- Так ты, выходит, на нарах парился с будущим вождем? Так может ты еще и партийный?
- Нет, - делано вздохнул Прохор, - я от всех властей претерпел! И о царя, и от меньшевиков, и от большевиков! Хотя предлагали мне вступить в партию, и не один раз! Сопутствующий я рабочему классу элемент! Послушался бы тогда, глядишь, и поимел бы от жизни все, как мой бывший кореш Коба!
- И ни разу вы с ним больше не встречались?
- Как так не встречались? Земля круглая! Второй раз мы столкнулись с Кобой в Тбилиси лет через пять после Батуми. И свела нас вместе касса одного банка, на которую мы оба глаз положили…
10 июня 1907 г.
Тифлис.
Сладкий дым опиума густым туманом висел под потолком. Справа и слева на замызганных покрывалах неподвижно лежали люди, изредка подносившие желтый обгрызенный мундштук к потрескавшимся губам. Они с наслаждением вдыхали отраву и вновь падали на засаленные подушки. Коба брезгливо сморщился: эти опустившиеся создания его раздражали. Вместо того, чтобы бросить все силы на борьбу с самодержавием, они бесполезно губили свои жизни здесь, в сыром мрачном подвале, предпочитая жестокой действительности, бегство в мир опиумных грез. Рядом с Кобой с отрешенным видом сидел преданный соратник по партии - Семен Тер-Петросян по кличке Камо. Петросян плохо понимал по-русски, поэтому большую часть встречи он сидел молча, в отличие от еще одного присутствующего здесь - Никитича.
- Коба, мне не нравится эта заморочка! - с нажимом сказал Прохор. - После шухера, который устроят твои кореша, легавые будут видеть в каждом потенциального налетчика!
- Слюшай, Кадуцей, ти меня знаеш, - Коба приветливо улыбнулся, однако его по-рысьи желтые глаза оставались холодными, - я нэ мэняю своих рэшэний! Рэволюции нужны срэдства, и другого способа раздобыт их, я нэ вижю! Присоедыняйса, дэнэг хватыт всэм!
- Ты знаешь, Коба, "эксы" не мой метод! Да и чем тебе может помочь профессиональный взломщик? Головорезов у тебя и так хватает! Давай возьмем кассу по-тихой, уже в банке…
- Нет, - вмешался в разговор Лошадь, - большой риск! Легче организовать налет!
- Легче! - передразнил его Прохор. - А скольких ты при этом положишь? А я возьму кассу без шума и пыли!
- Нэт! - веско сказал Коба.
- Ну и хрен с вами! - Прохор резко встал.
Рука Камо нырнула за пазуху. Кадуцей понял, что боевик нащупал укрытый от чужих глаз пистолет, но, тем не менее, договорил:
- Разбивайте свои дурные головы! Мешать не буду! А ты, Камо, чё вылупился? Ты на мне дыру протрешь! Чуваки, я считал, что вы умнее!
- Твое дэло, - пожал плечами Сосо, - считай как хочэш! Я прэдложил, ты оказался! Смотри нэ, пожалей!
- Ты тоже, Коба, смотри, не пожалей! Ты оторвал кусок от моего пирога!
С этими словами Прохор вышел. Камо многозначительно переглянулся с Никитичем и демонстративно достал из-за пазухи наган.
- Догнат его? - спросил он Кобу, снимая ствол с предохранителя. - Сдаст вэдь, урка чахоточная!
- Убэри! - приказал Петросяну Коба. - Нэ продаст, но… разберемся с ним позжэ! Сейчас у нас другие планы!
24.12.1972
п. Кулустай
ИТК строгого режима.
- Я и не догадывался, что еще зимой пахан Кобы Ленин приказал своим босякам добыть деньги для революции любой ценой!
- Кто? - поперхнулся Егоров. - Пахан Ленин?
