогрейкой была насквозь мокрой от пота.
Из кабины вылез Василий, размял затекшие суставы.
- Вроде легкая, а все колени отсидела, - посетовал он.
- Не жалуйся, вон какая девушка у тебя на коленях сидела, - пошутил кто-то из техников.
Увидев неладное, к самолету подошел командир полка. Все вытянулись по стойке "смирно", к майору шагнула летчица:
- Товарищ комполка! При выполнении боевого задания была сбита и села на вынужденную посадку на оккупированной территории. Самолет сгорел. Штурман Климук ранена. Рядом с нами сел У-2. Фамилию летчика не знаю. Он нас вывез с места посадки, - четко доложила она.
- Ну-ка, ну-ка, кто у нас герой?
Майор обвел взглядом собравшихся. Все как-то подались назад, и получилось, что Михаил с Василием оказались впереди.
- Из штрафной эскадрильи? - сразу понял майор.
- Так точно. Пилот красноармеец Борисов.
- Штурман-бомбардир красноармеец Антонюк.
- Благодарю за службу!
- Служим Советскому Союзу!
- Товарищ майор! Разрешите обратиться! - нарушила внезапно наступившую тишину женщина-пилот.
- Обращайтесь!
- Поступок и в самом деле геройский, наградить бы их, - выступила вперед спасенная летчица.
- Не могу, Лебедева, - штрафников к наградам представлять не положено.
- Тогда срок скостить, - не унималась женщина.
- Тоже не в моих силах. Их трибунал приговорил, и я решение трибунала изменить не вправе.
Женщина от досады закусила нижнюю губу.
- Хлопцы, как же вам это удалось? - полюбопытствовал майор.
Желая услышать из первых уст историю невероятного спасения женщин-пилотов, летчики и техсостав, свободные от полетов и работы, придвинулись поближе.
- Это штурман у меня молодец - глазастый, - сказал Михаил. - Он заметил, что самолет лежит на земле и хвост у него горит. Я и сел. А остальное вы уже знаете.
- Да спасенных мы видели, а как тебе в голову пришло летчицу на центроплане положить?
- Ну не бросать же у немцев боевого товарища! Тем более что они на мотоциклах к месту вынужденной посадки уже ехали, и времени долго раздумывать у нас просто не было. Раненую - ту сразу во вторую кабину определили, к штурману. А пилота пришлось поясным ремнем к растяжке пристегнуть, чтобы ветром с крыла не сдуло. И потихоньку - на аэродром. Одно плохо было: двигатель в полете грелся, думал - не дотяну.
Окружающие слушали с интересом. Рассказ поучительный, тем более что и в дальнейшем такие знания могут пригодиться.
Внезапно летчица всплеснула руками:
- Ой, надо же узнать, как там Татьяна!
В голове у Михаила вдруг сверкнула догадка. А не те ли это летчицы, с которыми он познакомиться хотел, да они его отшили? У раненой лицо в крови было, да и темно - сложно узнать. А вот пилот… Но женщина уже повернулась и побежала в санчасть.
Механики подхватили самолет за хвост и покатили его на стоянку.
Летчики окружили Михаила и стали расспрашивать, как себя вел самолет в воздухе, - зашел чисто профессиональный разговор. Как водится, начали рассказывать разные случаи. Поговорив с полчаса, стали расходиться, а Михаил с Василием направились в столовую - надо было завтракать и спать.
Через час аэродром как будто вымер - ведь летчики и техсостав трудились ночью и отсыпались днем.
Михаил спал на стоянке, на чехлах, - нравилось ему отдыхать на природе. Воздух свежий, не то что в казарме: пахнет гуталином, хлоркой и еще бог знает чем - чем-то казенным. Да и мужики храпят во сне так, что стекла дребезжат. Попробуй тут усни.
Проснулся он ближе к вечеру от ощущения, что кто-то стоит рядом. Открыл глаза и увидел перед собой женщину-пилота. Заметив, что Михаил проснулся, она улыбнулась:
- Ну и здоров ты спать, летчик. Я уже с полчаса здесь стою, все не решаюсь тебя разбудить.
- А чего меня будить - сам проснулся.
Михаил встал, руками растер лицо. Да и лежать, когда женщина стоит, как-то неудобно.
Летчица протянула ему руку для рукопожатия:
- Лебедева.
- Я уже знаю - майор говорил.
- А вас как? Должна же я знать, как зовут моего спасителя.
