Но Всеслав оборвал возражения дружины одним движением ладони. Кмети смолкли - навыкли уже слушать князя. Да и как возразишь - Дажьбогов потомок, мало не сын самого Велеса! А ворчали только для того, чтоб использовать старинное право дружинных кметей, которые для своего господина не столь слуги, сколь друзья.
Товарищи.
Всеслав обнажил меч и шагнул через ореховое ограждение.
Лязгнув, скрестилась сталь, высекая искры, стремительно метнулась, жадная до крови. Закружились в стремительном танце полунагие тела, метнулись длинные волосы: русые - у кунигаса Скирмонта, чёрные - у князя Всеслава.
И почти сразу же у обоих появилось по отметине. По неглубокому длинному порезу: у Всеслава - на боку, у Скирмонта - на плече.
- Неплохо, - бросил Скирмонт покровительственно, на миг остановился, давая противнику перевести дух. На поединке воины должны биться на равных условиях, и нальшанский кунигас знает, что Всеслав точно так же даст ему перевести дух.
- А меч у тебя бесскверный, кунигас Скирмонт, - усмехнулся Всеслав точно таким же голосом и шагнул навстречь. - Не время отдыхать!
Сшиблись снова.
Всеслав вдруг почувствовал, как его руками овладевает какая-то сила, что-то большее, чем человеческая сила.
Ну же, отче Велес! - подумалось вдруг с весёлой злостью. Тело стало лёгким, а литовский князь вдруг начал двигаться медленно, как сонный.
Меч Всеслава словно сам метнулся вперёд, отшибая литовскую сталь, струйчатый бурый уклад с лёгкостью досягнул до горла литвина, и Смерть довольно улыбнулась за спиной Всеслава.
А Скирмонт вдруг увидел нечто ужасающее - за спиной кривского князя вдруг воздвиглась дымно-туманная косматая и рогатая фигура, тёмно-красные глаза глянули зловеще-насмешливо. И тут же горло полоснула острая боль.
Обратным движением полоцкий князь легко отделил голову литвина и подхватил её за волосы, давая телу грузно упасть на землю.
За спиной ясно раздалось довольное хмыканье, и почти тут же взлетел к небу торжествующий многоголосый вопль дружины. А литовская рать подавленно молчала. Всеслав поднял с земли копьё литвина, насадил на него отрубленную голову и воздел над собой, утверждая вертикально.
- Тебе, отче Велес! - его голос вдруг раскатился над полем, гулко отдаваясь повсюду. Всеслав взмахнул мечом, указывая вперёд, и дружина с рёвом сорвалась с места.
Победа была полной.
- Полная победа, княже Всеслав Брячиславич! - торжествующе кричал подскакавший Несмеян, размахивая сорванным с кого-то из литовских князей алым плащом. - Они даже не противились! Побросали оружие и сами руки под вязку протянули!
Кмети вели полон - белобрысых понурых литвинов со связанными руками. Всеслав уже снова был одет и возвышался над ними на Вихоре, глядя свысока. И только голова Скирмонта, что всё ещё возвышалась над ним на рожне копья, глядя мёртвыми глазами на своих проходящих воев, напоминала о том, что только что было на огороженном ореховыми прутьями поле.
А пожалуй, добрая чаша для пиров выйдет из этой головы, - подумал Всеслав про себя, отвечая на приветственные крики дружины. Вспомнилась старина про Лешка Попелюха и Тугарина: буди нет у тебя, княже Владимир, пивна котла, так вот тебе Тугарина голова!
Невдалеке остановился молодой литвин из полона - этот шёл с развязанными руками, и одежда на нём была заметно богаче остальных - тоже князь, небось. Смотрел на Всеслава странным взглядом, не обращая внимания на то, что полоцкий кметь уже подъехал и за его спиной вздымает плеть. Коротким движением ладони Всеслав остановил кметя и коротко кивнул, подзывая литвина.
- Почему ваши вои не противились? - отрывисто бросил полоцкий князь. Литвин стоял прямо и глядел прямо, открыто - даже полон не мог унизить его сейчас, показать трусом альбо недостойным человеком. Да, это князь, - Всеслав понимал это всё яснее.
