Тот протянул руку и чуть не отдернул обратно, когда гостья коснулась его ладони. Он обжегся, словно по пальцам пробежал огонь. "У нее же все золотое! И глаза, и волосы, и кожа! - в смятении подумал юноша. - Как остальные этого не замечают?" Всадница ощутила то же самое и с удивлением подняла брови, внимательнее вглядевшись в лицо пастуха.
- У тебя ладонь как раскаленное железо, - только и сказала она.
Рефаимская деревня тянулась по всему гребню горы. Две ее улицы шли параллельно друг другу, прихотливо повторяя рельеф плоскогорья. Они были застроены тесными домами из белого известняка, деревянными загонами для скота и на пару этажей вниз изрыты пещерками, заменявшими погреба. Аврон провел гостью к своей усадьбе, которая объединяла не только его собственный дом, но и красивую кенассу с двускатной черепичной крышей. По двору ходили куры. Полная неопрятная женщина, засучив рукава, стирала в деревянном корыте. Она то и дело покрикивала на двух девушек, таскавших воду и развешивавших белье вдоль открытой веранды. При виде "амазонки" ее румяное хитроватое лицо расплылось в радушной улыбке, и она заковыляла навстречу Бреселиде.
- Шааб, ты опять беременна? - сдержанно восхитилась гостья. - Боги благословили твой дом, Аврон. Надеюсь, на этот раз будет мальчик.
Когелет сокрушенно вздохнул. В течение двадцати лет жена дарила ему только дочерей.
- Надолго ли в наши края, перелетная птичка? - Шааб уперла руки в бока и оценивающе уставилась на меотянку. - Не пора ли и тебе вить гнездо?
По лицу гостьи промелькнула тень.
- Гнезда вьют в родном лесу, - сухо сказала она. - А мой скоро выгорит дотла. Благословите богов, что к вам не долетят даже искры.
- Окажи нам честь, отдохни под нашим кровом, - поспешил вмешаться Аврон. - Расскажи, что нового внизу? Что привело тебя в наши места?
- Дело, - усмехнулась "амазонка". - Как всегда, дело. Мне показалось, что и у тебя есть ко мне какая-то просьба?
Когелет кивнул. Бреселида всегда чувствовала несказанное. Их добрые отношения строились на цепи взаимных услуг. Случалось, она оставляла у рефаима на хранение какие-нибудь ценные вещи. Случалось, Аврон давал ей поручения вдали от рефаимских земель. На этот раз женщина ожидала чего-то подобного.
- Завтра, если боги благословят, мне нужно побывать в городе, - сказала меотянка.
- В городе или в святилище? - уточнил Аврон.
- Побывать и вернуться, - поддразнила его Бреселида. - Тогда я буду к твоим услугам.
- За стену дворца ты попадешь через лавку Хама, - удовлетворенно кивнул старейшина. - А что дальше - нас не касается. Завтра тебя проводят вниз вместе с караваном товаров. А сегодня отдыхай. Мерим, Дебра! - крикнул он дочерям. - Согрейте воды с мятой и приготовьте для гостьи достойное платье.
Не выразив ни малейших возражений, гостья пошла за дочерьми Аврона, которые едва не повизгивали от восторга, что сейчас смогут расспросить ее обо всем. Их мир был так тесен, что Бреселиде не составило труда удовлетворить нехитрое любопытство девушек. Она хвалила шафрановый цвет платья Дебры и сердоликовые бусы Мерим, чем вогнала дочерей когелета в крайнее смущение. Но сама постоянно думала о другом, пока не запретила себе мысленно возвращаться к делу, которое ждало ее внизу. Завтра будь что будет. Сегодня надо отдохнуть.
Соловая кобыла оказалась довольно миролюбивым существом. Она не брыкалась и не кусалась. Фарнак расседлал ее, чтоб начать чистить. Лошадь доверчиво положила ему голову на плечо и пожевала большими черными губами где-то у самого уха.
- Не надо так делать. Мне щекотно, - сказал он, оглаживая животное по крутой шее. - Устала? Хочешь есть? Сейчас будешь. - Пастух с сожалением провел рукой по сбитой конской спине и неодобрительно хмыкнул: - Наверное, твоя хозяйка совсем за тобой не следит? Как же тебя зовут? Честно говоря, ты больше похожа на корову. Все амазонки ездят на коровах?
