Увечный бог - Эриксон Стивен 14 стр.


***

Живот снова свело, но рвоты не осталось, так что он сглотнул, подождал, тяжко вздыхая, и снова сел на корточки. - Чопорные соски Полиэли! Если я не буду ничего сдерживать, весь наружу выйду!

- Уже, Борот, - заметил Горлорез, стоявший неподалеку. Голос его стал сплошным хрипом и сипом. Старые шрамы на шее воспалились; удар в грудь оказался таким сильным, что колечки доспеха впаялись в грудину, и это как-то повлияло на гортань.

Они отошли от лагеря, встав в двадцати шагах от восточного пикета. Наоборот, Горлорез, Мертвяк и сержант Бальзам. Выжившие Девятого взвода. Пехотинцы скорчились в своих норках, смотрели на них налитыми кровью глазами, но молчали. Это вызов? Жалость? Взводный маг не знал и знать не желал. Утерев рот ладонью, он глянул на Горлореза с Бальзамом. - Ты созвал нас, сержант. Зачем?

Бальзам стащил шлем, яростно поскреб лысину. - Просто сказать: мы во взводе не сломались, мы не будем брать новых членов. Вот и все.

Наоборот хмыкнул: - Мы за этим сюда тащились?

- Не будь идиотом, - прорычал Мертаяк.

Бальзам встал к ним лицом. - Говорите все. Сначала ты, Горлорез.

Высокий мужчина вроде бы вздрогнул. - Чего сказать? Нас погрызли. Но Добряк назвал Скрипа - как там? - кровавым гением. У нас теперь новый капитан...

- В Сорт ничего плохого не было, - вмешался Мертвяк.

- Никто не говорит. Она решительный офицер, эта баба. Но, может, в том и дело. Скрип плоть от плоти морпех. Был сапером. Сержантом. Теперь капитан того, что от нас осталось. Я только рад. - Он пожал печами, смотря на Бальзама. - Больше сказать нечего.

- А когда он скажет, что пришло время идти, вы станете скулить и блеять?

Брови Горлореза поднялись. - Идти? Куда?

Бальзам прищурился. - Твоя очередь, Мертвяк.

- Худ мертв. Серые всадники патрулируют врата. Во снах я вижу лица - смутно, но всё же... Малазане. Сжигатели Мостов. Вы просто не можете себе представить, какое это облегчение. Они все там. Думаю, надо благодарить Мертвого Ежа.

- Ты о чем? - удивился Наоборот.

- Такое чувство. Словно он, вернувшись, прожег за собой тропу. Шесть дней назад... ну, готов поклясться, они были от нас на расстоянии поцелуя.

- Потому что мы почти что умерли, - буркнул Горлорез.

- Нет, они были как осы - но "медом" для них были не смерть и не ящеры. Их привлекло случившееся в авангарде. С Лостарой Ииль. - Глаза его сияли, когда он обводил взглядом товарищей. - Знаете, я сам мельком видел. Видел ее танец. Она сделала то же, что Рутан Гудд, но не пала под клинками. Ящеры отступили - они не знали, что делать, не могли подобраться близко - а те, что смогли... боги, их порубило в куски. Я смотрел на нее и сердце чуть не лопалось.

- Она спасла жизнь Адъюнкта, - сказал Горлорез. - Так ли это хорошо?

- Не тебе спрашивать, - ответил Бальзам. - Скрип нас созывает. Ему есть что сказать. Думаю, насчет нее, Адъюнкта. И того, что будет. Мы всё ещё морпехи. Мы по-прежнему морская пехота, и среди нас есть тяжелая пехота - самые упрямые быки, каких я видывал.

Он повернулся, потому что к ним подошли двое солдат из дозора. Они держали в руках два каравая, сверток с сыром и глиняную бутыль явно родом с Семиградья.

- Что это? - спросил Мертвяк.

Солдаты замерли в нескольких шагах. Тот, что справа, заговорил: - Смена вахты, сержант. Нам принесли завтрак. Но мы не особо голодные. - Тут они положили продукты на чистый клочок земли, кивнули и направились в лагерь.

- Розовое брюхо Худа, - вздохнул Мертвяк.

- Пригодится, - сказал Бальзам. - Но мы не закончили. Наоборот.

- Садки больны, сержант. Ты видел, что делается с нами, магами. Есть и новые, садки новые, я имел в виду... только они совсем не ласковые. Хотя я могу попробовать в них нырнуть, когда совсем одурею от своей бесполезности.

- Ты среди нас лучший арбалетчик, Борот, так что не говори о бесполезности.

- Может и так, Горлорез, но мне не по себе.

