– Счастье моё, – прошептал он…
В прошлый раз и Радх, и Тали были захвачены врасплох жгучей, яростной страстью, вспыхнувшей после первого поцелуя, сейчас же Тали была сонно-покорной, и томалэ старался не торопиться, а растянуть удовольствие.
И ночь длилась, тянулась, до третьих петухов полнилась пылом и негой. Лишь когда пропели третьи петухи, и заря забрезжила за окном, Радх нехотя разомкнул объятья и отстранился от возлюбленной.
Взяв руку Тали, томалэ поднёс её к губам.
– Благодарю за восхитительную ночь, ата ашала ["счастье моё" Перевод с тарского] – произнёс он, целуя тонкие пальцы. Радх почувствовал, что Другой полностью завладел телом, но не стал противиться. А Другой продолжал:
– Я вспомнил, о чём хотел с тобой поговорить.
– О чём? – сонно спросила Тали. Меньше всего сейчас ей хотелось разговаривать.
– О твоей вчерашней просьбе.
– О Кваснёве? Что с ним? – спросила Тали, изо всех сил пытаясь не дать глазам закрыться.
– С ним всё хорошо, – ответил Аэрт, вставая с постели. – Разве что он вчера просадил "У томалэ" своё месячное жалованье, так это не беда, с господами офицерами это случается.
– А тварь, которую Роза вызвала в Этот свет? – спросила Тали.
– Её больше нет, – самодовольно ответил Аэрт.
– Значит, штабс-ротмистр сможет спокойно спать? – спросила девушка, чувствуя, что глаза её совсем закрываются.
– О кошмарах он может забыть, – самодовольно усмехнулся Аэрт. – Не зря же он у меня науз купил.
– Замечательно, – пробормотала Тали.
Быстро одевшись, мужчина вновь присел на край постели.
– Зачем штабс-ротмистру науз, я понимаю. А вот зачем он тебе? – спросил он, вновь беря Тали за руку и внимательно рассматривая вязь узлов: "Покой", "Защита", ещё раз "Защита"…
– Затем же, – сонно откликнулась Тали. – Чтобы забыть о кошмарах.
– И что же за кошмары тебя мучают? – насторожился Аэрт.
– Два весьма навязчивых кошмара, – ответила девушка. – Один с крыльями и огненным палашом, другой… Другого ты и сам знаешь. Она зевнула, прикрыв рот рукой и продолжила.
– И оба хотят, чтобы я сделала свой выбор. Я хочу во сне спокойно спать, – сказала она, ещё раз зевнув, – а не выбирать.
– Тут и нечего выбирать, – гневно воскликнул Аэрт. – Ра ата! Ата! ["Ты моя! Моя!" Перевод с тарского]
Бесцеремонно схватив Тали за руку, он одним движением извлечённого из сапога ножа, того самого, Тринхового, разрезал науз и засунул его обрывки себе в карман.
Сон слетел с Тали. Она приподнялась на локте и, глядя в глаза Аэрту, холодно произнесла:
– Науз навязать дело нехитрое. Я к завтрашней ночи ещё сделаю.
– Не вздумай, – гневно сказал Аэрт. – Я завтра приду и проверю.
– Завтра ночью меня уже здесь не будет, – Тали горько улыбнулась.
И Радх подумал, что хотел бы видеть на её устах совсем другую улыбку адресованной ему. Хуже этой улыбки были только слова.
– Как это не будет? – переспросил Аэрт, а Радх содрогнулся, не в силах поверить услышанному. Он-то надеялся, что у них впереди ещё не одна ночь. Дальше томалэ не загадывал, но расстаться вот так…
– Я уеду завтра вечером, – бесстрастно ответила Тали. – У меня пока нет сил на личину. Если задержаться, возникнут проблемы с посетителями.
– А когда вернёшься? – спросил Радх напряжённо, перехватив у Аэрта власть над телом.
– В Версаново? – удивлённо спросила девушка. – Надеюсь, никогда.
– И где тебя искать? – спросил томалэ.
– А зачем? – тихо спросила Тали. – Зачем меня искать?
– Ты – моя, – коротко ответил томалэ и за себя, и за Другого.