- А чего ты так удивляешься? Натуральный пахан. Ты можешь звать его вождем мирового пролетариата - суть от этого не меняется! Назови мне хоть одного босяка из его кодлы, кто баланды хозяйской не хлебал. Это потом они законы выдумывать начали, а до этого за каждым из них статей висело, и не только политических. Там и разбой с бандитизмом, и убийства с терроризмом…
- Ты мне тут антисоветчину не разводи! - строго прикрикнул на Прохора опер. - Будем считать, что ты мне ничего не говорил, а я - ничего не слышал!
- Начальник, - скривил губы в презрительной усмешке Посох, - ты же умный мент, а несешь такую ахинею! Тебе уши идеологией марксизма-ленинизма засрали. Послушай меня, того кто лично варился в этой каше, и с этими идеологами сраными баланду из одной миски хавал! За любым из этих деятелей горы трупов! Взять хотя бы Кобу и Тифлисский скок… Помимо экспроприации средств, революционеры планировали осуществить и какую-нибудь крупную террористическую акцию. Ограбление в Тифлисе и стало этой акцией! Так что Коба и не мог поступить по-другому, даже если бы очень этого хотел. Просто я, дурак, тогда этого не понимал! В тот день в Тифлисе погибло пятьдесят человек! Помимо охраны, революционеры погубили больше двух десятков случайных прохожих! А большую часть экспроприированных денег в дальнейшем попросту пришлось сжечь! Крупные купюры разменять не удалось, - доходчиво пояснил Посох. - Их разменивали по всему миру, но напрасно… Сам собой напрашивается вопрос: оправданы ли такие жертвы? С тех пор я никогда больше не связывался с революционерами! Ни до, ни после шестнадцатого года!
Егоров с изумлением смотрел на матерого уголовника:
- Ну ты даешь, Дубов! Не знал, что ты нормально разговаривать умеешь! Не по фене, - добавил он.
- Обижаешь, начальник, - развязно продолжил разговор Дубов, вмиг позабыв былую серьезность, - ты что же думаешь, что трешь базары с неграмотным уркаганом? За моей спиной лучшие университеты мира: Оксфорд, Кембридж, Йель… Правда образца конца девятнадцатого начала двадцатого столетия, но, тем не менее! Я свободно разговариваю на десятке языков: английском, немецком, польском, румынском, французском…
- На матерном и фене, - смеясь, закончил фразу Егоров.
- Зря ты так, - не разделил веселья майора Дубов, - многие известные лингвисты с учеными степенями не гнушались изучать язык блатарей! Кстати, начальник, знаешь, откуда взялось слово "урка"?
- Нет.
- Так вот, начальник, просвещаю: на царской каторге "сидельцы" были заняты тяжёлыми работами, особенно на рудниках. Каждому из них задавался так называемый "казённый урок" - установленное задание, которое каторжанин обязан был выполнять ежедневно. Так вот: арестантский народ нещадно искажал это слово, произнося "урки", "на урках" Понятно, что нередко и начальство, и более грамотные вольные насмешливо поддразнивали "сидельцев": "Эх, вы, урки!", подчёркивая это неправильное произношение. И в конце концов словом "урка", "урки" стали обозначать каторжан, профессиональных преступников.
- Любопытно, - согласился Егоров. - Ладно, а чего дальше было? - нетерпеливо спросил он, переводя разговор на предыдущую тему. - Ты обещал устроить Кобе разборку! И как, устроил?
- Пытался! Но меня технично устранили! Выстрелили в спину! После того, как я чудесным образом воскрес… кстати, окочурившись в первый раз, я так и не допер, что откинул копыта, думал - просто повезло! Ведь, по сути, не я схлестнулся с Кобой, это столкнулись понятия профессиональных уголовников и революционно-бандитские постановы. Когда нужно, эти падлы использовали нас, а едва мы становились им поперек пути - легко убирали. Так вот, после этого случая, я понял, что в одиночку я не добьюсь ничего - царь-батюшка, и тот не смог, имея в кармане и полицию, и армию! В конце концов, эти отморозки возглавили державу! Конечно, после смены правительства нашему брату босяку большое послабление вышло - амнистия! Но в державе воцарился такой бардак, что даже меня, прошедшего и Крым и Рим, в дрожь бросало! В грабители кинулись все, кому не лень! Наскоро сколачивались новые банды, в одиночку работать стало тяжело. Беспредел достиг невиданного размаха, даже у правильных уркаганов крышу сносило…
24 декабря 1918 г.