- Красноармеец Борисов, - официально представился Михаил. И после секундной задержки добавил: - Штрафник, уголовник и трус, а еще человек непорядочный, поскольку летаю не на истребителе или бомбардировщике, а на У-2.
Щеки Лебедевой вспыхнули багрянцем - видно было, что она хотела ответить колкостью, но не нашлась что сказать и потому немного невпопад и запинаясь проговорила совершенно неестественную в таких случаях фразу:
- Меня Верой зовут.
- Меня Сергеем, - ответил Михаил. - Да вы садитесь. - Он галантно указал на самолетные чехлы, с которых только что поднялся.
Летчица уселась. На этот раз она была без комбинезона-в гимнастерке и юбке. Михаил увидел капитанские петлицы и поблескивающий на груди орден Красной Звезды. Не то что у Михаила: на застиранной гимнастерке - ни одной награды, и голубые петлички девственно-чистые: рядовой.
- Как там раненая?
- В себя пришла. Порезов и ушибов много, сотрясение головного мозга к тому же. Но доктор сказал - молодая, организм сильный - поправится.
- Это хорошо.
- Вы нас простите. Я ведь вас вспомнила уже здесь, когда приземлились. Мы тогда вас очень обидели…
- Чего обрекаться, коли штрафник. Все правильно, указали мне мое место.
Женщина опять покраснела.
- А можно узнать, за что вы в штрафники попали?
- Вам, Вера, на самом деле это интересно?
- Да, я никогда не общалась со штрафниками. Мне говорили, что их из преступников набирают, чтобы они вину свою перед Родиной кровью смыли.
И Михаил коротко, но четко и внятно рассказал свою историю о драке в Москве, спасенной им девушке и о трибунале.
- Это же несправедливо! А вы Михаилу Ивановичу Калинину писали?
- Зачем? В драке я на самом деле участвовал и двух уголовников убил, хотя и не хотел этого. Стало быть, виновен.
- И что, остальные штрафники тоже такие?
- У каждого - свое. Мой штурман, например, на Пе-2 летал. Во время бомбардировки промахнулся и несколько бомб на свои позиции сбросил. Теперь вот со мной летает.
- Фу, грубиян и женоненавистник.
- Почему вы так решили? До войны на гражданке он художником был - милейший человек. Просто я ему рассказал, как меня две очаровательные девушки отшили. Вот он и решил шпильку вставить - в отместку вроде. Да вот и он сам: легок на помине.
Штурман подошел, стал по стойке "смирно", отдал честь.
- Товарищ капитан, разрешите обратиться к красноармейцу Борисову?
- Разрешаю. Зло на меня держите?
- Товарищ военлет, штурман Антонюк к полетам готов!
Что за ерунда, сроду Василий так с Михаилом не разговаривал! Михаил терялся в догадках: неужели это присутствие женщины с капитанскими "шпалами" на петлицах так повлияло?
- Ты чего, Василий? Девушка просто поговорить пришла, а ты тянешься, как перед особистом!
Но Василий попросил Михаила отойти в сторону - поговорить. Возникло какое-то напряжение, и летчица своей женской интуицией это сразу почувствовала:
- Ну ладно, я пошла…
- Передавайте привет вашей подруге и пожелания побыстрее выздороветь. Заходите еще.
- Вы меня приглашаете?
- Ну если не побрезгуете разговором со штрафником…
Девушка укоризненно покачала головой. Когда она ушла, Михаил спросил у штурмана:
- Вася, какая муха тебя укусила?
- Ты же сам говорил - они тебя отшили.
- Ну так теперь она сама пришла - видно, совесть заела.
- Ой, заела! Насмешил! Ха-ха-ха! - Вася старательно изобразил смех. - Просто поблагодарить за спасение решила. А ты уж размечтался… Нужен ты ей, партизан.
- Даже если и так. Давно с женщинами не разговаривал - все больше с вами, штрафниками.
- Сам такой, посмотри на себя!
В эту ночь они совершили четыре вылета. Утром после завтрака Михаил по привычке завалился на чехлы на стоянке - поспать. И вновь проснулся от ощущения присутствия постороннего человека рядом. Разлепил глаза - так это же Вера стоит, да еще и улыбается.
- Здравия желаю, товарищ капитан! - Михаил поспешно вскочил.
- Для вас - просто Вера, вы же мне не подчиненный.
- Субординацию соблюдаю, товарищ капитан!
- Да что вы заладили "товарищ капитан, товарищ капитан"… Не хотите разговаривать - так и скажите, я уйду.
