Последовавшее действо озадачило Норманна своей несуразностью. Многочисленные дяди и тети, в прямом смысле этих слов, подходили к нему семейными группами, ставили на стол резную шкатулку, в которой находилось три совсем крошечных коробочки. Затем на полном серьезе ему показывали содержимое: в одной находилась щепотка соли, в другой немного корицы или имбиря, а в третьей несколько зернышек риса. Завершив показ, все аккуратно закрывали, добавляли маленькую золотую монетку, после чего по очереди расцеловывали виновника торжества. Выполнившие непонятный обряд проходили в трапезную, откуда уже доносился разноголосый гомон и поздравления "родителя". Норманн успокоился, с любопытством вглядывался в лица людей, впрочем, имен не запоминал. Незачем, он по-прежнему чувствовал себя здесь чужим и не собирался из сложившейся ситуации искать личной выгоды. Пасьянс разложен архиепископом, важно не оказаться послушной пешкой в непонятной пока интриге. Нет, своевольничать он не будет, но и тупо лезть в петлю не собирается.
День получился какой-то шебутной, не успели родственники закончить свои ритуальные подношения, как наступил черед званых гостей. Из всех пришедших Норманн узнал только двоих. Это Ахмыл, который на самом деле оказался боярином Ивана Калиты, а по жизни удельным князем Трубчевского княжества. Его имя вызвало невольное удивление, так как официально он именовался князь Иван Трубецкой. Другим знакомым визитером был начальник всех мытарей, который летом позволил поставить флот в затон и взял малую мзду. Им оказался посадский боярин Давид Борисович Батецкий. Но вот поток посетителей иссяк. Норманна покормили отдельно от общего застолья, затем повели показывать подарки. Первым делом подвели к трем великолепным скакунам в изящной серебряной сбруе. Шитые серебром голубые шелковые попоны и изукрашенные серебряными заклепками седла не могли не вызвать восхищения.
– Кто же мне подарил такое великолепие? – любуясь мастерской работой, спросил Норманн.
– Вороного подарили родственники, гнедой куплен в складчину посадскими боярами, а белая кобылка подарена всем миром от купечества.
– А почему на всех рысаках одинаковые попоны?
– Как одинаковые? – искренне удивился ключник, он же отдаленный родственник. – Ты внимательней посмотри на шитье!
– С шитьем понятно, здесь всякие гуси-лебеди, там голубки и цветочки, а кобылку накрыли попоной с мечами и стрелами.
– Сам разницу видишь, а спрашиваешь.
– Я о цвете попон говорю.
– Э, боярин, тебе до красной попоны еще расти и расти.
– Могли бы зеленой покрыть или еще какой цвет подобрать, – не сдавался Норманн.
– Ты что? Окстись! Людей не смеши! Тебе положен голубой цвет, и не вздумай накрыть своих коней другими попонами.
– Даже на своих владениях?
– Там ты сам себе хозяин, вон люди сказывают, что приехал в город на крестьянских дровнях.
– Что в этом плохого?
– Никакого воспитания! Эх ты, безотцовщина! По тебе обо всем роде судят!
– По-твоему, я всегда должен ходить в шелках и золоте?
– А как же иначе? Вон летом приехал, дорогим оружием похвастал, по торгу в шелках ходил. Каждому видно, что человек с достатком.
– Ну да! А чего ко мне драться полезли?
– Вспомни, как был одет! Кожаные штаны, исподняя рубаха да колет заморский. Срамота! Ты князь! И одеваться должен как князь!
– Я неправильный князь, ремесла знаю. По-твоему, мне и кузнечным молотом в шелках махать?
– Сразу видно, что ты в диких землях вырос. На подворье можешь ходить хоть в исподнем, здесь все свои. А за ворота ни-ни, отца твоего засмеют!
– Да какое это подворье! – Норманн критически осмотрел жилой квартал с просторным двором.
– Самое что ни есть настоящее. Мы, Вянгинские, с основания Новгорода здесь живем!