– Нет, – категорично ответила Тали. – Об этом даже не может быть речи.
– Почему? – спросил Аэрт, вновь завладевший телом. Радх уступил. Он знал ответ, знал, что не ровня благородной, но у Другого было другое мнение.
– Почему? – с горечью воскликнула Тали. – Почему? Потому что я – женщина.
– Женщина, – согласился Аэрт, вместе с Радхом недоумевая, каким образом это может помешать им быть вместе.
– Будь я мужчиной, – продолжала Тали, – я могла бы завести содержанку-томалэ. И никто бы мне и слова не сказал.
– Если бы ты была мужчиной, – хмуро сказал Аэрт, – я бы не стал с тобой целоваться.
– О, целуешь ты меня охотно, – воскликнула Тали, – но, если о нашей связи узнают, меня сочтут падшей женщиной. И передо мной закроются все двери, кроме дверей обители Кающихся грешниц. А если у нас будет ребёнок? Что ждёт его? Пожизненное клеймо незаконнорожденного, оставленного родительским попечением?
– Позволь мне позаботиться об этом, – сказал Аэрт. Радху на мгновение стало не по себе от ощущения силы того, кто сейчас говорил его голосом. Но на Тали это не подействовало. Она лишь хмыкнула.
– Ты мне не веришь? – гневно спросил Аэрт, но ответом ему была ещё одна горькая улыбка.
– Я верю, что ты можешь добиться многого, – сказала Тали, – даже женить томалэ на княгине.
Радх оторопел. Княгиня? Жениться? Жениться на чужачке? О таком и помыслить было странно.
– Но зачем? Зачем сажать соловья в золотую клетку? – продолжала Тали.
– Зачем лишать его свободы, втискивая в вицмундир, навешивая на него оковы этикета?
При упоминании этикета Радх поморщился, да и воодушевление Аэрта подутихло. Одно дело убить ради женщины злейшую из тварей, и совсем другое – заучивать бесконечные "можно" и "нельзя".
– Ах, Радх, – промурлыкала Тали, – хотела бы я каждый день тешить душу свою твоими песнями, а тело твоими ласками. Но, увы, долг мой требует иного.
– И чего же требует твой долг? – спросил Аэрт.
– Мой долг, – вздохнула Тали, – требует выйти замуж и родить оДарённого наследника.
– И как скоро? – спросил Аэрт.
– Меня начнут сватать сразу по возвращению в столицу.
При мысли, что Тали окажется в объятиях другого мужчины, ярость захлестнула Радха, а Другой почти прорычал:
– У тебя не будет другого мужа на Этом свете!
– И как ты этого добьёшься? – спросила Тали.
– Вот как! – проревел Аэрт, занося над ней руку с ножом.
– Нет, Аэрт, нет! – закричал Радх, пытаясь отнять у Другого контроль за телом. Сильнейшая боль пронзила тело томалэ, разрываемое двумя противоборствующими волями. Мгновение растянулось в бесконечность, каждый миг которой приближал нож, не знающий промаха, к сердцу Тали.
Часть IV. Завязи
Осталось до конца уже немного
Допет романс, гадалка не у дел…
Но автор щедр. И завязь эпилога
Читатель может выбрать по себе.
Завязь I
– Катя, Катя, Катенька…
Хриплый шёпот пересохших губ, полубезумный взгляд покрасневших глаз. На небритого всклокоченного мужчину в мятом сюртуке, стоявшего на коленях перед кроватью, жалко было смотреть.
И карие глаза его жены, лежавшей на кровати, взирали на него с жалостью и любовью. Глаза, казавшиеся ещё больше на осунувшемся лице, измождённом болезнью. Она сделала усилие и прошептала:
– Не печалься, Феденька. Береги Олю!
Это усилие и слабое подобие улыбки отняли у женщины последние силы. И светлый Страж возник у постели, чтобы принять душу, с последним вздохом отлетевшую от тела.
– Катенька!
Уткнувшись лицом в тонкую, исхудавшую руку жены мужчина глухо зарыдал. Он не видел, не мог видеть, как Страж протянул руку душе, растерянно взирающей на покинутое вместилище, которое она привыкла считать своим "я".