- Не обижайтесь, Вера, присаживайтесь. - Широким приглашающим жестом Михаил указал на самолетные чехлы. - Вы же сами понимаете, я - штрафник, мне оступаться нельзя, меня за любую провинность наказать могут, а то и расстрелять. У штрафника прав никаких нет - только долг. - Михаил грустно улыбнулся и добавил: - Хотя я в долг ни у кого не брал.
Вера без церемоний уселась на чехлы, поставив ноги сбоку.
- А вы кем до войны были? - с интересом глядя на Михаила, спросила она.
- Да летчиком же и был - в гражданском флоте. А вы?
- Учителем в школе. Занималась в аэроклубе в свободное время, как и многие. А пришла война - пошла в военкомат. Мужа раньше призвали.
- Так вы замужем? - с уважением поглядел на Веру Михаил.
- Вдова. Через месяц после призыва похоронка пришла.
- Простите, не хотел я ваши душевные раны бередить… А дети есть?
- Не успели. Мы ведь только перед войной поженились, в мае месяце.
- М-да, коротким ваше семейное счастье выдалось.
- г Давайте о другом поговорим, - она умоляюще посмотрела на него, - а то я расплачусь. Вы в каком звании были - ну до штрафника?
- Младший лейтенант. Истребителем был, на "пешке" тоже немного летал.
- И в воздушных боях участвовали? - с нескрываемым интересом спросила Вера.
- Участвовал, и сбитые самолеты есть, и самого сбивали. С парашютом прыгал, из немецкого тыла выбирался.
- Господи, какие же мы дуры тогда были! - Она прикрыла ладонями заалевшие щеки.
- Вы про что? - Михаил сделал вид, что не понял.
- Мы же с Таней - да и другие летчицы тоже - думали, что штрафники уркаганы, сплошь трусы и перерожденцы. Наша комэск не раз предупреждала: "Держитесь от них подальше, девочки, а то беду наживете".
- Я же не все время в штрафниках буду. Кончится срок - вернут звание, снова сяду на истребитель. Я ведь на У-2 после госпиталя попал. А до этого тоже был в штрафниках, только летал на Яках. Дрались отчаянно. У штрафников ведь только два пути: или победить, или погибнуть, третьего не дано. От боя уклониться нельзя - припишут трусость и расстреляют. А знаете, чего больше всего штрафники боятся?
- Наверное, командиров или особиста? - предположила Вера.
- Нет. Оказаться сбитым и совершить вынужденную посадку или выпрыгнуть с парашютом на оккупированную врагом территорию. Сразу ярлык изменника, перебежчика навесят. Хуже всего, что родные пострадают.
- А вы женаты?
- Не успел - в отличие от вас.
- Вы тоже не любите женщин, как и ваш штурман?
- Вы сильно заблуждаетесь. Штурман мой - художник, натура творческая, эмоциональная, все принимает близко к сердцу. И такую модель поведения - вроде защитного кокона - вынудили его выстроить презрение и снисходительность женского пола вашей эскадрильи к штрафникам.
- Да, доля нашей вины в этом есть. Но мы ведь раньше никогда со штрафниками не общались. А уж сколько баек, россказней о вас было. Вроде того что напились вы до поросячьего визга и изнасиловали всех, кто юбку носит в округе.
- Ага. А еще у нас рога растут, хвосты, и вместо ног - копыта.
Вера засмеялась:
- Очень похоже на черта, каким его в сказках рисуют.
- Вы сами себе придумали страшный образ штрафника - небритого, в телогрейке и с запахом перегара. Соответственно - все мысли только об одном.
- А разве не так? - кокетливо улыбнулась Вера.
- Конечно, нет. У нас еще одна мысль есть - закусить.
Вера откровенно расхохоталась.
- Я думала, штрафники судьбой обижены, потому хмурые и неулыбчивые.
- А теперь?
- Да вы нормальные ребята!
- Ну наконец-то! Груз с души свалился - и прямо на ногу. Теперь хромать буду.
- Да ну тебя!
Разговор незаметно перешел на "ты" - сказался одинаковый возраст, общая служба, одни и те же интересы. А если форму снять да в гражданское одеться - вообще пикник на природе.
- Ой! Вон твой штурман идет. Вам ведь лететь сегодня. А у меня - что-то вроде отпуска. Пока Татьяна в санчасти лежит, я не летаю. Самолета нет, штурмана временно тоже. Ночами сплю, как будто и войны нет. Скорей бы она уже закончилась.
- Ох, Вера, не скоро еще - три года впереди, - нечаянно проговорился Михаил.