Москва.
Роскошный "Дэлоне Белльвиль" неспешно катил по заснеженной дороге. Трое пассажиров автомобиля молчали, лишь водитель негромко ругался объезжая обледеневшие рытвины и канавы. На относительно ровном участке дороги, проходящей по линии трамвая, "Белльвиль" разогнался километров до пятидесяти, но тут же взбрыкнул, словно необъезженная лошадь. Пассажир, сидящий на заднем сиденье и придерживающий руками зажатый промеж ног большой бидон с молоком, что-то невнятно проворчал. После того, как машину подкинуло во второй раз, мужчина раздраженно стряхнул с темных брюк светлые капли молока и громко сказал:
- Словно дрова везет!
Его поддержала сидящая рядом женщина.
- Володенька, - сказала она, обращаясь к третьему спутнику, щуплому лобастому мужчине средних лет, одетого в кургузенькое пальтишко, - скажи товарищу Гилю, чтобы ехал помедленнее! Дорога плохая, да и стемнело уже! Если он будет продолжать в том же духе, боюсь, Наденька и дети останутся без молока… Ты же знаешь, какой это сейчас дефицит!
Мужчина погладил короткую бородку-эспаньолку, лукаво прищурился и, слегка картавя, ответил:
- Хорошо. Степан Казимирович! - окликнул он водителя.
Но товарищ Гиль не слышал - его внимание было приковано к дороге. Он лихо крутил баранку, пытаясь разглядеть в свете фар каверзные выбоины. Ничего не добившись от водителя, человек в эспаньолке примирительно произнес:
- Это не товарищ Гиль так едет, это у нас дороги такие. Ничего, Мария, вот покончим с контрреволюцией и построим хорошие дороги! А запачканные штаны товарищ Чабанов постирает!
Он усмехнулся в усы и замолчал, уставившись в окно. Автомобиль миновал Лубянскую площадь, Мясницкую, пересек садовую и стал подъезжать к ночлежному дому. В мощном свете фар было прекрасно видно пешеходов идущих по обочине дороги. В канун Сочельника народу на улицах было много. Неожиданно со стороны тротуара наперерез машине бросилось трое мужчин в шинелях. Они стремительно сближались с автомобилем. Наконец, поравнявшись с машиной, один из преследователей выхватил револьвер и, потрясая им, закричал:
- Стой!
Степан Казимирович прибавил газу, машина едва вписалась в крутой поворот, но преследователи отстали.
- В чем дело? Нам что-то кричали? - обеспокоено спросил водителя человек с бородкой.
- Нет! - быстро ответил он. - Это пьяные!
Автомобиль миновал Николаевский вокзал и выехал на дорогу, ведущую в Сокольники. Возле пивного завода Калинкина, на дорогу перед машиной вновь выпрыгнули трое в шинелях, вооруженные револьверами:
- Стой!
Когда между вооруженными людьми и движущейся машиной осталось несколько саженей, водитель прибавил ходу. Нападавшие едва успели отскочить.
- Стой, стрелять будем! - донеслось вслед.
Но водитель и не думал останавливаться - дорога шла под уклон и машина постепенно набирала ход.
- Товарищ Гиль, - вдруг вмешался пассажир, которого женщина называла Володенькой, - нужно остановиться и узнать, что им от нас нужно! Вдруг это патруль!
- Владимир Ильич, - возразил шофер, - не похожи они на патруль!
Владимир Ильич взглянул в окно - преследовавшие машину люди не останавливались и до сих пор бежали вслед за автомобилем, продолжая что-то кричать.
- Ну вот, видите, - сказал он, - нужно остановиться.