– Феденька! – прошептала она, ещё не осознав, что муж больше никогда её не услышит.
Сколько раз я видела подобные сцены… Казалось бы, должна была уже привыкнуть. Но так и не смогла.
– Феденька!
Душа, покинувшая тело, забилась в руках Стража, как птица в силках. Он недовольно нахмурился. Больше всего он не любил объясняться со своими временными подопечными. И паче всего с теми, что были когда-то женщинами.
– Не противься, всё будет хорошо, – вмешалась я. И душа замерла, прекратив противиться неизбежному.
Миг, и нет уже тёмной, пропахшей лекарствами и страданием комнаты. Мы оказались на равнине, до самого горизонта затянутой пестрядью цветов. В этом буйстве красок взгляд выхватывал маки и васильки, иван-чай и люпины, ромашку и клевер… И только у самого горизонта синели каменные груды гор, увенчанные белыми шапкам то ли снега, то ли белых пушистых облаков. Это Предгранье приветствовало свою гостью, не знавшую при жизни ни жгучей зависти, ни злости, и искупившую все свои мелкие проступки последними днями мужественного сраженья с одолевавшей болезнью. Пожалуй, я впервые видела это место таким ярким, даже праздничным.
– Где мы? – растерянно спросила душа. – Это – Грань?
– Нет, – ответил Алексей.
– А как же Канон? – удивилась душа. – Разве не сказано "И светлый Страж сопровождает душу, которой срок настал уйти за Грань"?
– Истинно сказано, – снова вступила в разговор я. – Он и сопроводит. Только мы пока в Предгранье. И до Грани надо ещё дойти.
– Как дойти?
Хотя Предгранье и баловало своих обитателей иллюзией телесности, вступать в метафизические дискуссии о наличии ног у свежепреставившейся души я не стала, а просто велела:
– Присмотритесь, душенька. Вы видите, куда идти?
Душенька, выглядевшая здесь совсем юной девушкой, повертела головкой по сторонам и радостно воскликнула:
– Так вот же тропинка!
Алексей вздохнул с облегчением. Страж тропинки не видел, это была мой прерогатива, прерогатива Путевожатой. Это я видела путь души к Грани, и я следила за тем, чтобы не уклонились они от предназначенного им, каким бы трудным этот путь не был. Но в этот раз задача моя была простой. Светлая душенька вприпрыжку бежала по своей тропинке, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться цветочками. Она так непосредственно вскрикивала, когда из высокой травы взлетала вспугнутая птица, так радовалась огромным бабочкам, перелетавшим с цветка на цветок, что я не могла удержаться от улыбки. Несмотря на все остановки, мы пересекли равнину довольно быстро и "допорхали" до тени, отбрасываемой вершинами гор. Ничего хорошего от тени ждать не приходилось даже нашей шаловливой спутнице. Алексей бесшумно выдвинулся вперёд, чуть обгоняя её. И вовремя. Сделав шаг, он вспугнул затаившуюся в траве "птичку" с клювом, усаженным двумя рядами острых зубов. Полыхнул палаш, взмыло пламя, и от тварюки не осталось даже кучки пепла.
– Ой, – только и смогла выговорить перепуганная душенька.
– Всё будет хорошо, – сказала я, не глядя на настороженного супруга. Чем сильнее душенька боится, тем больше найдётся желающих полакомиться её страхом. И тем дольше будет путь к Грани. В иных случаях приходится даже взывать к тёмному Стражу, только не к Охотнику, а к Зверю. Для Охотника я теперь навеки Вайденара – Недоступная.
Слишком уж буквально восприняло Предгранье моё "Глаза бы мои тебя не видели", брошенное Аэрту. Зла я была на него тогда. Зла за себя и вдвойне за Радха, пережившего меня всего на один взмах ножа. Альберт, который забрал его душу, потом рассказывал, что без Тёмного стража до Грани им не удалось бы добраться. Уж больно много женских проклятий, привлекающих тварей, висело на душе, да ещё и самоубийство… Но Аэрт не оставил незваным гостям ни единого шанса, сопроводив душу томалэ от первых шагов в Предгранье до самой Грани. Но и без тварей путь к Грани для Радха оказался тернистым в прямом смысле этого слова. Колючки и бурелом, холодный ветер, швырявший в лицо пыль и мелкие камешки, сбивавший с ног… Томалэ не жаловался, не пытался свернуть с тропинки, а шёл вперед, молча стиснув зубы. Только у самой Грани повернулся он к Аэрту:
– И стоило оно того? – презрительно спросил он. И, не слушая ответа, смело шагнул за Грань.
