Смешно, но я даже был благодарен шпане: мозги от встряски прояснились, и я смог, хоть и медленно, сдвинуться с места. Тем более что бабка продолжала орать и грозить милицией - уже одному мне.
Соображай я получше, ни за что бы не отправился к тебе. Куда угодно - в притон, на ближайший чердак, да хоть в сточную канаву - лишь бы не пугать тебя своим видом, не втягивать в круговерть собственной грязи. Но это на уровне сознания, а тот момент я был движим инстинктом.
У меня была рассечена бровь и разбиты губы, кровь заливала правый глаз, и приходилось постоянно вытирать лицо рукавом. Ни мыслей, ни ощущений, ни желаний - один властный и внятный зов, ведущий к тебе. Именно этот зов, а не разум или сила самосохранения поднимали после каждого падения, заставляли передвигать негнущиеся ноги.
Ты стояла у своего подъезда, в бежевом пальто - на этот раз я стопроцентно уверен в цвете, поскольку при взгляде в твою сторону возникла стойкая ассоциация с кофе, в которое добавлено чуть-чуть молока.
*** - Правильно - бежевое. А в тот раз был синий плащ, я его купила на днях на распродаже.
- Не важно. Главное, что в пальто ты напоминала кофе, крепкое и бодрящее. ***
Было уже около двух ночи, а ты торчала у входа в свой дом. Нос был замерзшим и красным, а глаза вспухшими. Ты ведь плакала, да? А при виде меня засветилась. Словно я явился к тебе с букетом роз и изумрудным колечком, а не с разбитой рожей, грязный и невменяемый.
- Ты в порядке? - спросила ты с такой счастливой улыбкой, что мне стало смешно.
Чисто женский вопрос. Интересно, если бы я приполз к тебе, волоча за собой вывалившиеся кишки, ты спросила бы так же?
- Да. Теперь уже да…
И я практически рухнул - как ты любишь говорить, "романтично" - у твоих ступней.
*** - Теперь я буду вспоминать. Можно?
- Конечно, родная. Как скажешь. ***
Ты спал, потом злился, потом изучал меня по моим вещам в квартире, а я в это время… летала. Случилось самое невообразимое и в то же время самое простое. Самое главное. Я тебя отыскала, и что из того, что сейчас не вижу? Ты есть, ты дышишь, ты меня ждешь. Придет вечер - и ты будешь рядом, а пока можно вспоминать, перебирая каждую деталь: форму упрямого носа, родинку на ключице, рисунок бровей - очень четкий и решительный, чудесные глаза - темно-карие, как лесное торфяное озеро…
Я обитала сразу в двух измерениях: в недавнем прошлом, где твоя ладонь грела щеку, а дыхание щекотало ухо, и в скором будущем, где будет то же. Только не в пустом и назойливом настоящем. Я рвалась домой, я намылилась сбежать уже после обеденного перерыва, но как назло устраивался корпоратив - день рождения шефа, и мое бегство никто бы не понял. С трудом высидела час, выслушивая дежурные речи и выдавливая дежурные улыбки, а потом умчалась, соврав, что нужно навестить внезапно заболевшую маму. (Бедная мама, простит ли она меня когда-нибудь, если узнает?..)
Когда я оттуда вырвалась, было почти девять. В метро поймала себя на мысли, что вспоминаю твое тело. Хотя притягивало меня вовсе не оно, нет. Сейчас я думаю, что, наверно, могла бы в тебя влюбиться: ты был обаятельным, иронично-печальным, худым и крайне несчастным - убийственное сочетание для женщин с нереализованным материнским инстинктом. (Спасти, обогреть, исцелить - природный порыв.) Но это было бы совсем не так, я уверена: болезненно и недолго. Остался бы шрамик на душе и не слишком веселые воспоминания на последующие пару лет. Если б у тебя была другая душа - с тем же характером и лицом - возможно, так бы и произошло. Впрочем, не знаю. Не в моих правилах заводить отношения с теми, кто меня грабит.
*** - Точно нет! Я бы тебя и близко не подпустил - отшил кратко и грубо. Меньше всего в этой жизни мне были нужны чьи-то влюбленности и, тем более, порывы исцелять и спасать. Даже в ранней юности не был склонен к романтике и "пыланию сердец". Надеюсь, не обиделась?