- В тебе живёт дух бога, - утвердительно сказал литвин. Он очень хорошо говорил по-словенски, чисто, почти без искажений. Да и то сказать - невелика разница меж словенской да литовской речью. - В тот миг, когда ты убил кунигаса Скирмонта, я ясно видел за твоей спиной рогатую тень. Сам Велняс за тебя!
Всеслав Брячиславич довольно усмехнулся.
- Как тебя зовут?
- Зигмасом вои мои зовут. Я рикас и сын рикаса нальшан Викунда!
Всеслав одобрительно кивнул, и вдруг предложил, движимый непонятно чем:
- Хочешь мне служить?!
Рикас несколько времени подумал и вдруг широко улыбнулся:
- Нет, княже Всеслав Брячиславич! Как это я, князь, и служить князю буду? Князь только народу своему служит, и никому более!
Всеслав улыбнулся не менее широко:
- Хорош ответ, Зигмас-князь! Глядишь, мира и поделим с тобой!
Повесть первая Боги их отцов
Глава первая Кривичи
1. Белая Русь. Окрестности озера Нарочь. Сбегова весь. Весна 1066 года, берёзозол
Девушка спала беспокойно, постоянно ворочаясь, стонала. Длинные русые волосы разметались по подушке, красивое лицо исказилось страхом и болью. Сквозь судорожно сжатые губы прорывались неразборчивые слова и вскрики.
- Нет! Не надо!
Девушке снился сон.
Вокруг неё снова был огонь. Стена пламени трещала, бросая багровые отблески, стреляла раскалёнными угольями.
Огненная завеса вдруг распахнулась, пропуская человека в чёрном плаще, высокого и мрачного, в глазах его горели багровые отблески пламени. Воин в чёрном протянул руку…
Краса вскрикнула и очнулась. Поняла с облегчением, что это всего лишь сон, потому что въяве было совсем иначе - сначала был воин в чёрном плаще, а после - огненная стена.
Утёрла холодный пот и снова провалилась в сон - на сей раз мирный. Снилось то, что было на самом деле, только давно… после ТОГО…
Краса почувствовала устремлённый на неё чей-то неотступный взгляд. И почти тут же догадалась, кто это так на неё глядит.
Боярин Крамарь.
Она открыла глаза и тоже ответила взглядом - почти ненавидящим. Молодой боярин вздрогнул и отворотился.
- Ты зачем меня спас? - голосом девушки можно было заморозить море.
- Чтобы ты жила, - почти не глядя в её сторону, он резал хлеб. Достал с холодка жбан с квасом.
- Я тебя про то просила? - голос Красы теплее не стал. - Я может, умереть хотела. Кому я теперь нужна такая?
- Ты ни в чём не виновата, - возразил Крамарь, понимая, однако, что говорит что-то не то. И Краса понимала.
- Я не про то! - крикнула она враждебно. - Девке опозоренной что за жизнь?!
- Иногда для того, чтобы жить, требуется намного больше мужества, чем для того, чтобы умереть, - боярин сам поразился тому, до чего глупо и напыщенно прозвучали его слова в сравнении с тем, что говорила эта девчонка, которой и тринадцать-то зим сравнялось только на масленицу. Но добавил. - Умереть я тебе не дам…
Краса в ответ только презрительно скривилась. И тут же зашипела сквозь зубы - видно, рана ещё болела.
- Я всё одно руки на себя наложу, не сейчас, так после, - процедила она.
- Грех это, - кротко бросил Крамарь, выкладывая на стол две печёные репины. - Смерти-то самому себе желать…
- Это тебе, христианину, - грех, - ожгла его Краса пронзительным взглядом. - А по мне, так первее всего для русича - честь! А заради неё и жизни не жаль.
Боярин коротко кивнул, слушая девушку и дивясь её неукротимой силе. Не возразил даже, когда она его христианином назвала. Хотя доля правды в её словах была - крещён Крамарь, ещё в детстве крещён. Нет, эта рук на себя накладывать не станет, разве что затяжелела от насильников. А так - она скорее сама их найдёт да головы поотрывает. И лесной нечисти на потраву бросит.