Степан Казимирович нехотя сбросил газ, до сих пор не решаясь окончательно остановиться. Он оглядывался по сторонам до тех пор, пока не разглядел впереди за железнодорожным мостом яркий фонарь. Возле фонаря стоял вооруженный красноармеец. Водитель облегченно вздохнул и остановился - он узнал здание районного Совета.
- Да, наверное, это патруль, - сказал он. - Возле районного Совета бандиты напасть не решатся!
- К нам бегут четверо, - оглянувшись назад, сказал товарищ Чабанов, - и они совсем близко!
Преследователи, наконец, догнали машину. Один из них рванул дверь и рявкнул:
- Выходи по одному!
- В чем дело, товарищи? - картаво спросил человек с бородкой.
- Не разговаривать! Выходи, сука! Выходи, говорят!
Один из преследователей схватил Владимира Ильича за рукав его куцего пальтишка и резко дернул к себе:
- Выходи живей!
- Что вам нужно? - возмутился Владимир Ильич, которого буквально за рукава вытащили из машины.
Вслед за ним из автомобиля выскочила женщина.
- Что вы делаете? Как вы смеете так обращаться? - закричала она, но на нее не обратили внимания.
- Эй, ты, с бидоном, - бандит качнул маузером, обращаясь к Чабанову, - тоже выходи!
- Товарищи, это недоразумение! - Владимир Ильич до сих пор не хотел признавать, что его автомобиль остановили грабители. - Я - Ленин! Вот мой документ!
- Черт с тобой, что ты Левин! - грубо сказал долговязый преступник, по всей видимости, главарь шайки. - А я Кошельков - хозяин города ночью!
Кошельков вырвал из рук Владимира Ильича сложенную вчетверо бумажку и, не глядя, сунул её себе в карман.
- Молчать! Не разговаривать! - рявкнул он на Ленина.
Владимир Ильич затравленно огляделся в поисках поддержки, но все его спутники стояли под дулами пистолетов. Кошельков тем временем ухватил Ленина за лацканы пальто и резко дернул, едва не оторвав все пуговицы. Затем профессионально обыскал его. Найденный бумажник и браунинг он положил себе в карман. Лишь на водителя никто не обратил внимания. Степан Казимирович до сих пор сидел за рулем работающего автомобиля, судорожно сжимая в руках рукоять нагана. Он прекрасно видел через открытую дверь главаря банды, назвавшегося Кошельковым. Товарищ Гиль мог играючи застрелить главаря, но тогда его подельники расстреляют Владимира Ильича.
- Нет, - решил тогда Гиль, - так действовать нельзя!
Водитель едва успел сунуть наган под сиденье, как получил болезненный удар дулом пистолета в висок.
- А ты чего расселся? Выходи!
Едва Гиль вылез из машины, на его место взгромоздился водитель из числа налетчиков. Остальные члены банды резво запрыгнули в салон. Кошельков запрыгнул на подножку и, размахивая пистолетом, крикнул напоследок:
- Не шевелись!
Мотор взревел, и машина растворилась в ночной Москве.
* * *
В подворотне было темно, но Прохора это не пугало - эту подворотню и её обитателей он знал как облупленных. Простой обыватель рисковал в этом районе расстаться с кошельком, а то и с жизнью. Но Прохор не был простым обывателем, поэтому он спокойно прошел в темную подворотню, пересек захламленный внутренний дворик и остановился напротив неприметной обшарпанной двери. Прохор постучал по ней костяшками пальцев на особый манер и принялся ждать ответа. Через некоторое время дверь приоткрылась, разрезая ночной мрак узкой полоской света, и из-за нее донесся сиплый простуженный голос:
- Хто?
- Свои! Открывай быстрей! - требовательно произнес Прохор.
Человек за дверью грязно выругался, но распахнул дверь пошире. Прохор боком протиснулся в образовавшуюся щель. Стоявший за дверью человек поднес горевшую масляную лампу к самому лицу вошедшего.
- А, Кадуцей, - узнал он Прохора. - Давненько ты нам моргалы не мозолил! - довольно закончил он, засовывая за брючный ремень пистолет, который он держал в другой руке.