- Нисколько. Знаю: лед, а не огонь.
- Лед, огонь - ты всегда была склонна к моей поэтизации. "Чудесные глаза" и все такое. Так - прохладная мутная водица.
- Никакой поэтизации, что ты. Я всегда видела тебя таким, каков ты есть. Иначе и быть не могло. ***
И вот я вернулась, а тебя нет. И ключи на столе (так резануло - словно ты швырнул мне их в лицо). За что? Но ужас был сильнее обиды. Найти - чтобы тут же потерять. Так не честно! Ты - моё, мой. Часть моя, половинка, сердцевинка - значит, должен чувствовать так же. Но почему ты тогда ушел?..
Я бы не сомневалась, что ты вот-вот вернешься - а ключи просто забыл - если б не вчерашняя выходка под названием: "Не хочу ломать твою жизнь, потому разворачиваюсь к тебе спиной и иду, куда несут ноги". Если ты мог поступить так вчера, то кто знает, какие еще безумные идеи могли посетить твой горячечный мозг в мое отсутствие?
Я не могла усидеть на месте. Принималась что-то делать и тут же замирала, услышав шаги на лестнице. Ближе к ночи решила выйти на улицу: ключей нет, а номер квартиры ты вряд ли запомнил. Докричаться же со двора на мой одиннадцатый этаж затруднительно.
Я ругала себя последними словами, что не забила на работу. Кляла свою проклятую дисциплинированность и законопослушность. Да, шеф взъярился бы из-за несделанного буклета еще больше, да, меня могли даже выгнать пинком под зад - и что с того? Будь я дома, сумела бы уговорить, удержать. Или пошла бы с тобой вместе.
Часа три шаталась вокруг парадной. Сидела на скамеечке, плакала, приседала и подпрыгивала, чтобы разогнать замерзшую кровь. Говорила себе: ну сейчас, ну еще чуть-чуть, пять минуточек - и я вернусь к себе, налью горячего чая, наглотаюсь снотворного и постараюсь заснуть. Ну, приходи же - у тебе последний шанс! Сотый последний шанс, сто первый, сто второй… Думаю, я простояла бы так до утра. Или превратилась в соляной столб, чтобы ждать тебя вечно. А тебя еще удивила улыбка на моем лице, когда ты наконец явился! И неправда, что я не заметила, как ты избит. Просто это казалось настолько менее важным… И не потому, что я бесчувственна и жестокосердна. Просто…
*** - Просто любые ссадины и царапины можно замазать?
- Да, вылечить - и они со временем перестанут болеть.
- Не скажи: отбитые почки, к примеру, могут всю жизнь испортить.
- Не язви. Я знаю, ты вспоминал сейчас вместе со мной, как я была рада в ту минуту. В жизни не испытывала большего счастья. А почки у тебя и так были неважные, как и печень, сердце и прочие внутренности. ***
Я так старательно промывала твои раны водой и перекисью, мазала зеленкой. Это было наслаждением, хотя никогда прежде не замечала в себе наклонностей к медицине. Мне даже нравилось, что ты изранен - ведь благодаря этому ты остро нуждался во мне.
Ты шипел и ругался, отходя от своего "наркоза". Чтобы как-то отвлечь и развлечь, я принялась рассказывать сегодняшний сон. Но стоило произнести пару фраз, как ты продолжил за меня, и закончили мы вместе почти слово в слово. Сон был один на двоих. Мы ошеломленно молчали по этому поводу. Пауза была чуть-чуть неловкой, единственная неловкая пауза между нами.
Потом тебя стало колотить и меня тоже, поскольку я физически чувствовала, как тебе больно и плохо. Никогда и ни с кем прежде такого не было. Даже когда сломала ногу любимая сестра Лизка, я очень ей сочувствовала и сопереживала, но боли - той боли, от которой стонала и всхлипывала она, все-таки не испытывала.
Я могла с точностью назвать каждую часть тела, что у тебя страдала: ныли три ребра слева и два справа, щипало бровь и распухшие губы, постреливало в спине.