Сбруя, снятая и развешенная на гвоздях, была потрепанной и старой, с многочисленными узлами. Медные бляшки на ней казались тусклыми и поцарапанными. Внимание привлекал только меч, который гостья не отвязала от седельного тюка. Его побитые деревянные ножны некогда были обтянуты алой кожей и инкрустированы слоновой костью, на рукоятке мерцал крупный прозрачный халцедон.
Фарнаку остро захотелось вытянуть клинок. Не целиком. Хотя бы до половины. Чтоб увидеть цвет и качество стали. Его пальцы сами легли на крестовину, и меч поехал из ножен, словно смазанное маслом тележное колесо. Фарнак не успел опомниться, как оказался стоящим в сарае с вытянутым клинком в руках. Бронза была темной. Черно-синей с золотыми насечками. Такую привозили с востока, из Парфии. Говорят, что при закалке в тигли кидают лепестки цветов. Сейчас, глядя на завораживающую глаз синеву, юноша готов был в это поверить. Какая легкость! Неужели им можно убить? А правда, что кончик сгибается до рукоятки?
- Поздравляю, - раздался сзади сухой насмешливый голос. - А подковы ты не гнешь?
Фарнак от неожиданности выпустил меч из рук и обернулся. Гостья стояла в дверях спиной к свету, но он сразу узнал ее. На ней было одно из платьев Мерим, несколько широковатое в талии. Мокрые волосы она вытирала холщовой тряпкой. От нее исходили, запах мяты и хорошо ощутимое чувство угрозы.
- Подними, - приказала Бреселида. - И положи на место.
Фарнак молчал, тупо глядя на нее исподлобья. Чего он ожидал? Что гостья сейчас ударится в крик, как Шааб, когда он забьет не ту овцу? Или ударит его? Бреселида не сделала ни того ни другого. А когда он все-таки поднял меч и не слишком удачно, гораздо туже, чем вынимал, вставил в ножны, произнесла:
- Тебе такой не подойдет. Для тебя нужен раза в полтора длиннее. И гораздо тяжелее. Гораздо.
Трудно было задеть его сильнее. Есть вещи, которые не даны от рождения, и минутное прикосновение к ним существует лишь для того, чтоб напомнить: они не твои и никогда не будут твоими. Фарнаку очень захотелось ударить эту маленькую женщину. Так чтоб кровь из носа потекла прямо на новое платье. Выражение холодной ярости, на мгновение как бы проступившее сквозь лицо пастуха, живо напомнило Бреселиде точь-в-точь такое же у Делайса.
Фарнак задом попятился из конюшни, выскочил через другую дверь и бежал до тех пор, пока не оказался за проломом старой крепостной стены. Там прямо на него через кусты орешника вышло козье стадо, и пастухи долго судачили между собой, куда это, вытаращив глаза, несется Авронов парень.
В сумерках девушки собирались на краю деревни у южных ворот, где в изрытом пещерами известняковом склоне жители держали скот на продажу. Здесь, на широкой площадке перед хлевами, обычно развлекалась молодежь. Пастухи и сыновья торговцев приходили сюда подраться на палках, покрасоваться перед девушками, которые смирно сидели на крышах загонов и тихо повизгивали от испуга или хлопали в ладоши. Изредка здесь устраивались танцы, и тогда девушкам разрешалось спуститься вниз и покружиться перед парнями. Остальное время мужчины и женщины проводили врозь. Работали, ели, отдыхали отдельно, лишь на ночь, сходясь под крышей одного дома. Бреселида не понимала этого. И не старалась понять. Ей было достаточно, что Аврон и его семья относятся к ней дружелюбно.
Дебра и Мериам привели гостью на склон холма и усадили посредине между собой. В пестром платке и длинном лиловом платье с расшитым воротом, она мало чем отличалась от подруг, разве что кожа была посветлее. Парни уже собрались внизу, и на гостью никто не обратил внимания. Бросать прямые взгляды на девичий рядок здесь было не принято.