– В тех домах тоже? – Норманн указал на обычные трехэтажные кирпичные здания.
– А как же! Все здесь! За ворота выводим только замужних матерей.
На языке так и вертелся вопрос о численности семейства, но Норманн сдержался, опасаясь получасового объяснения, кто есть кто и степень родства.
– Больше подарков нет? – Он решил уйти от темы родственных отношений.
– Как же! Есть! Пошли в ружейную.
Норманн радостно встрепенулся, наконец-то он увидит древние ружья! Увы, это оказался обычный арсенал, где хранилось оружие и доспехи всего рода Вянгинских. Зато подарки порадовали, он получил два полных доспеха. Ахмыл преподнес от имени Ивана Калиты железный шлем с козырьком; бояре – "золотые пояса" большого вече, одарили настоящим панцирем; кузнечная слобода сложилась на поножи и наручи. И все это с набивкой узора медной нитью, получилось по-настоящему красиво. Зато второй доспех поразил своей необычностью.
– Ну-ка примерь вот это! – Ключник протянул с виду обычный зипун.
Норманн критически осмотрел некое подобие пальто, но послушно его надел. Тяжеловато, однако носить можно.
– Что-то не похож этот зипун на боярскую одежду.
– Какой зипун!!! Ополоумел!!! Это куяк!!!
– Да? Я вообще-то не разбираюсь, что и как называют.
– Корабельщики тебе в складчину подарили. Ты не смотри, что с виду неказист и без шитья. Первая одежка для морских походов.
– И в чем его достоинство?
– Ты раньше такого не видал? – искренне удивился ключник.
– Да откуда мне о нем знать? Я военные музеи не люблю!
– Не понял, при чем здесь песнопения дружинников? У греков моуазии очень хороши!
– Ты был в Греции?
– В академии прошел полный курс обучения имущественному учету.
– Во как! А я никак не осилю греческий язык.
– Не тяжела грамота, да и грек у тебя толковый, к зиме освоишь.
– Ладно. – Норманн решил уйти от неприятного разговора, не нравилось ему учиться. – Что в этом куяке особенного?
– Ты прощупай его и сразу поймешь.
– Это сукно, а не девка, чего его щупать!
– Не горячись. Под подкладкой вшиты железные кольца, никакой меч не возьмет. Первая одежда для корабельщика.
– Почему именно для корабельщика?
– Для купцов другие делают, а здесь заполненная морской травой вставка из лосины.
– Трава-то зачем?
– Совсем одичал в мурманских краях! Чтоб в воде не утонуть!
– Спасательный жилет, что ли?
– Трудно мне с тобой, то простых слов не понимаешь, то по-мудреному говоришь.
– Да не нервничай, я въехал в тему, и передай мой поклон дарителям.
– Сам передашь, здесь посредники не нужны.
В завершение ключник провел экскурсию по подворью рода Вянгинских. Это действительно оказался настоящий жилой квартал, где дома разделялись складскими и служебными помещениями. Трое ворот охранялись воинами личной дружины. Кроме казарм оказалось несколько двухэтажных домов для прислуги и рабочих. Больше всего Норманна заинтересовали мануфактуры и расположенная почти в центре двора кузница. Прядильно-ткацкое производство поразило примитивным ручным трудом, работники сами приводили в действие свои нехитрые устройства. Далее шли скорняки и сапожники, где Норманн с полчаса наблюдал за несуетливой работой. Более всего заинтересовал один молодой парень, который ловко прибивал подметки деревянными гвоздиками. Неожиданный вариант по жизни оказался очень прост – сначала шилом прокалывают дырочку, затем точный удар молотка вгоняет березовый колышек. На завершающем этапе на носок и каблук набивают подковки, но здесь уже применяли железные "гвоздочки". Интересно!