Я уговорила тебе проглотить крепкое снотворное и уснуть - поскольку болеть будет все сильнее. Уложив, хотела отойти, чтобы поработать над злосчастным буклетом, но ты схватил меня за руку и не отпускал, словно капризный мальчик маму или старшую сестру.
- Герда! Герда, расскажи мне сказку. О северных оленях, о добром и злом ветре… - Ты гладил подушечкой большого пальца сгиб моего локтя. Было щекотно и приятно. - Позволь мне побыть с тобой слабым и маленьким. Не уходи, не оставляй меня наедине с темнотой…
- Я не Герда, а Алина. Про меня не выдумано ни одной сказки.
- Есть сказка про Алину - про Аленький цветочек… это ты.
- Когда я была маленькая, рисовала этот цветочек голубым. Не знала, что алое - это красное.
- Ты голубой аленький цветочек. И еще ты птица.
- Надеюсь, не синяя?
- Стишок знаешь? "Я черная птица, а ты голубая". Это про нас… Но сказку все равно расскажи.
Я подула тебе не лоб. От него подымался жар.
- Ладно. Только северные олени и голубенькие цветочки - не моя тема. Лучше я расскажу про то, как жили-были два человека. Жили они отдельно, а потом взяли и встретились. И оказалось это событие самым важным во вселенной.
- Но ничего хорошего им это не принесло.
- А ты пессимист. Почему это не принесло?
- Он умер спустя полгода - наркоманы ведь долго не живут. К тому времени она так устала от его выходок, что вздохнула с облегчением. И вычеркнула главное событие во вселенной из своей памяти и своей плоти, как кошмарный сон.
- Зачем ты так? Это же неправда.
Изобразив обиду, я попыталась встать, но ты обхватил меня и не пускал.
- Неправда, что я умру раньше тебя?
- Неправда, что я смогу забыть, - я покорно дала уложить себя обратно и ткнулась носом тебе в шею.
- Но пережить сможешь.
Ты так серьезно это сказал, что я испугалась. Так, словно тебя вот-вот не станет или уже нет. Чтобы убедиться в твоей реальности, принялась судорожно гладить веки, скулы, плечи. Облегченно выдохнула: нет, ты живой, ты есть, не пригрезился…
- Не надо, не хочу об этом думать. Давай жить здесь и сейчас.
- Давай, - ты кротко вздохнул. - Тогда продолжай свою историю.
- Они жили долго и умерли в один день, на берегу синего-синего моря, под пальмами.
- От цунами, смывшем их - вместе со всем населением, в синее-синее море.
Взглянув на мое вытянувшееся лицо, ты расхохотался. И тут же простонал: с новой силой заныли ребра и закровоточили губы.
- А не надо язвить!..
*** - Тебе нравится так подробно вспоминать и описывать каждое слово, каждый жест.
- Тебе тоже, разве ты не заметил? Просто именно так и тогда твоя душа вплеталась в мою и наоборот.
- Мы долго говорили - и тогда и потом. Если будешь вспоминать каждое слово, никогда не закончим.
- А нам есть куда торопиться? У нас впереди… Ладно-ладно, я поняла. Буду лаконичней. (Смеется.) Наконец, мы уснули…
- Во сне ты скакала без седла и узды на вороном жеребце, которого я гонял по кругу на длинной веревке. Ты была обнаженной, и пот струился по груди и ягодицам. И черные бока коня тоже блестели от пота, отливая в синее.
- А ты хохотал. Рубаха душила тебя, и ты рывком расстегнул ее, оторвав две пуговицы. Ты крикнул: "Интересно, что сказал бы сейчас дедушка Фрейд?" Тебе пришлось напрячь голос, чтобы я расслышала за стуком копыт и свистом ветра.
- А ты ответила - тоже крича и смеясь: "Он бы сказал, что я извращенка, мечтающая о жестком сексе с афроамериканцем!" "А разве он был бы не прав?" "Что ты, милый, дедушка Фрейд прав всегда! Даже когда говорил, что зонтик моей бабушки во сне означает член. Всегда… всегда… всегда…" ***
3.
Я проснулась поздно. Но раньше тебя. Ты спал, сжавшись в комок, подтянув колени к подбородку и спрятав в них ладони. Словно и во сне ожидал нападения.