Всадницу всегда развлекали деревенские "побоища", где люди, которым боги не дали умения драться, старались показать свою силу и ловкость.
- Врежь ему! Врежь! - разорялся осанистый торгаш с короткими ногами, подбивая приятеля напасть на другого бойца, покрупнее.
- Сам врежь, - отнекивался тот. - У Левия знаешь какой удар правой!
Но Левий без приглашения втиснулся среди горячившихся парней и, подбрасывая буковую палку, предложил торгашу помериться силой. Несколько пар уже колотили друг друга. Девушки оживились, у каждой был свой боец, за которого она болела всей душой. Многие вскрикивали и даже потрясали в воздухе смуглыми кулачками. Бреселида зевнула. Способы здешнего боя не могли поразить ее воображение.
- Смотри, смотри, это Хам! - Дебра вцепилась в руку "амазонки" и отчаянно трясла, показывая пальцем на коротконогого торгаша. - Отец сговорил меня за него. На Праздник Кущ в следующем году будет свадьба. Правда, он сильный?
К этому времени шустрый торговец уже уложил Левия, который, паче чаяния, оказался слаб в коленках, и перешел к следующему противнику. Теперь это был пастух с неоправданно легкой палкой, сломать которую не представляло большого труда.
- Да, ты права. В нем что-то есть, - заверила Бреселида. - И врагов он себе умеет выбирать, и слабые места у них знает. Ты с ним не пропадешь.
Дебра взвизгнула от восторга. Похвала гостьи много значила для нее. Мерим, надула губы.
- А где твой жених? - спросила ее Бреселида.
- У нее нет жениха, - мстительно вставила Дебра, прежде чем сестра открыла рот.
- А вот и есть! Есть! - чуть не с кулаками накинулась на нее Мерим. - Просто Шолемон хромает и не будет сегодня драться.
- Отец не сговаривал тебя за Шолемона! - вскрикнула Дебра. - Он нищий!
- Успокойтесь, - попыталась разнять их Бреселида. - Если твоей сестре нравится Шолемон, ей вовсе не обязательно выходить за него замуж. Она может встречаться с ним, не настаивая на свадьбе.
- Не настаивая на свадьбе… Не настаивая на свадьбе… - зашушукались вокруг девушки, словно Бреселида сказала что-то неприличное. А Мерим, вспыхнула как маков цвет и закрылась платком.
- Ты уж лучше молчи, - посоветовала гостье Дебра. - У нас так не бывает. Девственность невесты - лучшая награда для мужа.
- Лучшая награда для Хама - двадцать голов овец, которые отец дает за тобой, - прошипела в ухо сестре Мерим.
- Бесстыдница!
- Толстуха!
Дочери когелета готовы были вцепиться в косы друг другу.
- Эй, с крыши рухнете! - рассмеялась Бреселида. - А что случилось с Шолемоном?
- Его Фарнак покалечил. - Мерим, дернув задом, отодвинулась подальше от сестры. - Разбил палкой колено. И зачем только парни зовут сюда драться этого верзилу!
- Наверное, им интересно испытать счастье с серьезным противником, - предположила Бреселида.
- Он от них отмахивается, как от мух, - фыркнула Дебра. - Дана быку сила, чтоб плуг таскать!
- Сама посмотри. - Мерим обиженно шмыгнула носом. - Вон он, злодей!
Проследив за ее рукой, меотянка увидела Фарнака, который на полторы головы возвышался над остальными. Никто не рисковал выходить против него в поединке. Парни сгрудились кучей и вместе наскакивали на рослого пастуха. Он слабо отбивался, слегка покручивая палкой и стараясь не покалечить нападавших. Видимо, история с Шолемоном стоила ему немало тумаков от хозяина. Тем не менее, в сторону то и дело отлетал то один, то другой из врагов. Они с криками хватались за ушибленные места, катались по земле и стонали.
Бреселида презрительно пожала плечами и отвернулась, но истошный вопль снизу снова заставил ее воззриться на "поле боя". Там к стенке загона отлетел Хам, зажимая обеими руками нос, из которого хлестала кровь. Слабоумный пастух виновато мотал головой, всем видом показывая, что случайно задел противника.
"Боги! Травоядное! - возмутилась "амазонка". - При такой силе терпение, как у вола!"