Завершив знакомство с подворьем, Норманн поспешил в терем. Почему жилой дом так именовали, он не знал, а выспрашивать не хотел во избежание новых упреков. На данный момент необходимо понять, куда он снова вляпался и что из себя представляет род Вянгинских. Надо выработать какую-то линию поведения от дружелюбного взаимодействия до полной отстраненности. В качестве "информатора" лучше всего подходил Ахмыл, который на самом деле оказался из достаточно известного впоследствии рода Трубецких. Он из московских людей и явно приближен к Ивану Калите, абы кого в Новгород воеводой и надсмотрщиком не пошлют. Как следствие, можно получить исчерпывающую информацию о новгородских и московских делах.
– Я могу сейчас пройти в трапезную и поговорить с гостями? – спросил Норманн у ключника.
– Какие гости?! Андрей Федорович! Все уже разошлись по домам! Завтра поговоришь, а сейчас пройди к отцу.
– Показывай дорогу, я здесь никогда не бывал.
– Вон слуга проведет, у меня совсем другие заботы, недосуг разгуливать по комнатам.
Однако слуга шустренько смылся, а через несколько минут в зал вошел серьезный седовласый мужчина.
– Я Михаил Симеонович Вянгинский, твой постельничий.
– Неужели я похож на инвалида?
– К чему вопрос?
– Свою кровать могу и сам приготовить.
– У тебя нет слуг?
– Почему нет, как раз есть. Все немцы, аккуратные и работящие.
– Это хорошо. Но я не понял твоих слов про инвалида и кровать.
Стоп! Норманн наконец сообразил, что понятие "постельничий" в это время может иметь совсем иной смысл. Как в случае с "кормлением", что происходило от слова "кормчий" и подразумевало управление, а не наживу.
– Мне непонятны твои обязанности.
– Я всегда должен быть рядом с тобой, передавать стряпчим твои приказы и следить за их выполнением.
– Это все?
– Нет. Я отвечаю головой за твою безопасность.
– По сути, ты адъютант?
– Не совсем так, у немцев Adjutant только передает приказы своего господина.
– Я все понял, спасибо. Для начала покажи мою комнату, чтоб не тыкаться в двери слепым котенком.
– Тебе велено идти к отцу. Пошли, проведу.
– Веди. Кстати, ты сколько языков знаешь?
– Греческий, латынь, немецкий и датский.
– Латынь зачем выучил?
– Без нее никак. Все договора с иноземными торговцами пишут или по-гречески, или на латыни.
– Погоди, в Любеке пишут по-немецки.
– То Любек, и пишут готикой разве что для своих. Датские или фламандские дельцы сих знаков не понимают.
– А персы на каком языке пишут? – задал Норманн коварный вопрос.
– С ними толмачи – или греки или генуэзцы. Здесь, в Новгороде, есть Персидский двор.
– Неужели в городе много персов?
– Зачем много? Там уж семнадцать лет живет Шараф аль-Хаким Батини со своими людьми. Хорошо торгует, честно.
– Что за товар, если не может продать за семнадцать лет?
– Извини, Андрей Федорович! – захохотал Михаил Симеонович. – Не могу сдержаться. У него Персидский двор.
– Да нормально! Я не обижаюсь. Просто не знаю новгородской жизни.
– Это всем понятно, ты не отсюда, вырос и учился в Китае. Оботрешься, а я помогу.
– Как я понял, этот Шараф аль-Хаким Батини держит Персидский двор, где торгуют купцы из Персии.
– Верно. Караван приходит раз в год и через месяц возвращается обратно.
– Мне бы туда сходить, я по весне собираюсь в персидские земли.
– Это мы сделаем, невелика забота.
Что же, еще одна хорошая новость. Одно дело выискивать информацию в компьютере, поговорить с реальными персами – совсем иное.