Была суббота, в галерею тащиться не обязательно (хотя и желательно, учитывая проклятый буклет, но я твердо решила на него забить, заодно с шефом). Сознание, что не нужно никуда от тебя уходить, наполнило меня звенящей радостью. Я не стала тебя будить, нарушать гармонию твоего сна, в котором ты, возможно, продолжал гонять по кругу взмыленного коня, перемывая кости дедушке Фрейду.
Да, кстати, Фрейд. Австрийский чудак нагородил много чуши, но в чем-то бывал и прав. На уровне сознания я абсолютно спокойно принимала то, что физическая сторона любви для нас исключена напрочь. Но вот сны… Не выдают ли они потаенное?
Не желая зацикливаться на этой щекотливой теме, я приняла прохладный душ и уселась перед зеркалом. Последнее время процесс изучения собственной оболочки доставлял скорее неприятные, чем радостные ощущения. Особенно по утрам, до наложения макияжа. Новая морщинка или пара седых волос могли надолго выбить из благодушного настроения. Но сегодня зеркало решило меня порадовать. Глаза блестели и в то же время казались таинственными и глубокими. Они у меня капризные, даже цвет уловить невозможно - меняются от светло-карего до болотно-зеленого, в зависимости от погоды, освещения и душевного состояния. Сейчас они отливали золотистым, словно поймали и присвоили два крохотных солнечных зайчика. Кожа была розовой и помолодевшей, словно я не один час провела в косметическом салоне. Да, любовь явно на пользу моему организму. Растянув губы в улыбке Гуинплена, я полюбовалась на оскаленные зубы. Затем стянула рот в ниточку и нахмурила лоб. Чуть тоньше бы вырезать крылья носа, да почетче провести линию верхней губы - вполне себе произведение мастера.
- Ты надеешься обнаружить там что-то новое и незнакомое?
Ты высился в дверном проеме. Еще не рядом со мной, но и не там, в постели. Синяки за ночь окончательно оформились и налились густым сливовым цветом.
- Подойди! - Когда ты послушно добрел, я обхватила тебя за шею и притянула голову к себе. Мне нравилось смотреть в твои глаза сквозь зеркало. Ты был смешной и непривычный, лицо казалось перекошенным - признак сильной ассиметричности черт. - Правда, мы здорово смотримся?
- Смотримся. Как василек во ржи и пустынная колючка, по чьей-то дурости впихнутые в одну вазу.
- В природе все гармонично, даже пустынные колючки. Ими, между прочим, верблюды питаются, а без них они бы умерли с голоду.
- Я и не говорю, что не гармоничен. Просто здесь не смотрюсь, а в каком-нибудь грязном сквоте вполне впишусь и даже украшу собой пейзаж.
Ты аккуратно отстранился, расцепив на затылке замок моих ладоней. Сразу стало неуютно, и комната показалась огромной, чужой и казенной, словно зал суда. Не хотелось отпускать тебя ни на минуту.
- Ты куда?
- Конечно, кормить собой голодающих верблюдов, - ты попытался широко улыбнуться, но тут же дернулся: от этого мышечного усилия лопнула подживающая корка на губах.
- Как ты себя чувствуешь?
- Лучше, чем выгляжу.
Ты скрылся в ванной. Я заметила, что ты хромаешь, припадая на левую ногу, и мне страстно захотелось, чтобы она болела у меня, а не у тебя. А ты бы меня жалел.
Очень тянуло сделать для тебя что-нибудь хорошее. К примеру, диким зверем зализать твои раны, чтобы они исцелились к вечеру. Или хотя бы приготовить королевский завтрак. Поскольку в лечебных свойствах своей слюны я сомневалась, выбрала последнее.
Стоило мне поставить на огонь чайник и задуматься над извечным вопросом: яичница, омлет или что-нибудь посложнее? - как замурлыкал дверной звонок. Я подалась в прихожую в уверенности, что это соседка - за солью или спичками, или какой-нибудь страховой агент. Но оказалось намного более обязывающая гостья.
- Алька, извини, что не позвонила. Была в двух шагах, в химчистке, решила забежать. Не пугайся: на десять минут, только чайку попить!..
- Ма?..
Вот уж кого я не ожидала сейчас увидеть! Нутром она, что ли, почуяла грандиозную перемену в моей жизни? (С какой стати ей тащиться в химчистку почти на другой край города? - придумала бы что-нибудь более убедительное.)