- Мертвяк, - сказал Бальзам, - ты тут занимался целением.

- Да, но Борот прав: это не весело. Проблема в том, что я всё ещё как-то привязан к Худу. Даже если он... хм, мертвый. Не знаю, почему, но когда магия ко мне приходит, она холодна как лед.

Наоборот нахмурился: - Лед? Бессмыслица.

- Худ был треклятым Джагутом, так что смысл есть. Но смысла нет, потому что он, э... ушел.

Горлорез сплюнул. - Если он действительно помер, как ты говоришь, он сошел в свое же королевство? И разве он не должен был уже быть мертвым, раз стал Богом Смерти? Это в твоих словах смысла нет, Мертвяк.

Некромант выглядел несчастным. - Знаю.

- В следующий раз, как будешь исцелять, - предложил Наоборот, - позволь мне принюхаться.

- Тебя снова затошнит.

- И что?

- О чем ты думаешь, Борот? - поинтересовался Бальзам.

- Думаю, Мертвяк уже не пользуется садком Худа. Думаю, это должен быть Омтозе Феллак.

- Мне тоже кажется, - пробубнил Мертвяк.

- Есть один способ проверить, - сказал Бальзам.

Наоборот выругался. - Вот. Мы не знаем точно, но ходит слух: у нее сломаны ребра, она кашляет кровью, и у нее сотрясение мозга. Однако с этим отатаралом никто к ней не может подойти.

- Но Омтозе Феллак - садок Старших. - Мертвяк кивнул. - Что же, идем. Стоит попытаться.

- Пойдем, - согласился Бальзам. - Но сначала еда.

- Оставим Адъюнкта страдать?

- Поедим здесь, - тускло глянул на него Бальзам, - потому что мы морпехи и не швыряем грязь в лица товарищей-солдат.

- Точно, - сказал Наоборот. - К тому же я голоден.

***

Курнос потерял четыре пальца на руке, державшей щит. Чтобы остановить кровотечение, не унявшееся даже после ушивания культей, он сунул пальцы в котелок с кипящей водой. Теперь они выглядели расплавленными, ладони покрылись ожогами. Но кровь остановилась.

Он готов был признаться в вечной любви Острячке, но пришел сержант Восемнадцатого и забрал Острячку с Поденкой, так что Курнос остался в одиночестве. Последний из бывшего взвода Геслера.

Он некоторое время посидел, протыкая терновым шипом волдыри и высасывая жидкость. Закончив, снова посидел, следя за угасающим огнем. Во время боя отрезанный палец ящера попал ему за воротник, между кирасой и рубашкой. Когда он его достал, вместе с Поденкой и Острячкой сварил обрубок. Скудные кусочки мяса и жил они разделили между собой, а костяшки привязали к волосам. Так принято среди Охотников.

Женщины настояли, чтобы он взял самую длинную фалангу, в компенсацию испорченной руке; теперь она свисает с бороды, затмевая прочие костяшки, собранные с летерийских солдат. Она тяжело стучит в грудь, ведь он тронулся в дорогу, вдруг осознав, что остался в одиночестве.

Запакованные вещи лежали на плече. Через двадцать два шага он оказался в лагере старого взвода Скрипача. Нашел место для палатки, положил мешок и присел с другими солдатами.

Красивая маленькая женщина справа передала оловянную кружку с чем-то пахучим. Улыбнувшись, он не увидел ответной улыбки и поэтому вспомнил ее имя. Улыба.

Но это, как показалось ему, лучше одиночества.

***

- Соперник, Корабб.

- Не вижу, - ответил семиградский воин.

- Курнос желает быть нашим новым кулаком, - объяснил Каракатица.

- Значит, во взводе будет четыре кулака? Я, капрал Тарр, Корик и Курнос.

- Я был капралом, не кулаком, - сказал Тарр. - К тому же я не бью, только прикрываюсь.

Каракатица фыркнул: - Едва ли. Ты шел вперед, как любой ударный кулак, какого я видел.

- Я шел вперед, сапер, чтобы закрепиться.

- Отлично, - согласился Каракатица. - Принимаю поправку.

- Я тут поняла, - вмешалась Улыба. - У нас больше нет сержанта. Или это ты, Тарр? Если так, нужен новый капрал, а раз только у меня есть мозги, им стану я.

Тарр поскреб в седеющей бороде. - Я думал насчет Корабба.

- Ему нужен отдельный фургон с оружием!

- Я сберег летерийский меч, - обиделся Корабб. - Больше ничего не терял.

- Давайте голосовать.