- Не бузи, Лягушка, а лучше дверь закрой - дует!
Лягушка захлопнул дверь и задвинул мощный засов.
- Хиляй за мной, бродяга, - сказал он, и, приподняв повыше лампу, повел Прохора по темному длинному коридору. В стылом воздухе резко пахло кошачьей мочой и сыростью. Наконец Лягушка толкнул вторую дверь и вошел в натопленное помещение.
- Кого я вижю! - едва завидев Прохора, с одесским акцентом воскликнул сутулый невзрачный мужичонка неопределенного возраста. - Кадуцей!
- Наше вам с кисточкой! - подхватил приветствие плотный розовощекий коротыш, не переставая ковырять в зубах ножом.
- Заяц, ты себе губу когда-нибудь ножом отмахнешь! - в шутку сказал Прохор.
- А она мне без надобности! - парировал Заяц. - Без нее даже лучше - плевать можно по-жигански!
- Сапожнику - наше пролетарское! - воскликнул Прохор, хлопая по спине сутулого. - А где остальная бражка?
- Черный с Коньком за самогоном похиляли, - отозвался Заяц. - А Кошелек там, в дальней комнате, - он неопределенно махнул рукой, - остаки бухла допивает… Не в духе Король сегодня, - предупредил он Прохора.
- А мне не впервой! - отмахнулся Кадуцей. - А чего он не в духе - скок тухлый?
- Да не… Он тебе сам растолкует…
Яков Кошельков, потомственный уголовник, чей родитель неоднократно топтал тюрьмы, рудники и зоны, король шпаны и босоты, неподвижно сидел за накрытым столом, уронив голову на сложенные руки. Прохор подивился изобилию: в этот голодный год стол Кошелька ломился от деликатесов. Видимо у кодлы дела шли нормально. Прохор слил в стопку из большой бутыли остатки самогона, лихо выпил. Затем подцепил с тарелки соленый огурчик и довольно им захрустел. Кошелек зашевелился, с трудом оторвал голову от стола и вперился немигающим взглядом в Прохора.
- Кадуцей? Ты откуда взялся? - невнятно спросил Кошельков.
- Откуда взялся, там уже нет! - ответил Прохор. - Ты-то чего кипишуешь? У тебя ж все на мази! - Прохор развел руками, указывая на стол. - Народу жрать нечего, а тебя - рай земной!
- А мне плевать на народ! - заявил Кошелек, двигая тяжелой челюстью взад- вперед. - Об этом пусть комиссары заботятся!
Блуждающий взгляд Кошелькова рыскал по столу и неожиданно наткнулся на браунинг, лежащий между тарелок.
- Ты не поверишь, Кадуцей, - заплетающимся языком сказал Янька, - какого терпилу я сегодня тряхнул…
- Ну, - заинтересовался Прохор.
Янька без слов протянул ему помятую бумажку. Кадуцей развернул её и принялся внимательно изучать.
- Чего? - через секунду воскликнул он. - Выдана Владимиру Ильичу Ульянову (Ленину)?
- Ленину! - откликнулся эхом Кошелек.
- И…
- Отпустил я его! - горестно воскликнул Кошелек, хватив по столу кулаком.
Посуда обиженно зазвенела.
- Машину отнял и отпустил!
- Как ты вообще на него попал? - недоумевал Прохор. - А охрана?
Янька заглянул в пустую бутылку. Не обнаружив выпивки, он грязно выругался и запустил бутылью в стену. Осколки брызнули во все стороны. Прохор неодобрительно качнул головой.
- Вчера на сходке порешали ломануть Лубянский пассаж, - игнорируя вопрос Кадуцея об охране, продолжил Кошелек. - Для этого скока колеса были нужны… Решили экспроприировать у буржуев… Возле пивнухи Калинкина тормознули драндулет, пассажиров попутно пощипали. Тот, что в машине сидел, все время кричал: я - Левин…
- Какой Левин? - перебил Яньку Прохор.