Мамочка у меня, несмотря на зрелые годы, женщина весьма энергичная. Маленькая, ухоженная, всегда с тщательным макияжем, она выглядит не на свои пятьдесят шесть, а лет на пятнадцать моложе. Ведет же себя порой так, словно ей нет и тридцати. В нашей семье она безусловный лидер. Папа горячо любим, искренне уважаем, но он на вторых ролях. При том, что он интеллигент в седьмом поколении, потомственный ученый, а она приехала из крохотного городка, из рабочей семьи. И внешность у нее непородистая - (предмет тайных комплексов): нос репкой, губы ниточкой. Потому на макияж и наряды уходит масса времени и энергии.
Меня восхищало мамино умение совмещать в себе деловую леди и хранительницу домашнего очага. В детстве я страстно хотела быть на нее похожей, но характер у меня более мягкий, в отца, в отличие от сестричек, да и энергия не бьет фонтаном. Впрочем, я опять углубилась не туда. Хочу лишь сказать, что очень люблю свою мамочку, но ее приход был явно не в тему.
- Я тебя не ждала, - пролепетала я, посторонившись и давая родительнице пройти. (Попробуй ее не пустить под любым предлогом - такое начнется!) - В квартире бардак, только что встала…
- А что мне твоя квартира? На кухне посидим. У тебя ведь сегодня свидание - вот я и решила оценить твой внешний вид, посоветовать с платьем и косметикой.
- Свидание?..
Я напрягла память. Ах да, я же договорилась встретиться с этим, как его… замом. Как давно это было - в позапрошлой жизни.
- Мумми, знаешь, оно отменилось. Если б ты мне позвонила, я бы сообщила эту прискорбную весть, и ты не потратила бы зря время.
- Как?! Он посмел его отменить?
- Нет, он еще не знает. Я вот сейчас ему позвоню и отменю. Нет, лучше пошлю смс - чтобы без долгих объяснений.
- Зачем? Что случилось, Алина? Я тебе не понимаю.
Мамочка не на шутку встревожилась: даже лицо пошло розовыми пятнами, а она этого жуть как не любит.
- Я все объясню. Вот и чайник как раз закипел! Посидим и спокойно обсудим.
- Ты пугаешь меня, старшая дочь. Лучше кофейку! Что-то мне захотелось взбодриться… Такой мужчина, такой экземпляр - неужели ты еще отыщешь что-то лучше или хотя бы равноценное?
Едва я налила мамочке кофе, а себе травяной чай, на сцену выполз ты. Наверно, ты не слышал наших голосов за шумом воды в душе, иначе догадался бы отсидеться в ванной до завершения семейной встречи.
Не найдя халата, ты обмотал вокруг бедер полотенце. С волос стекала на плечи влага и плохо промытая пена. Синяки на теле оказались гораздо внушительнее, чем на лице и напоминали континенты в атласе мира. По цвету они соперничали с татуировкой, изображавшей - что стало ясно на свету - пернатого змея Кецалькоатля. Его увенчанная короной из перьев голова с бесстрастным медным лицом кусала тебя за ключицу, хвост же терялся в недрах полотенца. Картинка меня искренне восхитила. Но вот мамочка, боюсь, иначе отнеслась к этому шедевру.
Ты не удивился и не опешил. А если и опешил, то хорошо это скрыл.
- Доброе утро, - ты отвесил гостье церемонный поклон, едва при этом устояв на ногах.
- Знакомься, мамуль. Найт, мой жених.
Я выдала это как можно беспечнее, словно не догадываясь, какая буря меня ожидает.
- Очень приятно.
Свое изумление мама выразила взметнувшейся вверх правой бровью. Да еще затрепетали ноздри, широкие, как у меня. И пятна из розовых трансформировались в багровые. А так - ничего, тишина и спокойствие. Поистине, железобетонная леди.
Завтракали мы в гробовом молчании. Я сделала тебе пару бутербродов - чтобы не было так заметно, как дрожат твои руки. Но они все равно выдали: кофе расплескивался за край чашки, когда ты пытался сделать глоток. Но выражение лица при этом было застывше-вежливое.