Рана у Красы была глубока, да и крови вытекло много, но боги попустят, так и совсем почти без шрама срастётся и красы её не испортит. Боярин едва заметно усмехнулся - не попортит красы у Красы.
- Садись лучше к столу, - позвал он, ничем не выказывая своих мыслей. - Поедим, что боги послали.
- Не стану, - люто отрезала Краса и отворотилась к стене, укрылась рядном с головой.
И снова проснулась, на сей раз окончательно. Поняла, что плачет, судорожно вздрагивая, уткнувшись лицом в мокрую подушку, сдавленно всхлипывая и чувствуя на спине между плеч чью-то чужую ладонь.
Вскинулась, ожидая снова увидеть сочувственное лицо Крамаря - нагрубить в ответ, оскорбить, что ли как-нибудь… чтобы отстал, наконец.
Наткнулась на испуганный взгляд Улыбы и вмиг остыла.
Крамаря не было.
Его не было давно, уже больше полугода - он воротился в Новгород. А сбегов плесковских князь Всеслав перепоручил полоцкому тысяцкому Бронибору Гюрятичу.
Тысяцкий же распорядился отвести им места для поселения на Нарочи, не особенно и далеко от самого стольного града, но и не рядом. И обоз отрядить с мукой, с мясом, с прочей снедью и с лопотью - всё из княжьих погребов. После такого приёма плесковские сбеги готовы были за полоцкого князя любому глотку заткнуть. Любому, кто стал бы про него порочные слухи распространять по Руси.
Красе хорошо помнился подслушанный разговор Крамаря с одним из своих кметей.
- Гм, - сказал великий боярин озадаченно. - Так-то полоцкий князь скоро осильнеет так, что никоторому иному князю на Руси его не одолеть. С постоянным-то притоком людей, с большими городами, с ремёслами, с закатной-то торговлей… им в лесах этих только хлеба не хватает… маловато хлеба даёт придвинская лесная крепь.
- И народ-то средь них… отчаянный… - подтвердил задумчиво кметь. Тут они заметили, что спасённая девушка прислушивается к их словам и смолкли.
Краса тогда так и не смогла понять, отчего боярину и кметю так не нравилось то, что осильнеет Всеслав Брячиславич - по её разумению, это могло произойти только к вящей славе родной веры… но ведь и сам боярин Крамарь приехал в Полоцк не просто так… а для того, чтобы именно сговориться с полоцким князем…
Ничего ты не понимаешь в хитросплетениях государских дел, - подумала она с отчаянием и выбросила надоедливые мысли из головы.
По горнице тянуло горьковатым запахом дыма - бабы топили печь. Огонь тускло осветил жило, которое хоть и выглядело бедновато, но было всё же надёжно.
Плесковские сбеги, собранные сразу с нескольких весей, жили в наскоро отрытых полуземлянках. Зимой Краса сильно опасалась, что к весне в полуземлянки подойдёт вода (не Росьская земля, не Киева, в кривских-то болотинах в таком жилье мало кто и живёт, если не сказать - не живёт вовсе), но молчала. В конце концов, для того, чтоб об этом думать, есть мужики… тем более, что жить всё одно больше негде.
Мужики были. Мало, но были. Денсятка полтора с восьми-то плесковских весей насобиралось. Старшим все молча признавали Славуту, которого и на родной Плесковщине знали многие не только в их округе.
Вода не подошла. На совесть постарались и свои мужики, и полоцкие кмети, которых присылал Бронибор Гюрятич на помощь сбегам - строить жильё. Новая весь так и называлась теперь - Сбегова. Сами сбеги сначала покривились, слыша такое назвище, да никуда не денешься - раз уж сбеги, так уж сбеги… никуда не денешься…
Улыба чуть коснулась её плеча.
Она улыбалась теперь гораздо реже, чем до того разора, хотя и отошла от печали быстрее, чем Краса.
- Что, Улыбушка? - девушка подняла голову. Вставать не хотелось. Все суставы и кости болели, словно она вчера ворочала каменья и не выспалась… Хотя спалось Красе и впрямь плохо.
Девчонка припала щекой к плечу старшей подруги. До разорения подругами они не были, хоть и водилась Улыба с младшим братом Красы, а вот теперь - на тебе.