Должно быть, лицо моё при мысли о Радхе помрачнело, потому что душенька встревожилась.
– Что будет хорошо? – переспросила она.
– Всё будет хорошо, – ободряюще улыбнулась я.
– А у них? – Спросила она. – У них тоже всё будет хорошо?
Девушка смотрела на меня, напряжённо ожидая ответа. И мне было понятно, что она вспомнила о своей семье. Светлый страж нахмурился в ожидании грядущих неприятностей. Хуже страхов, притягивающих тварей, могла быть только привязка к оставшимся на Этом свете.
– Будет. – Подтвердила я. – Обязательно будет. Но у них свой путь, а у вас – свой. И чем быстрее вы доберётесь до Грани, тем быстрее утешится Фёдор.
Тут душенька приятно меня удивила. Не задавая больше вопросов, она решительно улыбнулась и двинулась по тропинке, уводящей всё глубже в тень. Забыв о цветочках и бабочках, душенька мчалась вперёд, словно гончая, взявшая след. Светлый Страж бесшумно скользил рядом с подопечной, готовый в любое мгновение отразить удар. Но ударов больше не было.
До Грани мы добрались быстро и без особых приключений. И душа легко порхнула через Грань, махнула нам на прощание рукой и исчезла.
– Не жалеешь, что никогда не сможешь уйти туда? – спросил Алексей, приобняв меня за плечи.
– Нет, – мечтательно улыбнулась я.
Обернулась, отводя глаза от Грани, и ахнула, обнаружив, что мы стоим в яблоневом саду. Цветы яблонь серебрились в лунном цвете, а созвездия казались гроздьями цветов на ветвях небесных деревьев. Озорной ветер чуть заметно гладил яблони, швыряя в нас лепестками.
– Потанцуй для меня, – попросил супруг.
Я на мгновение прильнула к нему, коснулась легонько губами его щеки и выскользнула из его объятий.
– Да, Алёшенька!
Я шагнула на середину окружённой яблонями лужайки, замерла, вслушиваясь в мелодию Предгранья, и отпустила себя. Я была ночью и ветром, я была ветками яблонь и лунным светом… Я была свободна. Я была любима. Я была счастлива.
Завязь II
И всё-таки в поединке двух воль за власть над телом томалэ победил Радх. Занесённый нож застыл в дюйме от моей груди.
– Аэрт, – спокойно спросила я, делая вид, что не замечаю, как мелко дрожит от напряжения рука Радха, – даже если у меня не будет другого мужа на Этом свете, супруг ждёт меня в Предгранье. Ты так торопишься увидеть меня в свите Светлого стража?
– Нет, Светлому я тебя не отдам, – прорычал Аэрт, и Радх, вздохнув с облегчением, засунул нож за голенище.
– Тогда давай договоримся, – предложила я, стараясь говорить спокойно.
– Ты оставишь Радха в покое, а я обещаю, что, как только восстановлюсь, открою для тебя свои сны.
На мгновение наступила тишина, а потом прозвучало глухое:
– Согласен…
Радх видимо расслабился.
– Он ушёл? – спросила я.
– Да, – подтвердил томалэ.
– Хорошо, – сказала я, обессилено откидываясь на подушку. – Я и без него едва жива. И больше похожа на привидение, чем на женщину.
– Ты похожа на женщину, – пылко возразил Радх, – самую прекрасную в мире женщину, самую желанную в мире женщину.
– Если только ночью при свете звёзд, – усмехнулась я. – А вечером при свечах я сама себя в зеркале испугалась.
– Радость моя, – произнёс Радх, погладив меня по щеке, – ты прекрасна для меня всегда.
На глазах моих выступили слёзы.
– Это всё приворот, – прошептала я. – Вот уеду, и он развеется.