- Он нарочно! - выкрикивал Хам. - Он сломал мне нос перед свадьбой!
Угрожающе шумя, деревенские парни плотным кольцом сгрудились вокруг пастуха и выставили вперед палки. Пока их было пять-шесть, Фарнак еще мог успешно отбиваться. Но сейчас на него намеревались броситься все.
- Врежем ему хоть раз как следует! - Оправившийся от падения Левий уже был в первых рядах. - Он хотел искалечить Хама! Как перед этим Шолемона!
- Видно, у него счет к дочкам когелета!
Нападавшие заржали и стали подталкивать друг друга.
- Эй, там! - не выдержала Бреселида. Она поднялась на ноги и сверху рассматривала толпящихся драчунов. - Если б он хотел, он убил бы любого из вас!
- Тише! Тише! Что ты? - Несколько девичьих рук вцепились ей в платье и потянули вниз. Но было уже поздно. Головы всех собравшихся как по команде повернулись к Бреселиде.
- Что ты говоришь, женщина? - раздраженно крикнул Левий. - Тебе ли поднимать голос в делах между мужчинами?
- Да! Да! - поддержали его остальные. - Между мужчинами!
- Судя по вашим прыщавым лицам, - рассмеялась всадница, - мужчин здесь нет!
Возмущенный гул сотряс ветхие хлевы. Многие сплевывали под ноги в знак презрения.
- Дебра, кто эта наглая… рядом с тобой? - гневно вопросил Хам.
Меотянка не дала дочери Аврона раскрыть рот.
- Я сотница царицы Тиргитао, - сама ответила она, уже спускаясь вниз по пыльной дорожке. - Понимать в драке мне положено по службе.
Сбитые ее словами с толку деревенские парни расступились, пропуская женщину в круг. Они никогда не сделали бы этого для своих подруг. Но гостья когелета имела определенные права.
- Скажу вам прямо, - заверила меотянка, - никто из вас не имеет шанса и минуту выстоять в поле против скифа или даже меня, слабой женщины.
Со всех сторон раздался свист.
- Говорить-то ты можешь все, что угодно! - бросил Левий, но всадница молниеносно вырвала палку у стоявшего рядом парня и тут же подсекла его под ноги, так что верзила вновь рухнул в пыль под хохот товарищей.
- Когда я говорю, я думаю, - наставительно сказала она. - Так вот, этот ваш пастух и в уме не держал покалечить жениха Дебры. Просто он сильнее всех здесь собравшихся.
Фарнак угрюмо смотрел на нее. Ему не нужна была ничья защита. Сейчас он ненавидел гостью когелета даже сильнее, чем сынков торгашей, решивших в очередной раз побить его ни за что ни про что. Она не смеет за него заступаться! Ему не нужны подачки от бабы!
- Если ты такая смелая, - Левий поднялся и сплюнул на землю, - может, ты покажешь нам, простакам, как дерутся амазонки?
- Да, покажи! Покажи!
- Дерись с ним! - Два десятка грязных пальцев затыкали в сторону Фарнака. - Сразу отвыкнешь учить мужчин!
Бреселида хмыкнула. Эти олухи так выпячивали свое назначение, словно кто-нибудь из них занимался чем-то, кроме размена грязных денег на грязный скот! Всадницей овладел гнев. Она уперла руки в бока и, тряхнув волосами, потребовала:
- Дайте палку.
Левий перекинул ей свое буковое полено. В его жесте было столько презрения, словно не она минуту назад одним ударом посадила его на задницу.
Бреселида покрепче перехватила палку и обернулась к Фарнаку:
- Ну?
Он мог одним ударом снести ей голову. Всадница подкинула оружие, примериваясь к рослой фигуре противника. Когда Фарнак, пробуя крепость обороны, осторожно и даже как-то стесняясь, стукнул по краю ее палки, она изо всех сил стукнула его концом букового жезла под дых. Следующий удар пастуха был куда сильнее. Она не на шутку разозлила его. Бреселида еле удержала палку в руках, но сама отлетела на пять шагов. Несколько минут прошли в сплошной пляске. Всадница увертывалась от сыпавшихся градом ударов. Каждый из них, попади он в цель, мог сломать ей хребет, руку или ногу. Парень явно озлился и не играл с нею.