Поднимаясь по лестнице, Норманн с интересом осматривался по сторонам. Разница с Любеком просто колоссальная. Если там голые стены крашены известью, то здесь прикрыты деревом, и не просто досками, а набран узор из плашек разных пород. Получилось некое подобие паркета из кусочков мореной березы различных оттенков, яблони, сосны и карельской березы. Второй этаж обшит липой, по которой мастерски вырезаны сюжеты из городской жизни. Прав был Максим, когда говорил о зачаточном состоянии абстрактного мышления. Резчик даже не пытался создать пространственную проекцию, фигурки людей и дома как бы налипают одна на другую. И с анатомией нелады, не соблюдены пропорции фигур, неестественные позы и полное отсутствие динамики.
– Заходи. – Михаил Симеонович без стука открыл дверь.
– Что-то ты, сын, загулял. Заждался тебя. Садись и ты, Михаил, устраивайся. На тебя опора, вишь Андрей наших порядков совсем не знает.
– Меня не учили новгородским традициям четырнадцатого века! – резко ответил Норманн. Но тут же спохватился и добавил: – Если счет годам вести от Рождества Христова.
– Летоисчисление ведут от основания мира! – назидательно поправил Федор Данилович.
– Но греки ведут календарь от Рождества, – не согласился Норманн.
– Нам греки с латинянами не указ. Мы живем на этой земле со дня сотворения мира, чтим законы отцов и счет годам ведем по их заветам.
– Непривычный для меня календарь, путаюсь.
– Потому и путаешься, что календарь неправильный. Вон магометане ведут правильный календарь.
– Никогда не слышал о таком.
– Их летоисчисление от хиджры, даты прихода Мухаммеда в Медину. А римский календарь никак не связан ни с Рождеством, ни с Пасхой.
– Зачем я тебе понадобился? – Норманн решил сменить тему.
– Одеть тебя надо, камзол да чулки хороши для Европы, а ты в Новгороде.
– Как скажешь. – Норманн решил не перечить по пустякам.
– Михаил, зови портного. А тебе, Андрей, следует бороду отрастить, негоже голым подбородком сверкать.
– Хорошо, – покладисто ответил Норманн. Все равно бриться нечем, а как сделать опасную бритву он не знал.
– Завтра с утра поедем к лучшим людям Новгорода. Ты наших обычаев не знаешь, сиди смирно, в разговоры не встревай.
– Кто такие "лучшие люди"?
– Ты забыл русский язык? Могу сказать по-немецки: Besten Menschen.
– Я хотел узнать, по какой причине они оказались в высшем разряде.
– Чудной ты, право. Даже путем спросить не можешь. Завтра навестим посадских бояр.
– Они сидят в особом здании?
– В Грановитую палату захотел? Нет, в палаты пойдем, мы по-свойски, без церемоний.
– Фуршет с городскими правителями? Круто! Все чиновники сидят в одном банкетном зале!
– В палатах своих сидят! Трудно мне говорить с тобой! В городе четыре посада, которыми управляют восемь бояр.
– Нам предстоит сделать восемь визитов?
Федор Данилович вцепился двумя руками в бороду и с минуту молча смотрел на своего сына, затем огорченно вздохнул и сказал:
– Андрюша, сынок, я, твой отец, боярин Людина посада. Мы поедем к моим друзьям, кои управляют Плотницким, Наревским и Словенским посадами.
– Новгородом управляют посадники?
– Городом управляет малое вече, для чего каждый конец выбирает двух бояр.
– Сколько всего в городе концов?
– Плотницкий, Словенский, Людин и Наревский. Я защищаю интересы Людина посада.
– Судя по названию, это жилой район.
– Верно мыслишь, купечество и торговый люд живут только там.
– А почему нет кузнечного посада?
– Ты о кузнецах? Есть еще Загородский конец, они за городской стеной, и своих посадников у них нет.
– Полное самоуправление, – усмехнулся Норманн.
– Хуже, самоуправство. Им никто не указ! Бронники и скобари сами себе хозяева, как и кожевенники с красильщиками.
– А что такое большое вече?
– То "золотые пояса", по восемь выборных бояр от каждого конца.