- Откуда ты знаешь? - тут же заметила его оговорку девушка.
- На картах гадал, - отшутился Михаил, в глубине души ругая себя за эту оговорку последними словами. - Вчера вечером напились с парнями - погадать потянуло.
- Врешь ты все! Когда вам было пить - вы летали всю ночь!
- Я же и говорю - пошутил…
- Завтра, когда выспишься, приходи ко мне…
- Нет уж, уволь. Там у вас один женский пол - заклюют.
- Отобьешься, - пошутила Вера.
Ночью они снова летали бомбить - на этот раз железнодорожную станцию. Она была плотно прикрыта зенитным огнем. Прямо на глазах Михаила в один из самолетов угодил зенитный снаряд. У-2 вспыхнул, со скольжением на крыло стал выходить из зоны обстрела, потом заложил вираж, вошел в пике и врезался в вагоны на станции. В ту же секунду полыхнула яркая вспышка, по ушам ударил грохот взрыва.
Михаил был шокирован. Самолет явно не падал: он был управляем, его направили в скопление составов на железнодорожных путях твердой рукой. Значит, пилот сознательно направил горящую машину на цель, не убоялся смерти, предпочтя ее плену. По возвращении надо будет комэску доложить об этом.
Возвращаясь назад после задания, Михаил чувствовал, как щемило от боли сердце и полнилась горечью душа. Ведь погибли хорошие парни - слабаки и дерьмо на такое неспособны. А сам он так смог бы? Или предпочел бы выпрыгнуть с парашютом? Но шансов благополучно уйти после приземления немного - станция совсем рядом. Еще он в воздухе висел бы, а немцы внизу были бы готовы к встрече.
Сели на аэродром. Пока самолет заправлялся и оружейники подвешивали бомбы, Михаил отправился к комэску - доложить обо всем, что ему довелось увидеть: как снаряд в У-2 угодил и как пилот своей рукой горящий самолет направил на вагоны.
- Подожди еще пятнадцать минут - будет видно, кто не вернулся с задания, - сказал комэск.
Не вернулся экипаж Пашки Савельева. Михаил знал его в лицо, знал, что он из Рязани и что полтора месяца службы в штрафной эскадрилье получил за то, что походно-полевую жену командира своего авиаполка - медсестричку - назвал подстилкой. По пьянке, естественно. Жалко было Михаилу этого молодого молчаливого веснушчатого парня. Для того чтобы вот так направить самолет в пекло, зная, что истекают последние секунды жизни, требуется огромное мужество. Страх - он был у всех, и все его преодолевали. Но одно дело - лететь, когда в тебя зенитки бьют: авось промахнутся, не попадут, и совсем другое - вот так спикировать на станцию.
Случай потряс Михаила до глубины души. Ведь даже памятник поставить на могиле невозможно - так же, как и к награде представить, пусть даже и посмертно.
Утром, после полетов, Михаил ушел подальше от стоянки - в лес: хотелось побыть одному, осмыслить увиденное. Их экипаж был единственным, кто видел этот подвиг своими глазами. А Василий уже где-то у техников раздобыл спирта и напился до беспамятства, чего Михаил никогда раньше за ним не наблюдал.
Конечно, к Вере Михаил опоздал и потому не пошел. И она не пришла - плохие вести разносятся быстро. Однако же боевой работы никто не отменял, и вечером они опять вылетели на боевое задание. Сделали пять вылетов, но как-то без желания, без огонька. А уже после полудня ординарец комэска собрал отдыхающие экипажи штрафников.
- Поступил приказ: помочь партизанам - доставить оружие, боеприпасы, бинты. Скрывать не буду - задание сложное. Лететь придется над занятой врагом территорией, садиться ночью на неподготовленную площадку. Но и это еще не все. Груз надо доставить в район Лепеля - это в Белоруссии.
Летчики и штурманы склонились над картой и почти сразу же, перебивая друг друга, возмущенно заговорили:
- Задание выполнить невозможно! Расстояние в одну сторону - двести километров, да назад столько же. Полного бензобака хватит только на четыреста тридцать километров. Случись небольшой встречный ветер - топлива на обратный путь не хватит, на немецкие позиции сядем. Пусть на Ли-2 экипажи летят!
Комэск терпеливо ждал, когда умолкнут возмущенные голоса.
- Там, - он ткнул пальцем в потолок, - уже перебрали все возможные варианты. Ли-2 не сможет приземлиться - слишком полоса коротка. Нам доверили ответственное дело, и надо оправдать доверие. Штурманы, прокладывайте маршрут.