- Краса…
- Чего? - бросила Краса чуть раздражённо - сегодня даже Улыбу видеть не хотелось.
- А я сегодня во сне Буса видела…
- И чего - живой? - почти равнодушно спросила Краса, потом вдруг вздрогнула, словно просыпаясь. - Постой… Буса?! Нашего, что ли?
- Ну да, - нетерпеливо ответила Улыба, чуть притопывая даже ногой.
- Расскажи, - попросила Краса, почти заворожённо глядя на девчонку.
В тумане что-то шевелилось, жило. Улыба пугливо покосилась и это что-то, словно только того и ждало, мгновенно стало ближе, с тонким шелестом выступило из тумана.
Человек.
А вернее, мальчишка, примерно её лет.
И почти тут же Улыба его узнала.
Бус.
Бус Белоголовый.
Одет Бус был совсем не так, каким привыкла его видеть Улыба раньше, ещё ДО разорения. Намного беднее, чем подобало бы сыну единственного корчмаря на дороге из Плескова и Новгорода в Полоцк, хотя и не сказать, что вовсе в обносках.
- Бус, - позвала она нерешительно.
Он не ответил. Казалось, он её не видел - глядел куда-то в сторону, словно чего-то ожидал.
- Бу-ус, - протянула она зовуще. - Белоголовый.
Мальчишка вздрогнул, словно очнувшись.
- Улыба?! - теперь и он её узнал.
- Ты живой? - спросила глупо.
Конечно, живой. В вырии так бедно одетых не бывает, в вырии все одеты богато.
- На самом деле я это только сейчас так подумала, а тогда, во сне, просто знала, - пояснила Улыба, и Краса согласно кивнула - во сне и не такое порой знаешь, чему после дивишься - откуда, мол, ведал? А ниоткуда - знал, и всё тут.
- Живой, живой, - почти весело ответил Бус. - Не убили меня. Ранили только, и всего-то.
- Ну и где ты сейчас? - выдохнула девчонка. Откуда-то из глубины души так и рвалось крикнуть - соскучилась по тебе.
Смолчала.
Даже во сне постеснялась.
Впрочем, она ещё не понимала, что это сон.
Он тоже не ответил. Сказал только:
- Увидимся ещё, Улыбушка, - так и сказал "Улыбушка", хоть и не звал её так никогда. - Верь.
- Когда?
Туман вдруг медленно зашевелился, начал сгущаться, окутывая и Буса, и Улыбу.
- Скоро, - сказал Бус, исчезая в тумане. - Скоро, Улыба, верь!..
И пропал.
- А непростой твой сон, - задумчиво сказала Краса, даже повеселев. Ещё бы не повеселеть - про брата узнала, что живой! Снам Краса, как и не только она одна, как и любой человек на Руси, верила.
К запаху дыма примешался запах свежей квашни - заводили тесто - и запахи трав и сушёных ягод. Тесто затевалось не простое, а праздничное… и с чего бы? - подумалось девушке.
- Пироги с чего? - она покосилась на Улыбу - уж девчонка-то знает. Эвон и почёлок вышитый нацепила, и поясок с кисточками шерстяными, и понёва праздничная, с вышивкой.
- Сегодня Летава придёт, - торжественно сообщила Улыба.
- Какая ещё Летава? - не поняла Краса. Она ощущала себя так, словно только что пробудилась от долгого сна. Ходила, говорила, ела, делала всю необходимую в роду девичью работу - и всё, как во сне. Ничего опричь не слыша и не видя.
- Ну Летава, ведунья здешняя, не слыхала, что ли? - удивлённо сказала девчонка.
- А!
Краса вспомнила!
На днях Славута и впрямь поминал какую-то ведунью, которая сильнее многих иных.
Про что же говорили-то, дай, Макоше, памяти?
Мужики часто ворчали, что живётся здесь трудно, невзирая даже и на данную им от князя Всеслава леготу, невзирая на помощь, оказанную полоцким тысяцким Бронибором. Славута увещевал изо всех сил - и про разорение прошлогоднее напомнил, и про продати боярские, и про то, что Крамарь-боярич, спасая их, кучу плесковских кметей побил…
Мужики упрямо бормотали своё, уставя взгляды в землю - про родные места, про могилы отцовы и дедовы, и прадедни…
Тогда и вспылил Славута, и сказал:
- Ладно, мужики. Если так вам хочется - я вам ведунью позову, пусть погадает! Может, хоть тогда поверите!