- Не будем, Улыба, - сказал Тарр. - Корабб Бхилан Зену'алас, отныне ты капрал Четвертого взвода. Поздравляю!

- Он едва перестал быть новобранцем! - скривилась на всех Улыба.

- Молодые сливки слаще, - заявил Каракатица.

Корик оскалил зубы на Улыбу: - Придется пережить, солдат.

- Я теперь капрал. Слышал, Курнос? Я теперь капрал.

Панцирник поднял голову над кружкой. - Что слышал?

***

Потеря Бутыла их травмировала. Каракатица по глазам видит. Первая потеря взвода... ну, насколько он может припомнить. Из первоначального состава - точно. Хотя гибель одного солдата - это чертовски хорошо. Большинству взводов досталось сильнее. Некоторых вообще больше не существует. "Некоторых? Скорее почти всех".

Он уселся на объемистую запасную палатку, исподтишка следя за солдатами. Слушая их жалобы. Корик - конченый человек. Если в нем и был хребет свободы, позволявший держаться прямо - он сломан. Теперь он носит цепи внутри себя, они обмотали даже мозг. Возможно, навеки. Он испил из колодца страха и все время на него оглядывается.

Та заваруха оказалась жуткой, но Корик зашатался еще раньше. Каракатица гадал, осталось ли хоть что-то от воина, которого он раньше знал. Дикари имеют обыкновение склоняться к самым гнусным порокам цивилизации; и не важно, насколько умен человек - он зачастую слеп к тому, что его убивает.

Возможно, обычные люди такие же... но, для ума Каракатицы, этот случай особенно трагичен.

Даже Улыба потихоньку отстраняется от Корика.

ОНА не изменилась, решил Каракатица. Ни на щепоть. Та же психованная, склонная к убийству тварь - вот она, Улыба. Ее нож рубил жестоко. Она завалила в тот день немало великанов. Уже поэтому она была бы ужасным капралом.

Тарр остался Тарром. Таким он был, таким он будет вечно. Получится надежный сержант. Может, малость без воображения, но этот взвод уже не нуждается во встрясках. Слишком многое повидал. "И мы встанем за него горой. Этот мужик - стена с шипами, и когда шлем опущен на лоб, даже стадо бхедринов его не собьет. Да, Тарр, ты всё сделаешь как надо".

Корабб. Капрал Корабб. Идеально.

И еще Курнос. Сидит как пень, расплющенные волдыри сочатся сукровицей. Пьет кишкодёр, который заварила Улыба, на измученном лице слабая улыбка. "Меня не обманешь, Курнос. Слишком давно я в армии. Ты рад, что у тебя бронированный череп. Как все панцирники. Но я вижу блеск крошечных глазок под веками.

"Что слышал?" Отличная попытка, но я видел поспешно затушенную искру. Рад быть здесь, да? Хорошо. Счастлив тебя принять.

А насчет меня - чему я научился? Ничему новому. Мы прошли через многое, но предстоит проходить еще и еще. Тогда и спросите. Тогда и спросите".

Он поднял голову: появился Скрипач. От скрипки осталась лишь шейка, струны ерзают по спине, словно непокорные волосы. Рыжина почти ушла из бороды. Короткие ножны пусты - оставил клинок в глазнице ящера. Взгляд синих глаз суров, почти обдает морозом.

- Сержант Тарр, еще ползвона. Потом веди их на место.

- Слушаюсь, капитан.

- К нам приехали с юга. Напасть, несколько хундрилов и еще кто-то. Много кого.

Каракатица наморщил лоб. - Кто это?

Скрипач пожал плечами: - Переговоры. Скоро все узнаем.

***

- Говорят, ты выживешь.

Хенар Вигальф улыбнулся ей с кровати. Но это была неуверенная улыбка. - Я сделал, что ты просила, Лостара. Наблюдал.

Ее глаза забегали.

- Кто ты? - спросил он.

- Не спрашивай. Я вижу вопрос в каждом взгляде. Все смотрят на меня. И молчат. - Она помедлила, поглядела на руки. - Это был Танец Теней. Это были все Танцы Теней. - Тут она встретила его взор. - Это не я была. Я просто отошла в сторону и, как ты, просто наблюдала.

- Если не ты, кто?

- Веревка. Котиллион, Бог-покровитель ассасинов. - Она поморщилась. - Взял верх. Думаю, он такое уже проделывал.

Глаза Хенара широко раскрылись. - Бог.

- Яростный бог. Я... никогда я не чувствовала такой ярости. Она прожигала меня насквозь. Она вычистила меня. - Женщина отстегнула пояс, сняла ножны с кинжалом, положила на раненую, закрытую одеялом грудь. - Для тебя, любимый. Но будь осторожен: он очень, очень острый.