А вот она играла. Скакала с места на место, каталась по земле и время от времени наносила щекочущие тычки то по спине, то по плечам противника. Пастуха они только раззадоривали. Но вредили ему не больше, чем комариные укусы. Сказать по чести, драться он не умел. Нет, конечно, завалить в лесу медведя или выбить зубы всем деревенским - это пожалуйста. Но если б сейчас Бреселида оценила положение как опасное и решила бы уложить врага на месте, ей не потребовалась бы сила. Никакая. Вообще. Все жизненно важные места его тела от солнечного сплетения до кадыка были открыты. Фарнак даже не пытался защитить их. Он махал в разные стороны руками, как смертоносная мельница, даже не подозревая, что смерть на самом деле очень близко. Впрочем, у Бреселиды не было намерения убивать пастуха. Эту "честь" она собиралась предоставить другому человеку. А сейчас следовало решать: или применить пару приемов и завалить врага на глазах у всей честной компании, или…
В какой-то момент он все-таки задел ее палкой в плечо и сам испугался, когда всадница отлетела на несколько локтей. Меотянка хорошо видела выражение его лица: испуг и раскаяние одновременно - именно такое бывало у Делайса, когда он в споре, наговорив ей горьких слов, пугался, что обидел собеседницу.
В следующую секунду сотница была уже на ногах и, обежав пастуха сбоку, резко ударила концом палки между ребер. Боль была достаточно сильной, чтобы у Фарнака потемнело в глазах, и он на целую минуту скрючился, не зная, как выдохнуть.
Злорадные крики прорезали воздух:
- Так ему! Так!
- Врежь ему палкой в рожу!
- Бей, пока он не опомнился!
На лице пастуха мелькнули досада и стыд.
Это был опасный момент. Кинься он сейчас - и женщина не устояла бы. А уж перехватить ей горло и свернуть шею такими ручищами ничего не стоило. Чтоб избежать такой развязки, всадница сделала ложный выпад палкой, а когда враг с ревом прыгнул вперед, сама скользнула ему навстречу, умело поставила подножку, и оба грянулись оземь.
Фарнак лежал сверху на сжавшемся в комок теле противницы и не мог поверить в произошедшее. Она ему поддалась. Причем сделала это так, чтоб со стороны все выглядело правдоподобно. Зачем?
- Вставай, медведь, - еле слышно выдохнула Бреселида. - Ты меня раздавишь.
Сумерки в горах быстрые, как обман. Перед закатом все собрались в кенассе послушать, как старейшина читает "Обетование". Из уважения к редкой гостье, Бреселиде позволили присутствовать на женской половине, за резной ширмой, делившей помещение на две неравные части. Община допускала к слову Божию даже невольников. Рабы тесной кучей уселись на пол у двери и покрыли головы кто чем мог. Сквозь тонкую сетчатую стенку, самые крупные ячейки которой были заткнуты пучками соломы, Фарнак видел профиль гостьи. Он не хотел смотреть, но все время натыкался на нее глазами.
Бреселида сидела прямо, чуть откинувшись назад и приподняв голову к потолку. На лице женщины застыло отрешенное выражение. Казалось, она не слышит голос Аврона, а думает о чем-то своем. Ее губы сложились в мягкой нездешней улыбке. Это место с его сеном и голубями как-то не вязалось с величием событий, о которых читал когелет.
"И сказал Бог сыновьям своим: вот жены человеческие, не касайтесь их. Ибо вот Божие, а вот человеческое. И младшие обещали ему, и поклонились ему, и ушли по делам своим. Ибо дел было много, а сынов мало.
Но потом стали рядить меж собою: тяжело вдали от Отца, и нет с нами любви Его. А жены человеческие - вот они. И они красивы. И мужи их счастливы, находя их подле себя всякий день, как захотят. Возьмем и мы.
И стали они брать жен человеческих и утешаться сердцем среди забот многих. И жены человеческие родили сынам Божьим детей. Народ славный и могучий, но непокорный Богу. Имя же им рефаимы - смертные великаны. Ибо ростом они были до звезд, но жили до первой крови.