Начав объяснять устройство городского самоуправления, Федор Данилович быстро увлекся. Его менторский тон сменился на живую речь с описанием характеров бояр, их сильных и слабых сторон. В конечном итоге, рассказ о Новгороде перешел в обычную беседу, где перемывают косточки и пересказывают последние сплетни. С той лишь разницей, что Норманн выступал в роли заинтересованного слушателя. А как же иначе? Волей-неволей он привязан к Новгороду, его жизнь и благополучие напрямую зависят от благосклонности этих самых посадских бояр.
Когда Норманн проснулся, новая одежда уже находилась в спальне. Слуги развесили кафтаны на специальные стойки с плечиками, шаровары разложили на сундуках, у стены стройным рядом стояли короткие юфтевые сапоги.
– Доброе утро, Андрей Федорович! – В комнату бесшумно вошел мужчина лет тридцати. – Я Шугор, назначен тебе в услужение.
– И тебе, Шугор, здравствовать. Моемся, легкий завтрак и зови Нила на утреннюю тренировку.
– Сейчас Яхрома кликну, он тебе польет и поможет одеться. Завтрак в трапезной, затем с батюшкой едете в гости.
– Я каждое утро начинаю с воинских упражнений!
– Кто же знал? Лошади уже под седлом, по двору выгуливают для разогрева.
Яхром, парнишка лет шестнадцати, выполнял свои обязанности с самым серьезным видом.
– Ух! А вода-то ледяная! Прямо из колодца принес? – пошутил Норманн.
Однако парень на уловку не поддался, а ответ поразил своей неожиданностью:
– Вода в палаты подается по медным трубам, я наливал из водогрея, не боись, не ошпаришься.
– Откуда в Новгороде водопровод?
– Из детинца, водяную башню заполняют насосом.
И кто сказал, что на Руси щи лаптем хлебали? Никакого сравнения с Любеком, где нет не только водопровода, но и канализации. Норманн быстро оделся и уже направился к двери, но Яхром схватил его за руку.
– Ты куда собрался в исподнем?! Надевай рубаху! И чуни сбрось, вот тебе юфтевые башмаки!
Кто бы знал, как Норманн не любил "древнюю" одежду! Первое время многочисленные завязочки и тесемочки просто доводили его до бешенства. То ли дело прагматика двадцать первого века – джинсы, футболка и вперед. Правда, это время имело другой плюс: буквально все, от работного люда до бояр, одевались очень ярко, не в пример мрачно-серым тонам теперь уже очень далекого будущего.
– Вот, надевай! – Яхром протянул рубашку с витым разноцветным пояском.
– Погоди, погоди, дай-ка мне разглядеть вышивку!
Посмотреть было на что. От ворота по груди шло изящное шитье шелковой нитью, сверху вниз волнистыми линиями опускались васильки и незабудки.
– И какой дурень сказал, что на Руси не знали вышивки! – непроизвольно воскликнул Норманн.
– Быть такого не может! – не согласился Яхром. – У нас даже в захудалом доме не то что рубахи, полотенца вышивают.
– В Европе и полотенец нет, за всю жизнь ни разу не помоются.
– Федор Данилович иностранных купцов к себе в дом не пускает, вонь от них, пахнут пуще паршивого козла.
Норманн решил не развивать тему европейских нравов, надел рубаху и замер. Пуговицы! Сшитые здесь в Новгороде по европейскому образцу, да и в Любеке, были на завязочках, а здесь не просто пуговицы, а настоящие ювелирные украшения, поэтому он их сразу не рассмотрел. Вырезаны из моржового уса с тонкой паутинкой фигурной резьбы, а в центре вставлены крупные жемчужины. Опоясался и вздохнул, красивая одежда, а зеркала нет!
– Поспешай, Андрей Федорович, все домашние уже за столом! – Яхром услужливо открыл дверь.
– Здравствуй, сын! Садись на свое законное место! – Федор Данилович указал на стул с высокой спинкой по правую руку.