- Одержимость ушла с твоего лица, - сказал Хенар. - Прежде ты была прекрасна, но сейчас...

- Будь уверен, это непредвиденный дар, - ответила она с неким недоверием. - Боги не славятся милосердием. И сочувствием. Но ни одному смертному не устоять в таком сиянии: он или сгорит до пепла, или возродится.

- Возродится. Да. Действительно хорошее описание. Моя смелость, - добавил он с печальной гримасой, - пятится от тебя.

- Не позволяй, - бросила она. - Не хочу мышонка в постели, Хенар Вигальф.

- Ну, я попробую отыскать прежнего себя.

- Я буду помогать, но не сейчас - целители с тобой еще далеко не закончили. - Она встала. - Должна тебя оставить. Адъюнкт.

- Думаю, Брюс обо мне позабыл. Или счел мертвым.

- Не думаю, что буду ему напоминать. Отныне ты скачешь рядом со мной.

- Брюс...

- Едва ли. Думаю, всё решит пара слов с Араникт.

- Брат короля посажен на цепь?

- В следующий раз, встретившись, можете сравнить ошейники.

- Думал, мыши тебе не нравятся, Лостара.

- О, я жду от тебя попыток сорваться с цепи, Хенар. Оковы и клетки - для тех, чей дух не сломлен.

- Понял.

Она повернулась, чтобы выйти из шатра-госпиталя... и увидела ряд пялящихся на нее лиц. Даже целители.

- Дыханье Худа! - пробурчала она.

***

Будучи в приятном подпитии, Банашар направлялся к командному шатру. Увидел кулака Блистига около входа - тот стоял, словно приговоренный у двери в камеру палача. "Ох, бедняга. Не тот герой недавно умер. Полагаю, у тебя тоже был шанс. Мог поступить так же бездумно, как Кенеб. Мог бы оставаться в его тени до конца, ведь ты так и делал несколько месяцев.

Теперь солнцу никто не мешает высветить тебя. Каково?" Мужчина выглядел больным. "Но ты не пьешь, да? На лице следы не ночного зелья, а скорее стыда".

Да, болен от страха. Банашар ощутил к нему настоящую симпатию. На миг-другой вода замутилась, затуманила острые углы праведного осуждения.

- Что за славное утро, кулак, - сказал он, приблизившись.

- Скоро ты будешь в беде, Верховный Жрец.

- Как это?

- Когда вино кончится.

Банашар улыбнулся. - Погреба храма по-прежнему забиты, уверяю вас.

В глазах Блистига появилось что-то живое. - Ты можешь запросто ходить туда? В любое время?

- Некоторым образом.

- Тогда почему ты остаешься? Не бежишь от здешнего безумия?

"Потому что Святая Мать желает, чтобы я был здесь. Я последний ее жрец. Она кое-что задумала насчет меня, это точно". - Мне ужасно жаль так говорить, Кулак, но это дверца личная, особенная.

Лицо Блистига помрачнело. У входа стояли двое стражников, оба вполне могли слышать их разговор. - Я советовал тебе покинуть нас, Верховный Жрец. Ты бесполезный пьяница, дурное влияние на армию. Почему Адъюнкт настаивает на твоем адском присутствии на собраниях, интересно?

- Уверен, что интересно. Но не могу вообразить в ваших солдатах столь черных искушений. Я ведь не делюсь личными запасами. Наоборот, один взгляд на меня - и человек отвращается от мерзости алкоголя.

- То есть ты им противен?

- Именно так, Кулак. "Но к чему вся эта беседа? Мы могли бы не затрагивать тему пьянства, и ничего не изменилось бы. Настоящая разница в том, что мне от солдатского презрения ни холодно ни жарко, а вот ты... многое теряешь". - Мы ждем летерийские силы, Кулак?

- Из обычной любезности, Верховный Жрец.

"Ага, тебе понравилась эта идея? Достаточно, чтобы ухватиться. Ладно". - Тогда я останусь в вашей компании, по крайней мере до их появления.

- Но не надолго, - сказал Блистиг. - Ты произведешь плохое впечатление.

- Не сомневаюсь. Я выберу подходящий момент.

- Фактически, - заявил Блистиг, - я уже вижу других кулаков. Если хочешь сидячего места в шатре, Верховный Жрец, поторопись.

"Что же, а я ухвачусь за эту идею". - Тактика, Кулак. Мне нужен будет ваш совет. - Откланявшись, он повернулся и прошел между стражниками. Поймал взгляд одного, подмигнул.

Ничего не получив в ответ.

Назад Дальше