– Милая моя, – ответил томалэ, сцеловывая слёзы. – Отчего ж ты решила, что тебя только под приворотом любить можно? Да я от одного взгляда твоего лукавого потерял голову, когда в зеркале увидел! Ну, не плачь, любушка моя, не плачь! Я и сам знаю, что соловей горлинке не пара.
Он обнял меня и тихонько запел:
Как хочется в любовь в последний раз поверить,
А не гадать о том, что сбудется потом.
Пусть скроется из глаз Разлук туманный берег.
Пусть острова Надежд возникнут за бортом.Как хочется твоих лобзаний и объятий,
Как хочется тебя не выпускать из рук…
Но островов Надежд не отыскать на карте,
Там явственно видны лишь берега Разлук.И не судьба испить нам счастья в полной мере,
Умчится прочь любовь испуганным щеглом.
Маячит впереди Разлук туманный берег,
И душу бередит лишь память о былом.
Допев, Радх взял моё лицо в ладони и заглянул в глаза.
– Я никогда не забуду тебя, томалэ, – сказала я.
Ответом мне был поцелуй, нежный и почти невесомый. И томалэ решительно отстранился.
– Прощай, моя красавица, – сказал он.
И повернулся, уходя из моей спальни и из моей жизни.
Я сдержала своё слово. И неделю спустя, почувствовав себя полностью восстановившейся, я сняла перед сном с руки ставший уже привычным науз. Уснуть мне удалось не сразу, слишком уж волновалась я. И волновалась, как оказалось, зря. Ничего, кроме обычных снов мне в эту ночь не снилось. Да и следующая ночь прошла спокойно…
А потом мне приснился парк, старый парк в Дубовом бору, родовом имении Улитиных. Широкие аллеи парка, аккуратно подстриженные кусты, шеренги розовых кустов. И бабочка, огромная бабочка, вспорхнувшая с розы, мимо которой я проходила. У меня в руках оказался сачок, я медленно, чтобы не спугнуть, замахнулась, желая зачем-то поймать красавицу, но тут за спиной моей раздался строгий голос:
– Натали!
Я обернулась, чувствуя себя нашалившей девчонкой. Передо мной стоял Светлый страж, чьи огромные крылья были покрыты узором, только что виденным мной на крыльях бабочки.
– Алексей, – протянула я удивлённо.
Он стоял передо мной, пугающе-великолепный, как всегда безупречный, и я растеряно смотрела на него, не зная, что сказать, не зная, как смотреть ему в глаза после ночи, проведённой с Радхом.
– Не тревожьтесь, сударыня, – холодно сказал он, но я успела разглядеть проскользнувшую в его глаза тень печали. – Для сущих Предгранья дела земные ничтожны. Тот, кто нарушил этот закон, понёс кару и ваши сны для него закрыты.
Я мысленно вздохнула с облегчением. Кажется, о Тёмном страже я могу на время забыть.
– Я же, – продолжал Светлый страж, – одного лишь от вас прошу и требую.
Я настороженно замерла.
– Будьте счастливы, Натали, пока живы. Будьте счастливы.
Я покраснела от смущения, от того, что не ожидала от него такого великодушия, от того, что не разглядела его любви при жизни и недооценила его благородство сейчас.
– Алексей!
– И ещё одно, сударыня, – продолжил он. – Ничего не бойтесь. Что бы ни случилось, я храню вас.
Я сделала шаг, чтобы приблизиться к нему, но он взмахнул крыльями и исчез.
Стоило мне вернуться в столицу, как меня взяла в оборот милейшая и беспощаднейшая свекровушка. С момента нашей последней встречи она как-то ожила и даже чуточку помолодела. О сыне старая княгиня тосковала по-прежнему, но горе не пригибало больше её к земле. Не иначе, как Алексей приложил к этому если не руку, так крыло.
– Что вы с собой сделали, Натали? – возмущённо воскликнула Марья Алексеевна, увидев меня. – Посмотрите на себя! Неужели вы думаете, что Алексей, гордившийся красавицей-женой, был бы рад видеть эту бледную тень?
– Простите, Мария Алексеевна…, – начала я.