И вот эта ведунья должна была прийти сегодня.
Однако же вставать было нужно - и так Красе постоянно казалось, что глядят на неё косо. Возможно, так оно и было… а возможно ей казалось… Красе не хотелось вникать - очень надо. В конце концов, как сказал тот новогородский боярин - она не виновата. Но на душе всё равно было погано…
До сих пор.
Встать и заплести косу - из опалённых-то волос - было недолго. Волосы отрастали плохо, хотя уже прошло уже больше полугода, и по ним не особенно и видно было, что Краса побывала в пожаре.
- Краса…
- Чего? - спросила девушка, не оборачиваясь, и переплетая косу. - Чего ты ещё придумала.
- А давай, Летаву попросим, чтобы на Буса погадала - где он сейчас.
Опричь Красы и Улыбы никто средь плесковских Славутиных сбегов и не верил, что Бус жив. Да и кому надо-то? Неклюд-корчмарь в Славутиной веси был - чужак. Ни родич, ни родович… ни у кого из Славутиных и душа по нему не болела. А Краса и сама средь них чужачка - приютили из милости - и ладно! Покормят, пока в полный ум да память не войдёт да не оздоровеет, а после за кого-нибудь и замуж выдадут. Скорее всего, за кого-нибудь из своих, чтобы рабочие руки из рода не выпускать.
- Давай, - медленно сказала Краса, наконец оборотясь и встретясь глазами с Улыбой. - Давай, Улыбушка, спросим…
Летава оказалась довольно миловидной старухой - и Краса, и Улыба опасались увидеть сущую Ягу с торчащим изо рта клыком, сморщенную и косматую - нет! Морщин у неё и впрямь было вдосталь, а только и зубы все были на месте, и ничего страхолютого в ней не было. От старух Славутиного рода её только то и разнило, что на одежде не было никоторой родовой вышивки, да оберегов и наузов на одежде было намного больше, чем у иных других.
Летава сидела за столом в самой большой землянке и негромко разговаривала с войтом, изредка откусывая от пирога с клюквой и отпивая из деревянной чашки квас. Встретилась на миг глазами с Красой, и девушке вдруг показалось, что ведунья уже знает что-то о ней. Летава вдруг чуть шевельнула рукой, останавливая слова войта, и вгляделась в девушку.
- Спросить у меня чего хочешь, дева?
- Хочу, матушка, - одними губами сказала Краса.
- Зовут тебя как?
- Красой прозвали.
- И впрямь, Краса, - усмехнулась старуха неприветливо. - Чего же тебе, Краса, надобно-то от меня?
- Погадала бы, матушка?
- О чём? - усмехнулась Летава. - Я и так всему роду гадать буду…
- Чужачка она, приёмыш, - так же недружелюбно пояснил войт, сверля Красу взглядом. - Ни к чему - баловство одно на уме… не слушай, Летаво.
- С чего бы это? - сварливо бросила ведунья Славуте. - Чем она хуже рода твоего? Не бойся, дополнительной платы у тебя не возьму… зря, что ли за двенадцать вёрст ноги по грязи топтала? Это скорее твои мужики дурью маются, - Летава уже знала, за какой нуждой её позвали, и явно не одобряла. - Так чего тебе, дева? На суженого погадать?
Красе пошла пятнадцатая весна, и гадать на суженых была самая пора.
- Брат у меня погинул в прошлом году, - Краса сжала зубы - вот только на суженых ей гадать сейчас и не хватало. Не с её счастьем. - Я мнила - убили, а только сегодня во сне его видела, - не стала Краса говорить, что во сне Буса видела не она, а Улыба - не хватало ещё, чтобы войт, и так пышущий злом, отыгрался на дочке. - И вроде как жив он. Не погадаешь ли, матушка?
- Погадаю, красавица, погадаю. Вот только сначала мужикам погадаю, а после - тебе. Жди.